Черт бы его побрал, этого Ру, злилась я. Что во мне так уж ему не нравится? Внешне я похожа на Вианн, я даже разговариваю как она — и он в данном случае должен был оказаться достаточно слабым противником. Но он оказался крепким орешком, вот мои первоначальные расчеты меня и подвели немного. Ничего, я могу и подождать — во всяком случае, несколько дней роли не играют. Ну а если не сработают чары, тогда применим снадобья.
Сегодня я с нетерпением ждала, когда закроется магазин, и то и дело поглядывала на часы. Мне казалось, что день тянется необычайно долго, хоть я и провела его довольно приятно. Дождь за окнами медленно превратился в туман, и прохожие двигались в этом тумане словно во сне; они выплывали из него и останавливались, с недоумением глядя на еще не законченную витрину, которая теперь сияет в сумерках, точно картинка из волшебного фонаря.
Не вздумайте недооценивать силу воздействия ярких витрин. Глаза, как говорится, — зеркало души, а витрина должна стать глазами магазина, и пусть в этих глазах светятся обещания и восторг. Наша старая витрина была оформлена довольно мило — благодаря моим красным туфлям, полным шоколадок, — но я же понимаю: поскольку Рождество приближается семимильными шагами, мы должны подумать о чем-то более привлекательном и чарующем, чем просто хорошенькие туфли, если хотим привлечь покупателей.
А потому я превратила нашу витрину в этакий рождественский календарь, задрапировав ее куском старого шелка и осветив одним-единственным желтым фонариком. Собственно, это даже не календарь, а нечто вроде святочного домика. Этот старинный кукольный домик я нашла на блошином рынке. Он был слишком старым и обшарпанным, чтобы привлечь внимание ребенка, и слишком ветхим, чтобы заинтересовать коллекционера, — крыша совсем провалилась, фасад потрескался и был заклеен клейкой лентой. Но это было именно то, что я давно уже искала.
Домик довольно большой — достаточно большой, чтобы заполнить почти всю витрину, — с остроконечной конической крышей и раскрашенным фасадом; там четыре поднимающихся панели, и можно заглянуть внутрь. В настоящее время все панели опущены, а на окошечки я повесила плотные шторки, сквозь которые виден лишь проблеск уютного золотистого света, горящего внутри.
— Ого! — сказала Вианн, застав меня за работой. — Что это? Вертеп?
Я улыбнулась.
— Не совсем. Это сюрприз.
В общем, сегодня я трудилась не покладая рук, занавесив витрину от любопытных глаз большим золотисто-красным шелковым сари, под прикрытием которого и должно было произойти великое превращение.
Начала я с декораций. Вокруг домика был разбит миниатюрный садик; озеро я сделала из голубого шелкового лоскутка, а по нему пустила плавать шоколадных уточек; затем я сделала речку и проложила тропинку из разноцветных сахарных леденцов, а по обеим сторонам «посадила» деревья и кусты из бумажных салфеток и палочек для чистки трубок; все это я посыпала снегом из сахарной глазури и выпустила из дверей домика целую армию разноцветных сахарных мышей, словно явившихся из волшебной сказки…
За возней со всем этим прошла большая часть утра. Около двенадцати явились Нико с Алисой — они, похоже, теперь неразлучны — и довольно долго торчали перед витриной, восхищаясь тем, что у меня получается. Он, как всегда, купил коробку своего любимого миндального печенья, а она, широко раскрыв глаза от изумления, смотрела, как я наношу последние штрихи, завершая отделку фасада с помощью сахарной глазури и небольшого кондитерского мешочка.
— Потрясающе! — восхищалась Алиса. — Лучше, чем в галерее Лафайет!
Пришлось согласиться, что получилось действительно очень неплохо. То ли домик, то ли торт с резными наличниками из сахара, сахарными горгульями на крыше, сахарными колоннами по обе стороны от входа и с аккуратной маленькой шапочкой снега на каждом подоконнике и на каждой из каминных труб.
В обеденный перерыв я позвала Вианн посмотреть.
— Тебе нравится? — спросила я. — Это, конечно, еще не закончено, но все же… что ты думаешь?
Какое-то время она просто молчала. Но по цветам ее ауры я уже и так все поняла: они вспыхнули так ярко, что осветили весь магазин. И по-моему, у нее были слезы на глазах. Или мне показалось? Нет, все-таки, похоже, действительно были.
— Изумительно, — только и вымолвила она. — Просто… изумительно!
Я притворилась скромницей.
