Засмотрелся.
- Что ты стоишь и ухмыляешься, сальный ты ублюдок?!! - оскорблённый моим невниманием Поттер срывается на крик; негативных эмоций гриффиндорскому капитану прибавляет и то, что МакГонагалл явственно проигрывает в споре со Слагхорном. - Ты, паршивый вор… чтоб ты сдох!
Долго, наверно, лелеял эту мысль.
Поттер делает шаг вперёд, отбрасывает метлу и размахивается дать мне кулаком по скуле. У меня хреновая реакция, я не привык драться на кулаках, предпочитаю палочку…
Как только кулак Поттера соприкоснулся с моим лицом, в меня ударила молния.
Это почти не больно. Это только слегка жжёт. Может быть, потому, что молния через меня идёт в Поттера - его трясёт, он запрокидывает голову, как-то неестественно оскалившись, и оседает на землю, но оторвать руку от моего лица не может. И я подхватываю его, обнимаю за талию одной рукой и касаюсь ладонью его щеки.
Молния мечется по нашим телам, яростно, всполохами боли - слабой, но подкашивающей колени; я падаю, но держу чёртова Поттера, держу - и он смотрит на меня, глаза в глаза, и я не могу понять, о чём он думает. Но ему страшно - это я вижу.
Я понятия не имею, кого или чего он боится, но знаю, что не хочу его отпускать. Он лёгкий, у него яркие губы и тёмно-карие глаза, у него влажные прядки прилипли к вискам, и капли дождя текут по бледным щекам.
Не хочу.
МакГонагалл выкрикивает какое-то заклинание, и молния уходит. Ещё две лишних секунды - целых две таких коротких секунды - я держу его. А потом отпускаю, и он валится на траву.
Мадам Помфри причитает что-то, смешивая лечебные зелья в больших кубках; сначала она поит Поттера, ему сильней досталось, он даже встать не мог сам. Я не вслушиваюсь - в голове гудит, во всём теле слабость. В лазарете больше никого нет - мадам Помфри выгнала толпу поттеровских сочувствующих, сказав, что ему нужен покой. Я, честно сказать, рад этому - они так громко болтали, что уши резало.
Зелье кисловатое, как будто туда добавили лимонного сока; обычно я распознаю на вкус почти любое зелье, как-то раз даже поспорил со Стеббинсом об этом и выиграл пять галлеонов. Но сейчас я не хочу даже думать о том, чтобы что-то анализировать. Мне просто хочется лежать и смотреть в потолок - чистый белый потолок, по которому пляшут тени; гроза закончилась так же быстро, как и началась, и заходящее солнце за окном пламенеет.
Мадам Помфри выходит, и в лазарете становится очень тихо. Я слышу неровное дыхание Поттера на соседней кровати - медленное, затруднённое. Интересно, а он моё слышит?
- Снейп, - неожиданно говорит Поттер. - Ты мне мантию вернёшь?
- Размечтался, - говорю я. На потолке есть небольшая извилистая трещина, и я рассматриваю её чересчур внимательно.
- На черта она тебе? Просто так, меня и Сириуса позлить?
- Вам полезно. Чтобы не думали, что стоит топнуть ногой - и всё принесут на блюдечке с голубой каёмочкой.
- Перевоспитать, что ли, хочешь? А тебе не всё равно?
Я долго молчу - так долго, что солнечные лучи успевают из нежно-розовых стать лиловатыми. Поттер терпеливо ждёт; он не спит, я знаю - дыхание у него всё такое же неровное. Он ждёт.
- Мне не всё равно, - говорю я.
И это чистая правда.
В лазарете больше никого нет; ночь, ущербная луна светит в окно - какое здесь большое окно; в подземельях, в спальнях, совсем крошечные, под потолком, и сделаны магией, как потолок Большого зала… я никогда раньше не видел, как лунный свет скользит по стерильно-белым стенам и потолку лазарета - если мне приходилось ночевать здесь, я спал. А теперь не спится.
