Идти в Карамахи предстояло мимо пограничников, мимо российских войск. Да и в самом селе за домом старейшины наверняка установлена негласная слежка. Но Джабраил взял автомат и пошел. Он спрятал оружие перед входом в село, нашел дом, передал письмо Фатиме и посмотрел на сына Хаттаба, трехмесячного Салеха. Фатима передала Хаттабу фотографию Салеха. А на обратном пути, уже на окраине Карамахи, его пытались задержать. Безоружного — пятеро вооруженных людей. Заставили поднять руки, стали обыскивать, вытащили фотографию ребенка, слегка помяли ее. Но они подошли слишком близко. И узнали, как может бить боксер-тяжеловес, даже если на ринге он никогда не отличался мощным ударом. Но здесь и рука без перчатки, и соперники явно не тяжеловесы. Каждому хватило по одному быстрому прямому удару. Бил он старательно, чтобы они не скоро пришли в себя. Он забрал свой автомат и отправился в Чечню, на доклад к Хаттабу. Отдал ему фотографию. Иорданец желал знать все: как приняла его посыльного Фатима, как выглядит его сын. Посмотрел на фотографию. Джабраил вынужден был извиниться, что позволил чужим людям помять фотографию. И рассказал, что произошло на окраине Карамахи.
Сам Джабраил считал, что совершил подвиг. Но Хаттаб ничего не сказал, никак этот подвиг не отметил. Просто поблагодарил за исполнение поручения. И даже при себе надолго не оставил. Дал отдохнуть три дня. А потом отправил его со своей значимой рекомендацией в организованный им же военно-религиозный учебный центр «Кавказ» на окраине селения Сержень-Юрт. Учебный центр располагался на территории бывшего пионерского лагеря, в котором Джабраил бывал еще ребенком. Курсантов здесь обучали премудростям ислама и военного дела. Но благодаря такой высокой рекомендации Уматгиреев по окончании курса никуда не был отослан, а остался там же обучать молодых курсантов. Покладистый по характеру и заботливый преподаватель был любим своими курсантами, и потом именно они составили весь его джамаат. По крайней мере, основную его часть…
* * *Вот одному Джабраил не сумел научить своих моджахедов — обходиться без курения. Они курили все. Но каждый говорил, что бросить может в любой момент. Только никто не бросал. В глубине души они были уверены, что они — настоящие мужчины с настоящей мужской волей. Вред курения они пока могли еще перебороть с помощью силы воли. Когда не хватало на марше дыхания, они только силой воли заставляли себя идти и не отставать. В каждом жила гордость горца. И это не было пустым понятием. Его моджахеды родились и воспитывались как раз тогда, когда гордость за свою национальность культивировалась и расцветала. Сейчас это тоже живет в народе, но уже не с такой силой, как раньше, после первой войны, когда все всё видели, когда пример был перед глазами. И Джабраил был уверен, что в трудную минуту его моджахеды его не подведут, не бросят и не сдадутся властям, чтобы податься в «кадыровцы», и не станут стрелять в тех, с кем были рядом только вчера.
Путь до базы был не самым близким. Тропа уводила на юг, в горы, только теперь уже не в сопки, а в настоящие горы, пусть и не в вершины и хребты, которые снежными шапками светились вдалеке, но где уже и лес с каждым шагом редел, и березы уже почти перестали встречаться, уступая место сплошным соснякам и ельникам, перемешанным с кустами. Но там и идти легче, нет необходимости протискиваться между тесно стоящими стволами, не нужно пробираться сквозь бурелом, хотя и там порой такие участки встречались, но значительно реже. И уже начались настоящие ущелья и урочища, лежащие между по-прежнему лесистыми холмами.
Эта база считалась основной, потому что раньше Джабраил не желал воевать в своем родном районе. Слишком много здесь было знакомых, и слишком много людей знало его лично. Но именно этот район, как близкий к двум границам, административной и государственной, выбрал имам Гойтемир Габисов, основываясь на каких-то своих соображениях, которые он амиру Уматгирееву не высказывал.
