— Пока — да, но это ненадолго!
— Что вы имеете в виду?
— Я собираюсь расторгнуть вашу помолвку как можно скорее. Моя дочь теперь — единственная наследница древнего и знатного рода. И к тому же целого княжества! Я напишу королю, и его величество меня поддержит!
— Наследница? А как же пан Матиуш?
— Кто? Этот? — послышался тихий смешок. — Вы не хуже меня знаете, что незаконнорожденный сын женщины, которая даже перед кончиной отказалась назвать имя его отца, никак не может стать наследником имени и титула! Король никогда не подпишет указ о передаче ему венца! И моя дочь…
Улыбка сама собой натянулась на лицо. А княгиня умная женщина! Правда, она больше не кажется убитой горем из-за ареста пасынка, но ее можно понять — Витолд ей не родной. А вот Агнешка — другое дело. Есть хоть какое-то утешение в постигшем девочку горе. Лишиться любимого брата — это тяжело. Моя мама родила двух мальчиков, и оба умерли, так что я знаю, каково это.
— Ваша дочь — еще ребенок! — В голосе Тодора было столько холода, что мне стало страшно. — Беззащитный ребенок! Маленькая девочка! А Матиуш Пустополь — взрослый мужчина, которого от венца отделяет только жизнь вашей дочери.
— Я сумею защитить свое дитя!
— А кто защитит вас?
— Не пытайтесь убедить меня в том, что я не учла такой возможности! — парировала пани Эльбета. — Я уже отправила в монастырь письмо. В случае моей внезапной и безвременной кончины, если к тому моменту моей дочери не исполнится четырнадцати лет, ее опекуншей назначается ее тетя, мать Любана. Я упросила ее не только присмотреть за девочкой, но и самостоятельно распорядиться ее рукой. Но больше чем уверена, она тоже напишет королю, и его величество сам назначит жениха для княжны. И вряд ли это будете вы — с вашим-то низким родом…
— Вот как, — прозвучал голос Тодора, — вы вспомнили о моем происхождении. А раньше у вас было иное мнение!
Признаться, мне стало жутко. Я не видела лица рыцаря, но по интонациям догадывалась о его выражении.
— Раньше, — голос княгини дрогнул, — с нами был Витолд. Он являлся наследником имени и титула…
— Оборотень! Чудовище! Тварь из Бездны…
— И первенец моего супруга. Которому вы и ваш отец клялись в верности и присягали рыцарской честью!
— Мы клялись князю, а не зверю! — Кажется, Тодор был готов выйти из себя.
— Вот и поклянетесь новому — тому, кого изберет король!
— Этого не будет никогда! — Мужчина все-таки сорвался на крик.
Конечно, глупо ожидать, чтобы он ударил женщину, но после слов о звере и чудовище нечего было надеяться на рыцарскую честь. Да и мне стало неудобно стоять и подслушивать, посему я немного потопала ногами, изображая, что подхожу, а потом решительно постучала:
— Позволите?
Собеседники обернулись навстречу. Короткой заминки им хватило, чтобы притвориться, будто неприятного разговора не было. Вот только Тодор все еще сжимал кулаки, а княгиня прятала глаза и кусала губы.
Едва я переступила порог, как рыцарь, кинув на меня двусмысленный взгляд, поспешил откланяться.
— Что вам нужно? — спросила пани Эльбета, едва мы остались одни.
— Прошу меня простить, ваше сиятельство, но я хотела узнать, не нужно ли чего вам? Как-никак я была телохранителем вашего пасынка и могла бы охранять вашу дочь.
— Охранять? — усмехнулась княгиня. — Витолда вы хорошо охраняли…
— Простите.
Княгиня посмотрела на меня очень внимательно, словно пыталась проникнуть в самую душу.
— Здесь никому нельзя доверять, — промолвила она. — Я совсем одна. Я и моя девочка. Они набросились на нас как стая бешеных собак. Пан Матиуш уже предлагал мне руку и сердце. А теперь еще и Тодор. Матиуша я, впрочем, не боюсь. Он не способен на удар — слишком привык ничего не делать и плыть по течению. Но Тодор — другое дело. Моя дочь в опасности.
— Я в вашем распоряжении. И если что-то могу сделать для спасения девочки…
Пани Эльбета через мое плечо внимательно посмотрела на дверь.
— Письмо, — одними губами произнесла она. — К матери Любане… Оно еще не отправлено, а мне бы хотелось… это очень важное письмо. В нем говорится…
— Не надо ничего рассказывать, — прервала я. — Пусть это останется тайной. Давайте ваше письмо!
Княгиня бросила еще один взгляд на дверь, потом метнулась к бюро и извлекла откуда-то из его недр свернутый в трубочку лист, залитый сургучом.
— Матери Любане в собственные руки, — шепотом предупредила она.
