Зря. Зря… глупо и пафосно… но Гарри не смог сдержаться, за что мысленно костерил себя. Сейчас Грюм как скажет что-нибудь, и Ремус таки не удержит Сириуса…
- В таком случае, больше претензий не имею, - неожиданно заявил Грюм.
Гарри недоверчиво уставился на него, но никаких претензий и в самом деле не последовало.
- Ещё вопросы?
Вопросов не было.
- Тогда давайте поговорим по существу, - предложил Гарри. - Ремус, ты возглавишь команду, которая займётся эвакуацией женщин и детей из Батлейт Бабертон. Мужчины, если пожелают, могут тоже эвакуироваться, либо остаться и драться вместе с нами. Профессор Флитвик, профессор МакГонагалл, я был бы вам очень признателен, если бы вы взялись за изготовление портключей. Мадам Помфри, лазарет должен быть готов к большому количеству пациентов…
На обсуждение деталей ушло около полутора часов. Вымотанный Гарри выходил из Большого зала, где проходило собрание, с чётким чувством, что напрасно во всё это ввязался, потому что если перед каждой дракой будет вот такое вот нудное обсуждение…
- Завтра ночью будет битва, - Гарри нервно оглядел всю толпу тех, кого почти полтора месяца готовил к этой битве. Школьники. Дети, по большей части. Да и взрослые, члены Ордена, тоже не лучше… - Мы должны быть к ней готовы. Не стоит тренироваться до упаду, нужно беречь силы, да к тому же ничего принципиально нового за это время вы не освоите. Советую выспаться как следует, а кто умеет - тот может помедитировать, настроиться на драку. Сейчас все будут тренироваться друг с другом, не обращая внимания на уровень, пол и возраст - потому что завтра это будет так же безразлично. Я в количестве десяти экземпляров буду следить за занятием. В выборе заклятий вы совершенно свободны, но не калечьте друг друга и не убивайте - завтра найдётся, кому этим заняться.
По окончании двухчасовой тренировки Гарри ощущал себя пропущенным через мясорубку; глаза закрывались сами собой. Десять раз по два часа - это было немного слишком…
- Гарри, пей, - повелительно скомандовал Кевин, поднося к губам Гарри флакон с тонизирующим зельем.
- Сил нет.
- А ты всё равно пей. Ну же… - Кевин осторожно поддерживал голову Гарри, пока тот пил. - Зачем ты так над собой издеваешься?
- Я не издеваюсь…
- Тогда как это называется?
- Я хочу, чтобы все выжили завтра…
- А сам хочешь умереть от усталости сегодня?
- Кевин, где ты нахватался этого сарказма?
- От тебя же, - злорадно откликнулся Кевин. - Ну зачем, Гарри?.. По ушам тебе надавать некому…
- Ещё не хватало - по ушам, - вяло возмутился Гарри. - Ты считаешь, мне без того мало?
- По-моему, тебе уже много… вообще кто-нибудь может уговорить тебя не измываться над собой?
Гарри честно начал вспоминать, кто мог бы себе такое позволить.
- Может быть, близнецы Уизли…
- А, те, у которых магазин приколов на Диагон-аллее? А почему они?
- Я их люблю, и они меня любят, - Гарри запоздало сообразил, что можно было хотя бы перефразировать… в конце концов, Кевину только одиннадцать.
- Любят? - чуткий Кевин уловил, что в это слово Гарри вкладывает некий особенный смысл.
- Угу… как бы тебе объяснить… твой дядя и твоя тётя любят друг друга?
- Да.
- И вот так же мы с близнецами любим друг друга, - помнится, Седрик отнёсся к этому совершенно спокойно. Вряд ли Кевин ужаснётся… - Ну, детей у нас, конечно, не будет, потому что мы все трое - парни…
- То есть, - осмысливал услышанное Кевин, - ты любишь парней?
- Именно так.
- А девушки?
- А что девушки? Они сами по себе, я сам по себе…
- А… Седрика ты тоже любил? - спросил Кевин после паузы.
