Читать было трудно. На окне стоял кувшин с нарисованной рожей, рожа все время вытягивалась и чмокала губами, – до чего гнусная рожа! Шаваш глядел в прыгающие буквы и стучал зубами, его знобило, черные знаки разлетались с листа вспугнутыми грачами и складывались в надписи «малый приемный зал», «зала пятидесяти полей», «покои отдыхающих уток»… – тут Шаваш сообразил, что документ наверняка заколдован:
– Да это же план императорского дворца! – вдруг ахнул мальчишка, и едва он это сказал, как план осветился ярким светом, взмахнул крыльями и рванулся навстречу Шавашу, – мальчишка вскрикнул и упал, и листы белыми гусями разлетелись по комнате.
* * *В тот самый час, когда Андарз и Нарай спорили о прекращении торговли с Осуей, а домоправитель Амадия, трепеща, совал взятку страшным «парчовым курткам», – осуйский консул Айр-Незим, покончив с дневными делами, сидел в своей лавке, подводя баланс.
Весь этот день осуйский консул пребывал необычайно мрачным. Без толку сновал он по лавке, размещавшейся в длинном, развернутом к улице здании, придирался к приказчикам и слугам, нервничал за конторкой, и сердце его болезненно сжалось, когда вечером входная дверь лавки стукнула, и на пороге в кольце мокрого фонарного совета показался молодой судья, господин Нан.
Гость и хозяин поднялись наверх, и немедленно вслед за гостем в гостиную проследовал пузатый чайник с наилучшим инисским чаем, по четверть за фунтик, и засверкало прозрачное вино в белоснежных чашечках, и заняли свое почетное место посереди стола пирог-хохотушка и пирог-ракушечник, а также уважаемый Айр-Незимом пирог-дроздовик, с груздями и курьей печенкой, с сахарной корочкой и красивым дроздом посередине, – Айр-Незим любил кушать сытно и весело.
Заговорили о достоинствах пирогов и цене на дрозда и пулярку – суждения господина Нана были самые проницательные.
– Да, кстати, – сказал чиновник, откушав чашечку, – как вы знаете, дня три назад в моем округе убили одного пустого чиновника по имени Ахсай. Имущество убитого досталось мне в руки, и, представьте себе, оказалось, что этот Ахсай – автор совершенно великолепного романа!
Сердце Айр-Незима замерло, и чудесный дрозд перестал радовать взор и небо.
– Этот роман, – пояснил Нан, – написан в форме дневника и описывает от первого лица жизнь некоего чиновника. Начинается все с того, что герой романа служит морским чиновником в Лакке. Он рассказывает, как по взятке одного осуйского купца, Айр-Незима, – как видите, один из героев романа носит то же имя, что и вы, – он сжег казенный корабль, груженный шелком, чтобы уменьшить конкуренцию Айр-Незиму. Бедный купец не знал, что чиновник перед пожаром разгрузил корабль и тайно продал груз другому конкуренту Айр-Незима!
– Ах, подлец! – изумился консул.
– Эта и еще несколько проделок выплыли наружу, и ему пришлось претерпеть тюрьму и лишения за свою благожелательность осуйской торговле. Осуйцы выручили его из тюрьмы, и Айр-Незим даже дал взятку одному императорскому наставнику. Благодаря этой взятке герой получил должность пустого чиновника. Отныне он торговал с Осуей. Не брезговал он и пиратством. Обладая мандатом чиновника империи, он заплывал в покинутые провинции и говорил доверчивым крестьянам, что имеет приказ отвезти их в Страну Великого Света. Дальше он сажал их на корабли и отвозил на сахарные плантации осуйцев: более двух тысяч подданных империи продал он Айр-Незиму. Да что с вами? – сказал Нан.
– Экий негодяй, – сказал Айр-Незим.