Строил эту базу Джабраил не спеша, в течение трех лет, наведываясь летом в свой район. Зимой, понятно, такое строительство невозможно. Это было еще задолго до приезда в Чечню имама Габисова. И строил именно для своего джамаата, чтобы зимой можно было забраться в дальний угол и там отлеживаться, дожидаясь весны, когда снег начнет сходить и побегут ручьи и каждый след не будет тебя выдавать. Бетон промерзал, не успев схватиться. Если днем его еще можно было укладывать и он не застывал за день, то за ночь его схватывал мороз, и к утру бетон осыпался. И не спасала даже металлическая арматура, которую сварить для прочности не было возможности, и потому приходилось обходиться вязальной проволокой. Брали простую проволоку, обжигали на костре, и она становилась вязальной — мягкой и податливой, которую можно было завязать простыми плоскогубцами в тугой узел. Но база получилась вполне приличная, если учесть, что все строительство велось без помощи инженеров-строителей, которых в джамаате не было. Но каждый мужчина что-то и когда-то строил для себя: дом, гараж, сарай. Или хотя бы помогал строить брату или соседу. Каждый что-то знал и что-то умел. Так, общими усилиями, бункер был построен. Самое сложное при строительстве состояло в том, чтобы доставить в горы цемент, и сделать это следовало незаметно. Когда велось строительство, когда моджахеды на своих плечах и на носилках таскали мешки с цементом далеко в горы, Уматгиреев запрещал в своем районе любые акции. Нельзя было привлекать к себе внимание. С цементом были еще какие сложности — его невозможно запасать впрок, нельзя доставлять зимой, потому что к весне мешок цемента превращался в непробиваемый камень. И потому носили его только по мере надобности. Договаривались через родственников и друзей. Те закупали небольшую партию, и потом эту партию переносили в горы. Бетонный бункер получился мощным. Он, по сути, являлся оборонительным объектом.
А самой большой гордостью амира Уматгиреева была система водоснабжения. Вода по трубе самотеком поступала в бетонную емкость внутри бункера, и так же самотеком, когда бункер наполнялся, уходила по другой трубе в ручей. Воды хватило бы, чтобы неделю поить четыре таких джамаата, как у Джабраила. Да и места хватило бы еще на три джамаата. Уматгиреев рассчитывал, что со временем наберет себе дополнительный состав. У него было много учеников в военно-религиозном учебном центре «Кавказ». И многие еще помнят его. С несколькими амир даже перезванивался время от времени.
Полтора месяца было потрачено на маскировку. Дерн срезали и приносили из другого ущелья. Казалось бы, такая простая работа, но она требовала кропотливости и неспешности, иначе маскировка бесполезна. А без маскировки и весь бункер становился бесполезным сооружением. База хороша только тогда, когда ее не могут найти. Именно с этой целью прямо на крыше бункера были посажены три березки и десяток елей. Когда березки вырастут до того, чтобы пустить глубокие корни, уже все моджахеды джамаата умрут своей естественной смертью, если дозволит им Аллах дожить до таких лет. А корни ели всегда только поверхностные, распространяются вширь, и они только укрепляют верхний слой почвы, связывая его корневой системой, как сетью.
