Ирина Крицкая Голландские розы
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
* * *Я стояла на парковке у «Ашана» и ругалась по телефону. Ругалась с мужем, потому что устала. Три часа своёй жизни я прожгла в магазинах, выбирала подарки его маме, сестре, тёте, бабушке… В честь 8 Марта весь этот шабаш собирался на даче, а я, к несчастью, в Женский день осталась без машины.
– Жду уже полчаса, – возмущалась я. – Кому вообще всё это надо? Зачем я каждый год терплю всё это лицемерие?
– Крошка, прости, – ответил муж, – я еду в аэропорт…
– Ах да! – вспомнила я. – В аэропорт…
Его сестра со своим мужем возвращались из отпуска, он обещал их встретить.
– …ты едешь с папой. Папа тебя заберёт. Я ещё утром сказал, ты помнишь?
Я ничего не помню, наверно, у меня весенний авитаминоз. Или, скорее, переутомление. Всю зиму я опять просидела в подвале, опять работала над новой книжкой, и снова с интригующим названием – «Дневник невестки», мама дорогая.
Понятно, что в этом опусе я перемыла кости всей мужниной родне, и видимо, от этого меня настигла сезонная депрессия. Мне захотелось убежать от всех этих людей куда-нибудь подальше, в экзотические страны, но надо было ехать к мамочке на дачу.
Обвешанная пакетами, я вся поискрутилась на каблуках, то на одном, то на другом, и не сразу заметила, что рядом остановилась машина. Чёрный сверкающий седан лениво перекатился через лежачего полицейского, опустилось стекло, и я услышала знакомый голос:
– Здравствуй, моя прелесть…
Тёмные кудри, френч и очки. Это был наш любезный папочка, то есть мой свёкор, на своёй новой тачке.
Эту машину я ещё не видела, слава богу, мы не часто встречаемся, поэтому я плюхнулась на переднее сиденье и сразу начала обследовать салон.
– О, мама мия! Какая кожа! Какие кнопочки! И сенсор есть! Вы дорвались, да? Поздравляю! Сбываются все ваши детские мечты…
Папочка улыбнулся и нажал на кнопку, которая запускает массаж в пассажирском сиденье.
– О господи! – Я даже вздрогнула.
И пошутила:
– Как жаль! Что мы не встретились с тобою раньше!
Он улыбнулся так загадочно и пообещал:
– А что на трассе будет…
Мы поползли из города, всего одна развязка – и свобода. Я дёргала коленками от нетерпения, вонючие пробки меня достали, но наш любезный папочка, как всегда, был спокоен, по рядам не метался, в гущу не лез, ждал Кольца, за которым поток разойдётся, и по своёй привычке напевал под нос гусарские романсы.
Его подрезала одна нахалка в хетчбэке с битым бампером. Он пропустил, и девушка моргнула, а потом ещё махнула ручкой и улыбнулась в зеркало. На Кольце она ушла направо, а папочка свернул налево. «Вот и всё», – он сказал, но это не имело отношения к девушке и пробке. По уставшим глазам я поняла, что «вот и всё» имеет отношение к каким-то личным соображениям, которые были мне неизвестны. Я понятия не имею, о чём думают серьёзные мужчины, когда возвращаются с работы домой.
За Кольцом на выезд ещё работал последний цветочный рынок, и в ранних сумерках горели жёлтая мимоза и охапки больших алых роз. К празднику этими голландскими розами завалили весь город, корзинки с цветами смотрелись шикарно на фоне дорогих отмытых тачек, которые, как по команде, одна за другой тормозили у цветочниц.
И папочка наш тоже притормозил. Продавщица зазывающе улыбнулась, предвкушая хорошего клиента, но он проехал мимо. И усмехнулся:
– Чуть не купил.
Цветов он никому давно уже не дарит. С тех пор, как наша мама занялась цветочным бизнесом, это потеряло смысл. Первое время по инерции он ещё приносил ей букетик, а на следующий день она выставляла его на витрину. Даже розы перестали для неё быть маленькой радостью, она их стала называть профессиональным термином – «срезка».