Я спрятала послание на груди. Все складывалось одно к одному — мне ведь нужно побывать в монастыре и задать его настоятельнице пару вопросов относительно артефакта. А тут такой отличный повод… Но сначала требовалось кое-куда заглянуть.
Генрих Хаш на сей раз был один — пан Матиуш куда-то делся. Старый рыцарь все еще занимался бумагами и не сразу обратил внимание на мое возвращение. Пришлось немного покашлять и постучать по столу костяшками пальцев. Только тогда рыцарь поднял голову:
— Чего вам еще?
— Милсдарь Хаш, разрешите… остаться?
Выпалила — и сама себе ужаснулась. Звон золотых монет в ушах стал нестерпимым. К нему примешивался явственный грохот — это рушилась моя мечта о маленьком домике и пенсии по старости.
Мой собеседник медленно отложил перо.
— Вы в своем уме? — холодно поинтересовался он. Нет, я только что сошла с ума.
— Да.
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.
— Понимаю, — произнес мужчина. — Вам некуда идти. Дома вас никто не ждет, а с вашей… травмой будет трудно сразу найти новое место в жизни. Хорошо, вы можете остаться. На некоторое время. До суда.
— С-суда? — не поверила своим ушам.
— А как же? В столицу уже отправлен гонец со срочным письмом. На днях сюда должен прибыть королевский дознаватель. Он допросит князя, проведет расследование и вынесет приговор.
Мне стало страшно. Не от смысла сказанного, а от того, сколь равнодушным тоном Генрих Хаш произнес эти слова.
— Вы считаете Витолда Пустополя… виноватым?
— А вы — нет? — хмыкнул он, снова берясь за перо. — Кто-то из великих мыслителей древности сказал: «Народ и женщины оправдывают виновных». Князь платил вам деньги. Он был привлекательным мужчиной, к тому же холостым и обеспеченным… Ваши симпатии легко объяснимы. Но есть факты, против которых не попрешь. Князь — оборотень!
— Он — сын вашего друга, и…
— Сын того, кому я всю жизнь служил и чьим предкам всю жизнь повиновались мои собственные предки! Он — единственный, последний представитель проклятого рода. Рода, в котором каждое поколение — понимаете, Дайна, каждое! — производило на свет хотя бы одного оборотня.
— Что? — признаться, я была поражена. Все что угодно, но только не это!
— Не ожидали? — Генриху Хашу явно доставляло удовольствие видеть мое ошарашенное лицо. — Эту тайну знали только члены княжеской семьи. Умирающий князь Доброуш доверил ее мне, поскольку у него не было родных братьев, а мы были друзьями. Правда состоит в том, что один из княжеских сыновей на протяжении вот уже трех с небольшим сотен лет неизменно рождался с отметиной проклятия. Как правило, у него не было детей — какая женщина захочет переспать с чудовищем, почти наверняка зная, что в любой день и час может пасть его жертвой? Если вы посмотрите семейные хроники, вы заметите, что практически в каждом поколении наследником рода становился второй, а то и третий сын, а не первенец! Ибо все первенцы рождались с проклятием. Доброушу не повезло. Он был единственным сыном своего отца. Он и Любана — это все, кто выжил из восемнадцати зачатых его отцом детей. Остальные либо рождались мертвыми, либо умирали вскоре после рождения. Поэтому Доброушу пришлось жениться и стать отцом. С третьей попытки. Он убил четырех из шести своих жен…
— Трех из четырех жен, — машинально поправила я. Помнится, госпожа Мариша рассказывала, что мать Витолда оказалась его третьей супругой, а княгиня Эльбета — четвертой. Три первые умерли явно не своей смертью, а последняя еще жива.
— На самом деле их насчитывалось больше. Просто не на всех он был официально женат. После матери нынешнего князя Доброуш дважды брал себе женщин в надежде, что они смогут произвести на свет еще одного сына, кроме того, первого. Не вышло. Боги, видимо, решили, что хватит проклятому роду существовать. Доброуш был смертельно ранен в одном из боев. Перед кончиной он рассказал мне все.
И старый рыцарь Генрих Хаш решил избавить мир от чудовища. Наверное, смерть его сына Мирчо от когтей оборотня только укрепила старого рыцаря в этом решении. Знал ли Тодор Хаш, что его отец собирается уничтожить его друга?
— А… пан Матиуш? — Даже хорошо, что этого княжеского родственника поблизости не было, при нем язык не повернулся бы задать такой вопрос.
— Матиуш? — Милсдарь Генрих презрительно фыркнул. — Ему никогда не стать князем. Да, он сын моей двоюродной сестры по материнской линии, но его отец… даже Доброуш не знал, от кого кузина нагуляла живот. Мальчишку записали Пустополем по одной причине — его мать официально не была замужем, и бастард получил ее имя. Но он все равно остается внебрачным ребенком, а такому король не отдаст венца. Пусть себе хорохорится и задирает нос. Нам он не опасен.
