В номере было, разумеется, пусто, но у Лидочки возникло ощущение, что там либо кто-то есть, либо кто-то был недавно. Трудно объяснить такую уверенность, но ничего мистического в ней не было – следы чужого запаха, неладно поправленное покрывало на кровати, на полу под сдвинутой ножкой кресла обнажился квадратик, обрамленный пылью… кто-то наверняка был в номере и осматривал его, трогал и передвигал вещи, что-то искал.
Лидочка нервно схватилась за сумку, которую держала под мышкой, – все ее ценности – и деньги, и бумаги Сергея Серафимовича – были с собой, она не смела расстаться с ними ни на секунду. Так что грабитель или сыщик, что осматривал комнату, ушел ни с чем.
Вот так-то, сказала себе Лидочка, почему-то обрадовавшись, что обхитрила жулика. Но тут же испугалась – ведь человек, обыскивавший ее номер, если он искал что-то ценное или известное ему самому, также понял, что Лидочка унесла ценности с собой. И если он в самом деле что-то знает или подозревает, то вернется ночью, когда она будет спать, или нападет на нее на улице, чтобы вырвать сумку.
Но такого человека быть в Ялте не могло – разве кто-то отправился в путешествие во времени следом за Лидочкой! Но могло быть другое и куда более страшное – Андрюша, прибывший сюда раньше, попал в руки к преступникам, которые пытали его и выманивали из него тайну, а теперь ищут Лидочку, чтобы отнять у нее деньги.
Нет, сказала она себе, эта история слишком романтическая, из приключенческого романа. Надо искать более простое объяснение. А более простое означает, что Лидочку приняли за кого-то другого. Мало ли Берестовых на свете…
Лидочка попробовала замок – замок был самый простой, его ничего не стоило отжать ножом. И крючок болтался без дела – не за что было его закидывать.
Все-таки Лидочка заперла дверь. Какой ни есть – но замок.
Несмотря на усталость, спать расхотелось. Она взяла сумку и стала думать – куда ее спрятать, чтобы грабитель, вернувшись, ее не нашел. Она подставила к шкафу стул и положила сумку на пыльный верх шкафа, но потом поняла, что если грабитель высок ростом, он без труда заглянет на шкаф и увидит сумку. Положить ее под матрас? Грабитель первым делом будет искать именно под матрасом и под подушкой, туда кладут свои секреты все женщины и дети.
Так она и стояла с сумкой в руке посреди комнаты, словно окаменела от невозможности решить задачку – как подыхающий от голода буриданов осел.
В коридоре глухо пробили часы. Лидочка считала их астматический бой: девять. Гостиница еще не стихала – по коридору проходили, разговаривая на возвышенных тонах, пьяные люди, хлопали двери – снизу доносился звук молдаванского оркестрика. На улице послышалась нестройная песня.
В дверь постучали.
Вот он! Лидочка стояла у окна, прижав к груди сумку. Пальцы ее тут же жутко замерзли – отнять у нее сейчас сумку значило отломать пальцы – иначе не возьмешь.
Постучали снова. «Проверяет, – поняла Лидочка, – здесь я или нет. Если я не откликнусь, он начнет взламывать замок».
– Откройте, – раздался голос. – Я смотрю в замочную скважину и знаю, что вы в апартаментах.
Голос был пьяный, глухой и неповоротливый.
Лидочка молчала, она прикрыла ладонью сердце, чтобы оно стучало не так громко.
– Вы будете моей, чего бы то ни стоило, – сказал голос. – Я видел вас и понял – обладание вами превратилось в смысл моей жизни. Вы меня слышите? Да ответьте мне, в конце концов! Неужели вам нужно, чтобы я ломал дверь?
После недолгой паузы последовал удар в дверь.
Лидочка отбежала на цыпочках к окну – посмотрела вниз – в комнате не было балкона, внизу, метрах в четырех, был тротуар.
– Мас-ка! – сказал голос из-за двери. – Ма-ас-ка! Я тебя знаю! Ты будешь моей! Соединись со своим пилотом!