Иногда, обычно перед праздниками, она просила мужа: «Купи мне тонну голландской розы». И он ей помогал, оплачивал оптовые партии. А вот такого, чтобы просто выйти из машины и взять букет, с ним давно уже не случалось.
В последний час перед началом праздничных выходных мужики спешили прихватить букетик. Они их так смешно несли – перед собой, на вытянутых лапках…
– Все носятся с этими цветами, как ненормальные… – фыркнула я. – А где вы были целый год? Что все одновременно зачесались?
– Да понимаешь… – Наш любезный папочка вдруг призадумался. – Что-то в этом есть… Так, знаешь, иногда, вдруг хочется купить какие-нибудь розы… Не слишком много, не тонну… Так, штучек семь… Подарить их мимоходом какой-нибудь не-ожиданной женщине… И посмотреть…
– Что посмотреть?
– Посмотреть, как обрадуется… – сказал он и захихикал, – такой ерунде.
«Да уж, какие вам цветочки, уважаемый! – Я скорчила ему скептичную рожу. – Всю жизнь в счастливом браке! Двое детей, четверо внуков! К тому же пятница! Восьмое марта!»
Восьмого марта наша легендарная мамочка весь день проводит в своих магазинах, за три праздничных дня она выполняет свой годовой план. Когда мы вырвались на трассу, она как раз и позвонила:
– Всё продали, – сказала она, – сегодня я пораньше отстрелялась. Ты едешь?
– Да, – ответил ей муж, – скоро будем.
– Баню топить?
– Начинайте.
Известная банька находится в семидесяти километрах от мегаполиса, в маленькой деревне, где у наших родителей дача. Мой свёкор строил её сам на месте старого дедовского дома, и в последнее время совсем туда перебрался. Дистанция от работы до дома давалась ему легко, в офис он приезжал быстрее, чем некоторые из его сотрудников, потому что на трассе пробок не было, а машинка позволяла получить удовольствие.
Мы вырвались из города, за спиной у нас тянулся поток машин, и всем хотелось разогнаться и рвануть от мегаполиса к чертям собачьим, но впереди висели камеры. Все знали, где они висят, и временно держали законные сто двадцать.
– А у меня глубокий деппер! – я объявила, чтобы не уснуть. – Сегодня стресс снимала. Дай думаю, приобрету себе какую-нибудь дрянь…
Я не вытерпела, достала из пакета новое бельё и развесила лифчик. Золотые нити по красному шёлку, я сама была в шоке, до такого меня весенняя тоска ещё не доводила.
Любезный папочка взглянул одним глазком и усмехнулся:
– Как хохлома!
– Какая хохлома! Весенняя коллекция! Я даже не хочу вам говорить, сколько это стоит.
Он ничего не понимал в женском белье, но приценился.
– Неужели тыщу?
– Ха! – я ему ответила. Ну какую тыщу…
– И помогло тебе?
– Нет, – я спрятала обновки обратно в пакеты. – Меня уже ничего не спасёт.
– А что ж такое?
– Как что? У нас же с вами день рождения! Вы что, забыли?
– Да, если честно… – сказал он. – Сейчас мне не до этого.
У нас с любезным папочкой именины идут друг за другом, и сразу же после 8 Марта. Поэтому временами бывает не просто собрать перегулявших друзей. А в этом году у меня и вовсе не было никакого желания веселиться.
– Тридцать пять свечек? Втыкать в один торт? Что-то не хочется. Не представляю, что дальше будет…
– Дальше будет тридцать шесть свечек, потом тридцать семь…
– А вы? – я спросила. – Как у вас наст-роеньице?
– Да, ничего… – он призадумался, – я думал, будет хуже.
