– Ты раб?
У юноши напряглись нервы. Он не заметил, что они сняли у него с шеи повязку, открыв знак «Б», который ему оставил Пера. «Б» означало «беглый раб».
– Нет. В прошлом меня захватили римляне и пытали. Это их отметина.
– Правдоподобная история, – хмыкнул начальник.
Но вскоре рассказ Ганнона показался еще более правдоподобным, когда он упомянул кольцо Ганнибала и письмо. Их не нашли, когда его обыскивали. Обнаружив их – когда его раздели догола, – начальник напустился на своих солдат:
– Как же вы не заметили?
Бойцы обиженно повесили головы. Ганнон не обращал на них внимания, сосредоточившись на том, чтобы свободно и быстро по-гречески вкратце изложить начальнику свою миссию. Тот собрался было сломать печать на письме, но Ганнон предупредил:
– Можете распечатать, но на свой страх и риск: оно предназначено только Гиппократу и Эпикиду.
Сиракузский командир остановился. Словно чтобы убедиться, он задал Ганнону пару вопросов на неуверенном карфагенском. Скорость, с которой ответил тот, дала последнее доказательство. Начальник немного покраснел, приказав освободить Ганнона и вернуть ему одежду и вещи – кроме оружия.
– Приношу извинения за ошибку. У нас приказ сохранять бдительность в отношении римских шпионов.
– Я вряд ли назвал бы себя карфагенянином, если б меня послал Марцелл, – саркастически ответил Ганнон, уже одевшись.
– Понимаю. Прошу прощения. Мои люди будут наказаны. – Он бросил сердитый взгляд на густобрового, тот отвел глаза. – Я отнесу это Гиппократу и Эпикиду.
Ганнон с некоторой тревогой посмотрел на кольцо и письмо.
– Хотелось бы вручить им лично.
– Я только выполняю свои обязанности, – неловко ответил начальник. – Управлюсь быстро. А тем временем могу я предложить вам поесть? Выпить?
– Да, спасибо. И что-нибудь, чтобы снять боль, если у вас есть. У меня голова раскалывается. – Ганнон бросил ядовитый взгляд на густобрового и его товарищей.
– Конечно.
Командир отдал короткий приказ, и солдаты бросились из комнаты.
– Я вернусь, как только смогу, – сказал он с приветливым кивком, прежде чем закрыть и запереть на засов дверь.
Ганнон упал духом. Оказаться заключенным в камере после того, как перенес нападение сиракузской стражи, – не так он предполагал начать свой визит. Того, что начальник ему поверил, явно не достаточно. Оставалось надеяться, что Гиппократ и Эпикид поймут, что письмо и кольцо настоящие, а то его пребывание в этой голой, темной комнате может оказаться постоянным.
Дух юноши немного воспрянул, когда раб вскоре принес большое блюдо с хлебом, оливками и вином. За ним вошел врач. Когда мужчина рассказал, как получил рану на затылке, тот зацокал языком, но после осмотра заявил, что не видит ничего серьезного. Три капли макового сока в чаше вина снимут боль, но не вызовут сонливости, заявил врач, откупоривая стеклянный пузырек. Прошло какое-то время – в камере без окон и с одной масляной лампой для освещения Ганнон не мог понять, сколько именно, – прежде чем начальник появился снова. Он улыбался.
– Я должен доставить вас к командованию, – сказал он. – Отдохнули? Голова уже получше?
– Спасибо, все хорошо. Они прочли письмо?
– Да. И хотят немедленно вас видеть. Я должен еще раз извиниться за обращение и это… временное задержание. Злоумышленники дважды покушались на жизнь Гиппократа и Эпикида.
– Понимаю.
«Разумные меры защиты, – подумал Ганнон, – хотя густобровый все-таки идиот». Он разгладил свой хитон и улыбнулся.
– Я готов.
Начальник стражи отвесил полупоклон.
– Извольте следовать за мной.
Когда они вышли из камеры, за ними последовали двое солдат. Меч и кинжал карфагенянину так и не вернули – доверие братьев не заходило слишком далеко.