- Если бы я был в состоянии, я дал бы тебе в глаз за такой вопрос. По-маггловски. Не раздумывая.
- Извини, - сказал Кевин после паузы. - Просто Седрик был очень красивый, и не странно было бы…
Гарри нашёл в себе силы разлепить веки и подозрительно уставиться на Кевина.
- С каких это пор ты оцениваешь мужскую красоту?
- Сколько себя помню, - Кевин выглядел искренне удивлённым. - А что?
- Да так, ничего… может, ты художником будешь, а у меня просто паранойя…
- Что такое паранойя?
- Я тебе завтра расскажу, перед битвой… - Гарри зевнул. - А сейчас, если не возражаешь, я посплю немного…
Если Кевин и возражал, Гарри заснул раньше, чем возражения были озвучены.
* * *
В комнате было темно, хоть глаз выколи. Час быка, так это, кажется, называется? Самое глухое время перед рассветом.
Книги, разбросанные по столу, - старые, потрёпанные; на новые денег не хватило. Не так-то щедро Хогвартс финансирует неимущих учеников… но это неважно. Главное, что в книгах написаны удивительные вещи о волшебных животных и растениях, о заклинаниях… о Магическом мире. Мире, к которому принадлежит он сам.
А остальные - магглы. Какое противное слово… рыхлое, вялое, как гусеница; бестолковое, неровное слово. Совсем не то, что «волшебник». Вол-шеб-ник…
Полагается спать в это время; днём будешь сонным и вялым, если не выспишься ночью, но как же заснуть, когда перед тобой такое - целый новый мир… мир, которому ты принадлежишь по праву рождения?
Мантия - странная одежда; тёмная ткань широкими складками окутывает худое тело. Впрочем, в Магическом мире, наверно, всё странно, так что удивляться нечему. Всё не такое, как у магглов.
Сердце замирает всякий раз при мысли о волшебстве; при мысли о том, что стоит взмахнуть тонкой длинной палочкой - тис и перо феникса, тринадцать с половиной дюймов - и сказать пару слов, как начнутся чудеса. Силой воли волшебника мир меняется до неузнаваемости; на что маггл тратит долгие часы, на то волшебник тратит секунды.
Сказки, мельком слышанные в глубоком детстве, разом обретают смысл; добрые феи, злые ведьмы, великие маги… всё это есть, всё на самом деле есть - просто те, кто не достоин знать правду - не знают.
Он сам - герой сказки; он всё может, всё; нет ничего невозможного в сказках, а теперь он там, он часть небывалого, неслыханного, чудесного… там всё будет по-другому, будет совсем не так. Всё будет гораздо лучше. Он отомстит всем, кто унижал его, он станет сильным, по-настоящему сильным. Он - волшебник.
Остальные ворочаются в кроватях, скрипят пружинами, стонут тихонько и жалобно - им снятся плохие сны. Магглы. Они могут спать… у них нет причин для того, чтобы в час быка сидеть на полу, завернувшись в мантию, и перелистывать пергаментные страницы книг. В эту вязь букв он уже практически влюблён; он готов выучить наизусть каждое напечатанное здесь слово. Он будет лучшим учеником в волшебной школе…
Темно и тихо в спальне; скоро солнце начнёт вставать, но пока ещё ночь, и ему хорошо. Он любит ночь. Это его время; он всегда хорошо ориентировался в темноте. Словно шестое чувство, недоступное прочим, вело его во тьме, оберегая от того, чтобы споткнуться обо что-нибудь или налететь на кого-либо; его бесшумные шаги были притчей во языцех здесь, среди жалких магглов.
Он особенный. Он всегда был особенным. Он знал это, сидя в карцере на хлебе и воде; знал, яростно отбиваясь ножом от старших парней, которым невмоготу было подолгу без девушек; знал, ловя на себе настороженные неприязненные взгляды. Что ему до их неприязни? Что ему до этого вонючего, заживо гниющего места? Он - другой. Он - особенный. Он - волшебник.
И они все поплатятся, как только у него будет возможность отомстить. Он будет осторожен, о да… он хорошо помнит все обиды. Он не даст возможности уличить себя в чём-нибудь; он не такой, как они. Он лучше. Наконец-то он знает это точно.