— Ее сиятельство княгиня Эльбета Пустопольская сказала, что он предлагал ей выйти за него замуж и закрепить наследственную власть…
— Ни за что! — отрезал старый рыцарь. — Этого не будет никогда. Я этого не допущу. Спасибо за ценную информацию. Мы начнем следить за паном Матиушем.
Вот так-то. «Мы». Смелое заявление. Особенно в свете недавних событий.
— Понятно, — услышала я свой голос сквозь шум крови в ушах. — Но я все равно предпочла бы… задержаться.
— Как хотите, — мужчина опять углубился в записи. — Как только решите нас покинуть, сообщите, и я выплачу вам деньги. Но после суда вам все равно придется уезжать! Здесь нет никого, кто нуждается в ваших услугах! А теперь оставьте меня — надо заняться делами.
Кивнув и отдав салют, я покинула кабинет. Как бы то ни было, но исполнить свой долг до конца я была обязана.
Поскольку повод посетить монастырь подвернулся отличный, откладывать поездку смысла не имело. Конечно, телохранитель княжны не должен ни на минуту отлучаться от девочки, но не верила я, что Тодор кинется что-то вытворять с сестрой Витолда, пока сам князь еще жив. Да, он арестован по обвинению брата Домагоща и заключен под стражу. Да, в столицу послали срочного гонца с просьбой прислать королевского дознавателя и расследовать это дело. Да, обвинение в оборотничестве — это либо костер, либо «питомник» в ордене Орла. Но ведь суда не было. По всем законам князя только подозревают, и в интересах самого Тодора пока поумерить прыть. Скорее ему стоит направить свою энергию на то, чтобы держать пана Матиуша в стороне.
День был серым, пасмурным. Весна в этом году выдалась прохладная и сырая, больное колено то и дело напоминало о себе. Дул порывистый ветер, и я здорово продрогла по дороге, не догадавшись захватить теплый плащ. Тем более что уже при въезде в город стал накрапывать мелкий дождик, который сек в лицо, словно колол острыми иголочками. Дождик постепенно усиливался, так что, отдав сестре привратнице коня, я со всех ног поковыляла к собору, спеша обойти его кругом, чтобы попасть в примыкавшие к нему покои настоятельницы.
Матери Любаны не было на месте — она после трапезы отправилась проверять хозяйство, да еще собиралась навестить в лечебнице кого-то из захворавших сестер, так что пришлось ее ждать. Наконец она появилась — словно маленький шарик, выкатилась из темного коридора.
— Мне сказали, меня кто-то ждет, — промолвила настоятельница. — А это вы!
Я почувствовала себя неуютно.
— Вы уже знаете о…
— О Витолде? — Мать Любана прошла в переднюю комнату. Служка тотчас засуетилась, подкладывая на угли свежие полешки, чтобы огонь разгорелся жарче. — Да, еще вчера Генрих прислал гонца.
— Простите…
— За что? — Настоятельница всплеснула руками. — Вы же не знали, кто он!
— Я догадывалась.
— Вот как? — Присевшая было в кресло, она снова вскочила. — И вы молчали?
— Да.
— А теперь вы хотите узнать, знала ли я? Да. С самого начала. И я, и Доброуш. Мы старались сделать все, что могли, но, видимо, этого оказалось недостаточно.
— Витолд… то есть, его сиятельство обречен?
Мать настоятельница долго молчала, глядя в пол, а потом промолвила:
— Я буду молиться за него.
Дождь усилился, яростно забарабанил по окошку. Вошла служка, быстро прикрыла ставенку, составленную из стеклянных шариков. Стук капель стал глуше, в комнате потемнело, и пришлось зажечь свечу. Выскользнув на минуту, служка опять вернулась, принесла два больших бокала подогретого вина с пряностями — для матери Любаны и гостьи. Мне не предложили сесть, пришлось стоять у камина.
— У вас ко мне дело, — вспомнила настоятельница.
Я свободной рукой полезла за пазуху и достала письмо княгини Эльбеты. Отставив бокал, мать Любана быстро его прочла.
— Умница, девочка, — прокомментировала она решение матери Агнешки. — Я сделаю для малышки все. Но она не права, что так резко отзывается о Матиуше. Конечно, его родство очень дальнее и натянутое, да еще и исключительно по материнской линии, но в таком деле, как наследование титула, все играет роль. Король меня поймет. И я даже рада, что малышка не достанется Тодору Хашу.
Я вспомнила, что когда-то сама Любана была помолвлена с Генрихом Хашем.
— Вам хотелось породниться с этой семьей?