Человек засмеялся и тут же продолжил трезво:
– На втором этаже есть камин. Я видел у печки ухват. Его достаточно, чтобы взломать дверь. Клянусь честью! Жди, птичка!
Лидочке слышно было, как преувеличенно твердые шаги удалились по коридору. За каждым тянулся хвостик тонкого звона – на нем были сапоги со шпорами!
Она считала секунды и не смела подойти к двери – пьяный мог караулить за углом. Но если он принесет лом или что-то подобное, то легко вскроет дверь.
Лидочка решилась. Она схватила сумку и приоткрыла дверь. Коридор был пуст. Тусклая голая лампочка светила из остатков разбитого абажура.
Лидочка со всех ног побежала по коридору и, когда увидела, что одна из дверей впереди резко открывается, – побежала еще быстрее, надеясь проскочить это место, но не успела и столкнулась – больно, висок расшибла – с лохматым мужчиной в синих очках, одетым в старую солдатскую шинель, – даже в тот момент Лидочка сообразила, насколько породистость носа и осанка не соответствуют одежде. Мужчина охнул, Лидочка вскрикнула, отлетая к стене:
– Простите, я нечаянно!
Мужчина покачал пышной шевелюрой и произнес:
– Такие времена, такие нравы. Вы не помните, как это звучит по-латыни?
Лидочка тут же побежала дальше – лестница была темной, дверь внизу прикрыта, но не заперта – через минуту Лидочка оказалась в фойе.
Портье с удивлением повернул голову, и Лидочка поняла, что он более всего похож на кондора или грифа с картинки из папиного Брэма. Голова голая, костяной желтый клюв и жабо вокруг тонкой шеи – шарф, замотанный, видимо, от простуды.
– Если так будет продолжаться, – закричала Лидочка, полагая, что говорит внушительно и негромко, – я тут же иду в полицию! Что это такое?
– А что такое? – спросил заинтересованно портье. – Я ничего не слышал.
– Полиция! – сказал лохматый мужчина в синих очках, спустившись по главной лестнице и подходя к стойке. – Полиция сама скоро будет в тюрьме, а пока что она прячется по домам. Власти, должен вам сказать, больше нет. Никакой власти! Каждый – сам власть! Наступили времена апокалипсиса, о которых наша партия предупреждала. А вы, девушка, возьмите платок и промокните кровь.
Откинув полу шинели, мужчина вытащил чистый платок и протянул Лидочке.
– Эта девица, – пояснил он, обернувшись к портье, – пыталась меня забодать. Я возмущен до глубины души!
Лидочка приложила платок ко лбу. Она посмотрела – на платке была кровь, немного, но была.
– Как только вас отпускают папа и мама, – проворчал мужчина. – Смочите платок водой. Георгий Львович (это относилось к портье), пропустите ребенка за стойку, пускай она возьмет графин.
– Я сам, – сказал портье, – разрешите платочек.
Лидочка покорно отдала платок.
– А вы отбываете, мосье Мученик? – спросил портье у старика.
– Тише, я здесь инкогнито, – театрально прошептал мужчина. – Я секретно проверял нашу организацию. Меня не должны узнать.
– Если вы думаете, кто-нибудь поверит тому, что вы солдат, – сказал портье, – то глубоко ошибаетесь.
– Я не солдат, а бывший солдат, – ответил Мученик. – Не ездить же мне в такие дни в собственной бобровой шубе?
Покачиваясь и стараясь при том делать вид, что совсем не пьян, по главной лестнице спускался широкоплечий военлет с рукой на черной перевязи.
– Глоток воздуха! – воскликнул он театрально, обернувшись к портье. – Желаю здравствовать!
Лидочка узнала голос и хотела спрятаться за лохматого. Но военлет не обратил на нее внимания, а Мученик спросил:
– Что вам надо?
– Господин Васильев, – сказал портье, – в одиннадцать я запираю двери!
– Еще чего не хватало! Это гостиница, а не приют благородных девиц!