Поттер дышит ровно, медленно, размеренно; глаза у него закрыты, сам он весь разметался по кровати, как морская звезда. Я лежу и честно пытаюсь смотреть на потолок, но то и дело ловлю себя на том, что пялюсь на Поттера.
Какого хрена он вообще так безмятежно дрыхнет, когда я - его злейший враг, между прочим! - валяюсь на соседней койке и могу сделать любую гадость? Вот выскажет Блэк Поттеру про меры предосторожности… скажет, что надо было меня Петрификусом долбануть, как только мадам Помфри ушла, и спать спокойно.
Но Поттер так не сделал, и мне отчего-то неловко. Будто я попал обеими ногами в одну штанину и никак не могу выпутаться. Чёртовы гриффиндорцы, вечно от них какие-то неудобства…
Я встаю и сажусь на пол между своей кроватью и поттеровской. Левая рука Поттера свешивается с края кровати; точёные пальцы, узкая ладонь, полукруглые лунки аккуратных ногтей. «Наверное, снитчам эти руки тоже нравятся», - думаю я. А потом начинаю лихорадочно соображать… что значит ТОЖЕ??!!
Никаких тоже. Мне ничего в Поттере не нравится. Ничего! Он ублюдок, который издевется над людьми просто от скуки, гоняющийся за славой придурок, безмозглый высокомерный выскочка…
Чёрт побери, это он перед всеми подвесил меня в воздухе три месяца назад и едва не снял с меня трусы! Это худшее унижение, какое я вообще когда-либо испытывал…
Так какого рожна я сижу здесь, не шевелясь, и смотрю на его руку?.. Почему я хочу коснуться губами тыльной стороны его ладони, просто, чтобы узнать, такая ли мягкая у него кожа, как кажется?.. Почему я не строю планов, как взять его же собственную палочку и перерезать ему горло одним Caedo - пусть думают, что самоубийство?
Ведь тогда я готов был умереть от стыда. Я клялся, что убью его, что отомщу им всем, во рту кисло было от ярости, я смотреть на них не мог спокойно - руки тряслись от ненависти. Куда всё это делось? Когда оно успело?
Почему, чёрт побери, почему?..
Я касаюсь губами его руки - и, чёрт побери, кожа действительно такая мягкая…
Поттер шевелится, и я в долю секунды оказываюсь на кровати и застываю - я сплю, сплю-сплю-сплю, меня здесь вообще практически нет…
Поттер садится на кровати, трёт глаза - я подсматриваю из-под ресниц.
- Что за хрень… - бормочет он тихо-тихо. Снилось ему, что ли, что-то не то?
Поттер сидит молча несколько минут, и я, расслабившись, начинаю и в самом деле засыпать; но Поттер соскальзывает с кровати - неслышно, легко - и наклоняется надо мной. Я лежу на спине, но голова повёрнута набок - чтобы удобней было подглядывать за Поттером. Теперь я вижу в основном его пижаму и отчаянно стараюсь, чтобы ресницы не подрагивали - это всегда выдаёт притворство.
- Нет, ну что за хрень, - повторяет Поттер шёпотом и невесомо гладит меня по щеке - там, куда фактически ударил сегодня на квиддичном поле. Как будто извиняется.
Проводит ладонью выше, по скуле, по виску, по волосам - так осторожно, что, если бы я на самом деле спал, то не проснулся бы от этого.
Я не помню, как дышать; я забыл, что надо следить, чтобы ресницы не дрожали; я с трудом, с таким трудом удерживаю себя от того, чтобы не вжаться в ласкающую ладонь… наверно, это смотрелось бы жалко со стороны, но мне нет никакого дела, абсолютно…
Поттер упирается руками в подушку по обе стороны от моей головы и шёпотом спрашивает:
- Эй, Снейп, ты спишь?
Честно, нельзя было придумать более глупый вопрос. И более глупый ответ, чем мой. Я открыл глаза и сказал:
- Нет.
- * * * , - реагирует Поттер, но не отстраняется. - Ну ладно. Снейп…
- Что?