«Думал, хуже» – это он про работу. Мой свёкор много лет рулил одной конторой под французским флагом. Работать топ-менеджером в международной корпорации было круто, но вдруг в один прекрасный момент, а точнее около месяца назад, оказалось, что европейская уния – вещь ненадежная. Когда в Париже узнали, что русский директор взял коммерческим своёго зятя, это сразу же, как говорят обозреватели, повлекло за собой незамедлительную реакцию.
– Что там ваши французы? – я об этом как раз и спросила.
– Французы… А что французы? Говорят, что мы нарушаем корпоративную этику. По их законам, я не должен был ставить родственника на ключевой пост.
– Но почему? – Я в этих штучках не очень разбираюсь.
– Потому что, прелесть моя, это риск возникновения коррупционной схемы…
– Но вы же заработали им кучу денег? У вас же самый крутой филиал в России? Вы же даже Москву обошли…
– Вот, видимо, Москва-то и подсуетилась, – он усмехнулся, – есть там одна сучка… из Ростова…
– И что теперь?
– Да, ничего… Просят, чтобы в кратчайшие сроки я разобрался с конфликтом интересов…
Тут до меня наконец-то дошло.
– Должен остаться только один?
– Да, дорогая…
– Русланчика придётся увольнять, – решила я, – ну ничего… он у вас молодой, энергичный…
– Да ты знаешь, – замялся наш папочка, – я не уверен, что Русланчика.
– Что, правда?
– Я уже предложил назначить его на моё место, – он мне сообщил совершенно спокойно. – Сегодня приказ подписали.
– Всё ясно, – я зевнула, – Русланчик молодец у вас… На Канарах отдохнул, вернулся вовремя и с радостью приступит…
– Мельчаем, радость моя, – с укором произнес свёкор. – Как же мы все мельчаем…
– А вы? Вам на пенсию рано…
Он не ответил, откинулся в кресле, коварно прищурился и дал по газам.
– Смотри, – говорит, – сейчас покажу тебе класс.
Двести он набрал за секунду, меня пришпилило к сиденью, и закружилась голова. Машина летела, любезный папочка рулил с наглым пацанским выражением лица, и у меня внезапно тоже проснулись пионерские восторги.
– А-а-а-а-а-а-а! – завизжала я.
Он усмехнулся с гордостью:
– Ну, как твой деппер?
– Какой деппер? – я расхохоталась.
Скорость всегда опьяняет, как рюмка ледяной водки, и когда выжимаешь за двести, то на полном серьёзе кажется, что теперь тебе можно всё.
Мы пролетели по трассе, потом немножко сбавили и стали входить в поворот к своему району. Крутой вираж был пройден гладко.
– Впечатление? – спросил любезный папочка.
– Вставляет! – я ответила.
– Ещё? – он улыбнулся.
– Хочу!
Но счастье, как водится, длилось недолго. Как только мы свернули с трассы, нормальная дорога кончилась и начались все эти ямки, кочки… Залатанная полоса не доставляла такого удовольствия, как гладкое шоссе, и пыл пришлось умерить.
– Жалко… – вздохнула я, – не рассчитаны наши дороги на вашу машинку. По вам автобаны плачут!
– Да, дорогая… За эти годы ты стала вирту-озом… коварной лести.
Вышеозначенный дом стоял в чистом поле, и наш пейзаж, на сто процентов русский, непосвящённым людям мог бы показаться серым и унылым, особенно ранней весной.
Но выходило всё как раз наоборот, потому что до усадьбы вела дорожка из фонарей, и светились французские окна на втором этаже, и дымок шёл из бани, и жареное мясо я унюхала моментом, как только вышла из машины. Баранина, я сразу просекла.
Наша добренькая мамочка для любимого зятя всегда добывает в каких-то секретных местах шматочек отменной баранины. И даже в честь Восьмого марта она свою традицию не отменила.
К воротам она вышла с распростёртыми объятиями. Поцеловала мужа и спросила:
– Всё в порядке?
– Да, Париж Русланчика одобрил.
– Ну, слава богу. – Она слегка его похлопала, по спине, – А то я волновалась.