— Ой, это ты уж слишком…
— Но я действительно так считаю, Зози. Ты вообще столько для меня делаешь…
Мне показалось, что она чем-то встревожена. А впрочем, это вполне возможно; знак Эекатля,[46] Ветра Перемен, — символ весьма могущественный, символ путешествий и смены жизненного пути; должно быть, она почувствовала его воздействие, причем не только вокруг, но, возможно, даже и в себе самой (ведь приготовленные мною mendiants — особые во многих отношениях). И теперь все это, в сочетании с ее собственными мыслями и переживаниями, неуловимо ее меняет…
— А я даже жалованья тебе пристойного заплатить не могу, — продолжала она.
— А ты плати мне по-другому, — улыбаясь, предложила я. — Разреши мне съедать столько твоих шоколадок, сколько смогу.
Вианн покачала головой, нахмурилась, словно прислушиваясь к чему-то за дверью, но туман поглощал все звуки.
— Я стольким тебе обязана, — снова заговорила она, — а сама для тебя ничегошеньки не сделала…
Она умолкла, словно что-то услыхав, словно в голову ей вдруг пришла настолько занимательная мысль, что она временно лишилась дара речи. Это, конечно же, опять мои mendiants, ее любимое лакомство! Они напоминают ей о прошлой, более счастливой жизни…
— А знаешь что? — вдруг воскликнула она, и лицо ее просветлело. — Ты могла бы переехать сюда, к нам! В те комнаты, где раньше жила мадам Пуссен. Сейчас ими никто не пользуется. Это, конечно, не много, но все же лучше, чем пресловутый «ночлег и завтрак». Ты могла бы и жить вместе с нами, и питаться, да и дети будут просто в восторге. Нам-то много места не нужно, а после Рождества, когда мы отсюда съедем…
Она немного помрачнела, но глаза все еще горели.
— Я буду вам мешать, — возразила я, качая головой.
— Не будешь. Ни в коем случае не будешь! И потом, у нас же работы полно. Да нет, ты просто одолжение нам сделаешь…
— А что скажет Тьерри? — спросила я.
— А при чем здесь Тьерри? — В голосе Вианн послышался вызов. — Мы же все делаем, как он хочет, разве нет? Вот и к нему на улицу Святого Креста переезжать собрались, верно? Так почему бы тебе не пожить с нами, пока мы еще туда не переехали? А когда мы окончательно к нему переедем, ты сможешь заодно и за магазином присматривать. Чтобы тут все было в порядке. Да он ведь и сам, в конце концов, это предлагал — он сам сказал, что мне нужен управляющий…
Я сделала вид, что обдумываю ее слова. Неужели Тьерри действительно теряет терпение? Неужели он уже продемонстрировал ей свою дикую, звериную сущность? Должна сказать, я это в нем давно подозревала — а теперь, когда еще и Ру снова появился невесть откуда, Вианн нужно их обоих держать на расстоянии вытянутой руки, во всяком случае, пока она не определится с выбором…
Компаньонка. Вот что ей сейчас необходимо. А разве можно найти кого-то лучше, чем ее ближайшая подруга Зози?
— Но ты ведь совсем недавно со мной познакомилась, — сказала я. — Мало ли кем я могу оказаться на самом деле…
Она рассмеялась.
— Да никем особенным ты оказаться не можешь!
«Мало же ты меня знаешь», — подумала я с улыбкой и сказала:
— Ладно. Договорились.
И снова я оказалась в выигрыше.
ГЛАВА 5
4 декабря, вторник
Итак, она переезжает к нам. «А что, это действительно клёво» — сказал бы Жан-Лу. Она уже и вещички свои вчера перетащила — хотя их у нее кот наплакал. Никогда не видела, чтобы у кого-нибудь при переезде было так мало вещей, пожалуй, только у нас с мамой в те времена, когда мы постоянно находились в пути. Она притащила два чемодана — в одном обувь, во втором все остальное. Через десять минут она уже все распаковала, разложила, и у меня такое ощущение, что она всегда здесь жила.
В ее комнате до сих пор стоит старая мебель мадам Пуссен; типичная мебель старой дамы — тощий шкафчик, пропахший шариками от моли, комод, полный больших колючих одеял. Занавески на окнах коричнево-кремовые с рисунком в виде роз, а кровать старая, с просевшими пружинами, и в головах валик, набитый конским волосом; еще там есть зеркало, от старости настолько покрывшееся пятнами, что, заглянув в него, запросто можно решить, что у тебя чума. В общем, как я уже сказала, типичная старушечья комната; впрочем, Зози сумеет быстренько все там переделать, и наверняка получится клёво.
Я помогала ей вчера вечером распаковывать вещи и подарила одно из своих сандаловых саше для гардероба, чтобы помочь избавиться от старушечьего запаха.
