Кирилл Шатилов ПОД ФЛАГОМ СЕРО-ЗОЛОТЫМ
За дверью, как и предполагал Хейзит, оказалась круглая зала со сводчатым потолком. Посередине стоял вырезанный из цельного ствола дуба массивный стол, окруженный пятью креслами с высокими, обтянутыми мягким синим бархатом спинками. Все кресла были помечены различными гербами, представлявшими собой сочетания доспехов, оружия, растений и животных. Они ярко выделялись на синем фоне и первыми привлекали к себе взгляд вошедшего. Затем гость обращал внимание на стулья попроще, выстроенные двумя рядами вдоль стен. Если кресла предназначались для наиболее приближенных советников Ракли, то стулья — для всех остальных, кто имел право участвовать в совете.
Было похоже, что Норлан, как и Хейзит, ступил на каменный пол легендарной Тронной залы впервые. Он внимательно озирался по сторонам, не то вспоминая слышанные об этом месте истории, не то стараясь получше запомнить увиденное.
Из центра свода вниз опускалась цепь, на которой над самым столом висело здоровенное деревянное колесо, сплошь утыканное толстыми свечами. Сейчас свечи были погашены за ненадобностью, поскольку из единственного бокового окна на стол падал косой солнечный луч, показавшийся Хейзиту пыльной радугой. Пыль здесь происходила от мебели и растянутых по стенам шкур убитых на охоте животных, а цвета радуги свет приобретал, проходя через затейливый витраж, больше похожий на распустившийся прямо в стене цветок, нежели на окно.
— Я привел их, — громко сказал Олак, но ему никто не ответил.
Тогда он по-хозяйски обогнул стол и направился к дальней от входа стене, в которой поспешившие за ним гости увидели еще одну дверь, скрытую от посторонних глаз красивым желто-серым пологом. За ней находилась укромная комнатка с низким деревянным потолком, расписанным затейливыми разноцветными узорами, и стенами, сплошь затянутыми толстыми коврами. Ковер лежал и на полу, так что Хейзит, когда вошел, не услышал даже собственных шагов. Зато увидел перед собой длинную лавку, заваленную подушками. На ней полулежал бородатый мужчина неопределенного возраста в просторной полотняной рубахе, закрывавшей его плотную фигуру по самые щиколотки и отличавшейся от одежды простого фолдита разве что богато вышитым воротом да тонкой работы медными бляшками на широких рукавах. Мужчина был босиком, что еще усиливало сходство с обитателем окраин Вайла’туна. Сидевший у него в ногах Локлан производил впечатление благородного эделя, снизошедшего до разговора с простолюдином. Волосы Ракли — а в роли «простолюдина», как нетрудно было догадаться, выступал именно он — всегда такие же пышные и кудрявые, как у сына, хотя и потемней, сегодня выглядели всклокоченными, будто их отдали на откуп ветру, что завывал в трубе горевшего здесь же, у стены, очага. Воспаленные глаза с красными белками, недоверчивый взгляд которых встретил входящих, выдавали бессонную ночь. Нехитрое убранство комнаты довершали несколько железных канделябров, расставленных по углам. Если не считать пламени очага, они, единственные, разгоняли царивший здесь полумрак неровным, мерцающим светом.
— Ступай, Олак, — сказал Локлан, вставая с лавки и делая несколько шагов навстречу гостям.
Слуга послушно, хотя и с неохотой, исчез за дверью.
— Вот те, о ком я тебе говорил, отец, и чьи смелые соображения заставили меня помешать твоему сну, — продолжал Локлан, ободряюще подмигивая Хейзиту. — Ты сам изъявил желание побеседовать с ними, и они явились по твоему зову.
— К чему такие церемонии, сын? — раздраженно отмахнулся Ракли, облокачиваясь на подушки и не предлагая гостям сесть, поскольку садиться было не на что. — С Фокданом я имел несчастье встретиться вчера, про Норлана слышал от его отца с пеленок, а подмастерье Хейзит был надеждой и опорой безвременно ушедшего от нас мастера Хокана. Вспоминаешь его, мальчик?
Хейзит не сразу сообразил, что обращаются к нему, но незаметный шлепок по ноге от Фокдана привел его в чувство, и он поклонился:
— Да, хевод Ракли. И теперь даже чаще, чем раньше.
— Хорошо. О родителях надо помнить всегда. И стараться поступать так, как поступили бы они. — Ракли встал и подошел к очагу. Подол рубахи скрывал его босые ноги. — Как ты думаешь, твой отец предложил бы то, что, по словам Локлана, предлагаешь ты?
Хейзит безошибочно угадал в вопросе скрытый подвох. Вынужденный отвечать, он решил не юлить, а слушаться внутреннего голоса.