И тут же подошла ко мне и припечатала к груди своёй горячей.
– Молодец, что приехала… – сказала она мне и добавила в лёгкую: —…дочка.
В этом месте защелкали камеры, сверкнули вспышки… И мы обменялись подарками. Сначала я вручила ей постельный комплект, потом она, хитро прищурившись, сказала:
– А у меня для тебя тоже есть подарочек.
И я, конечно, уже знала, что у неё в пакете халат для сауны. По нашему регламенту мы каждый год друг другу дарим комплекты и халаты и удивляемся, и радуемся удивительно, искренне, и как хорошие подруги чередуемся: в этом году была моя очередь на комплект, в следующем куплю для неё халат. Хотя вот этот моментик я бы в книжку включать не стала. А то вы знаете, вот так вот лишнее прокукарекаешь, и потом совсем останешься без подарков.
Любезный папочка сменил костюм на длинный барский халат и вышел к столу.
Стол был накрыт на террасе, стеклянная и холодная, она заменяла оранжерею. Цветы в огромных кадках стояли густо, и на подоконниках благоухали пышные гортензии, азалии и цикломены. Зимой тут обычно сидят одетыми в тёплое, но после бани уже никто не мёрзнет, и все блаженно восседают по креслам, развлекаясь беседой. А я газеткой забавляюсь, обычно в этом доме я хватаю первое попавшееся чтиво и молчу. Чем больше я читаю, тем больше я молчу – и тем меньше я рискую разжечь костёр войны.
Свекровь нам вынесла тарелку с сыром, мой свёкор предпочитает французские сыры с плесенью. За все эти годы, что работал с французами, он успел привыкнуть к изящным штучкам. Лимончик, сыр, вино, высокие бокальчики из тонкого стекла…
Из детской к нему прибежали две младшие внучки. Он поцеловал сначала ту, что бывала с ним чаще, от дочки, и с любопытством посмотрел на вторую, мою, к которой не очень привык. Слава богу, я вам говорила, живём мы не близко.
Моя подхалимка подгребла к деду и смело чмокнула его в щёку. Он пригляделся к ней внимательнее и с удивлением узнал в ребёнке свою покойную тёщу.
– Ну, как там у тебя дела? – свекровь меня спросила. – Что новенького?
– Да вот опять несёт меня нелёгкая, – я начала распространяться, – книжонку новую придумала, «Дневник невестки»… Про всё такое, про семейные дела…
– И это тоже надо, – она кивнула и похлопала меня по плечику, – извини, детка. У меня баранина в духовке…
И побежала к своёй баранине. Вдогонку я спросила, разумеется:
– Вам не помочь?
– Не помочь, – она ответила и зафиксировала добрую улыбку. – Отдыхай, дочка, отдыхай.
Отдыхать пока ещё было не с кем. Мой муж и прочие по списку ещё не подъехали. В нашей семейке всегда кого-то нужно ждать – бабушку с дедом, дочку с зятем, тётку с новым кавалером… И дабы время не пропало, мы решили приступить. Любезный папочка покатался по франциям, и в вине знает толк. Свой погребок он заполняет сам. И вот мы дегустируем урожай этого года.
Бутылка разлинована. Красным маркером на этикетке проведены три линии. Это наша добренькая мамочка следит за уровнем, чтоб мы не допились до последней черты. На третьей линии бутылку полагается закрыть пробочкой.
Мы были только на первой, первая линия – это всего полбокала. Но эти глотки молодого вина после целого дня беготни всегда так странно действуют… В карету хочется, и чтобы кучер посильней, и чтоб хлыстом, хлыстом её, кобылу, и по дороге меж полей, куда-нибудь…
– Ну, моя прелесть, что там у нас, по гороскопу? – спросил меня папочка.
