— Они снова начнут войну, — заявил Дессен. После этого он начал ворчать по поводу дурных законов, и Фелисите не понимала ни слова, хотя часто слышала подобные жалобы. Колонистам не нравились бесконечные ограничения. Они не имели права продавать собственную продукцию. Они не имели права продавать шкуры, им разрешалось иметь ограниченное количество пшеницы, а остальное должны были продавать по фиксированной цене. Они не имели права ткать для себя ткани и должны были чистить каминные трубы раз в месяц. Все подчинялось букве закона от рассвета до полуночи. Старик король считал, что народ Новой Франции принадлежит ему телом и душой, потому что они приплыли сюда за его счет, а этот счет был огромным, и жили на его деньги, пока не смогли сами зарабатывать себе на жизнь. Поэтому все должны были безоговорочно подчиняться ему, как ребенок подчиняется приказаниям отца.
Наконец гонец прибыл в замок. Поднялся шум, можно было разобрать только одно слово, его все повторяли: «Барон!».
— Что за разговоры о баронах? — спросила тетушка Сулет-та. Ее одолевало любопытство, и она не успела пересечь кухню, когда на лестнице появилась чья-то голова и послышался взволнованный ответ:
— Мсье Шарлю присвоили баронское звание! Тетушка Сулетта всегда спокойно воспринимала дурные новости, но никак не могла поверить хорошим вестям.
— Это — ложь! —сказала она слуге, — не стой тут и не ухмыляйся, как теленок, и не разноси подобные глупости! Наш милый мсье Шарль, конечно, заслуживает титула, с этим никто не станет спорить, но они ни за что не присвоят ему титул барона!
Она постоянно ссылалась в разговорах на «них». Это была темная банда заговорщиков, которые постоянно приносили зло мсье Шарлю.
— Это — ложь, Делбер! Убирайся отсюда!
— Это не ложь! — запротестовал слуга. — У мсье Шарля имеются бумаги… от самого короля. Весь Монреаль обсуждает эти новости.
Экономка уселась на стул. Она не сводила возмущенного взгляда со слуги.
— Все слишком хорошо, чтобы оказаться правдой — заявила тетушка Сулетта.
— Но я тебе говорю, что мсье Шарль… — слуга замолчал, а потом расплылся в улыбке. — Я хочу сказать, мсье барон де Лонгей прислал сообщение, что мы должны выпить за его здоровье самого лучшего вина, какое имеется в его подвалах. Вино из Франции, тетушка Сулетта, а не домашнее вино… и даже не Монтерей. Он сказал — старое бургундское.
Это экономку сразу убедило, и она решительно встала со стула.
— Бургундское! Не позволю, чтобы вы его выхлестали, бездельники и нахалы! Я знаю, что нужно делать.
Она повернулась к двум кухонным девкам, стоявшим рядом с ней, открыв рты, как голодные птенцы.
— Ну-ка, гусыни! Если это правда, то нам придется вышивать на белье новый герб, и пальцы девушек в этом доме покраснеют от иголки с ниткой!
Она почти сладострастно говорила о том, сколько всем прибавится работы в связи с новым титулом хозяина.
— Для барона следует выстроить новые шкафы и буфеты в доме. Передайте это старику Киркинхенду, и пусть он побыстрее поворачивается!
На следующее утро Филипп строил триумфальную арку перед главными воротами. За три года он сильно вырос, и выше его был только Малыш Антуан. Младший брат ле Мойн стоял в стороне и разговаривал, пока Филипп работал. Он стал высотой почти в метр девяносто сантиметров. Они обсуждали прекрасные новости с юга о том, что старшие братья обнаружили устье Миссисипи и о том, что было решено основать там колонию. Потом они обсудили предполагавшееся возвращение Д'Ибервилля во Францию и новое задание для де Бьенвилля.