Вчетвером они прошли по выложенному плитами длинному коридору. От стонов из-за одной из дверей у Ганнона пробежали мурашки по коже. Ему вспомнилась Виктумула, и он рефлекторно пощупал свой шрам.
Выйдя на солнечный свет, мужчина зажмурился. Когда глаза привыкли, он увидел, что находится в широком дворе, ограниченном конюшнями, казармами и мастерскими. Повсюду были солдаты – они болтали, начищали доспехи, выполняли приказы командиров. Камеры располагались в здании, построенном как часть защитной стены, и огромные известняковые блоки, какие юноша видел, подходя к городу, были так же внушительны и изнутри.
– Вы в восточной части города. Здесь расположены казармы части гарнизона, – объяснил сиракузский командир. – Гиппократ и Эпикид живут рядом. Быстрее всего туда пройти по стене. Так вас никто не увидит, а вы оцените вид сверху.
Интерес Ганнона возрос, когда они взобрались по каменным ступеням сбоку от блока камер на крепостную стену. Часовой, охранявший верхнюю ступеньку, отдал салют, когда начальник стражи поднялся туда. Ничто не могло подготовить посланника Ганнибала к открывшемуся перед ним величественному виду. Он вскрикнул от восхищения, и спутник усмехнулся.
– Большинство реагируют таким образом.
– Это напоминает мне Карфаген, – сказал Ганнон, почувствовав легкую тоску по дому.
Они смотрели на восток, и послеполуденное солнце превратило море в ослепительное зеркало. Но Ганнон смог разглядеть силуэты десятков кораблей на якорной стоянке далеко внизу и вдающуюся в море полоску суши. Она тянулась к небольшому укрепленному островку.
– Там, наверное, Ортигия…
– Вы хорошо осведомлены. Он назван так в честь перепелки – из-за своей формы. Отсюда мы обозреваем часть Ахрадины. Бухта по эту сторону от Ортигии – Малая гавань. С другой стороны – Большая, ее не видно. Она гораздо лучше укреплена от непогоды и может вместить сотни кораблей. – Он поманил гостя дальше.
– Конечно, римляне должны устроить блокаду?
На ходу Ганнон смотрел на море, но из-за яркого отражения от воды было невозможно что-либо рассмотреть.
– Да, они где-то там. Десять, двадцать трирем, иногда больше. Они никогда не уходят, но их не хватает, чтобы полностью блокировать город, слава богам. Ваш народ очень великодушен. Он регулярно посылает нам конвои с припасами.
– Рад слышать.
Ганнон задумался о поездке на карфагенском корабле домой, на родину, и ощутил мимолетную горечь. Там не будет семьи. Друзей осталось мало. Мать умерла, а большинство товарищей детства служат в том или ином карфагенском войске…
Дойдя до расширения на стене, юноша обратил внимание на двойную катапульту, установленную в нескольких шагах позади прохода. Рядом с нею не было людей, но вокруг лежали аккуратные груды больших камней, и ее механизмы были смазаны маслом. Было ясно, что катапульта готова к действию. В тридцати шагах стояла другая, а за нею – третья и четвертая. Дальше виднелись еще. Гость присвистнул.
– И сколько же их?
Вопрос доставил его спутнику удовольствие.
– Не могу сказать точно. Могу лишь сказать, что, по меньшей мере, сотни. Они расставлены вдоль всей стены, а это больше двухсот стадий. Вы видите лишь маленькие. Большие приходится устанавливать на земле. Сейчас вы их увидите. Если бы не Архимед, у нас было бы вдвое меньше катапульт. Он вечно уговаривал правителя строить еще и еще. Думаю, Гиерон построил несколько, только чтобы он заткнулся, но скоро мы будем несказанно рады, что у нас их столько.
– Подступают римляне?
Смешок.
– О, да. То и дело приходят дезертиры. Говорят, что скоро Марцелл двинет на нас свои легионы. Это неизбежно, но, по крайней мере, закончится ожидание. Мы будем готовы его встретить. Наши стены выдержат десятилетнюю осаду.
– Укрепления действительно впечатляют, – согласился Ганнон, с гордостью подумав о своем городе и его еще более внушительных укреплениях.