– О да, – сказал молодой судья, – но это не все. Полгода этот купец, который носит такое же имя, как и вы – Айр-Незим, решили отправить своего племянника в первое далекое плавание. Он отплыл в страну Белых Гор на корабле Ахсая, с грузом шелка, купленного в доме императорского наставника. Корабль принадлежал Ахсаю. И вот этот Ахсай – продал весь товар от себя, а заодно продал и племянника. Надежней было б пленника убить, но Ахсай пожалел истреблять товар, который можно было продать. Вернувшись назад, Ахсай рассказал, что корабль, товар и люди погибли, и еще получил страховку за корабль. И вдруг он встречает этого племянника, кашляющего и без уха, на пристани в Небесном Городе, – а через две недели племянник умирает! И наш герой начинает страшно беспокоиться, что его страсть к стяжанию привела его к порогу жизни, и он заканчивает дневник словами: «Мне все время кажется, что за мной следят по поручению Айр-Незима. Это не такой человек, который прощает смерть близких. У него есть большая бухгалтерская книга, в которую он записывает имена должников и обидчиков, и против имен тех, кто уже убит, написано „уплачено“.»
– Так-таки этими словами и заканчивается дневник? – упавшим голосом спросил Айр-Незим.
– Этими словами и заканчивается, – с иронией подтвердил чиновник.
– Так вот, – продолжал Нан, – я в великом затруднении. С одной стороны, я обязан передать эту рукопись советнику Нараю. Но советник Нарай совершенно не умеет ценить литературы. Если я передам ему эту рукопись, он, пожалуй, решит, что перед ним не роман, а дневник, тем более, что сочинитель выводит в качестве действующих лиц исключительно реальных людей! Он воспользуется случаем обвинить осуйцев в преступлениях против империи, а самого Айр-Незима – в убийстве Ахсая! Причем Нараю будет совершенно неважно, убил Айр-Незим Ахсая или нет – важно, что его можно обвинить в этом убийстве!
Консул Айр-Незим опустил глаза и стал глядеть на жареный пирог с дроздами, и почему-то ему представилось, что вместо дроздов в пироге запечена его собственная голова.
– С другой стороны, – продолжал Нан, – если все это не более как литературное произведение, я вовсе не обязан показывать его Нараю.
– Гм, – сказал Айр-Незим, – я думаю, что это литературное произведение. Этот купец не следил за Ахсаем и не убивал его, и бухгалтерской этой книги на свете нет. Совершенно воспаленное воображение.
Нан молча глядел на траурную красную шапку Айр-Незима.
– Значит, литературное произведение? – спросил чиновник, и в глазах его засверкали веселые чертики. – Так что же мне с ним делать? Предложить, что ли, издателю?
– Гм, – сказал Айр-Незим, – у одного моего друга есть маленькая печатня для благочестивых календарей и скверных картинок. Я бы очень хотел купить у вас эту рукопись за пять тысяч ишевиков.
Молодой судья только улыбнулся.
– За десять тысяч, – сказал Айр-Незим.
Молодой судья улыбнулся еще невинней.
– За двадцать, – сказал Айр-Незим, – черт побери, за двадцать тысяч мне бы ее продал сам автор!
Нан едва заметно покачал головой:
– Мне бы не хотелось оказаться на листах той бухгалтерской книги, о которой упоминал покойник, господин консул. И, как справедливо замечено, большие деньги ведут к большой погибели. Мне не нужны деньги.
– Чего же вам нужно? – изумился Айр-Незим, который из своих предыдущих встреч с Наном вынес твердое убеждение, что Нану нужны именно деньги, и обязательно большие деньги, и чем больше – тем лучше.
– Имена людей, которые следили за Ахсаем.
– Никто, – сказал Айр-Незим, – за Ахсаем не следил. У страха глаза велики.
– Имена людей, которые следили за Ахсаем и знали, что он будет в «Красной Тыкве».
– Господин Нан, – сказал Айр-Незим, – это бескорыстие ввергнет вас в еще большие беды.
Нан выразительно молчал.