— Думаю, что нет.
— Вот и мне так кажется. — Ракли протянул к огню руки, как будто ему было холодно, хотя в комнате стояла удушливая жара. — Он был честным строителем, знал свои силы и никогда не стал бы предлагать того, что не смог бы осуществить сам.
— Я могу сделать то, что предлагаю, — окончательно осмелел Хейзит. — И готов это доказать.
Ракли оставил его замечание без ответа и повернулся к Фокдану:
— А ты почему не сказал мне вчера всей правды, виггер? Разве у тебя не было возможности убедить меня, что нужно отозвать наш отряд?
— Была, хелет Ракли, — поклонился в свою очередь Фокдан. — Но я даже сейчас не уверен, что это правильное решение.
— Не уверен? — Теперь Хейзит точно знал, что означает выражение «сверкнуть глазами».
— Мне представляется более разумным не отзывать отряд из Пограничья, а усилить его надежными людьми, которые знают, что их ждет в лесу.
— А что их там ждет, по-твоему? — Ракли прищурился и стал похож на загнанного в западню волка, знающего свои силы и выбирающего, на кого из охотников наброситься первым.
— Мы не знаем, в каком состоянии осталась наша застава. Думаю, на ее месте пепелище. Укрыться там будет негде ни шеважа, ни нам. Зато без укреплений все пространство, которое она занимала раньше, хорошо простреливается из-за деревьев, так что у шеважа, если они ждут нас в засаде, будет бесспорное преимущество. Мы не знаем наверняка, сколько их. Вероятно, ваши лазутчики докладывают вам более подробные сведения об их перемещениях. Что до меня, то я полагаю, племена шеважа начинают объединяться, чего никогда не было прежде.
— Почему ты делаешь такой вывод? — Ракли отошел от очага и остановился напротив собеседника. Руки заложил за спину.
— Локлан участвовал в отражении первого штурма. Он видел, как все происходило. Шеважа напали на заставу среди бела дня, открыто. Их внезапность чуть не застала нас врасплох. По прошествии времени я прихожу к мысли, что с их стороны это была разведка боем. Нападавшие знали, что за ними идут более крупные силы.
— И обрекли себя на верную гибель? — Ракли покачал головой и посмотрел на Фокдана с сомнением, которому как будто подвергал все его последующие слова.
Однако тот не смутился и продолжал:
— Именно в этом-то все и дело. Может быть, я неправ, но мне кажется, что, если бы их племена по-прежнему действовали разрозненно, как встарь, ни один вождь не обрек бы своих людей, как вы говорите, на верную гибель. Если же власть теперь не у отдельных вождей, а у кого-то одного, он мог бы пожертвовать частью своих сил, чтобы осуществить более важный замысел. Что, как мы теперь, увы, знаем, и произошло. А если судить по тому количеству дикарей, которыми таким образом пожертвовали, нетрудно прикинуть, сколько их осталось и рыскает сейчас по Пограничью в поисках наших застав.
Хейзита от всего услышанного пробирал озноб. Фокдан никогда не делился с ним подобными соображениями. Почему? Или, припертый к стенке суровым взглядом Ракли, он сочиняет их на ходу?
— С чего ты взял, что мои лазутчики… — начал Ракли, но остановился. — Хотя ладно, это к делу не относится. Локлан, — повернулся он к стоявшему поодаль сыну, — та девица, что ты приволок из леса, еще жива?
— Хотя ты распорядился ее казнить, отец, я подумал…
— Так ты ослушался меня?!
— Да. То есть нет. Я просто не стал спешить.
Фокдан и Хейзит переглянулись. А они-то всю дорогу до Вайла’туна терялись в догадках о судьбе этой рыжей красотки! Кто бы сомневался, что Ракли не падет жертвой ее прелестей и не изменит себе! Странно, что он так спокойно выслушал признание сына в неповиновении приказу. В душе Хейзит обрадовался. И тому, что у Ракли появился достойный противник, и тому, что девушка по-прежнему жива и ее можно будет когда-нибудь снова увидеть. Если только Ракли не казнит ее собственноручно. Но он, похоже, возмутился лишь для острастки.
— Хорошо. Ты, наверное, прав: убрать ее с глаз долой мы всегда успеем. Не думаю, что завтра к нам пожалуют ее родственники. — Ракли даже позволил себе улыбнуться. Улыбка не предназначалась никому из присутствующих. — Надо бы ее как следует выспросить. Ты говорил, что пробовал с ней пообщаться?
Локлан кивнул, сдерживая радость от маленькой победы.
— Пробовал. Но она отказывается открывать рот. Как для еды, так и для разговоров. Только злобно шипит и зубами скрежещет. А потом теряет сознание.