– Такие времена, – сказал мужчина в синих очках, – такие нравы.
– Вот и отлично, – сказал Васильев. – Тогда вы, господин Мученик, дадите мне триста рублей. А я вас не застрелю.
– Погуляйте, – сказал Мученик, – проветритесь. Я не знаю никакого Мученика. У меня чистые документы на Иванова.
Васильев выругался и хлопнул дверью, выходя на улицу.
Лидочка отошла к зеркалу, рассматривая себя критически и чуть ли не враждебно. Она ожидала, пока портье освободится. Тот почувствовал, что Лидочка ждет, и спросил:
– Что еще, мадемуазель?
– Я прошу вас перевести меня в другую комнату.
– Это еще почему? Разве ваша плоха? Раньше никто не жаловался.
– Ко мне ломились – вон тот господин, он врывался ко мне и угрожал, что высадит дверь.
– Это ошибка, – сказал портье. – Он не вас искал, клянусь честью, не вас. Пока он был в Петрограде, его пассия Фурсова уехала с одним земгусаром. Честное слово. – И портье засмеялся высоким тихим смехом, глядя на Мученика, который должен был знать, почему это воспоминание так забавно.
– Первым делом, как доберусь до Севастополя, поставлю там вопрос о милиции… – сказал Мученик. – Как во Французской республике.
– Не спешите, – сказал портье. – Во Французской республике тоже начали «Марсельезой», а кончили гильотиной.
– Гильотина порой не мешает, – решительно заявил Мученик.
– Гильотина порой не мешает, – решительно заявил Мученик.
– Как бы не добрались до евреев, – сказал портье.
– Кстати, о девушке, – улыбнулся Мученик, которому замечание портье было неприятно. – Я бы на вашем месте пошел навстречу ее желанию. Не дай Бог, ваш Васильев сломает дверь. Ночью он не станет разбираться, та ли это женщина или иная.
– Хорошо, – не стал спорить портье. – Переходите в соседний. Хотя я не гарантирую, что Васильев не станет стучать и туда.
– Спасибо. – Лидочка вернулась к стойке и поменяла ключ. – Я должна вам доплатить?
– Бог с вами, – отмахнулся портье. – Вещи перенести? Ах да, вы же путешествуете налегке!
Разумеется, Лидочка меняла номер не из-за Васильева. Ее больше волновал второй человек, тот, кто обыскивал ее номер и наверняка вернется.
* * *Новый номер тоже выходил во двор, но под окном были кусты и зелень.
Теперь, когда Лидочке было уже не так страшно, она спокойно разложила на столе свои вещи, пересчитала деньги и задвинула сумку под кровать. Потом уселась в низкое кресло под торшером и пожалела, что у нее нет с собой книжки для чтения. Она чуть было не отважилась попросить книгу у портье, но часы показывали половину одиннадцатого – может быть, грабитель уже подбирается к старой комнате…
Когда Лидочка проснулась, было совсем темно и тихо.
Так тихо, что из соседней комнаты был слышен каждый осторожный шаг. Лидочка вскочила – она сразу вспомнила, почему сидит одетая в кресле.
Она права – он явился! Лидочка глубоко вздохнула, чтобы унять биение сердца, потом на цыпочках подошла к двери. Осторожно-осторожно, чтобы никто не догадался, Лидочка приоткрыла дверь на узенькую щелочку. В коридоре было полутемно, но после кромешной темноты комнаты Лидочке пришлось зажмуриться.
Сейчас таинственный грабитель должен выйти. Лидочка считала про себя. Она досчитала до ста. Никто не выходил. Но что же тогда он делает в номере? Он же убедился, что Лидочки там нет. Неужели все равно обыскивает? Было тихо. Лидочку стало трясти от холода – из коридора тянуло, как из подвала. А надо стоять неподвижно – чуть переступишь с ноги на ногу, начинают поскрипывать половицы.