И плоды кропотливого труда принесли свой результат. Едва дерн успел срастись, едва трава покрыла места соединения, как в ущелье заявился отряд полицейского спецназа. Полицейских было всего десять человек. Можно было бы просто встретить их огнем. Но тогда они будут знать, что здесь находится база. И Джабраил приказал всем спрятаться в бункер. Ему было просто интересно посмотреть, как поведут себя полицейские спецназовцы. Наблюдательные окна были сделаны в скале, у самого подножья. Туда был прорыт тесный проход, тем не менее даже сам амир Уматгиреев пробирался через проход и мог наблюдать за происходящим. Оттуда даже стрелять можно, если, естественно, возникла бы такая необходимость. Ущелье было тупиковое. Джабраил специально выбрал такое, чтобы не держать дополнительно часового на посту в другом конце. И спецназу потребовался час, чтобы добраться до конца и вернуться. Очень хотелось Уматгирееву запереть полицейских в конце ущелья и уничтожить там же. Но он понимал, что идет планомерное исследование территории. И теперь на карте у полицейских это ущелье будет отмечено как чистое и спокойное. Никаких следов джамаата снаружи не было. И он, переборов желание уничтожить полицейский спецназ и не поддавшись на уговоры своих моджахедов, позволил отряду покинуть ущелье…
* * *До базы добрались благополучно. Сильных снегопадов с начала зимы еще не было. Тот снег, что выпадал, благополучно таял, и джамаат прошел до базы не оставляя следа. Имам Гойтемир Габисов уже ждал, похоже, с нетерпением. Он третьи сутки оставался в одиночестве, а одиночество в горах многих утомляет. И должно быть, проводил время не в бункере, а на свежем воздухе. Наверное, сидел на скале в устье ущелья и всматривался в восточную сторону, откуда должен был появиться джамаат. А когда он появился, Габисов спустился и вернулся к бункеру. Рядом со входом лежал большой камень, который, когда начиналось строительство, намеревались убрать, но не смогли сдвинуть. Века приковали камень к почве намертво. Пришлось тогда Уматгирееву набросанный им от руки план подкорректировать и сам бункер сдвинуть чуть в сторону. А камень так и остался на своем месте. Наверное, он был чем-то похож на айсберг, выставляющий на поверхность лишь незначительную свою часть, а основную пряча под землей. А та поверхность, что над землей выступала, была покатой и имела углубление. Имам положил туда старый бушлат, чтобы не сидеть на голом холодном камне, устроился с удобствами, словно в кресле, и стал дожидаться прихода амира Уматгиреева и его доклада.
В руке имам держал сотовый телефон. Видимо, недавно с кем-то разговаривал и ждал дополнительного звонка или же сам после доклада амира хотел позвонить. Джабраил опередил своих моджахедов и подошел к имаму раньше других. Приложил к груди руку и склонил голову.
— Долго тебя не было. Я рассчитывал, ты вернешься раньше.
— Я вернулся сразу, как только завершил дело, имам Гойтемир. Здравствуй.
— Здравствуй, здравствуй. Ты же знаешь, что мне следовало выходить, чтобы успеть в мечеть для проведения пятничного намаза. Можно было и поторопиться.
— Я вернулся сразу, как только завершил дело, — твердо повторил Джабраил, почувствовав нотки раздражения в голосе имама, но не желая брать на себя никакую вину. Он вины не чувствовал, он вернулся тогда, когда обещал. А если имам рассчитывал, что он вернется раньше, то вины Джабраила в этом нет. — И на намаз ты успеваешь вполне, как мы и договаривались.
— Я уже позвонил и договорился с другим имамом, который проведет намаз вместо меня.
— Тогда тем более нет причин для торопливости.
— Есть причины… Пойдем в бункер. Доложишь, как отработал.
Доклад много времени не занял, но, к удивлению Уматгиреева, не вызвал у имама Габисова восторга, которого Джабраил ожидал. Имам просто сказал:
— Неплохо отработал, неплохо. Конечно, хорошо бы было «пощипать» и спецназ ГРУ, но если не получилось, значит, не получилось.
— Если бы мы влезли, они на наших пятках пришли бы сюда. Я уже больше тридцати лет знаю их командира. Он и в боксе был такой. Лезет и лезет вперед, и ничем его не остановишь, остается только отходить и наносить встречные удары. Но в боксе время раунда было ограничено. Здесь у нас нет раундов, и Калужный преследовал бы нас без остановки. Сил у него хватало.
— Не это сейчас главное… — задумчиво сказал имам и легонько постучал мобильником, который так и не выпустил из руки, по ладони.
— А что тогда? — слегка удивился его холодности Уматгиреев.
