Радуясь своему умению находить метафоры, он вошел в приемную. Секретаря не было на месте. Поздний ланч, подумал Смитбек. Шагнул вперед, ощущая себя асом до кончиков ногтей, поднял руку, чтобы постучать по открытой двери кабинета.
Дэйвис сидел за заваленным столом, словно Будда, – маленький, совершенно лысый, с изящными маленькими ручками, которые, казалось, постоянно совершали какие-то движения: приглаживали галстук, играли с карандашом, проводили пальцем по бровям. Редактор предпочитал голубые рубашки с белыми воротниками и галстук-бабочку. Голос у него был высокий, мягкий, манеры женственные. Тот, кто видел его впервые, думал, что имеет дело со слабовольным человеком. Но Смитбек уже знал, что это не так. Чтобы стать редактором «Таймс», нужно, чтобы в твоих венах текло несколько пинт крови барракуды. Дэйвис был так мягок в обращении, что порой ты и глазом не успевал моргнуть, а тебя уже выпотрошили. Своих карт он никому не раскрывал, слушал больше, чем говорил, и никто не знал, что он на самом деле думает. С репортерами он не фамильярничал, с другими редакторами не якшался и, казалось, предпочитал пребывать в одиночестве. В его кабинете был только один стул для посетителей, и обычно на нем никто не сидел.
Сегодня, правда, стул был занят. На нем восседал Брайс Харриман.
Смитбек так и замер на пороге. Рука, которой он намеревался постучать в дверь, тоже застыла на полпути.
– А, Билл, – кивнул ему Дэйвис. – Ты как раз вовремя. Заходи, пожалуйста.
Смит сделал шаг, затем другой. Он изо всех сил старался не встретиться глазами с Харриманом.
– Планируешь заняться убийством Дучэмпа? – спросил Дэйвис.
Смитбек кивнул. Он находился в сумеречном состоянии, словно кто-то ударил его в солнечное сплетение. Надеялся лишь, что никто этого не заметит.
Дэйвис провел кончиками пальцев по кромке стола.
– С какой стороны думаешь подступиться?
Ответ у Смитбека был заготовлен заранее. Это был любимый риторический вопрос Дэйвиса. Им он давал понять, что репортеры должны рыть когтями землю.
– Я собираюсь разузнать все местные обстоятельства, поискать столкновение интересов, – сказал он. – Опрошу соседей, друзей и родственников жертвы. Учту, разумеется, наработки полиции. Следователь, ответственный за ведение дела, – самый молодой капитан на участке – Хейворд, к тому же это женщина.
Дэйвис, задумчиво кивнув, хмыкнул. Такой ответ, как и всегда, не дал понять, о чем он думает в данный момент. Смитбек занервничал еще больше.
– Вы знаете, как это бывает: насильственная смерть в Верхнем Манхэттене приведет к тому, что дамы станут бояться выводить своих пуделей на вечернюю прогулку. Я выясню образ жизни жертвы, узнаю о его работе и привычках. Возможно, посижу за барной стойкой с капитаном Хейворд.
Дэйвис снова кивнул, взял ручку, медленно покатал ее между ладонями.
– Знаете, с таким материалом мы можем выйти на первую страницу раздела «Метро», – храбро сказал Смитбек.
Дэйвис отложил ручку.
– Билл, такая история стоит больше, чем публикация в разделе «Метро». Со времен убийства Катфорта – о нем писал Брайс, когда работал в «Пост», – это самое громкое преступление, когда-либо совершенное на Манхэттене.
Вот, значит, как: Брайс. Смитбек постарался придать лицу приятное выражение.
– В этом преступлении много неясностей. Дело здесь не только в сенсационном способе убийства, но и в том – как ты сам отметил, – что произошло оно в шикарном районе. Необычна и сама жертва. Художник. К тому же дело передано женщине-следователю. – Дэйвис сделал паузу. – Не хочешь ли ты откусить больше, чем сможешь проглотить? Не слишком ли много для одного дела?
– Я могу написать о нем две, а то и три статьи. Без проблем.
– Не сомневаюсь, что сможешь, однако время ограничено.
Смитбек облизнул губы, почувствовав вдруг, что он стоит, а Харриман сидит.
Дэйвис продолжил:
– Лично я понятия не имел, что Дучэмп был известным в своих кругах художником. У населения Сохо он особой популярностью не пользовался. Мы с Брайсом как раз говорили об этом вчера вечером.
– С Брайсом, – повторил Смитбек. Произнеся это имя, он почувствовал, как к горлу подступает желчь. – Вчера вечером?
Дэйвис с деланной небрежностью взмахнул рукой.
– Да, выпивали немножко в «Метрополитен клаб».