Малыш Антуан задумчиво заметил:
— Как повезло Жан-Батисту! Брать Шарль получил письмо от Д'Ибервилля, в котором говорится, что Жан-Батист хорошо проявил себя. Он говорит, что у него трезвая голова и сильная воля. Он не распускает людей, но они ему охотно подчиняются. Шарль очень доволен, он всегда говорил, что Жан-Батист еще себя покажет.
Филипп спросил:
— Ему мешают индейцы? Младший ле Мойн покачал головой.
— У нас мир с Англией и Испанией, поэтому индейцы ведут себя довольно спокойно. Если бы все было не так, Д'Ибервиллю пришлось бы там остаться, и другой отправился бы к королю договариваться насчет поставок. Д'Ибервилль заявил, что тут можно основать великую империю, даже если много воды, как в Венеции. Он умоляет, чтобы Шарль прислал ему еще людей — хороших фермеров и механиков, и чтобы они все были с женами. Он заявил, что люди, присланные из Франции, не могут отличить плуг от багра. И, конечно, Д'Ибервилль требует еще разных поставок и продовольствия, потому что, как он говорит, люди погибнут от голода, если станут надеться на поставки из Франции. Бедный Шарль! Он постоянно пытается добыть еще денег и седеет не по дням, а по часам.
Филипп задал ему еще вопрос:
— Ты сказал, что мсье Пьеру требуются механики? Малыш Антуан утвердительно кивнул головой.
— Да. Но тебе не на что надеяться. Не думаю, что Шарль пожелает расстаться с тобой.
Молодые люди разговаривали достаточно громко, но никто, если бы даже сильно захотел, не смог бы их понять. Они говорили на языке, который могли бы разобрать храбрые ирокезы. Но вместе с тем они перемежали его французскими словами, когда не могли выразить то или иное понятие или просто не знали подходящего слова на языке ирокезов. Малышу Антуану нравился подмастерье плотника, и он стал учить язык индейцев вместе с ним, говоря, что ему нужно постоянно с кем-то практиковаться. Филипп учился с молодым хозяином, когда у него выдавалось свободное время. Они выучили не только этот язык, но могли хорошо объясняться на языке гуронов.
— Почем я не смогу туда отправиться? — Филипп говорил возмущенно, у него даже прорезался дискант. — Я — хороший механик и могу оказать большую помощь. Кроме того, там идет огромная стройка.
Малыш Антуан покачал головой.
— У Шарля большие планы в отношении Лонгея. Ему нужны дома для новых поселенцев. Кроме того, церковь, пилорама… Теме известно, что он не может больше полагаться на мсье Жерара, а Проспер вообще не разбирается в строительных работах. Значит, ему приходится полагаться на тебя.
Филиппа восхитили и расстроили подобные новости. Ему было приятно, что хозяин его высоко ценит, но ему также хотелось, как и остальной молодежи в Лонгее, принимать участие в последних начинаниях ле Мойнов.
— А ты туда поедешь? — спросил он, помолчав. Антуан радостно ответил.
— Да, со следующим отрядом я отправляюсь по морю.
— А мсье Габриэль отправляется с отрядом вниз по реке?
— Да, и мы с ним прибудем одновременно. Дин-дон! Габриэль разозлится, когда меня увидит.
Филипп продолжал прибивать к арке надпись на латыни, гласившую: «Слава Барону Лонгея!».
— Когда появится мсье Шарль, мы подожжем надпись, чтобы слова были видны на расстоянии. А если нет, то мы все обовьем розами.
Он сделал паузу и грустно вздохнул, глядя на Антуана.
— Я бы отдал десять лет жизни, чтобы поехать с тобой! Антуан кого-то заметил неподалеку.
— Филипп, у нас гости.
Филипп перестал стучать молотком. Маленькая девочка в простом и некрасивом платьице линялого коричневого оттенка пряталась у арки.