Тихо. Гостиница спит. Даже самые пьяные военлеты Васильевы уже успокоились. А у грабителя наверняка случился сердечный припадок. Не может человек вести себя так тихо! А если он тоже затаился? Так и стоят они за дверями и ждут – у кого первого не выдержат нервы!
Только разница в том, что у него есть нож! Нет, пистолет! А она беспомощна.
От нахлынувшего страха Лидочка чуть было не побежала вниз, к портье. Ее удержало лишь опасение, что грабитель окажется проворнее и догонит.
Что же делать?
Лидочка приоткрыла дверь чуть шире и высунулась из нее, чтобы лучше слышать, что происходит в ее бывшем номере. Но оттуда не доносилось ни звука. Может быть, заглянуть туда?
И вдруг звук донесся. И был он в тиши настолько неожиданным и непонятным, что Лидочка отпрянула внутрь и захлопнула за собой дверь.
И ей понадобилось более минуты, чтобы понять, что означает равномерное рычание собаки Баскервилей, готовящейся совершить смертельный прыжок.
А когда Лидочка догадалась, она не поверила себе самой и, вновь выглянув в дверь, долго прислушивалась, пока не убедилась окончательно, что грабитель заснул и потому громко храпит.
Она прождала еще минут десять, не менее, пока не убедилась: ни один человек не смог бы так долго, разнообразно и буйно изображать храп.
Потому она в два шага перебежала пространство между дверьми и смело отворила дверь в свой бывший номер. Там горел ночник – кровать была разворошена, словно целый полк принцесс разыскивал в ней горошину. Поперек кровати лежал навзничь, скрестив на груди здоровую руку и руку в черной повязке, военлет Васильев. Он и храпел.
И вот тогда Лидочка поняла, как смертельно устала за день. Еще бы не устать, если ты утром еще была в четырнадцатом году, а вечером пытаешься заснуть в начале семнадцатого, да еще скрываешься от разного рода грабителей и соблазнителей.
Не таясь, Лидочка вернулась в новый номер. Лениво разделась – мыслей не было никаких, даже об Андрюше думать не было мочи, – бросила, не складывая, одежду на стул и помыться забыла, чего с ней не случалось в жизни. Потом натянула на нос одеяло – от пододеяльника пахло соленой водой и дешевым мылом. И заснула.
* * *Она проснулась через какое-то субъективное мгновение – может, через час, а может, больше, – но той же ночью. Неясный, то ли лунный, то ли звездный, то ли отраженный земной свет наполнял комнату чуть ощутимой синевой, в которой можно было разгадать силуэты предметов. Она проснулась от страха – утомительного давнего страха, от которого не бежишь и не прячешься, а лишь говоришь безнадежно: «Снова?» – и хочется закрыть ладонями глаза, чтобы не видеть и не знать, что произойдет дальше.
В комнате медленно двигался темный силуэт – он был бесплотен, но непрозрачен. Движения его были неверными и замедленными, как под водой. И Лидочка сразу угадала, что это не Васильев, а настоящий грабитель, и если от обыкновенного человека можно убежать, спрятаться, можно закричать и позвать на помощь портье, от этого лучше и не пытаться бежать – никуда не денешься, не спрячешься. Грабитель передвигался столь уверенно и спокойно, что казалось, превращался в тонкую змею, проникая между стульями. И руки его в черных перчатках, невидимые, но ощутимые, уже тянулись к ее горлу…
Лидочка пискнула – предсмертным заячьим голоском.
Черная тень замерла – видно, от неожиданности, потом ступила назад, рассыпался непонятный и зловещий грохот.
Тут же мужской голос взревел:
– Черт побери, понаставили стульев!
Тяжелое дыхание.
И после паузы:
– Зажгите ночник, раз уж вы все равно не спите!
Это было спасением – Лидочка трясущейся рукой нащупала выключатель на ночнике. Зажглась лампа под толстым зеленым стеклянным колпаком. Комната сразу уменьшилась в размерах, съежилась, стала обыкновенной.
