– Ты о чем?
– Мы могли бы встречаться и после круиза, – вкрадчиво говорит Леона.
– Что ж, я не против, – бодро пожимаю плечами, будто и сам хотел предложить эту безумную идею. – Будем жить долго, счастливо и умрем в один день – ты от диабета, а у меня печень откажет.
– Мне пора, – смеется она.
В этот момент в дверь опять кто-то стучит. Только теперь неизвестный гость делает это настойчиво и громко.
Быстренько облачаюсь в свой круизный наряд – шорты и футболку.
– Не открывай, – испуганно шепчет девушка.
– Почему?
– Не надо.
– В чем дело? – подхожу к ней, обнимаю. Она дрожит и с опаской смотрит на дверь. – Думаешь, это опять те люди, которые преследовали вас в Неаполе?
– Я не знаю… Давай подождем, пока они уйдут.
Ладно, подождем. Присаживаемся к столику, допиваем остатки вина…
Через несколько минут стук прекращается, незваный гость уходит. Леона успокаивается, подходит к зеркалу и поправляет волосы.
– До завтра, – берется она за ручку замка.
– Я провожу…
Покинув каюту, мы перемещаемся на нужную палубу и неторопливо идем длинным коридором – каюта Леоны не имеет окон и располагается в коротком «аппендиксе» по соседству с восемью специальными каютами для инвалидов.
Время позднее, большинство пассажиров отдыхает, однако из ресторанов и ночных клубов все еще доносится музыка. В коридорах изредка мелькают припозднившиеся пассажиры, уборщики и стюарды.
– Пришли, – останавливается у двери моя спутница.
Последний долгий поцелуй. Она выскальзывает из объятий, проводит магнитной карточкой-ключом по считывателю и исчезает в темном пространстве каюты.
– До завтра, – бросаю я вслед и тоже спешу восвояси. По правде сказать, после недавних ночных приключений чертовски хочется спать.
Мне уже представлялось, как я лежу в забытьи на кровати, когда из-за ближайшего угла навстречу выскивает мужик лет тридцати восьми. Сжатые кулаки, сдвинутые брови, решительная походка и общая схожесть с разъяренным быком или ополоумевшим от пьянства российским комбайнером. Да, интуиция почему-то намекает на российское происхождение рассерженного типа.
Понятия не имею, чем вызвано его недовольство.
Быстро оглядываюсь и понимаю, что источником негодования являюсь именно я – в коридоре, кроме нас, никого.
«Не задался отпуск! – растет внутри волна справедливого возмущения. – То выбрасывают за борт, то норовят помять в коридоре!..»
Часть третья. МАЛЬТИЙСКАЯ КОМБИНАЦИЯ
Пролог
Корсика, устье реки Голо
Пролив Бонифачо, архипелаг Лавецци
Весна 1943 года
«Семерки» считались самыми маленькими кораблями океанского класса в Кригсмарине. Примитивная обитаемость, предельная нашпигованность оборудованием и ничтожный жизненный объем, сравнимый разве что с теснотой японских субмарин. В ограничительных рамках англо-германских соглашений все наступательные качества этих лодок были получены в основном за счет принесения в жертву условий обитаемости. По сравнению с теснотой немецких подводных кораблей, моряки союзников, можно сказать, жили в «люксовых апартаментах».
Дивизеншутцкоммандо штурмбаннфюрера Шмидта разместилась в кормовом жилом отсеке, не отличавшемся удобством и тишиной. Сами подводники называли этот отсек «Потсдамской площадью» за постоянную беготню, шум, гомон. Впрочем, головорезы Шмидта не роптали. К отсеку примыкал вкусно пахнущий камбуз, где шустрил мастеровитый кок, а пост круглосуточной охраны секретного груза находился в пятнадцати шагах – сразу за дизельным отсеком. В жилом отсеке было тепло и сухо, что позволяло с относительным комфортом коротать свободное время: отсыпаться, листать журналы, играть в карты и просто трепаться о жизни…
От тунисской Бизерты до указанной Шмидтом точки было триста шестьдесят миль – ерунда по меркам современного надводного судна. Однако «семерка» к таковым судам не принадлежала. Ей со скоростью подводного хода в три узла предстояло затратить на этот поход целых сто двадцать часов! Если бы не ночные всплытия для подзарядки аккумуляторных батарей, во время которых она резво шла под дизелями, путешествие и впрямь растянулось бы до пяти суток.
В первую ночь Франц здорово нервничал и, пока шла подзарядка, торчал на мостике. Рядом дежурил вахтенный офицер с парой матросов-сигнальщиков, а штурмбаннфюрер, полагаясь исключительно на свои способности, вглядывался в темное небо и вслушивался в шелест волн.