Впрочем, Карфаген в отличие от Сиракуз никогда не увидит осаждающих войск. Гиппократ и Эпикид удержат Сиракузы, а он сыграет свою роль, помогая им. Прибудут войска из Карфагена, и военный перевес в Сицилии склонится в их пользу.
Пройдя чуть дальше по стене, они наткнулись на группу солдат, которые их остановили. Эти были не похожи на густобрового. Их доспехи и оружие сияли на солнце, и они держались как люди, знающие свое дело. Командир, с виду ровесник Ганнона, был в старомодном пилосском шлеме с фантастическим пятирядным гребнем. Он отдал салют, но преградил дорогу сопровождавшему Ганнона человеку и вежливо потребовал пароль.
– Геракл, – ответил тот.
Солдат в пилосском шлеме отступил и кивнул:
– Вы и ваш гость можете пройти, но ваши солдаты должны остаться здесь.
Его товарищи разошлись в стороны, пропуская начальника стражи и Ганнона мимо себя. Все больше бдительности, подумал гость. Проблема безопасности теперь стала еще более актуальна, если даже простым солдатам нельзя доверять. Сразу за постом стена расширялась в большую площадку – это была крыша огромного дома, даже скорее дворца. Ее поверхность украшал вьющийся узор из черных и белых мозаичных плиток. В расставленных по сторонам огромных глиняных горшках росли виноградные лозы, лимонные деревья и смоковницы. Решетку, по которой вилось несколько лоз, подпирали деревянные бревна. Здесь был даже фонтан, в центре его на дельфине восседал Посейдон. Ганнон не мог понять, каким образом вода поднималась на такую высоту. Начальник стражи заметил удивленный взгляд.
– Геракл, – ответил тот.
Солдат в пилосском шлеме отступил и кивнул:
– Вы и ваш гость можете пройти, но ваши солдаты должны остаться здесь.
Его товарищи разошлись в стороны, пропуская начальника стражи и Ганнона мимо себя. Все больше бдительности, подумал гость. Проблема безопасности теперь стала еще более актуальна, если даже простым солдатам нельзя доверять. Сразу за постом стена расширялась в большую площадку – это была крыша огромного дома, даже скорее дворца. Ее поверхность украшал вьющийся узор из черных и белых мозаичных плиток. В расставленных по сторонам огромных глиняных горшках росли виноградные лозы, лимонные деревья и смоковницы. Решетку, по которой вилось несколько лоз, подпирали деревянные бревна. Здесь был даже фонтан, в центре его на дельфине восседал Посейдон. Ганнон не мог понять, каким образом вода поднималась на такую высоту. Начальник стражи заметил удивленный взгляд.
– Еще одна работа Архимеда. Над колодцем установлено колесо с кожаными ведрами, оно поднимает воду наверх.
– Должно быть, это человек большого таланта…
– Вы не видели и половины его чудес.
У фонтана виднелось множество фигур. Двое раскинулись на ложе. Подойдя ближе, Ганнон увидел пару человек в кандалах. Они стояли на коленях. Рядом находились солдаты с обнаженными мечами. Юноша услышал, какие вопросы задавали пленникам. Когда один из несчастных не ответил сразу, солдат пнул его в спину. Мужчина упал ничком, застонав, и попытался встать. Вопрос задали его товарищу, тот вздрогнул.
– А, наш гость! – воскликнул один из возлежавших на ложе. – Веди его сюда, Клит.
Начальник стражи пропустил Ганнона вперед, и вместе они подошли к позвавшему.
Молодой человек понял, что лежавшие перед ним и есть Гиппократ и Эпикид. Братья не изменились с тех пор, как он видел их при Каннах, хотя не мог вспомнить, кто из них кто. У одного росла борода, у другого – нет, но больше особых различий не оказалось. У обоих были взъерошенные черные волосы и тонкие, почти женские черты лица. Оба носили богато расшитые гиматии – знак их статуса, – и сапоги до половины икры, напомнившие Ганнону те, что носил Ганнибал.
Не доходя десяти шагов до их лож, Клит коснулся его спины, и карфагенянин, поняв, остановился и отвесил поклон.