Смитбек задеревенел. Так вот как этот льстивый мошенник обделывает свои делишки. Пригласил Дэйвиса в модный клуб своего отца. Оказывается, Дэйвис, как и многие другие знакомые Смитбеку редакторы, падок до такого рода вещей. Редакторы редко поднимались по социальной лестнице, вечно околачивались на задворках у богатых и знаменитых в надежде ухватить свалившиеся со стола крошки. Смитбек представил себе, как Дэйвис входит в закрытую цитадель клуба «Метрополитен», садится в роскошное кресло в раззолоченном салоне, вышколенные официанты, облаченные в ливреи, подносят ему напитки, а сам он почтительно приветствует разных там Рокфеллеров и Вандербильтов. Было с чего закружиться голове.
Смитбек посмотрел наконец в сторону Харримана. Подонок сидел, чинно положив одну ногу на другую, и вид у него был такой небрежный, словно он всегда был завсегдатаем редакторского кабинета. Смитбека он и взглядом не удостоил. К чему?
– Мы потеряли не только гражданина, – продолжил Дэйвис. – Мы потеряли художника. И после этой потери Нью-Йорк стал беднее. Знаешь, Билл, порой мы не знаем, кто живет в соседней квартире. Это может быть продавец хот-догов или мусорщик. А может быть и хороший художник, картины которого висят в половине квартир Ривер Хаус.
Смитбек снова кивнул. На губах застыла улыбка.
Дэйвис разгладил галстук.
– Это серьезное преступление. Им займется мой друг Брайс.
О боже! В этот ужасный момент Смитбек подумал, что ему собираются поручить дело Хулигана.
– Он займется светской стороной этого дела. Брайс знает нескольких важных клиентов Дучэмпа. У него есть семейные связи. С ним будут разговаривать, в то время как...
Он примолк, но Смитбек понял, что тот имел в виду: «в то время как с тобой они говорить не станут».
– Короче, Брайс выдаст нам гламурную сторону дела. Читателям «Таймс» она придется по вкусу. Я рад, что ты займешься полицейской и уличной стороной преступления. Думаю, ты с этим справишься.
«Полицейская и уличная сторона». Смитбек почувствовал, как непроизвольно дернулись желваки.
– Само собой разумеется, вы будете делиться информацией. Я предлагаю вам устраивать регулярные встречи. Поддерживайте друг с другом связь. Преступление нешуточное, и вряд ли вы скоро с ним сладите.
В кабинете стало тихо.
– Что-нибудь еще, Билл? – мягко осведомился Дэйвис.
– Что? А, нет. Ничего.
– Тогда не стану тебя задерживать.
– Да-да, конечно, – сказал Смитбек.
От унижения и ярости он чуть было не начал заикаться.
– Спасибо.
И повернулся к дверям. Харриман наконец-то посмотрел в его сторону. На подлом лице играла довольная улыбочка. Выражение его лица, казалось, говорило: «Скоро увидимся, партнер. И будь осторожен».
Глава 19
– Ну, как прошел первый день на работе? – спросила Хейворд, разрезая куриную грудку.
– Хорошо, – ответил Д'Агоста.
– Синглтон не обидел?
– Нет.
– Тебя не было всего два дня. Возможно, он успокоился. Он страшный трудоголик, но превосходный коп. И ты не хуже. Вот почему я знаю, что вы друг с другом поладите.
Д'Агоста кивнул, поводил куском помидора по тарелке и поднес ко рту. Курица по-охотничьи – это то блюдо, которое он мог приготовить не напрягаясь.
– Очень вкусно, Винни. Пожалуй, теперь я чаще буду пускать тебя на кухню.
Она улыбнулась.
Д'Агоста тоже улыбнулся. Отложил на мгновение вилку и смотрел, как она ест.
Она постаралась – пришла домой вовремя. Похвалила его блюдо, хотя курицу он передержал. Даже не спросила, почему он так поспешно покинул ее во время завтрака. Было видно, что она старается дать ему побольше свободы, чтобы он сделал то, над чем работал. На Д'Агосту нахлынули чувства, он вдруг понял, что по-настоящему любит эту женщину.
От этого еще труднее осуществить то, что необходимо.
– Извини, что не могу отдать должное твоему обеду, – сказала она. – Он заслуживает, чтобы его смаковали. Но мне снова надо бежать.
– Новые сведения?
– Не совсем. Эксперт хочет рассказать нам об узлах. Возможно, прикрывает собственную задницу – нам он не слишком помог.
– Да?
– Он думает, что узлы азиатские, возможно, китайские. Однако ничего конкретного не сообщает.
Д'Агоста тяжело вздохнул.
– А ты рассматривала возможность, о которой я упомянул в ресторане? Что за всеми этими убийствами может стоять брат Пендергаста?
Хейворд не донесла до рта вилку.
От этого еще труднее осуществить то, что необходимо.