Малыш Антуан шепнул:
— Мне кажется, это дитя той хорошенькой вдовушки. Но она сосем не похожа на мамашу, — он смотрел на девочку, которая смутилась, потому что ее обнаружили. — Как тебя зовут?
Не поднимая головки, девочка ответила:
— Фелиситеанналей.
— Чудесное имя. Фелиситеанналей, разве тебе позволяют выходить за ворота?
— Нет, мсье.
— Почему же ты не слушаешься?
Фелисите помолчала, а потом плаксиво выпалила:
— Не знаю.
Девочка начала рыдать, а потом повторила:
— Я не знаю, мсье!
Филипп встал перед девочкой на колени и протянул ей носовой платок.
— Вытри глазки. Тебе не о чем плакать. Я понимаю, в чем тут дело, и почему ты нарушила запрет. Тебе никогда не позволяли выходить, а тебе так хотелось посмотреть, что там снаружи, и ты уже больше не могла терпеть и… вышла за ворота. Я прав, малышка Фелисите?
Девочка снова кивнула головой:
— Да, мсье.
— Теперь, когда ты все разглядела, — по правде сказать, малышка не сводила взгляда с Филиппа и больше ничего не видела, — теперь ты будешь хорошей девочкой и вернешься назад. Ты больше не станешь нарушать приказания тетушки Сулетты, не так ли?
Фелисите прекратила рыдать.
— Да, мсье. Я попытаюсь стать хорошей девочкой. Послышался крик с пристани. Малыш Антуан повернулся и помахал рукой.
— Это Альсид. Он меня повезет, надо поспешить, чтобы успеть к ужину. Прощай, мой отважный Унигкиллираков!
— Прощай, великий вождь Текущих Вод.
Филипп продолжил работу, но пока он отмерял, отпиливал и прибивал, он не сводил глаз с девочки. Ему никогда не приходилось ее видеть на близком расстоянии, хотя она всех в поместье сильно интересовала. Юноша решил, что она слишком мала для своего возраста, бледненькая и худая, и непривлекательная.
— Это Альсид. Он меня повезет, надо поспешить, чтобы успеть к ужину. Прощай, мой отважный Унигкиллираков!
— Прощай, великий вождь Текущих Вод.
Филипп продолжил работу, но пока он отмерял, отпиливал и прибивал, он не сводил глаз с девочки. Ему никогда не приходилось ее видеть на близком расстоянии, хотя она всех в поместье сильно интересовала. Юноша решил, что она слишком мала для своего возраста, бледненькая и худая, и непривлекательная.
— Тетушка Сулетта строга с тобой, да?
Малышка ему не ответила, хотя она уже перестала плакать и внимательно следила за ним огромными глазами. Они были такого насыщенного серого цвета, что ее личико по временам становилось почти привлекательным.
— Тебе не позволяют разговаривать с другими детьми? Девочка утвердительно кивнула головкой.
— Жаль. Мне очень жаль. Тебе хотелось бы поиграть с ребятами?
— О да, мсье! Здесь есть девочка. Она моя ровесница и очень милая. Мне хочется поиграть с ней!
— Наверно, это Антуанетта Далре? Где ты ее видела?
— В церкви. Она очень хорошенькая, — она с грустью говорила о девочке, с которой ей так хотелось поиграть, — и на ней всегда красивые платьица. Мсье, мне кажется, что эти платья — самые прекрасные во всем мире. — Серые глаза стали громадными от восхищения. — У нее есть белое платье с кружевами!
— Мне кажется, у тебя должно быть белое платье с кружевами.
В тот момент за стеной послышался громкий голос, девочку звала тетушка Сулетта.
— Фелисите-Анна! Где ты? Фелисите-Анна!
— Она разозлится, если найдет тебя тут, — сказал Филипп. Он перестал стучать и взглянул на малышку. — Мне не хочется, чтобы она на тебя злилась. Фелисите, она тебя бьет?
Казалось, девочка воспринимает опасность со смирением.
— Да, она меня бьет плеткой.