Посреди комнаты, наклонившись набок, почесывая ногу в черной штанине – видно, ударился, – стоял очень высокий плешивый человек с глубокими глазницами, в которых поблескивали невидимые, антрацитовые глаза.
– Так-то лучше, – сказал человек, усаживаясь в дешевое плетеное кресло лицом к постели. – Прошу прощения, что вторгся к вам среди ночи, но мне завтра на рассвете уезжать и я не мог задерживаться. Впрочем, если бы вы не сменили комнату, я бы пришел к вам куда раньше, и мне не пришлось бы вас будить.
Его голос был ворчлив, даже раздражен, но в то же время он будто защищался, будто был не совсем уверен в себе, – и Лидочка сразу почувствовала это.
– Сейчас же уйдите! – сказала она, правда, тихо, словно не желая, чтобы ее услышали. А это значило, что она вовсе не так испугана, как была всего минуту назад.
– Я готов уйти, – согласился гость, мирно и спокойно, словно они встретились на скамейке в солнечном парке. – Однако я полагал, что ваше женское любопытство должно было задать мне вопрос – кто я, зачем преследую вас, чего хочу. Не сродни ли я насильнику, что заснул в соседнем номере?
– Он не насильник, – сказала Лидочка. – Я его совсем не боюсь. Он раненый военлет и ищет свою возлюбленную.
Гость фыркнул:
– Сначала я должен задать вам несколько вопросов.
Лидочка опустила ноги на пол, чтобы ринуться к двери.
– Да погодите вы! – рассердился гость, правильно истолковав ее намерения. – Успеете убежать за несуществующей полицией. Неужели я произвожу впечатление грабителя и бандита?
– Не все бандиты на одно лицо, – сказала Лидочка. – Но нормальные люди по чужим комнатам не лазают.
– Хорошо, я все объясню. Это не займет много времени. Я должен сознаться, что когда, будучи здесь проездом, увидел вашу фамилию, это весьма заинтересовало меня. Весьма. Фамилия Берестовых не так уж часто встречается в России, а уж в Ялте – она почти исключительна. Заинтересовавшись, я хотел понять, ваша ли это фамилия или фамилия вашего мужа, хоть вы и не выглядите достаточно взрослой, чтобы быть замужем.
– А уж это не ваше дело!
– Это не мое дело? Совершенно согласен. Вернее, был бы согласен, не будь фамилия Берестов связана с трагическими и загадочными событиями.
– Вас Вревский послал? – спросила Лидочка и поглядела, далеко ли до окна. В крайнем случае она выбросится в окно, потому что лучше смерть или увечье, чем стать игрушкой в руках Вревского или угрозой Андрюше – ведь ясно же, что им нужен Андрюша!
– Вревский – это следователь, который вел дело о Берестовых?
Лидочка кивнула.
– Вы позволите курить?
– Не позволю! Мне это противно.
– Ладно, ладно, только не сердитесь. Ни мне, ни вам не нужно, чтобы прибежал портье или толпа обывателей. Нет, меня не посылал Вревский, я в жизни его не видел. Я покинул Сергея Серафимовича за несколько месяцев до его смерти. И был настолько далеко от этих мест и времен, что смерть его, случившаяся ранее, не стала мне известна, пока я снова не попал в эти края. Мне стоило больших трудов узнать, что же случилось. Но я узнал даже, что главным подозреваемым оказался Андрей Берестов, пасынок Сергея Серафимовича, в виновность которого, будучи близко знаком с покойными, я не мог поверить. Но Сергей Берестов погиб. Андрей Берестов исчез. Исчезли некоторые документы, важные не только для Берестовых, но и для всех нас. И вот, кружась здесь в попытках понять, что же в самом деле произошло, я узнаю, что некая молодая особа, которая называет себя Лидией Берестовой, приехала в Ялту неизвестно откуда и поселилась в «Мариано». Поэтому я и позволил себе проникнуть вчера в ваш номер и проверить, нет ли там не принадлежащих вам бумаг, и понять, кто же вы такая, имеете ли отношение к Андрею Берестову. Ясно?