Обошлось. Ни англичане, ни американцы этой ночью свои самолеты на бомбардировку экспедиционного корпуса Роммеля не отправляли.
Спокойной выдалась и вторая ночь: далеко по левому борту проплывали огни населенных пунктов Сардинии, а звездное небо пряталось за плотной облачностью, гарантировавшей относительную безопасность.
– Мы две ночи шли с хорошей скоростью, – сказал довольный Шмидт, спустившись в центральный пост.
– Вы правы, майор, – поднял голову от карты Минквиц. Это здорово сократило время в пути. Через сутки мы будем на месте – в десяти милях южнее Бастии.
В последнюю ночь похода видимость стала еще хуже. Слева, несмотря на близость, еле просматривались огни корсиканских городишек, справа по борту находились острова Тосканского архипелага: Монтекристо, Пианоза, Эльба… Но об их существовании можно было лишь догадываться, глядя на карту Средиземного моря.
После всплытия для очередной подзарядки Шмидт поднялся на мостик и первым делом посветил фонарем в сторону кормы.
– Один, два, три, четыре… – считал он сейфы.
Все двенадцать были на месте. Одиннадцать совершенно одинаковых, имевших обычный вид, и один, швы которого покрывал слой гудрона. Одиннадцать ящиков были пусты, и лишь этот – особенный – содержал в своих несгораемых недрах редчайшие древнеегипетские артефакты. Именно о нем перед отправкой каравана из Бизерты поведал фельдмаршал.
Шмидт вытянул из пачки сигарету, щелкнул бензиновой зажигалкой. И вспомнил минуты прощания с Роммелем.
– Внутри спрятаны артефакты из запасников Каирского музея древностей, – сообщил тот, понизив голос почти до шепота. – Музей проверяла одна из лучших команд во главе с капитаном Хофманном. В результате было найдено несколько тайников с уникальными вещами. Находки подробно описали и спрятали в сейф, а через несколько дней начались странности.
– Какие странности? – затаил дыхание эсэсовец.
– Точно не знаю. Поговаривают, будто солдаты и офицеры подцепили в подвалах музея какую-то дрянь – неизвестную болезнь. Они чахли на глазах, а мои медики разводили руками и ни черта не могли сделать. Одним словом, через неделю умерли все, кто посещал тайники в запасниках.
– А что же Хофманн? – пробормотал Франц.
– Капитан скончался последним и мучился так, что врагу не пожелаешь. Одним словом, будь осторожен. Твое дело – надежно их спрятать. Вот и спрячь, а внутрь не суйся…
Поначалу предостережение фельдмаршала произвело на Шмидта сильное впечатление. Всю дорогу от Бизерты до точки на побережье он прокручивал загадочную историю, а при погрузке с опаской посматривал на проклятый сейф. И лишь на борту субмарины, отдохнув и выспавшись, успокоился и взглянул на рассказ Роммеля с иной стороны.
«Совсем свихнулся «лис пустыни», – с улыбочкой подумал Шмидт. – Одичал вдали от цивилизованной Европы, да и не привык уступать на поле боя. А тут сплошные неприятности: разгром при Эль-Аламейне, отступление, африканские болезни, изматывающие бомбежки… Вот и выдумывает глупости. – Он выбросил в море окурок и посмотрел в темноту – туда, где стояли приваренными к палубе стальные ящики. – Плевать мне на этот сейф! Мое дело – доставить его до адресата и забыть. – Пока все идет по плану, и незачем напрягать подводников своим присутствием…»
К третьим суткам путешествия по Средиземному морю штурмбаннфюрер убедился в профессионализме моряков и в чрезмерности собственных опасений за исход операции. За последние дни он порядком вымотался и хотел просто отдохнуть. Однако именно этой ночью размеренной жизни похода суждено было нарушиться сигналом боевой тревоги.
Стоило Францу улечься на койку, как замигали красные лампы, а трансляция ожила голосом командира:
– Внимание экипажу! Прямо по курсу большой военный корабль. Предположительно, британский эсминец. Приготовиться к срочному погружению!..
По ступеням трапа и металлической палубе застучали башмаки, в узких коридорах замельтешили матросы.
– Принять балласт! Погружение сорок! Малый вперед! Во всех отсеках – режим тишины!.. – гремел голос Минквица.
Подлодка резко опустила нос, от чего несколько спящих людей попадали с коек. Скатился на пол и японец из команды штурмбаннфюрера. Однако, сделав это намеренно, он бросился в кормовой торпедный отсек, где среди прочих мешков с драгоценностями находился ранец с бережно обернутым во фланелевую ткань керамическим снарядом – специальный груз, за который Хикару Куроки отвечал головой.