— Да ничего, — сказала она, развешивая свою одежду в старом шкафу. — Я кое-что захватила с собой, чтобы немного оживить эту комнату.
— А что?
— Увидишь.
И мы увидели. Пока мама готовила ужин, а мы с Розетт ходили гулять — в очередной раз любовались вертепом, — Зози трудилась над убранством своего нового жилища. Ей-богу, она на все потратила не больше часа, но когда я заглянула к ней, то, честное слово, эту комнату просто не узнала. Старые занавески с коричневыми розами исчезли, вместо них она повесила два огромных полотнища, из каких делают сари, — одно красное, другое синее. Еще одним сари (на этот раз пурпурного цвета с серебряной ниткой) она накрыла широкую кровать, а над камином повесила двойную гирлянду маленьких цветных лампочек, на каминной полке расставила в рядок все свои шикарные туфли — точно украшения.
На пол Зози постелила яркий лоскутный коврик, а к абажуру настольной лампы подвесила все свои сережки; на стене, там, где когда-то висела картина, теперь красовалась одна из ее шляп, за дверью спрятался длинный, до полу, китайский шелковый халат, а на раме старого пятнистого зеркала устроился целый выводок украшенных «драгоценными» камешками бабочек вроде тех, которые она носит в волосах.
— Вот клёво! — воскликнула я. — Мне ужасно нравится!
И еще там как-то по-особому пахло — такой сладкий, церковный запах, слегка напомнивший мне Ланскне.
— Это ладан, Нану, — пояснила Зози. — Я всегда курю ладан там, где живу.
Да, это был настоящий ладан, какой жгут в курильницах. Мы с мамой тоже когда-то часто его жгли, хотя теперь никогда этого не делаем. С ним и правда возни многовато, зато он так хорошо пахнет! И потом, как мне кажется, в том беспорядке, что вроде бы царит в комнате Зози, куда больше смысла, чем в том порядке, каким его представляют себе почти все.
Затем Зози извлекла из недр своего чемодана бутылку «Гренадина», и мы все устроили внизу маленький праздник — с шоколадным тортом и мороженым для Розетт. Когда я наконец собралась лечь спать, оказалось, что уже почти полночь; Розетт так и уснула прямо на «бобовом» пуфе.[47] Мама мыла посуду, а я стала смотреть на Зози, и мне показалось, что она со своими длинными волосами, звенящими амулетами на браслете, с горящими волшебным огнем глазами удивительно похожа на маму — какой она была в Ланскне, когда ее звали Вианн Роше.
— А как тебе понравился мой святочный домик?
Видите ли, Зози поставила этот домик у нас в витрине как бы в качестве компенсации — ведь свои леденцовые туфельки она оттуда забрала. Сперва я думала, что это будет что-то вроде вертепа, как на площади Тертр, с младенцем Иисусом, с его родителями, волхвами и друзьями. А на самом деле получилось гораздо интереснее — настоящий сказочный домик, окруженный волшебным лесом. Зози обещала, что каждый день там будет открываться одна из дверок и за ней мы увидим нечто новое. Сегодня, например, там сценка из сказки о крысолове из Гаммельна. Все действие, правда, происходит вне дома, а вместо крыс — сахарные мышки, розовые, белые, зеленые и голубые. Самого крысолова Зози смастерила из деревянного крючка от платяной вешалки; волосы у него рыжие, в руках дудочка-спичка, с помощью которой он и уводит всех мышей в речку, сделанную из шелкового лоскутка…
Из окошка выглядывает мэр города Гаммельна, тот самый, что отказался заплатить крысолову за работу. Мэр тоже сделан из крючка от вешалки; он в ночной рубахе из носового платка, на голове бумажный ночной колпак, на лице фломастером нарисованы глаза и разинутый от изумления рот.
Не знаю уж почему, но этот крысолов напоминает мне Ру с его рыжей шевелюрой и потрепанной одеждой, а жадный старый мэр чем-то похож на Тьерри, и я никак не могу отделаться от мысли о том, что эта сценка, как и вертеп на площади Тертр, имеет куда более глубокий смысл; и мне кажется, что Зози устроила этот святочный домик не просто для того, чтобы по-новому оформить витрину…
— По-моему, здорово! — ответила я.
— Я очень надеялась, что тебе понравится.
Розетт вдруг завозилась на своем пуфике, что-то пробормотала во сне и поискала рукой одеяло, но оно свалилось на пол. Зози подняла одеяло, укрыла Розетт и на мгновение склонилась над ней, чтобы погладить по голове.