– Извини, что не могу отдать должное твоему обеду, – сказала она. – Он заслуживает, чтобы его смаковали. Но мне снова надо бежать.
– Новые сведения?
– Не совсем. Эксперт хочет рассказать нам об узлах. Возможно, прикрывает собственную задницу – нам он не слишком помог.
– Да?
– Он думает, что узлы азиатские, возможно, китайские. Однако ничего конкретного не сообщает.
Д'Агоста тяжело вздохнул.
– А ты рассматривала возможность, о которой я упомянул в ресторане? Что за всеми этими убийствами может стоять брат Пендергаста?
Хейворд не донесла до рта вилку.
– У нас слишком мало вещдоков для поддержания этой версии. Знаешь, я профессионал. Ты должен доверять мне. Я постараюсь провести это дело как можно лучше. Когда будет время, обращу внимание на твои слова.
Д'Агосте нечего было возразить. Какое-то время они ели молча.
– Винни, – сказала она, и что-то в ее голосе заставило на нее взглянуть. – Извини, я не хотела тебя обидеть.
– Брось, я ничуть не обижен.
Она снова улыбнулась, темные глаза сияли в свете лампы.
– Знаешь, я просто счастлива, что ты снова на работе.
– Спасибо, – пробормотал Д'Агоста.
– Письмо Пендергаста с того света отвлекло тебя в самый неподходящий момент. Возможно, агентом он был хорошим, только вряд ли был нормальным человеком. Я знаю, ты был ему другом, но думаю... – она запнулась, – что он плохо на тебя влиял. И эта просьба из могилы, всякая чепуха насчет брата... должна тебе сказать, мне это не по душе.
Д'Агоста почувствовал раздражение.
– Я знаю, ты его никогда не любила. Но он был лучше всех.
– Знаю. Знаю. О покойниках плохо не говорят. Извини.
Раздражение сменило чувство вины. Д'Агоста промолчал.
– Во всяком случае все осталось в прошлом. Дело Хулигана многообещающее. Ты снова отличишься, Винни. Я в этом уверена. Все будет, как в прежние времена.
Д'Агоста разрезал куриное бедро и в сердцах бросил нож на тарелку. Это уж слишком. Он не мог больше оттягивать.
– Лаура, – начал он. – Мне нелегко тебе это сказать.
– Что сказать?
Он набрал полную грудь воздуха.
– Я ухожу.
Она замерла, не в силах понять. Затем лицо ее медленно поменяло выражение: на нем отразились неверие и боль, словно у ребенка, которого неожиданно ударил любимый отец. Увидев это выражение, Д'Агоста почувствовал себя так плохо, как никогда в жизни.
– Винни? – спросила она тусклым голосом.
Д'Агоста опустил глаза. Наступила долгая мучительная пауза.
– Почему?
Он не знал, что ответить. Знал лишь, что не может сообщить ей правду. Лаура, дорогая, возможно, мне грозит опасность. До тебя очередь пока не дошла, а я должен быть настороже. Оставаясь здесь, подставлю и тебя.
– Может, я сделала что-то не так? Или, наоборот, чего-то не сделала?
– Нет, – быстро ответил он.
Он должен что-то предпринять, быть с ней поласковее.
– Нет, – повторил он. – Ты замечательная. К тебе это не имеет никакого отношения. Я люблю тебя. Все дело во мне. Наши отношения... возможно, мы немного поторопились.
Хейворд молчала.
Д'Агосте показалось, что он прыгает в пропасть. Ничего он так не хотел сейчас, как остаться с этой женщиной, красивой, любящей, заботливой. Лучше бы он ранил себя, а не ее. И все же он ранил ее, каждым своим словом. Это было ужасно, но у него не оставалось выбора: «...Ты, Винсент, должен принять все меры предосторожности». Д'Агоста знал, что единственный способ спасти их взаимоотношения – и, возможно, жизнь Лауры Хейворд – прервать эти самые взаимоотношения.
– Мне просто нужно немного свободы, вот и все, – продолжил он. – Обдумать все. Поразмышлять о перспективах своей жизни.
Фразы звучали банально, и он замолчал.
Он сидел, ожидая, что Хейворд взорвется, проклянет его, велит убираться восвояси. Однако повисла еще одна долгая, ужасная пауза. Потом он поднял глаза. Обед стыл. Лаура сидела, сложив на коленях руки. Лицо бледное, глаза опущены. Красивые иссиня-черные волосы упали на лицо, закрыв один глаз. Это была не та реакция, которой он ожидал. Ее тихую боль наблюдать ему было еще тяжелее.
Наконец она шмыгнула носом, отодвинула тарелку и встала.
– Мне нужно ехать на работу, – сказала она так тихо, что Д'Агоста еле расслышал.