Имам некоторое время молчал, показывая таким образом важность информации. Потом наконец сообщил тихим шепотом с траурными нотками в голосе:
— Сегодня ночью была предпринята попытка перехода границы между Азербайджаном и Россией. Большой отряд, который должен был прийти в помощь тебе…
— И что? Когда их ждать?
— Отряд попал в засаду. Русские пограничники обстреляли их. А с другой стороны стали стрелять азербайджанские пограничники. Этого от них никто не ожидал. Мусульмане стреляли в мусульман только ради того, чтобы показать свою лояльность российской стороне. Но они за это еще ответят. Таким образом, прорвалось всего два десятка моджахедов. Им удалось оторваться от преследования пограничников, и сейчас они идут из Дагестана в Чечню. Как только командование сможет связаться с их амиром, мне позвонят, и у меня будет более полная информация. Но этих людей, как я подозреваю, нужно будет найти и спрятать в твоем бункере. Однако торопиться тоже не следует. Дождемся связи… Ай-яй-яй… Как нехорошо получилось. Я так рассчитывал на этот отряд! Там были самые опытные моджахеды из всех, кого можно было пожелать. Но я надеюсь, что прошли хотя бы лучшие из лучших.
— А кто сообщил, что они оторвались от преследования и идут в Чечню? — недоверчиво спросил Уматгиреев.
— Спутник. За ними следил спутник.
— У «Аль-Каиды» уже есть свои спутники? — удивился Джабраил.
— Зачем они нам… Им… Зачем они? Спутники есть у мощных богатых держав. А в этих державах, даже если они сами негласно не сотрудничают с «Аль-Каидой», всегда найдутся люди, которые предоставляют информацию. Ради ли ислама или ради денег, не столь суть и важно. Главное, что предоставляют. И «Аль-Каида» имеет возможность интересоваться, как идут дела у их людей…
* * *Имам Габисов так целый день и не выпускал из рук мобильник и даже спать лег, держа его в руке. Спал имам Гойтемир Габисов в комнате амира, единственном, кроме кухни, помещении в бункере, отделенном от остальных стеной и дверью. Ему устроили специальные нары, которые получились довольно мягкими за счет бушлатов, снятых с убитых полицейских. Эти бушлаты привезли из другого района, потому что тогда, когда строили бункер, амир запрещал проводить в этом районе акции.
Телефон зазвонил уже под утро. Имам ответил не сразу, потому что он обычно не сразу просыпался, а проснувшись, как правило, еще долго мотал головой, прогоняя остатки сна, — привычка такая слегка странная. Но амир Уматгиреев на эту привычку не обращал внимания. Он тоже проснулся от затейливой телефонной мелодии, как-то, как показалось, не очень подходящей своей легкомысленностью образу имама. Но не Уматгирееву было учить Габисова. Тот сам человек взрослый и ответственный.
Имам наконец-то взял мобильник и ответил. Разговаривал на каком-то незнакомом Джабраилу языке. Разговор закончился быстро. Габисов положил мобильник на ящик, заменяющий ему стол, и остался сидеть, не выказывая желания снова уснуть. И ничего амиру не сказал. И тут же снова раздался звонок. И опять разговор был на незнакомом Уматгирееву языке, только, кажется, уже на другом, не на том, что с первым собеседником. Судя по тому, что отдельные слова были амиру хорошо знакомы, разговор велся на арабском. На сей раз говорили дольше. И сам имам тоже что-то говорил. Может быть, даже приказывал. Закончив разговор, Габисов спросил амира:
— Сколько нам нужно времени, чтобы выйти на ту дорогу, где ты вчера «положил» ментов?
— По крайней мере полдня.
— Долго. Значит, объявляй подъем. Выходим туда.
— Зачем? — не понял Уматгиреев. — Нас там никто не ждет. Только сгоревшие грузовики и бронетранспортер. Их останки, наверное, сегодня будут вывозить на металлолом. Полиция сдает всегда сгоревшие машины на металлолом. Хоть какие-то деньги выручает. Но забирать машины будут не полицейские, а простые рабочие. Убивать там будет просто некого.