- Зачем ты сегодня так сделал? Если бы ты не замкнул круг, молния так бы во мне и осталась…
Я могу выбрать ответ из сотен вариантов, от «ты и так без тормозов, а с молнией внутри вообще бы житья не дал» до «извини, в следующий раз так не сделаю». Язвительный, уничтожающий, истекающий свежим ядом ответ, который растопчет Поттера в прах, чтобы наутро пятилетняя война возобновилась с новой силой.
Но я говорю:
- Чтобы тебе не было больно.
Поттер явно обескуражен.
- А почему ты не хотел, чтобы мне было больно?
Я пожимаю плечами - насколько могу это сделать, лёжа на кровати. В лунном свете у Поттера не карие глаза, а чёрные. Совсем как мои.
Если бы молния ударила в него, я принял бы её на себя.
Просто, чтобы ему не было больно.
- Кто бы мог подумать, - растерянно говорит Поттер, - что ты меня спасёшь… я хочу сказать, я никогда не думал…
- И не начинай, - советую. - Это занятие вредно для гриффиндорского здоровья.
- Но…
- Я - подлый сальный слизеринец, - перебиваю. - Будь любезен, не забывай об этом.
- Но ты же не такой на самом деле, - нерешительно говорит Поттер. - Подлый не спас бы меня… а ты ещё и поддерживал.
- Что ты знаешь о слизеринцах? Только то, что мы носим зелёные с серебром галстуки, - фыркаю. - Так что не берись судить о мотивах моих поступков, будь так любезен.
Поттер… смеётся. Он самым наглым образом тихонько ржёт, наклонившись над моей кроватью, как будто я только что рассказал анекдот месяца из «Ежедневного пророка».
- Серьёзно, Снейп, - говорит он, оторжавшись. - Я перед тобой в долгу…
- Молния тебя бы не убила, так что невелик долг.
- Это неважно. Ты странный, оказывается…
- Ты тоже, - говорю я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Поттер снова смеётся и уверенно гладит меня кончиками пальцев по щеке.
- Ты тоже, - говорю я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Поттер снова смеётся и уверенно гладит меня кончиками пальцев по щеке.
- Спокойной ночи, Снейп.
И возвращается на свою кровать.
Я заматываюсь в одеяло с головой, как в кокон, и поспешно отворачиваюсь к окну. Поттер еле слышно сопит во сне, а я до утра не могу глаз сомкнуть.
Вот сейчас сижу, пишу и ничего понять не могу… что это было? Молния и в самом деле повредила мозги нам обоим, так, что ли? Иначе с чего бы он вообще меня коснулся, когда все пять лет усиленно демонстрировал, что его тошнит от одного моего вида? Если на то пошло, с какой стати я целовал ему руку, когда меня на самом деле тошнило от Поттера все эти годы?
Я ничего не знаю. Я ничего не понимаю. Я только одно могу сказать… * * * * * , однообразие, вернись, а? Я всё прощу!..»
Глава 7.
Я поведу этот Совет…
Сергей Щеглов, «Часовой Армагеддона».
Гарри решительно не нравилось затянувшееся затишье. С Югославией и Румынией Вольдеморт уже разобрался в своём уникальном стиле, весьма схожем с бритвой Оккама - отрезать всё лишнее, что усложняет жизнь, и не мучиться; кажется, Вольдеморта даже не озаботил тот факт, что ещё немного в том же духе - и эти страны вообще останутся без волшебников. Так или иначе, бунт в Испании успешно подавлялся, и Гарри не сомневался, что, разделавшись с капризной Европой, Вольдеморт вернётся в Британию с чётким намерением покончить с остатками оппозиции, запершимися в Хогвартсе. У оппозиции, конечно, на этот счёт прямо противоположное мнение, но это мнение ещё предстоит отстоять…
С каждым днём население Хогвартса становилось всё тренированней, а Гарри - всё вымотанней. Ни одно занятие Эй-Пи не обходилось без использования хроноворота, и с другими Гарри порой раздваивался - чтобы продемонстрировать на примере себя же, как надо сражаться. Себя Гарри обычно не жалел, а поэтому доползал до спальни на последнем издыхании и падал на кровать, чтобы отдохнуть хотя бы полчаса перед тем, как встать и снова закрутиться, как белка в колесе.