— Это, скорее, традиция, — невесело усмехнулась настоятельница. — Чуть ли не в каждом поколении Хашей предпринимается такая попытка. Единственный удачный союз — это между моим дядей, Збышеком Пустополем, и той девицей Хаш, в результате которого на свет появилась мать Матиуша. Во всех остальных случаях в дело вмешивался случай, и свадьба расстраивалась. Да, Матиуш близкий родственник Витолда, и при определенных условиях может претендовать на венец. А уж если выбирать, я бы предпочла его.
Я кивнула:
— Понимаю вас…
— Ничего ты не понимаешь! Как бы то ни было, княгиня имела все права говорить, что Тодор Хаш низкого рода — хотя бы по сравнению с Матиушем Пустополем. Что ты намерена делать теперь?
Переход был таким резким, что я ответила правду:
— Буду охранять Агнешку.
— Почему? Она тебя просила?
— Нет, я предложила сама. Агнеша — сестра Витолда… его сиятельства, и…
— И у нее та же кровь! Этим письмом, — настоятельница потрясла свернутым в трубочку листом, — княгиня отдает судьбу своей дочери мне в руки. И я сумею распорядиться наилучшим образом.
Мать-настоятельница сказала это таким тоном, что я почувствовала неладное:
— Что вы говорите?
Женщина быстро прошлась по комнате, ломая пухлые руки.
— Это встречается очень редко, — словно в раздумье заговорила она. — Проклятие передается по мужской линии и заражены только первенцы, старшие сыновья в семье. Витолд и Доброуш были не просто старшими — единственными. Ходил слух, что у нас с Доброушем имелся сводный брат, внебрачный сын нашего отца, но я искала его и не нашла. Наверное, ребенок умер во младенчестве, как умирали все остальные наши братья и сестры. Неужели наш отец не отыскал и не приблизил бастарда именно потому, что иначе должен был отдать венец и власть Доброушу? Следов нет, и если Витолда казнят, Агнешка останется последней. И проклятие никуда не денется, ибо в ней та же кровь.
— Она…
— Агнешка — волчица! — прошептала мать Любана. — Мне ведомы тайные силы. Я изучала старинные книги, проводила ритуалы… Отреклась от возможности иметь семью именно по этой причине…
— Вы тоже? — Признаться, тут мне стало страшно. По комнате металась, ломая руки и еле сдерживая чувства, женщина-оборотень, всю жизнь подавлявшая свою природу из страха перед нею.
— За триста тридцать лет, минувшие с того дня, в роду было всего четыре женщины, наделенные этим проклятым даром. Агнешка — четвертая. Она не должна выйти замуж. А если такое случится, то… кто знает, сколько из ее детей унаследует проклятый дар! И какие это будут дети. Пообещай мне, — настоятельница остановилась, — поклянись спасением души и именем Богини-Матери, что в случае опасности сразу, рискуя своей жизнью, отвезешь девочку ко мне!
Мать Любана заглянула мне в глаза, и по коже прошел озноб — я вспомнила слова брата Домагоща о том, что все дети женщины-оборотня наследуют ее проклятый дар. Род князей Пустопольских был обречен.
— А пан Матиуш? Он тоже… э-э…
— Э нет! Он — сын дочери и поэтому чист от проклятия. Более того, никто из его сыновей не унаследует проклятой крови.
Вот, значит, как. Интересно получается. Если Агнешка выйдет замуж за Тодора, род князей-оборотней будет продолжен, хотя и под другим именем. Учитывая то, что мне рассказал брат Домагощ про наследование проклятого дара, все ее дети, сыновья и дочери, станут оборотнями. А если Агнешка, как и мать Любана, примет постриг в монастыре, венец перейдет к пану Матиушу, официально тоже князю Пустополю, но — не оборотню.
Эта мысль напомнила мне еще кое о чем, а именно о главном поводе, из-за которого я вообще взялась за доставку письма.
— Мать Любана, прошу вас, вспомните, кто приезжал к вам в гости накануне похищения артефакта?
Она усмехнулась:
— Думаешь, я сама не пыталась вспомнить? Никого не было!
Однако мне показалось, что все-таки она чего-то не договаривает.
Следующие две недели прошли как в тумане. Я ни на шаг не отходила от Агнешки, дневала и ночевала в ее покоях к вящему неудовольствию княгини. Каждый день и час ожидала нападения, но милсдарь Генрих как в воду глядел. Ни сами Хаши, ни пан Матиуш не предпринимали активных действий. Пока не будет дознания и суда, князь Витолд останется лишь обвиняемым. Именно приговор развяжет им руки — в этом случае закон окажется полностью на их стороне. И тогда княгине Эльбете придется решать — либо выходить замуж за Матиуша, закрепляя за ним право на княжеский венец, либо отдавать дочь и тот же венец, если уж на то пошло, Тодору Хашу. Сами понимаете, лично меня не устраивали оба эти варианта.