Рассвет всё не приходит, и это хорошо, потому что он не хочет рассвета.
Он любит, когда темно и тихо…
Гарри рывком сел на кровати, хватая ртом воздух. «С какой радости я смотрю чужие сны?!»
- Гарри, с тобой всё в порядке? Ты так кусал губы во сне и стонал, я подумал, надо тебя разбудить…
- Спасибо, Кевин. Ты правильно сделал… - Гарри наколдовал кубок с холодной водой и выпил всё залпом.
- Это был кошмарный сон, да?
- Хуже. Это было на самом деле…
* * *
«13.10.
Пока зелье настаивается, я пишу. Ещё полчаса надо подождать, чтобы всё было готово. И я могу написать, что думаю… я думаю, я псих. Зачем мне это надо? На черта я варю зелье «Mens et animus» [«Ум и сердце» - лат.]? Оно, между прочим, трудоёмкое, зараза… и некоторые ингредиенты пришлось у Слагхорна позаимствовать, самые редкие.
Нет, я точно псих. Кто ещё варил бы для заклятого врага такую редкость и ценность? Это зелье позволяет отбросить всё навязанное извне, воспитанием, привычками, другими людьми; пока оно действует, человек понимает и трезво оценивает свои истинные чувства и намерения. Действие, правда, краткосрочное, зависит от дозы, а помногу этого зелья не сваришь.
Почему я думаю, что истинные чувства и мысли Поттера - не те, что он демонстрирует каждый день? В лучшем случае - ненависть, в худшем - презрение и пренебрежение… Чего ещё я могу ждать от этого… гриффиндорца?
Почему я думаю, что истинные чувства и мысли Поттера - не те, что он демонстрирует каждый день? В лучшем случае - ненависть, в худшем - презрение и пренебрежение… Чего ещё я могу ждать от этого… гриффиндорца?
Тем не менее, я варю это зелье и могу определённо сказать по поводу его использования только то, что сам я ни пить его, ни вдыхать его запах не стану.
Я совсем не хочу знать, почему я взялся это варить.
Полчаса скоро пройдут, надо найти подходящий флакон.
14.10.
Я это сделал.
Я всё-таки это сделал. Но если бы я знал, что сделает Поттер, я бы передумал…
Сегодня перед ужином перехватил эту четвёрку у входа в Большой зал.
- Поттер, - говорю, - отойдём на два слова.
- Джеймс… - сразу вскидывается Блэк.
- Зачем? - перебивает Поттер. - У меня нет секретов от друзей, говори так.
И очень глупо, кстати.
- А у меня есть от них секреты, - фыркаю. - Так что давай всё-таки отойдём. Захочешь, сам им всё расскажешь.
- Сохатый, мы будем рядом, если что, - выразительно говорит Блэк.
Поттер раздражённо закатывает глаза и первым уходит в боковой коридор.
Отсюда нас не должно быть ни видно, ни слышно. Хорошо, если Люпин удержит Блэка от того, чтобы рвануть следом и без лишних раздумий шандарахнуть меня каким-нибудь проклятием - хотя бы пять минут. Больше мне не надо.
Сердце колотится, как бешеное - я в жизни так не волновался, даже на самом первом уроке зельеварения, когда жутко боялся сварить что-нибудь не так.
- О чём ты хотел поговорить, Снейп? - деловито интересуется Поттер.
- Да я на днях подумал, что вот эта штука мне и вовсе, в общем-то, не нужна… - рукой в перчатке из драконьей кожи я вытаскиваю из кармана мантию-невидимку (надо будет сразу отдать одежду эльфам для стирки, бережёного Мерлин бережёт) и небрежно швыряю в лицо Поттеру.
Преодолевая разделяющий нас с ним метр, лёгкая мантия разворачивается и накрывает голову Поттера - накрывает самым своим пропитанным «Mens et animus» нутром, делает гриффиндорца невидимым до пояса.