— Значит, сама рано или поздно помрет. — Ракли подобный исход нисколько не трогал. — Где она сейчас, в каркере?
Он имел в виду одну из замковых башен, служивших временным пристанищем для тех, кто совершил ту или иную провинность. Из нее было две дороги: в лапы палача или на свободу.
— Не совсем. — Локлан потупился. — Я перевел ее в свой чулан.
В комнате повисла тишина. Стал слышен треск ни о чем не подозревавших дров в очаге. Хейзит понятия не имел, в чем тут подвох, но догадывался, что Ракли готов взорваться, невзирая на присутствие посторонних.
— В чулан? Она тебе что, любимая собака? Думаешь, раз девица, да еще смазлива, то чулан — самое безопасное для нее, то есть для тебя, место?
— За время переезда она очень ослабла, а там за ней присмотрят лучше, чем в каркере.
— Ну еще бы! Может, ты ее и в постель к себе уложишь? Вот уж истинно кто-то сказал, что глупость неистребима. — Ракли повалился на подушки и расхохотался.
Хейзит решил, что он плачет, но, когда понял, что ошибся, удивился еще больше. Раньше он представлял себе Ракли другим. Резким в словах — да, но сдержанным в проявлениях чувств. Теперь же перед ним сидел человек, измученный бессонницей, усталый от постоянных забот и срывающийся, выходящий из себя по мелочам. Уж не усталость ли заставила его принять их сегодня в надежде услышать не просьбы о том о сем, а готовые решения? Сколько же ему зим? Не такой уж он и старый. Вряд ли старше его отца, для которого грядущая зима стала бы пятьдесят первой по счету.
— Ладно, не хочу я это обсуждать, — сказал Ракли, отсмеявшись и вытирая кулаком слезы. — Если она воткнет тебе нож в спину, сам будешь виноват. Но раз уж она по-прежнему жива, нужно ее использовать. Пусть ее заставят есть и залечат рану.
— Рана уже заживает, отец.
— Я хочу знать, что она может рассказать. Фокдан прав в одном: до меня из Пограничья доходят самые что ни на есть противоречивые слухи. Хорошо бы разобраться, как там обстоят дела с шеважа на самом деле. А пока ты будешь любезничать со своей красавицей, неплохо бы поддержать наш отряд. Только ста мергов я для этого не дам. Норлан!
— Да, хевод Ракли, — вытянулся тот в струнку.
— Хотя Тиван мне этого и не простит, я думаю, тебе пора как следует проветриться и послужить своему народу.
— Да, хевод Ракли! — Щеки юноши зарделись. — Я готов, хевод Ракли!
— Ты в чьей десятке?
— Бегона Аларда, хевод Ракли.
— Сотня Ризи?
— Именно так, хевод Ракли.
— Вчера, как ты, вероятно, знаешь, мы совещались по этому поводу и в конце концов пришли к выводу, что сил в Пограничье послано достаточно.
— Ризи вызывал нас вчера, хевод Ракли. — Норлан с нетерпением ждал, в какую сторону подует ветер.
Хейзиту его рвение и откровенное подобострастие показались малоприятными. Обязательно надо будет рассказать об этом Велле. Едва ли ей стоит переживать, когда он отправится восвояси, к чему все как будто и идет. Тем более что его, похоже, ничего здесь не держит. Пусть она знает.
— Локлан, ступай, позови Ризи, — продолжал Ракли, словно черпая в необходимости отдавать приказы свежие силы. — Я объясню ему свой замысел. Ты, Фокдан, полагаю, будешь только рад найти прах отца и отомстить за него.
Фокдан наклонил голову. «Насколько же выигрывает человек дела, — подумалось Хейзиту, — в сравнении с человеком чина! Сразу видно, что выслуживаться перед начальством ему претит, да и привык он к тому, что Ракли далеко, а враг постоянно рядом. Хорошо бы он преподал при случае урок этому выскочке Норлану».
Локлан, замешкавшийся было на пороге, перехватил взгляд отца и торопливо вышел. Хейзиту показалось, что он даже рад возможности покинуть эту жаркую комнату. Сам Хейзит с удовольствием последовал бы за ним, если бы рассмотрение его вопроса не было отложено на неопределенное время. Вот так всегда: сперва дела военные, потом — все остальное. Хейзит никак не мог решить для себя, стоит ли посвящать собравшихся — и в первую очередь Ракли — в идею с обжиганием глины. С одной стороны, она представлялась ему наиболее практичным решением, однако, с другой, Ракли вел себя так, что делиться с ним сокровенным, особенно сейчас, было сродни кощунству.