– Я не собираюсь делать никаких порочащих меня признаний.
Молодой судья встал, и бронзовые колечки на его шапке звякнули, словно колокольчик, в который звонят перед пытками. Золотые драконы на обшлагах ожили в свете свечей и вспыхнули красным и пурпурным. Чиновник улыбнулся, и белые его ровные зубы напомнили Айр-Незиму формой топор палача.
– Хорошо, – сказал Нан. – Советник Нарай докладывает сейчас государю; туда же зван господин Андарз. Я увижусь с советником утром. Если к этому времени вы не пришлете мне записку с объяснением о том, кого вы поставили следить за Ахсаем, я передам дневник покойника Нараю.
У ворот осуйского квартала молодого судью нагнал его собственный стражник:
– Господин Нан! – зашептал он, – я следил за домом того негодяя алхимика, как вы велели, учитывал входящих и исходящих, и знаете, кого я там увидел?
– Шан’гара, – сказал Нан.
– А вот и не Шан’гара, а господина Иммани! – кто бы мог подумать, что Иммани тоже занимается алхимией!
* * *Сразу после ухода молодого судьи осуйский консул отправился во дворец Андарза. Императорский наставник, в придворном платье, запачканном кровью, и с замотанной шелком рукой, встретил его в малом дворе.
– Вы с ума сошли! – напустился он на консула. – Нам нельзя видеться! Слышали ли вы, что произошло у государя?
– Нет.
Андарз рассказал ему о сцене во дворце.
– А указ? – вскричал Айр-Незим, – указ подписан?
– Не думаю, – сказал Андарз.
Айр-Незим то краснел, то бледнел. Он и не представлял, что дело зашло так далеко. Один несомненный факт представился ему совершенно ясно. Если бы Нан хотя бы отдаленно обвинил его, осуйского консула, в уголовном убийстве, государь наверняка подписал бы указ о запрете торговли с Осуей.
– Нет.
Андарз рассказал ему о сцене во дворце.
– А указ? – вскричал Айр-Незим, – указ подписан?
– Не думаю, – сказал Андарз.
Айр-Незим то краснел, то бледнел. Он и не представлял, что дело зашло так далеко. Один несомненный факт представился ему совершенно ясно. Если бы Нан хотя бы отдаленно обвинил его, осуйского консула, в уголовном убийстве, государь наверняка подписал бы указ о запрете торговли с Осуей.
Айр-Незим сглотнул и сказал:
– Господин Андарз! Два часа назад ко мне приходил этот чиновник, Нан, и обвинил меня в том, что торговец Ахсай был убит по моему приказанию. Он вел себя очень любезно, но требовал сказать ему, откуда я знал о том, что этот чиновник ужинает в «Красной Тыкве». Я побоялся сказать ему правду, не посоветовавшись с вами. Дело в том, что о местопребывании Ахсая меня предупредил письменно ваш сын, господин Астак.
И Айр-Незим подал Андарзу скомканную бумажку.
* * *Молодой господин Астак лежал в своей спальне на пушистом ковре и смотрел на черного жука, спешащего по «Книге наставлений». Когда встревоженный жук добежал до края страницы, молодой господин щепочкой отпихнул его обратно. Так повторилось еще раз и еще раз. Наконец Астак раздавил жука.
В этот миг снаружи спальни послышались шаги, дверь распахнулась, и в спальню вбежал Андарз. На нем по-прежнему был опаловый кафтан императорского наставника, отороченный золотыми узорами и яшмовыми пластинами с изображениями птиц и зверей, и синий шелковый плащ с круглым воротом. Правая рука Андарза была замотана шелковой лентой.
Андарз сунул клочок бумажки, бывший у него в руках, под нос сыну и сказал:
– Это ты писал?
– Да.
– Зачем?
Астак усмехнулся.
– Зачем?
– Убивать таких людей, как Ахсай, – сказал Астак, – священный долг каждого честного человека! Если честный чиновник не может сам истребить негодяя, то он должен сделать так, чтоб негодяи истребляли друг друга.