Поттер судорожно, конвульсивно как-то сдирает с себя мантию и комкает её в кулаке; поздно, уже надышался… сейчас, когда его лицо перекореживают противоречивые эмоции, посторонние примеси уходят из его мыслей и чувств. Сейчас Поттер - тот, кто он есть на самом деле. Я жду, не сводя с него глаз. Ну, что он предпримет? Что скажет? Что?
- Снейп… - произносит Поттер наконец - медленно, словно пробуя мою фамилию на вкус, перекатывая её во рту, как конфету. - Северус…
- Слушаю, - бросаю я. А у самого сердце умчалось куда-то в пятки. Что учинит Поттер?
Поттер бросает мантию на пол и делает шаг вперёд - я подавляю инстинктивное желание отшатнуться.
- Северус, - шепчет он, - почему ты её вернул?
- Она тебе идёт, - ляпаю я, не подумав. Не ожидал такого вопроса.
Поттер смеётся - как тогда, в лазарете - и поднимает руку, чтобы мягко запустить пальцы в мои волосы.
- Не такие уж они и сальные, как кажутся, - тоном исследователя замечает он.
- Премного благодарен, - отвечаю. Плохо получается язвить, когда он вот так на меня смотрит.
- Ты весь не такой, каким кажешься, - говорит Поттер. - Ты как боб от Берти Боттс - пока не попробуешь, главного не узнаешь.
- Что значит - «пока не попробуешь»? - едко интересуюсь. - Ты что, Поттер, каннибал?
- Нет, - Потер улыбается и делает ещё шаг. Я стою, как приклеенный, хотя начинаю подозревать, что самое время драпать, и подальше.
И тут он меня целует. Легко и нежно; бережно, так бережно, он пробует мои губы на вкус, проводит по ним кончиком языка, мягко, но настойчиво заставляет меня приоткрыть рот. У меня стук сердца отдаётся по всему телу, и внизу живота - тянуще-сладкое напряжение; оно мне знакомо, но… но никогда раньше я при этом даже не думал о Поттере!
Но сейчас, когда он целует меня, притянув к себе вплотную, когда я смотрю ему в глаза - между нами не больше нескольких миллиметров; когда жар его руки кажется огненным - странно даже предположить, что можно думать о ком-то другом. Вообще когда-либо.
Это так правильно, это так сладко, так чудесно - быть с Джеймсом Поттером, думать о нём, целовать его в ответ. Так и должно быть, считаю я в этот момент.
Но так никогда не будет.
Я делаю шаг назад, сбрасывая его руку, разрывая поцелуй. Поттер смотрит на меня с почти детской обидой; карие глаза блестят, губы припухли - яркие, такие яркие, такие манящие, я ведь знаю, какие они на вкус, какие они мягкие, какие ласковые…
Проходит несколько секунд, и Поттер встряхивается весь, как собака после купания. На лице у него теперь - ужас.
Мало зелья вдохнул.
Ничего страшного, впрочем. Мне хватило.
- Снейп? - потрясённо говорит он. - Что это было?
- Поцелуй, - тупо отвечаю я.
- Но… как я… почему… что произошло?!
- Ничего хорошего, Поттер, - говорю я, разворачиваюсь и ухожу. Практически сбегаю.
Мало ли, вдруг он решит, что это я виноват в поцелуе… кто же знал, что у него такие извращенские чувства?
Извращенские, да. Хотя сам-то я кто, раз мне понравилось.
О чёрт. Мне ведь и в самом деле понравилось. Поттер отлично целуется. Хотя мне и сравнивать-то не с кем…
Зато у него есть с кем. Наверняка если бы я подлил это зелье ему в сок за завтраком, он бы кого-нибудь другого кинулся целовать. Того же Блэка, например. Или ещё кого-нибудь, всё равно кого.
Да, мне абсолютно всё равно.
Я вообще не знаю, что теперь делать. Если бы я мог, я бы вернулся во времени назад и заавадил сам себя в тот момент, когда мне в голову пришло забрать мантию-невидимку у обездвиженных Мародёров. Во что я влип?