— Возможно, придется и рабочих убить, если они увидят лишнее.
— Что лишнее они могут увидеть? Эти рабочие из райцентра. Они меня с детства знают. Они просто вежливо поздороваются со мной, и все.
— Тот отряд, что прорвался через границу, вышел на эту дорогу. Нам надо его встретить.
— Понятно. А потом что?
— А потом приведем людей сюда. Ты дашь им приют до того времени, пока сюда же не прорвутся и другие отряды. Здесь будет район концентрации сил для будущей большой войны. И никто не должен об этом знать. Ни рабочие, ни менты. Поднимай джамаат.
Амир Уматгиреев послушно вышел в общее помещение бункера.
Глава пятая
Подполковник Тарамов показал улицу, по которой следовало выезжать.
— Туда, напрямую, никуда не сворачивая. Улица сама повернет, и дальше прямо. На большом перекрестке будет знак. Главная улица поворачивает налево. Нам направо, а там уже из поселка выберемся. Тридцать метров за перекрестком мой дом. Остановите там. Я за две минуты управлюсь.
Механик-водитель стоял рядом с подполковником Калужным и все слышал.
— Довезем…
Но прежде чем двинуться с места, подполковник потребовал, чтобы механик-водитель показал ему, как пользоваться тепловизионным прибором ШН71, переставленным на БМП-3 с боевой разведывательной машины 3К «Рысь», в принципе точно такой же БМП-3, только оснащенной дополнительными приборами наблюдения. Сложного в этой технике, в принципе, ничего не было. Прибор перископного типа автоматически включался при опускании в просмотровый режим монитора, закрепленного на потолке башни рядом с командирским люком. Следовал щелчок фиксатора, включался индикатор, и оставалось две-три секунды подождать, пока монитор и прибор прогреваются. Такая задержка по времени могла в какой-то момент стать и критической. Именно поэтому на экспортном варианте БМП-3, продаваемом в арабские страны, ставится французский тепловизор, который подобной задержки не имеет. Но в России приходилось обходиться тем, что есть в наличии. Хорошо хоть, спецназу ГРУ выделили БМП-3. Мотострелки все еще пользуются давно изношенными БМП-2 и БМД-2. Кому-то, видимо, выгодно, вооружать лучшим российским оружием арабские исламистские государства, но не свою армию. Система управления тепловизором была штатная, как у любого танкового перископа, и подполковник, опробовав тепловизор на первых двух кварталах движения по поселку, рассмотрев людей и собак, скрытых голыми кустами, поднял монитор в нерабочее положение, что автоматически отключило и сам тепловизор.
Подполковник Тарамов оказался человеком слова. Он не только быстро переоделся, он даже нацепил на себя бронежилет и захватил с собой автомат, который по местной привычке держал дома. Юрий Михайлович уже много раз замечал за чеченскими полицейскими, да и вообще за всеми полицейскими на Северном Кавказе, такую привычку — держать оружие дома. Может быть, привычка эта имеет под собой основания, у которых на поверку оказывается оправданий нарушению закона больше, нежели самих нарушений. Почти все местные жители держат оружие под рукой. Черта местного менталитета, и не больше. А чем хуже сотрудники полиции? Эта национальная привычка, кстати, многим в свое время спасла жизнь. Если бандиты наведывались в дом к полицейскому, ему было с чем их встретить и отстоять и свою жизнь, и жизнь своей семьи. Бандиты нападают до тех пор, пока не получают отпор. Этот принцип однозначно относится к большинству бандитов, и исключение возникает только тогда, когда в дело вмешивается адат, то есть кровная месть. А когда бандиты получают отпор, они уходят очень быстро, потому что, если хозяин дома отстреливается, к нему может кто-то подойти на помощь. Те же соседи могут поддержать огнем из своих окон. А если огонь ведется из всех сторон, то вообще бывает трудно спастись. Так что наличию дома автомата удивляться не приходится.