Гороскопы у нас одинаковые, и хотя я знаю лично тех людей, которые эти прогнозы сочиняют, всё равно смотрю:
– «Прислушайтесь к своёй интуиции…» – это у нас как обычно. «Осторожнее с алкоголем». Ага, как будто только Рыбы у нас в стране бухают. «Избегайте переутомления, постарайтесь сгладить острые углы в отношении с близкими». Угу, угу… «Посещение экзотических стран нежелательно». – Вы собираетесь в экзотическую страну? – я спросила у свёкра.
– Нет… Я никуда уже не собираюсь, – ответил он.
Потом подлил вина и наклонился ко мне поближе, осторожно поглядывая в сторону кухни.
– Хотя ты знаешь, – он прошептал, – иногда так хочется куда-нибудь отсюда сдёрнуть!
И подмигнул.
– Мне тоже, – я с ним чокнулась, – а то живу, как кукла на верёвочках…
– Вот это точно! – он кивнул. – А самое обидное, что, сколько мы ни прыгаем, ни дрыгаемся… Как мы ни рвёмся со своих верёвочек… А так никто ещё не оторвался.
– Но я ещё подрыгаюсь немножечко…
– Ах, – он махнул рукой, – все живут по сценарию, всё, что тебе вот там вот назначено, – он показал пальцем на потолок, точнее на небо, – всё, что там приказали, то мы и делаем. Куда верёвочка – туда и мы. А в сторону ни шагу, ни вот настолечко ещё никто…
Он резко встал, подхватил со стула большое банное полотенце и закинул его на плечо.
– Пойдём со мной. Сейчас я тебе покажу один секретик семейного счастья.
Я поняла, куда он клонит.
– Вы что? Вы в речку? Прямо так вот сразу? Без парилки?
– Пойдём, моя прелесть, пойдём.
Мы вышли в темноту. Фонарики к воде не дотянули, но без них у сверкающей чёрной воды было ещё интереснее. Ивы свисали густыми китайскими занавесками, и свет из дома пробивался сквозь туман… Короче, всё было очень романтично.
Любезный папочка скинул халат и вышел к мостику.
– Я вас не смущаю, леди… – он захихикал, – своим обнажённым тельцем?
Плавок на нём не было, я отвернулась.
– Прыгайте скорее, – говорю, – а то мне страшно ждать.
Он поднял руки. Талия узкая, пуза нет, это я в темноте успела заметить… Поднял руки и прыгнул. Все звезды разбежались, а он ушёл под воду с головой, а потом лёг на спину и раскинул руки.
– Не бойся, – говорит, – ныряй… Прозреешь сразу.
Я уже разделась, стояла в одном халате – в том, что мне вручила добренькая мамочка, но прыгать в ледяную воду не решалась.
– Страшно…
– Нет, – сказал свёкор, – тебе кажется. Первый раз как раз и не страшно. А вот потом… Как на плаху.
В ледяную воду наш любезный папочка нырял каждое утро, и после погружения ему уже не хотелось ни коня, ни седло, и к чёрту все нагайки. Сел в тачку – и на работу, пахать, пахать, пахать.
Я прыгнула тогда. Первый раз, и моментально поняла момент той истины, которую внушает холод. «Всё фигня, в этом мире, – говорил мне мороз, – всё фигня».
– Это тема! – я тоже нырнула с головой. – Это тема! Что ж вы раньше-то мне не сказали?
– Да, – вдохнул он глубоко. – Только так и спасаюсь…
Он вышел первым, завернулся в халат и раскрыл для меня полотенце.
– Иди, моя прелесть, – сказал. – Я тебя немножко промокну.
Руки у него оказались неожиданно крупными, как у тех мужиков, которые рыбачили на этой речке сотню лет назад. А глаза засверкали злодейски, и сразу я вспомнила – ведь были, ведь были в роду у него конокрады и каторжники. Он закрутил меня в полотенце, и я уже не помню, кто кого поцеловал. Наверно, я его, или он сам случайно тронул мои губы. Слегка, всего одно лишь лёгкое касание, как будто мы крадёмся в поле, чтобы убить часовых.