Подлодка резко опустила нос, от чего несколько спящих людей попадали с коек. Скатился на пол и японец из команды штурмбаннфюрера. Однако, сделав это намеренно, он бросился в кормовой торпедный отсек, где среди прочих мешков с драгоценностями находился ранец с бережно обернутым во фланелевую ткань керамическим снарядом – специальный груз, за который Хикару Куроки отвечал головой.
Лепеча по-своему, он ворвался на пост. Оттолкнув стоявшего на часах коллегу, схватил ранец, трясущимися руками расстегнул замки и проверил целостность содержимого. После, опустившись на пол, блаженно улыбнулся и, прижав к груди снаряд, произнес несколько немецких фраз из небогатого словарного запаса:
– Нам повезло. Если бы хрупкая оболочка снаряда лопнула – этот подводный корабль стал бы нашей могилой…
Тем временем Шмидт в Центральном посту наседал на капитана:
– Матиас, если англичане нас заметили, необходимо уничтожить их корабль!
– А если не заметили?
– У меня приказ рейхсфюрера!
– Я похож на самоубийцу, Франц? – процедил в ответ капитан-лейтенант. И, обернувшись, рявкнул на подчиненных: – Живее работайте! Живее!!
Инженер-механик, боцман и матрос на рулях суетились на своих рабочих местах. Штурман рассчитывал новый курс, вахтенный офицер контролировал дифферент, акустик классифицировал цель и определял параметры ее движения…
– А в чем дело, Матиас?! – возмущался Шмидт. – Разве у нас нет торпед?
– Полный комплект – четырнадцать штук. Но есть один нюанс.
– Какой?
– Тактика ночных торпедных атак несовершенна, и у нас много шансов промахнуться. А если наши торпеды не попадут в цель – эсминец накроет нас первым же залпом.
Несмотря на небольшие размеры, «семерка» отличалась значительным наступательным потенциалом. В сущности, никакими исключительными характеристиками данный тип подлодки не обладал, но ее тактико-технические данные, хорошая сбалансированность и качество исполнения, приправленное отличной выучкой экипажа, порой позволяли творить в открытом море чудеса.
– Не стоит ввязываться в драку, Франц, – примирительно сказал Минквиц. – Думаю, британцы нас не заметили…
Пока субмарина погружалась в пучину, штурмбаннфюрер взволнованно метался по кормовому жилому отсеку. Немного остыв, поднял пару своих людей и отправился менять часовых в кормовом торпедном отсеке. Там же и остался, просидев возле мешков с золотом до тех пор, пока из Центрального поста не пришло известие: «Эсминец ушел на юг. На поверхности чисто…»
– Мы на месте, Франц, – Минквиц устало разогнул спину, – не желаешь взглянуть?
Эсэсовец наклонился к окуляру перископа и долго разглядывал побережье. Все это время в Центральном посту было тихо: капитан, вахтенный офицер, штурман, боцман и матрос на рулях ждали решения штурмбаннфюрера.
Наконец тот подал голос:
– Действительно, похоже на устье. Эта река точно называется «Голо»?
– Точно, – подтвердил капитан.
– А в десяти милях к северу старинный городок под названием Бастия, – добавил штурман.
– Что ж, побережье пустынно, в море ни одного суденышка. Подходит. Как стемнеет, всплываем…
Ровно в одиннадцать субмарина появилась на поверхности.
Грохнул люк прочного корпуса, первыми на мостик поднялись Минквиц и Шмидт, за ними последовали матросы-сигнальщики.
Офицеры в очередной раз осмотрели акваторию и убедились в отсутствии посторонних судов.
– Самый малый вперед. Курс два-семь-пять, – наклонился над переговорным устройством капитан-лейтенант. – Боцманская команда со сварочным оборудованием – наверх…
Вскоре Шмидт расхаживал позади рубки с фонарем и холщовым мешочком. Выбрав сейф, он отыскал нужный ключ, вставил его в скважину с набитым внутрь замка солидолом и с трудом провернул щедро смазанный механизм. Открыв дверцу, он приказал шустрому обер-боцману отрезать ящик от палубы. Тот кивнул и, в свою очередь, отдал распоряжения сварщику.
Работа закипела. Вокруг сварщика матросы развернули брезент, прикрывая яркий свет горелки и фонарей. А Шмидт тем временем спустился в кормовой торпедный отсек и лично показал своим людям, какие мешки и ранцы следует поднять наверх.
– Здесь, – тихо сказал эсэсовец, когда все сейфы были загружены, заперты и стояли на краю палубы.