– Тебе никто не сказал, что красть чужие письма – нехорошо?
– Это лучше, – сказал Астак, – чем кормить павлинов человечьим мясом.
Юноша, видимо, наслаждался собой.
– Где письмо? – заорал Андарз.
– У советника Нарая, – сказал Астак.
Васильковые глаза Андарза от гнева разлетелись в разные стороны.
– Почему ты это сделал?
Юноша улыбнулся. В этот момент он очень походил на свою убитую мать, – та же мертвенно-белая кожа и приподнятые кверху уголки бровей.
– Ты сам знаешь.
Андарз занес над сыном замотанный шелком кулак. Тот взвизгнул и отскочил. Андарз повернулся и что было силы ударил кулаком по туалетному столику с малахитовой крышкой. Столик крякнул и присел, – одна ножка его подломилась, и многочисленные баночки и притирания поехали по блестящей крышке вниз. Андарз, с искаженным от боли лицом, повернулся к вбежавшим на шум слугам:
– Возьмите молодого господина под стражу и обыщите его.
Господин Андарз выбежал во внутренний дворик и остановился: у другого конца опоясывавшей дворик галереи, прямо под красным чадящим факелом, стоял молодой чиновник, Нан, и с интересам прислушивался к переполоху.
Андарз молча прошел в своей кабинет. Он шел так быстро, что плащ за его плечами развевался, как крылья вышитых на нем драконов.
– Господин Андарз, – сказал Нан, когда за ними захлопнулась дверь кабинета, – я нашел человека, который убил Ахсая…
– Спасибо, – сказал Андарз, – осуйский консул только что был у меня. Я нашел и письмо, и виновного.
– Кто это?
– Неважно, – сказал Андарз.
– Я не мог бы посмотреть на письмо? – вкрадчиво спросил Нан.
Нан не отрывал глаз от правой его руки, замотанной белым шелком. Нан уже знал, что случилось во дворце. Нан знал, что государь не подписал осуйского указа и что Нарай еще долго не осмелится лезть с этим указом к государю. Нан также понимал, что если бы он рассказал Андарзу об указе, то палец Андарза, возможно, был бы цел. Но Нан ценил проницательность Андарза и понимал, что Андарз отделается пальцем там, где другой потеряет голову.
Андарз нехорошо усмехнулся, и в этот миг в дверь кабинета постучали. Вошел начальник охраны Шан’гар и что-то зашептал Андарзу на ухо. Андарз кивнул. Шан’гар поглядел на Нана и вышел.
– Я вижу, – сказал Нан, – что это не Шан’гар. Иммани и Амадию я встретил внизу…
– Господин Нан, – спросил Андарз, и его васильковые глаза сделались твердыми и холодными, как пластинки яшмы на его рукавах, – недавно один человек сказал мне, что указы Нарая приносят гибель стране. А теперь я слышу, что самый гнусный из этих указов написан его рукой. Как это понимать?
Молодой чиновник покраснел.
– Я вчера спросил вас, о чем с вами говорил Нарай: вы потешили меня историей зверька, именуемого «небесный огонек», и забыли сказать об Осуе?
– Господин Андарз, сейчас речь идет не об указе, а о лазоревом письме. Его взял не тот, кого вы арестовали.
– Вы хотите поссорить меня с моими домашними? Хотите, чтобы одних я арестовал, а другие сами перебежали к вашему начальнику Нараю?
Нан побледнел.
– Не выйдет! Достаточно того, что ему нечего больше опасаться!
– Я требую ареста Иммани! – заорал Нан.
Андарз хлопнул в ладоши. В двери кабинета образовался огромный Шан’гар.
– Унеси это, – распорядился Андарз.
Через пятнадцать минут во двор управы советника Нарая вошел рыжий варвар с мешком на загривке и известил:
– Подарок господину Нараю от господина Андарза!