– Приветствую вас, правители Сиракуз.
– Правители? – усмехнулся тот, что с бородой. – Мы просто двое военачальников, образовавших правительственный совет.
Ганнон взглянул на Клита, но его лицо было непроницаемо, как маска.
– Не понимаю.
– Гиппократ шутит с тобой, – со смехом сказал выбритый. – Это верно, что другие военачальники равны с нами, но они склонны уступать нашим суждениям.
Упор на слово «уступать» был едва заметным, но по блеску в глазах его брата можно было догадаться, что отношения с другими военачальниками были не очень сердечными. Ганнон задумался, имеет ли кто-то кроме них удовольствие отдыхать в саду на крыше, но решил оставить вопрос при себе.
– Для меня большая честь встретиться с вами, стратеги. Мое имя – Ганнон из Карфагена. Я пришел от Ганнибала Барки, как вы прочтете в моем письме.
– Оно у нас здесь. – Эпикид махнул рукой на столик перед собой, где на развернутом пергаменте лежало кольцо Ганнибала. – Мы очень рады видеть тебя в нашем городе. Приношу извинения за то обращение, какое тебе досталось по прибытии. Стражи у ворот бывают немного несдержанны.
«И тупы», – подумал Ганнон и сказал:
– Я понимаю, стратег. Такое бывает.
– Ты не привел с собою солдат? – свирепым тоном спросил Гиппократ.
– К сожалению, нет, стратег. В настоящий момент Ганнибалу нужен каждый солдат. С каждым месяцем римляне набирают новые легионы.
Гиппократ презрительно выпятил губу, но Эпикид улыбнулся.
– У нас достаточно войск, чтобы защитить город, и даже больше. Когда из Карфагена прибудет подкрепление, о котором говорит Ганнибал, мы сметем войска Марцелла в море!
– И пусть оно покраснеет, как воды Тразименского озера! – добавил Гиппократ.
– С нетерпением жду этого дня, – сказал гость. – Я приложу все силы, чтобы помочь вам добиться победы.
– Ты был на озере? – спросил Гиппократ, и его глаза загорелись.
– Был, стратег.
Ганнибал не стал упрекать Ганнона и других командиров фаланг, что их части, окружающие врагов, в решающий момент боя оказались прорваны, благодаря чему тысячи солдат противника избежали расправы, но молодой человек по-прежнему чувствовал себя виноватым.
– Мы тоже. Но я не помню твоего лица. – В его голосе слышалось скрытое порицание.
– Тем не менее я там был, – ответил Ганнон; в нем слегка поднялось раздражение. Гиппократ, похоже, любил поругаться, и его было невозможно удовлетворить.
– Никто не может запомнить тысячи лиц! Достаточно слова воина, – вмешался Эпикид, оценивающе рассматривая карфагенянина. – Ганнибал утверждает, что ты искусный пехотный командир.
– Верно, стратег. Я сражался при Требии, Тразименском озере и Каннах, и во многих сражениях в промежутках и после.
– То, что Ганнибал выбрал тебя для этой миссии и дал тебе такой подарок, – Эпикид взял кольцо и полюбовался им, – говорит о его высокой оценке. Держи. – Он бросил его Ганнону, вызвав сердитый взгляд Гиппократа.
– Я собирался оставить кольцо себе.
– Оно не твое, чтобы оставлять, брат, – ответил Эпикид.
– Благодарю, стратег, – сказал Ганнон, зажав кольцо в кулаке и скрывая растущую неприязнь к Гиппократу. – Чем могу быть полезен?
Эпикид посмотрел на Гиппократа.
– Что думаешь? Стоит дать ему пехотную часть?
– Думаю, да, – неохотно сказал тот. – Но какая разница – одним пехотным командиром больше или меньше…
Он встал и подошел к лежащему на полу пленнику.
– Ну же, говори!
Ответом был лишь один всхлип.
– Не обращай на него внимания, – сказал Ганнону Эпикид, имея в виду Гиппократа. – Ты можешь взять под свое начало наших самых неопытных пехотинцев. Они получат пользу от обучения под твоим руководством. Если ты поможешь в этом и другим командирам, я буду тебе благодарен. Когда начнется осада, я выделю для тебя участок стены для защиты.