– Стоп машина! – тотчас скомандовал Минквиц.
Дизели продолжали работать, подзаряжая аккумуляторные батареи, а подлодка, пройдя по инерции сотню метров, остановилась.
Штурмбаннфюрер подпалил сигарету, глубоко затянулся и выдохнул:
– Сбрасывайте!
Тяжелые стальные ящики с привязанными на коротких фалах буями один за другим полетели в воду. После шестого всплеска Минквиц спросил:
– Что дальше, Франц?
– Теперь мне нужны подробные данные о точке сброса. Координаты, расстояние до берега, глубина.
– Сейчас вызову штурмана – он предоставит все данные.
– Отлично. А пока пусть твои матросы приготовят к спуску на воду шлюпку.
– Могу ли я знать, зачем?
– Можешь, Матиас, в этом нет великого секрета. Я должен отправить на берег человека с донесением о выполнении первой части задания.
– Петер, до берега ровно четыре мили, – тихо говорил Шмидт, прощаясь с оберштурмфюрером Флейгом. – После высадки в безлюдном месте тебе необходимо пройти несколько километров в западном направлении, пока не достигнешь дороги.
– Куда я должен двинуться дальше? – сказал, поправляя простенький гражданский костюм.
– Сядешь на попутку или пойдешь пешком до Бастии.
– Сколько до нее?
Старший эсэсовец подсветил фонарем карту побережья.
– Семнадцать километров к северу.
– Понял. До утра успею.
– Успеешь. Документы у тебя в порядке, деньги и оружие на всякий случай имеются. Если ситуация станет критической – обратишься за помощью к офицерам нашего гарнизона, размещенного в Бастии. Но это в крайнем случае. Запомни: желательно все сделать тихо и не привлекая внимания посторонних лиц.
– Понял. Что потом?
– В порту Бастии сядешь на любой транспорт, идущий в Италию или Францию. Конечный пункт – Берлин, ставка рейхсфюрера.
– Что я должен передать?
– Шесть ключей от спрятанных сейфов и координаты точки, в которой мы сбросили собранные Роммелем сокровища. Запоминай.
– Я готов.
– Точка находится в четырех милях к востоку от устья реки Голо. Координаты: сорок два градуса, тридцать одна минута северной широты и девять градусов, тридцать семь минут восточной долготы. Глубина захоронения – шестьдесят метров. Повтори.
Прикрыв глаза, оберштурмфюрер повторил координаты.
– Все правильно.
– А что сказать рейхсфюреру, если он спросит о вас? Куда направляется подлодка и когда вас ждать в Германии?
Оглянувшись на стоявших поодаль подводников, Франц прошептал:
– Мы должны обустроить ложный тайник. Не зря же мы таскали на себе мешки с железяками от разбитой техники! Упакуем все это в оставшиеся сейфы и сбросим где-нибудь на мелководье у берегов Италии – скажем, у городка Виареджо. После этого я прикажу капитану идти в Киль.
На самом деле Шмидт рассчитывал вернуться на родину гораздо раньше, но об этом ни оберштурмфюреру и никому из других членов дивизеншутцкоммандо знать не полагалось.
– О, значит, мы встретимся не раньше чем через месяц, – опечалился молодой офицер.
– Ничего. Главное – встретимся. В Берлине отдохнем и отправимся за очередной порцией золотишка.
Кивнув, Флейг забрал у командира холщовый мешочек с ключами, шагнул к краю палубы и прыгнул в шлюпку.
Четверо матросов под командованием боцмана дружно налегли на весла, и вскоре надувное судно растворилось в ночном мраке…
Глава первая
Япония, Токио
Пять дней назад
Прибывший из Лхасы самолет приземлился в Токио глубокой ночью. Несмотря на столь раннее время, израильтянин решил не ждать рассвета, а сразу ехать к цели – старые нацисты могли идти по пятам. В залитых светом залах современного аэропорта троица отстояла небольшую очередь к банкоматам, с помощью которых иностранцы обменивали свою валюту на японские иены, потом отправилась искать стоянку такси.
И снова Давид не выпускал из рук свой навороченный мобильник, беспрестанно названивая Огюстену. Крохотный динамик издавал в ответ длинные гудки, наполненные тоскливой безысходностью. Подчиненный не мог или не хотел отвечать.
Через пятнадцать минут пребывания в Токио Давид с облегчением обнаружил, что странное одеяние тибетского монаха здешнюю публику не привлекает – все заняты своими делами, все куда-то спешат. Они долго петляли, руководствуясь знакомыми табличками и надписями на английском языке, покуда не вышли к веренице бело-черных и бело-синих машин.