— Мне хочется тебе помочь. У меня есть одна идея, — он начал выбрасывать тяжелые инструменты из полотняного мешка, — залезай сюда, — юноша улыбался и подмигивал девочке.
— Я потащу тебя на плече, и все подумают, что в сумке инструменты. Смотри, сиди очень тихо. Если ты заговоришь или засмеешься, то все удивятся, что у меня за инструменты?
Девочка была настолько взволнована, что начала смеяться и залезла в сумку.
— Я буду сидеть тихо-тихо, — шепнула она, — но только побыстрее, мсье. Здесь очень душно.
Девочка оказалась не такая легкая, как он думал. Сам Филипп тянулся вверх и был не очень сильным. Но ему удалось пройти через ворота, не покачнувшись, и он проследовал дальше.
— Не шевелись! — шепнул он. — Тетушка Сулетта подозрительно сморит на нас. Если шевельнешься, она все поймет.
Через несколько секунд он сказал:
— Все в порядке. Она повернула голову в другую сторону. Но ко мне приближается Бертран. Он — такой хитрец! Не двигайся и ничего не говори, малышка Фелисите.
Бертран шел, размахивая кнутом над головой, и громко свистел, — Филипп, что у тебя в сумке? — спросил он.
— Инструменты.
— Я подумал, что у тебя там дохлая лисица. Ты уверен, что там только инструменты? — у Бертрана загорелись глаза. — Однажды я убил больную лисицу, сам ее убил. Она визжала… Филипп, давай представим себе, что у тебя там лисица. Мне хочется ожечь ее кнутом!
Филипп разозлился.
— Бертран, если ты станешь ко мне приставать, я положу на землю сумку, отберу у тебя кнут и как следует тебя выпорю!
Бертран фыркнул, но постарался побыстрее убраться прочь. Будучи на безопасном расстоянии, он начал вопить:
— Филипп-Кристоф-Марсель-Амори! Филипп-Кристоф-Марсель-Амори!
Филипп дотащил сумку до плотницкой, там никого не было. Он закрыл за собой дверь и осторожно положил сумку на покрытый стружками пол.
Малышка, хихикая, выбралась из сумки.
— Мсье Филипп, мне было так весело! — потом она стала серьезной. — Этот Бертран, он очень плохой мальчик, мсье.
— Но он хорошо соображает. Тебе следует поскорее уйти отсюда, пока он к нам не добрался. Задняя дверь выходит к кузнице. Тебе следует пойти туда и поговорить с мсье Дескари. Когда тебя снова начнет звать тетушка Сулетта, ответь ей, как будто ты все время была в кузнице.
Девочка не сразу ушла. Сначала она взяла в свои ручки его руку.
— Мсье Филипп, на другом господине был надет красивый камзол, — прошептала девочка, — но вы мне нравитесь больше.
Филипп был поражен и не мог поверить собственным ушам. Он не ожидал, что он кому-то может нравиться. Он молча смотрел на малышку. Когда он смог наконец заговорить, то продолжал заикаться:
— Ну, могу только сказать — ты очень странная малышка… Но мне приятно слышать, что я тебе нравлюсь. Жаль только, что когда ты подрастешь, у тебя мнение переменится.
Глава 2
На подоконнике хлопьями собирался снег, и пока барон де Лонгей разговаривал с посетителем, он посматривал, как падал снег, и решил, что к концу дня его будет его больше. Посетитель был купцом из города. Небольшой серенький мужчина, но, несмотря на внешнюю неприметность, он обо всем рассуждал весьма ядовито.
— Это новая меховая компания, — возмущался он. — Она прогорит. Это просто мыльные пузыри! — Он взволнованно жестикулировал. — Что вы скажете об этом, мсье ле Мойн? Простите, мне следует говорить мсье барон. Ничего? Хорошо.
Я приехал, чтобы сказать, что я отказываюсь в этом принимать участие.