– Это большая честь для меня, стратег.
Ганнон испытал теплое чувство к Эпикиду, который был, по крайней мере, учтив. Он сомневался, что в роли начальника пехоты можно получить какие-то полезные разведывательные данные, но возразить было нечего.
– У тебя будет самостоятельная роль, когда придет обещанное войско из Карфагена. Нам понадобится человек, говорящий по-гречески и по-карфагенски, верно, брат?
«Это более перспективно», – подумал карфагенянин.
– Да, да, – ответил Гиппократ, проявив интерес. Затем пнул пленника. – Если ты ничего не скажешь, мне от тебя никакой пользы. – Он взглянул на стерегших пленников солдат. – Сбросьте его с края.
Эпикид сделал Ганнону неясный извиняющийся жест, когда всхлипывающего человека подтащили за руки к крепостным зубцам и без колебаний бросили вниз на верную погибель. Два удара сердца в саду слышался отчаянный крик, после чего резко прервался. «Боги, что за смерть», – подумал Ганнон, но, ничего не выразив на лице, спросил:
– Что он сделал?
– Ха! Не сказал мне то, что я хотел услышать, вот что, – в раздражении ответил Гиппократ.
– Этого типа подозревали в измене, – сказал Эпикид. – Как и его товарища.
– Подозревали?
Вопрос сорвался с губ гостя, прежде чем он успел его остановить.
– Именно.
Голос Эпикида утратил свое дружелюбие. Тем временем его брат велел подвести второго мужчину к тому месту, откуда только что сбросили пленника, и принял самый угрожающий вид.
– Готов поспорить, второй теперь заговорит охотнее.
Ганнон рассмеялся, словно ему нравилось наблюдать за всем этим.
– Без сомнения, – согласился Эпикид, к нему вернулось благодушное настроение. – Гиппократ умеет убеждать.
Спустя какое-то время раздались крики, подтверждая его слова, но Эпикид их словно не слышал.
– Клит найдет тебе жилье, оружие и доспехи. Мы скоро снова встретимся.
Ганнон понял, что может идти.
– Спасибо, стратег. А мое подразделение?
– Я пришлю посланника с подробностями.
Ганнон поклонился и снова пробормотал ничего не значащие слова. Уходя вместе с Клитом, он не удержался от взгляда на Гиппократа. И пожалел об этом. Пленнику только что отрезали ухо. Правитель какое-то время рассматривал его, потом бросил через парапет со словами, что, если он не хочет последовать туда же, лучше начать говорить.
Ганнибал был прав, решил Ганнон. Гиппократ опасен. И Эпикид тоже, несмотря на свое дружелюбие. Это гадючье гнездо.
Глава VI
К тому времени, когда корабль находился в плавании уже целый день, Аврелия начала сомневаться, что ее решение отправиться в Регий было разумным. Жизнь, ограниченная ролями жены и матери, давно раздражала молодую женщину, но легко сетовать на такую жизнь, находясь в безопасном Риме. Теперь же она оказалась во власти стихии, которой управляли боги, а с ними она испортила отношения. После Канн Аврелия блюла осторожность, не выражая своих чувств, и все же ее беспокоило, что божества смогут распознать недоверие к ним. Перед отъездом она сделала обильные подношения, отчасти в качестве покаяния в своем поведении, отчасти прося, чтобы муж остался жив, а на самом деле, чтобы оправился от своих ранений, и, наконец, моля о благополучной поездке. Нептун и боги ветров, похоже, не откликнулись на мольбы. Не прошло и часа после отплытия из Остии, как ясная, солнечная погода закончилась, а во второй половине дня на открытую палубу торгового судна обрушились шквалистый ветер и дождь. От постоянной качки Аврелию тошнило, но больше всего страдал бедный Публий – его постоянно рвало, пока не стала выходить одна желчь. Темпсану было чуть легче, а на Агесандра качка как будто не действовала совсем. Во всяком случае, его настроение улучшалось с каждой милей продвижения на юг.