И тут меня посетила одна странная мысль. Даже не мысль, а некое озарение. Скорее всего, из-за этого святочного домика. Хотя думала я вовсе не о нем, а о вертепе и о том, почему тогда в хлев, где родился Христос, явились все сразу — и животные, и волхвы, и пастухи, и ангелы, и даже та звезда заглянула туда с небес, хотя никто их как будто не приглашал. А это значит, что они наверняка были призваны туда с помощью магии…
Я чуть было не рассказала об этом Зози. Но потом опомнилась и поняла, что сперва нужно самой во всем разобраться, убедиться, что я в очередной раз не наделаю глупостей. Видите ли, я тоже кое-что припомнила. И это «кое-что» случилось давным-давно, еще в те дни, когда мы считались не такими, как все. И возможно, это «кое-что» было связано с Розетт. Бедной крошечной Розетт, которая не плакала, а мяукала, как кошка, и почти ничего не ела, а иногда и вовсе на несколько секунд или даже минут вдруг без всякой причины переставала дышать…
Младенец. Колыбель. Животные…
Ангелы и волхвы…
А что такое волхв, кстати сказать? И почему это мне кажется, что одного из них мне уже доводилось встречать?
ГЛАВА 6
4 декабря, вторник
Между тем с Ру нужно что-то делать. В мои планы совершенно не входят его дальнейшие встречи с Вианн, но мне необходимо, чтобы он оставался поблизости, а потому я, как и было задумано, ровно в половине шестого спустилась с Холма на улицу Святого Креста и стала ждать, когда он выйдет.
Он появился около шести. К подъезду уже прибыло такси, вызванное Тьерри, — на время ремонтных работ Тьерри поселился в весьма симпатичном отеле. Пока сам Тьерри находился в квартире, я, укрывшись в одном удобном местечке за углом, немного понаблюдала за Ру, который ждал меня под дождем, засунув руки глубоко в карманы и подняв воротник.
Надо сказать, что Тьерри всегда гордился тем, что он человек без претензий, настоящий мужчина, который не боится испачкать руки и никогда не унизит других только потому, что у них денег маловато или социальный статус более низкий. Все это, разумеется, чистейшее притворство. Тьерри — типичный сноб, причем самого худшего пошиба, просто сам он этого не понимает. Но это сильно заметно хотя бы по тому, как он держится, как вечно называет Лорана mon pote; и сейчас я прямо-таки видела, как он с небрежным видом запирает свою роскошную квартиру, неторопливо все проверив, затем включает охрану и только после этого спускается к Ру и смотрит на него с таким выражением, словно хочет сказать: «Ах да, о тебе-то я и позабыл совсем…»
— Ну и сколько я тебе должен? Сотни хватит? — спросил он.
Сто евро в день, подумала я. В общем, не так уж и щедро. Но Ру, как всегда, только плечами пожал — этот его характерный жест жутко бесит Тьерри, и он с трудом подавляет свое раздражение. Ру, напротив, совершенно спокоен, и аура его опять напоминает газовую горелку, включенную на самый минимум. Впрочем, как я заметила, глаз он на Тьерри старается не поднимать, видно, опасается, что они могут его выдать.
— Чек устроит? — спросил Тьерри.
Тонкий ход, подумала я. Разумеется, он понимает, что никакого счета в банке у Ру нет, что никаких налогов он не платит, что Ру, возможно, вовсе и не настоящее его имя…
— Или ты предпочитаешь наличными? — снова спросил Тьерри.
Ру снова пожал плечами и сказал:
— Мне все равно.
Готов пустить псу под хвост заработок за целый день, лишь бы не уступить.
Тьерри широко улыбнулся:
— Ладно, тогда лучше чек. Наличных у меня при себе маловато. Не возражаешь?
«Газовая горелка» так и вспыхнула всеми цветами радуги, но сам Ру упрямо хранил молчание.
— На какое имя мне выписать чек?
— Оставьте свободное место.
Все еще улыбаясь, Тьерри неторопливо выписал чек, протянул его Ру и весело подмигнул.
— Тогда до завтра. В то же время. Или с тебя и сегодняшнего дня достаточно?
Ру молча покачал головой.
— Хорошо. Тогда в восемь тридцать. И не опаздывай.
Тьерри сел в такси и уехал, а Ру так и остался стоять с совершенно бесполезным чеком в руках и в такой глубокой задумчивости, что не заметил даже, как я подошла к нему.
— Ру! — окликнула я его.
— Вианн? — Он обернулся, и улыбка его сразу вспыхнула, точно новогодняя елка. Впрочем, тут же погасла. — А, это ты.