— Многие из нас предпочли бы поступить так же, — сказал барон, глядя на проделки ветра, бросавшего клубы снега на шпиль церкви. Но как мы можем это сделать? Компанию организовали по решению королевского совета, а потом передали ее нам, и мы должны были распределить между собой ее акции. Неужели вы считаете, что нам позволят выйти из нее по собственному желанию?
Шарль внимательно взглянул на собеседника:
— Анатоль, все это очень неприятно. Вам прекрасно известно, когда это дело нам навязали, мы должны были взять на себя все акции и запасы мехов — десятки тысяч прогнивших бобровых шкур в разных складах и хранилищах. Нам навязали долг, к которому мы не имели никакого отношения. Неужели вы можете в чем-либо обвинить меня или еще кого-то в том, что вам придется принять участие в подобных делах?
В комнате было холодно. Барон привык к прохладе с тех пор, как пришлось экономить на углях, и его это уже не беспокоило. Но он видел, что его посетитель сильно страдал от холода.
Огонь в комнате еле тлел. Шарль решил было подкинуть дров, но потом передумал: «Почему я должен создавать комфорт для надоедливого посетителя? Если он замерзнет, то быстрее покинет меня».
— Почему бы нам не продать шкурки подешевле, пока это еще возможно? — спросил посетитель, потирая руки от холода. — Именно это я желал бы у вас выяснить.
— Анатоль, на этот вопрос мне легко дать вам ответ. Во Франции меховщики отказываются покупать меха. Они говорят, что у них скопились огромные запасы шкурок. Я уверен, что они предпочитают использовать подделку под бобра, чтобы получить более высокие прибыли.
— Почему мы не продаем меха в Италию, Германию, Голландию? Знаю ваш ответ, Шарль. Король не позволяет нам торговать ни с какой иной страной, кроме Франции.
Возмущение маленького купца было настолько огромным, что он позабыл об осторожности и внезапно выпалил:
— Король намерен нас разорить!
Манеры барона де Лонгея сразу изменились.
— Анатоль, не смейте этого говорить! — резко заметил он. — Попридержите язык! Дела не так плохи, как вам кажется… Компания может разориться, но владельцы акций могут не рисковать своими запасами и накоплениями. Король из лучших побуждений отдал нам торговлю мехами. Он не понимал, что ограничения, разработанные его министрами, могут принести обратный эффект. Если ему все разъяснить, он может отменить эти ограничения. Он не захочет нас окончательно разорить.
— Но сможет ли он помочь нам вовремя? — маленький человечек продолжал кипятиться. — Этот Жозеф де Марья! Он себя не забывает. Отчего он не предусмотрел, чтоб из устава изъяли нужные нам статьи? Иногда я о нем думаю… Неужели он действует в наших интересах, как он об этом говорит?
Шарль ле Мойн задумчиво потер подбородок.
— Иногда я тоже о нем думаю весьма нелицеприятно, — сказал он тихо-тихо.
Когда возмущенный посетитель покинул вновь испеченного барона, тот некоторое время о чем-то раздумывал. Потом вздохнул и оглядел комнату, как заключенный, который проводит в камере все время. Комната была небольшой и заставленной мебелью и шкафами. Вокруг лежали придавленные пресс-папье бумаги. На стенах висели полки, и на них тоже лежали бумаги. Было ясно, что стол принадлежал деловому человеку. Там валялись письма, а на некоторых из них висели и офици-альные печати. Там же лежали ряды очинённых перьев, рядом с пузырьком с чернилами стояла коробочка с песком.
Барон продолжал обдумывать проблемы, которые он обсуждал с посетителем, и очнулся только при звуке церковного колокола, громко звучавшего в ясном морозном воздухе. Он встряхнулся и, взглянув на стол, заваленный бумагами, подумал, с чего ему следует начать. Потом барон слегка усмехнулся, подошел к одной из полок и просунул руку за лежавшими там бумагами.