Захват лидерства в Ордене прошёл как-то незаметно, сам собой. Собрания Орден устраивал нечасто, поскольку обсуждать на них было особо нечего, но когда они всё же происходили, Гарри эти собрания вёл, разъяснял свои планы на дальнейшую войну и на роль в ней Эй-Пи; отвечал на вопросы, вразумлял недовольных. Никакого голосования или ещё чего-нибудь формального не происходило. Быть может, изрядно поспособствовал подобной бархатной революции Фоукс, на каждом собрании появлявшийся практически из ниоткуда и садившийся Гарри на плечо или на колени - больше никому феникс не доверял до себя дотрагиваться даже случайно, в то время как Гарри бестрепетно ворошил нежные перья, гладил мягкий пух, а иногда даже в шутку дёргал Фоукса за хвост. Порой феникс в ответ поклёвывал Гарри; это было не больно, но оставляло маленькие красные следы, как от ожога, но они быстро проходили. Быть может, установлению безоговорочной власти Гарри послужило то, что на него готовы были молиться, цитировали пророчество наизусть, верили в него, ждали от него чуда… кого-то другого во главе всего этого большинство просто не поняли и не приняли бы.
Хотя Гарри не возражался бы и спихнуть на кого-нибудь большую часть своих обязанностей; они надоели ему ещё тогда, когда он планировал встать во главе Ордена. Мечты, мечты…
Кевин проводил с Гарри по полдня, не меньше; часто просто наблюдал за обычными тренировками (на занятия Эй-Пи Гарри его не пускал, от греха подальше), болтал с Гарри, по вечерам особенно изнурительных дней поил гермиониным зельем. Кое-кто прозвал Кевина оруженосцем, но прозвище прижилось только среди младших курсов - наверное, потому, что старшие помнили, кто такой был Седрик Диггори и что с ним случилось. Они полагали, что у Гарри есть полное право отличать Кевина среди прочих малышей, влюблённо смотрящих на Избранного. Сами малыши, по словам Кевина, завидовали последнему, но считали, что пути Гарри Поттера неисповедимы, и Кевину просто жутко повезло.
Гарри не был уверен, что Кевин сам понимает, зачем они двое нужны друг другу, но на всякий случай заминал эту тему всякий раз, как она всплывала в разговоре. Ему самому казалось, что есть что-то нездоровое - не пошлое, ни в коем случае, но всё же нездоровое, ненормальное - в том, что их связывает память о мёртвом человеке, пусть даже таком чудесном, как Седрик. Живых людей должны связывать живые отношения: дружба, любовь, деловое партнёрство, в конце концов. Но противиться своему желанию регулярно смотреть в серые глаза Седрика Гарри не мог, да и не хотел; и Кевин, которому отчаянно не хватало старшего брата, тоже не хотел прекращать это странное общение, где не обходилось и часа без упоминания о Седрике, и всегда казалось, что невидимый и неслышимый третий повсюду сопровождает этот странный тандем - испещренного шрамами хмурого подростка и похожего на херувима субтильного мальчика, появляясь только тогда, когда эти двое были вместе; вырастая из их воспоминаний, мыслей, мечт, из застарелой боли и попыток избавиться от пустоты там, где раньше был этот третий.
Может, Гарри был не прав, но ему думалось, что мёртвых следует оставлять в покое. Впрочем, когда он поступал так, как следует?..
* * *
«Здравствуйте, Поттер.
В газетах это появится только через пару дней, но я посчитал, что Вам следует знать уже сейчас: Тёмный лорд подавил восстание в Испании и вернулся в Англию вчера ночью. В данный момент он в главном зале Малфой-мэнора думает думу о том, как бы выманить Вас из Хогвартса или самому туда проникнуть. В числе текущих планов уже стоит нападение на магическую деревню Батлейт Бабертон завтра ночью. Рекомендую эвакуировать оттуда женщин и детей, в Хогвартсе им всем хватит места.