Не успел Хейзит собраться с мыслями и снова поймать нить разговора, завязавшегося между Ракли и Фокданом, как Локлан вернулся. Стало понятно, что он не собирался выполнять поручение отца буквально, а послал за Ризи своего слугу. Значит, это ему все же важнее уличной прохлады — знать, о чем идет речь.
— Ваш незнакомец в шляпе не слишком мне нравится, — рассуждал вслух Ракли. — Я почти уверен, что это кто-то из шеважа, но в некоторых вещах я предпочел бы избегать такого вот «почти». Меня смущает его конь, хотя коня этот человек мог просто украсть. Что скажешь, Фокдан?
— Шеважа не ходят в одиночку. И уж тем более не сидят в седле так уверенно, как этот парень. Он не из наших мест.
Ракли поморщился.
«До чего же наши правители не любят допускать даже мысли о том, что не они одни живут на этом свете, — улыбнулся про себя Хейзит. — Уж не боятся ли они, что кто-нибудь из пришлых отнимет у них власть? До сих пор чужаков среди вабонов было не больше одного на целое поколение, да и те становились героями изустных преданий настолько быстро, что про реальность их происхождения забывали».
Последним из их череды был силач Мали, человек с черной кожей, поселившийся среди вабонов, когда дед Хейзита еще не родился. Пришел этот Мали неведомо откуда, говорил так, как будто пел, черты лица имел странно приплюснутые, волосы носил кучерявые, длинные и никогда не мылся. Реки боялся как огня, а потому вабоны решили, что пришел он не с другого берега, а откуда-то из Пограничья. В детстве Хейзит больше всего любил слушать историю о том, как Мали забрел в огород к какому-то фолдиту, и тот, позвав соседей, наверняка расправился бы с ним, если бы они не увидели, что произошло с собакой, которая от удивления при виде черного человека попыталась укусить его за ногу. Собака была поднята на вытянутых руках в воздух и разорвана пополам, причем Мали при этом с невинным выражением на лице улыбался потрясенным зрителям. Его на всякий случай не тронули, а он оказался совершенно не кровожадным, можно сказать, добряком, и никогда не прибегал к силе, если этого удавалось избежать. Он так и не выучился языку вабонов, но зато научил их некоторым приемам рукопашного боя, которые впоследствии весьма им пригодились. После смерти Мали от стрелы шеважа, настигшей его, когда он помогал возводить укрепления на заставе, которой теперь руководил Тулли, появились даже желающие дать его имя новому культу, однако возмущенные аолы не позволили. Правда, до Хейзита доходили слухи, что некоторые строители до сих пор умудряются втайне поклоняться его памяти и даже обладают какими-то тайнами ремесла, которыми отказываются делиться с непосвященными.
И вот за несколько дней — аж двое незваных гостей, если не считать попавшую в плен и все еще не казненную воительницу шеважа. Есть от чего прийти в замешательство и заподозрить неладное.
В комнату неспешной походкой вошел полноватый воин с короткой стрижкой и, как показалось Хейзиту, нарочито тщательно выбритым подбородком. Он приветствовал присутствующих едва заметными кивками и остановил спокойный взгляд по-рыбьи холодных глаз на Ракли. У Хейзита возникло ощущение, что он вот-вот зевнет со скуки.
— Ризи, — без чинов и вежливых обращений начал Ракли, — сколько у тебя осталось людей?
— Четыре десятка.
— Распорядись, чтобы сегодня же они покинули замок и отправились вслед за остальными. Сам-то сможешь с ними быть?
— Разумеется, хелет.
Было заметно, что он не рад только что полученному приказу, хотя бы и отданному исподволь, под личиной вопроса.
— Эти люди, которых привел Норлан, принесли весть, что наш отряд может ожидать засада. Кроме того, есть опасность вмешательства в войну нового, неизвестного нам пока противника. Нужно быть начеку.
— Я понимаю.
— Никаких поблажек Норлану. Пора ему на деле испытать все то, чему он якобы научился.
— Хорошо, хелет.
— С Тиваном я поговорю сам. — Ракли ходил взад-вперед, от очага к лавке. — Так, это еще не все. Сколько у нас свободных коней?
— Полсотни в стойлах. Еще столько же на пастбище. При необходимости, думаю, можно будет набрать сотни полторы.
— Возьми половину от того, сколько удастся найти. Посади на них самых опытных пехотинцев и поспешай за остальными. И еще. С тобой поедет вот этот эльгяр, которого зовут Фокдан и который неплохо разбирается в премудростях выживания в Пограничье. Во всяком случае, ему удалось спастись, и хоть этот поступок нельзя назвать героическим, проку от него живого будет куда больше, чем от мертвого. Все ясно?