Он сидел неподвижно, пока она убирала с лица волосы. Затем Лаура быстро пошла к дверям. Только когда взялась за ручку, остановилась, сообразив, что забыла надеть пальто и взять кейс. Повернулась, медленно подошла к шкафу, надела пальто. Затем ушла, осторожно затворив за собой дверь.
Она не оглянулась.
Д'Агоста долго еще сидел за обеденным столом, слушал тиканье часов. В окно проникали слабые городские звуки. Он заставил себя подняться, прошел в кухню. Выбросил недоеденную пищу в мусорное ведро и вымыл посуду.
Затем медленно, как старик, направился в спальню укладывать вещи.
Глава 20
В три часа утра особняк на Риверсайд-драйв, 891, выглядел сонным или даже мертвым. Такое впечатление производили опущенные ставни и наглухо запертые двери. Однако глубоко внизу, в вырытом под домом тоннеле, ощущались признаки жизни. Длинный тоннель, объединявший подвальные помещения, продолжался под Риверсайд-драйв и Риверсайд-парк и шел в направлении Гудзона. Заканчивался тоннель грубой винтовой лестницей, спускавшейся в естественную пещеру, а оттуда выходил на каменный причал. Подземная река впадала в Гудзон, со стороны которого пещера была скрыта густой стеной тростника. Более двух столетий назад пират, владелец особняка, пользовался секретным ходом, верша по ночам свои темные делишки. Сегодня о тоннеле знало лишь несколько человек.
В этом изолированном от мира месте послышалось тихое шлепанье весел. Раздался слабый шорох. Сдвинулся в сторону зеленый занавес водных растений, открылся подводный коридор. Стояла туманная безлунная ночь, и только бледный луч высвечивал вошедший в тоннель ялик. Беззвучно заскользил он вперед под низким каменистым потолком, пока не подошел к каменному причалу.
Пендергаст вышел из лодки, привязал ее к крюку и огляделся. В темноте блестели глаза. Несколько минут постоял, прислушиваясь. Затем вынул из кармана фонарик, включил и направился к лестнице. Поднявшись наверх, вошел в большую комнату, заставленную деревянными шкафами с оружием – современным и тем, что насчитывало две тысячи лет. Из комнаты вышел в старую лабораторию. На длинном черном столе поблескивали мензурки и реторты.
В углу помещения стояла молчаливая, похожая на тень фигура.
Пендергаст осторожно пошел вперед, рука потянулась к оружию.
– Проктор?
– Сэр?
Пендергаст расслабился.
– Я получил сигнал от Констанции.
– А я – вашу записку с просьбой о встрече. Но, должен сказать, не верится, что вижу вас живым, сэр.
– Я надеялся, что приезжать не потребуется. Но поскольку необходимо кое-что сообщить Констанции, то я почувствовал, что должен сделать это лично.
Проктор кивнул.
– Понимаю, сэр.
– С этого момента ты обязан не спускать с нее глаз. Ты знаешь Констанцию, знаешь, насколько неустойчиво ее психическое состояние. Со стороны незаметно, что творится в ее душе. Ей довелось пройти через то, что вряд ли пережил какой-то другой человек. Боюсь, если к ней не отнестись с исключительной осторожностью и вниманием...
Он замолчал. Проктор снова кивнул.
– Все случилось в самый неподходящий момент. Я хочу сказать, что ей нужно быть готовой вернуться в то место... где она впервые от нас пряталась, где никто, никто не сможет ее найти.
– Да, сэр.
– Ты нашел брешь?
– Нашел и запечатал.
– Где она была?
– Под Бродвеем. Там, где фруктовые погреба, проходит сточная труба. Ею не пользовались пятьдесят лет. Он проник туда, проделав отверстие.
Пендергаст зорко взглянул на него.
– Он не нашел лестницу, ведущую в этот подвал?
– Нет. Похоже, в доме он был лишь несколько минут. Успел взять предмет из кабинета на первом этаже и тут же скрылся.
Пендергаст не отрывал от Проктора взгляд.
– Ты должен удостовериться в том, что особняк полностью изолирован. Это не должно повториться. Ясно?
– Ясно, сэр.
– Хорошо. Тогда пойдем. Я с ней поговорю.
Они покинули лабораторию и миновали несколько комнат со стеклянными шкафами, заполненными немыслимо эклектичными коллекциями: чучелами перелетных птиц, амазонскими насекомыми, редкими минералами, банками с химикалиями.
Остановились в комнате с бабочками. Пендергаст направил на витрины свет фонарика и тихо сказал в темноту:
– Констанция?
Ответа не последовало.
– Констанция, – сказал он чуть громче.
Послышался тихий шорох, и женщина лет двадцати появилась словно бы ниоткуда. На ней было длинное белое старомодное платье с кружевом у шеи. Нежная кожа в свете фонаря была очень бледна.