Лорд не доверяет мне, справедливо полагая, что история о моём героическом одиночном бегстве весьма сомнительна. Поэтому не ждите большого количества информации, Поттер, и старайтесь перепроверять всё, что узнаете от меня - меня могут намеренно дезинформировать с целью проверки (полагаю, азам шпионажа Вас учить некому, так что, за неимением зельеварения или окклюменции в Вашем нынешнем расписании, могу взять на себя эту обязанность).
Записку уничтожьте, летучую мышь отпустите в Запретный лес. А если любовь к конспирации возобладает - заавадьте её и заройте у подножия Астрономической башни.
СС».
Гарри невольно улыбнулся снейповской язвительности, но содержание записки не располагало к весёлости. Поэтому Гарри снял с мыши снейповское Империо, отпустил её и сжёг записку на ладони - при желании Гарри мог делать свой огонёк и горячим. А потом отправился созывать внеочередное собрание Ордена.
- По информации из верного источника Вольдеморт планирует нападение на Батлейт Бабертон завтра ночью, - Фоукс, сидящий на плече Гарри, согласно курлыкнул. - Ему, как вы понимаете, нужно дать отпор. Женщин и детей следует эвакуировать в Хогвартс. Вопросы, предложения?
- В Хогвартсе не хватит всем места, - возразила профессор МакГонагалл.
- Видите ли, професор, магия Хогвартса позволяет почти неограниченно расширять пространство. Сам замок сейчас завязан на меня, поэтому достаточно моего желания, чтобы появились новые комнаты. Ещё вопросы?
- Ты планируешь драться, Поттер? - поинтересовался Грюм.
- Да.
- И собираешься возглавить наше войско, а? А если тебя убьют?
- Аластор! - хором возмутились профессор МакГонагалл и Ремус.
- Не убьют, - твёрдо сказал Гарри. - Это может сделать только Вольдеморт лично.
- Откуда такая уверенность, а, Поттер? - непременно желал знать Грюм. - Если кто-нибудь запустит в тебя Авадой, она от тебя отлетит - так, что ли?
- А Вы попробуйте, - негромко предложил Гарри, смотря Грюму в глаза. - Ручаюсь, мне ничего не сделается. Не могу гарантировать, что Авада отлетит от меня, но я непременно останусь жив.
- Это хорошо, что ты уверен, Поттер. А если тебя всё-таки убьют, и не посмотрят на твою уверенность?
Сириус привстал со стула, явно намереваясь наглядно объяснить бестолковому Грюму, что так с Гарри разговаривать не следует, но Ремус удержал любовника за запястье. Зная, насколько сильны оборотни, Гарри спокойно сосредоточился на разговоре с Грюмом.
- Это война. И я не прощу себе, если буду отсиживаться в безопасном месте, пока люди будут проливать свою кровь за меня. Никто никогда мне этого не простит, и я сам в том числе, - повторил Гарри, стараясь, чтобы голос звучал потвёрже. «И заключение». - Я сам поведу свою армию в бой.
Так прямо и вслух об этом было заявлено впервые.
- А не слишком ли молод ты, Поттер, чтобы командовать армиями?
- Что такое молодость, Аластор? - зло спросил Гарри; он не хотел этого, но его и в самом деле задели слова старого аврора. - Это время, когда пьёшь сливочное пиво и робко мечтаешь о первом поцелуе? Это время, когда видишь тестралов только на картинках в учебнике? Молодость - это когда тебя никто всерьёз не хочет убить? Когда дементоры не вызывают в памяти ничего страшнее неуда по Трансфигурации? Если это молодость, то я не молод и никогда таким не был. Я умею драться. Я хочу драться. И я буду драться, потому что ничего больше у меня нет и никогда не было. Надеюсь, я ясно выразился.