На ужин не пошёл и на завтрак не пойду. Как хорошо, что очередной урок, сдвоенный с Гриффиндором, будет только через два дня - раньше я не готов сталкиваться с Поттером.
Боже, в какое же дерьмо я влез.
И самое ужасное - я не хочу, чтобы это заканчивалось».
Глава 8.
Does anybody know what we are looking for?
(Кто-нибудь знает, что мы ищем?)
«Queen», «Show must go on».
- Гарри… можно мне с вами?
- Нельзя, - твёрдо сказал Гарри. - Ты же видишь, самые младшие, кто идёт - шестой курс…
- У тех, кто младше, тоже есть, за что мстить…
- Кевин, те, кто младше, и минуты не продержатся на поле боя, - резко сказал Гарри. - Вы наше будущее, чёрт возьми. Вас мы защищаем от Тёмного лорда. Ты будешь ждать в замке вместе со всеми остальными.
Кевин не ответил; серые глаза сверкали невыплаканными слезами обиды. Хорошо ещё, что разговор этот они вели наедине.
- Но ты ведь встретился с Тёмным лордом, когда тебе было одиннадцать, - после долгой паузы сказал Кевин. - Мне рассказывали… ты убил Квиррелла. Ты спас философский камень.
- Тёмный лорд был слаб, - раздражённо сказал Гарри. - А Квиррел умер от боли… он не мог ко мне прикоснуться, его жгла защита, которую оставила моя мама…
- Не мог? Тогда зачем касался?
- Это я его касался. Чтобы он умер.
- Ты… специально… убил его? - Кевин распахнул глаза так широко, что они занимали едва ли не пол-лица. - Ты намеренно?..
- А ты думал, случайно? - зло осведомился Гарри. - Как, по-твоему, всё это происходило? Либо Квиррел убил бы меня - отобрал философский камень и убил там же, в том идиотском подземелье - либо я бы его убил. Конечно, гриффиндорцу это может не понравиться, но я, знаешь ли, хотел выжить…
«Твою мать, что я несу? Ему одиннадцать, он не может этого понять, он не должен этого понимать, ему никогда не нужно было выживать… а я ору на него, словно он мой ровесник…»
- Какая разница, кто с какого факультета?! - выкрикнул Кевин. - Значит, тебе самому можно рисковать жизнью в одиннадцать, а остальным нет? Я хочу отомстить им всем за Седрика…
- Я отомстил за него, - перебил Гарри.
- Что?
- Я убил того, кто убил Седрика. Я своими руками оторвал голову убийце.
- Оторвал голову? - удивлённо повторил Кевин. - Как это?
- Просто взял и оторвал. Было много крови… ты даже представить не можешь, сколько.
- Не могу? - повторил Кевин; глаза его сузились, губы сжались в тонкую линию. - Рисковать своей жизнью я не могу… отомстить за Седрика я уже не могу тоже… и даже не в состоянии представить, сколько крови вылилось из убийцы Седрика.
Гарри растерянно молчал.
- А ты всё можешь, да? - если бы Кевин был змееустом, он перешёл бы на серпентарго - так он шипел в этот момент. - Тебе можно и то, и это… и запрещать другим всё тебе тоже можно! Ты что, думаешь, ты особенный? Седрик был особенный, а ты… ты просто считаешь себя лучше других! Ты… - Кевин задохнулся в возмущении и гневе; несколько секунд молча смотрел на Гарри, а потом развернулся и опрометью выбежал из комнаты.
Гарри постоял несколько минут и устало сел на кровать - на ту, которую обычно занимал Кевин, бывшую кровать Гойла.
- Это пора прекращать, - сказал он вслух.
«Какого чёрта… я воспринимаю его почти как Седрика… нельзя с одиннадцатилетними так говорить! На кой я рассказал ему всё это: и про то, что гей, и про то, что оторвал голову Краучу… хорошо ещё, без подробностей обошёлся. Идиот. Ему о-дин-над-цать. Он ничего не знал… и не надо было ему всего этого знать. Тоже мне, замена старшему брату нашлась… великовозрастный придурок с тараканами в голове».