Варвар сгрузил мешок и удалился. Вот прошло немного времени, и даже несообразительные стражники заметили, что мешок подпрыгивает да гукает, развязали его и достали, к своему изумлению, молодого судью Четвертой Управы, господина Нана, оплетенного веревкой, словно кувшин доброго вина, и с хорошей затычкой во рту.
Часть третья Варвар
Глава девятая, в которой государь казнит наместника Хамавна за поражение в войне, а победитель наместника король Аннар Рогач признается в любви к государевой дочке
Очнулся Шаваш не скоро, а очнувшись, обнаружил, что лежит в длинной спальной корзине и одеяло поверх него сшито из шелковой нижней юбки, а сверху, на ручке корзины, висит круглый талисман против лихорадки. Шаваш выглянул из корзины и сразу увидел, что он – в комнатке Таси, а сама Тася занимается за занавеской с посетителем, и этот посетитель удит в Тасе своей удочкой.
Шаваш нырнул обратно в корзину и стал смотреть сквозь щелку. По правде говоря, он сразу заметил, что в удильщике многовато жирка и удочка у удильщика более длинна, чем прочна. Вот мужчина подцепил один раз удочкой рыбку, а второй раз – не смог, попыхтел-попыхтел и ушел.
Когда тот ушел, Тася встала и отдернула занавеску, и тогда Шаваш заметил на окне хомячка Дуню: тот прихорашивался в бамбуковой клетке. Тася заглянула в корзинку и сказала:
– Ишь ты! Живой!
– И давно я такой? – спросил Шаваш.
– Вторую неделю, – сказала Тася, – удивительно, как ты не помер.
Шаваш долго соображал, а потом спросил:
– Откуда здесь Дуня? Я же его оставил в доме господина Андарза?
– А судья Нан принес, – откликнулась Тася. – Откуда, ты думаешь, эта корзинка? Хозяйка хотела тебя выкинуть, в тот же день, а тут явился Четвертый Судья. Дал на корзинку и лечение, знахаря привел. Сказал: «У Андарза он сдохнет, у сестры ему будет лучше». Вручил хозяйке деньги и пригрозил, если что, арестовать за нарушение святых уз между сестрой и братом. Приходил здесь, сидел: один раз ты визжал, так мы в тебя вместе лекарство пихали.
Шаваш слабо прикрыл глаза. Значит, ему не почудилось: молодой судья и вправду сидел у постели.
– Эй, – сказал Шаваш, – а когда я заболел, при мне была бумага: что с ней стало?
– А ничего, – сказала Тася, – я взяла ее и сунула в коробку для притираний, ничего, никто не стащил.
Шаваш помолчал.
– А когда я кричал в бреду, – о чем я кричал?
– Глупость всякую кричал, – сказала Тася. Отвела глаза и прибавила: – Говорят, у Андарза домоправителя ограбили. А он будто бы отрицает.
– А что, когда судья Нан был рядом, я тоже глупости кричал?
– Нет, – сказала Тася, – при Нане ты глупостей не кричал.
В это время дверь растворилась, и на пороге показался судья Нан, завитой и надушенный. В руке чиновника была корзинка. Из корзинки торчала печеная свиная ножка и несколько коробочек, из тех, в которые кладут сласти.
– Проснулся, – сказал Нан.
Снял с пояса кошелек, протянул Тасе розовую и промолвил:
– Иди-ка вниз и принеси ему бульона.
Тася вышла, а чиновник остался стоять и кротко смотреть на мальчишку. Шаваш хотел что-то сказать, но не смог. Ему было уютно и хорошо, как жуку в норке. Еще никто не покупал ему спальной корзинки и одеяла. Прошло минуты две: Тася вернулась с бульоном.
– Хорошая у тебя сестра, – сказал чиновник. Шаваш на это промолчал, и чиновник, чуть улыбнувшись, добавил: – Живи у нее, пока не встанешь на ноги. Лекарь тебе неделю запретил выходить на улицу.