– Добрый вечер, – произнес я.
– Вы...
– Я жив.
– Я...
– Твой друг промазал, детка. Истратил две полные обоймы...
Ну и так далее...
– Чего вы хотите?
– Чтобы ты все рассказала. Все полностью, как есть. Почему мистер Инкогнито хотел меня прикончить?
– Вы не знаете?
– Не знаю.
Какой-то хитрый огонек промелькнул в ее глазах. Она улыбнулась и сделала шаг вперед. Халат снова распахнулся, и я увидел снова ее белое тело, на котором мои глаза задержались чуть дольше, чем мне бы хотелось.
– Он... он узнал, что вы охотитесь за ним.
– Кто?
– Мой... друг.
– А кто твой друг?
– Тот, чью фотографию дал вам Семмлер.
– Как его зовут?
– Не знаю.
– Я думал, что он твой друг.
– Я имею в виду...
– Так он друг тебе или кто?
– Да, друг. Я встретилась с ним немного раньше. Перед...
– Перед чем?
– Раньше!
– И ты не знаешь, как его зовут?
– Нет.
– Ну, это прямо детективная история с продолжением. Ты начни сразу с конца, где все объясняется.
– А что тут еще рассказывать? – спросила она, подошла к низкому столику и наклонилась за щеткой. Влажный халат распахнулся на груди, но длинные белокурые волосы опустились в открытый ворот, как занавес, временно щадя ее скромность.
– Где ты встретила его?
– Не здесь, не в этом городе.
– Где?
– Не здесь. Я... я в то время еще танцевала.
– Ты танцовщица?
– Экзотические танцы.
– Стриптиз?
– Если угодно...
– И ты в то время встретила его, не так ли?
– Да, – она закурила сигарету и выпустила длинную струю дыма.
– Почему Семмлер хочет его убить?
Она пожала плечами:
– Просто хочет.
– Что связывает тебя с Семмлером?
– Я больше не танцую.
– И ты решилась на маленький заговор с этим громилой, с которым встречалась прежде? Почему?
– Это мое дело.
– Ты с Семмлером дудишь в одну дуду, не так ли? Почему же ты помогла этому типу подстроить мне ловушку?
– Потому что вы охотитесь за ним. Вы взялись за дело, и я подумала, что все равно найдете его.
– Перестань, детка. Семмлер вынуждал меня. И ты чертовски хорошо знаешь, что я не охочусь за твоим другом детства.
Она опять улыбнулась:
– Но могли и охотиться, – она поежилась и добавила: – Мне холодно. Вы не возражаете, если я оденусь?
– Одевайся, – сказал я.
Она вошла в спальню, я за ней. Она встала за ширму в углу комнаты и сбросила халат.
– Чем должна закончиться сделка с Семмлером?
– Что за сделка?
– Он сказал, если я прикончу твоего друга детства, то он отправит Графтона следующим же самолетом в Чикаго.
– Не смешите меня, – я услышал шелест шелка – шелка, коснувшегося тела.
– А что в этом забавного?
– Семмлер никогда не держит слово.
– Это Графтон убил свинью Свена?
Он помолчала минутку и ответила:
– Я не знаю никакой свиньи Свена.
– Почему Графтон не взялся за это мокрое дело? Семмлер знал, что он в городе. Почему он нанял бродягу вроде меня?
– Вы не очень догадливы, Кеннон, как я вижу. Отвернитесь, мне надо выйти.
Я повернулся лицом к стене, и она вышла из-за ширмы. Стена, к которой я отвернулся, была зеркальной, я знал это. И я чертовски хорошо знал, что она тоже знала. На ней был лифчик и трусики, шелковые чулки с подвязками и туфли на высоком каблуке.
На левой стороне трусиков была монограмма «Ш», такая же, как и на правой стороне лифчика. Она прошла по направлению к шкафу, сначала сделав вид, что забыла про зеркало. Потом ее рука прикоснулась ко рту как бы от удивления. Она попыталась прикрыть грудь, затем скользнула к трусикам, узенькая полоска которых, собственно, не скрывала ничего. Якобы в отчаянии она рванулась к комоду, рассчитывая на то, что я подумаю, будто она стремится поскорее одеться. Я знал, к чему она стремится на самом деле и позволил ей добраться до этого.
И он появился в ее руке: револьвер с перламутровой ручкой двадцать второго калибра.
Ее губы скривились, изо рта вырвался легкий торжествующий крик.
– Может, он промазал, но я-то не промахнусь, Кеннон.
Я медленно повернулся. Теперь она больше на заботилась о скромности. Ее белье было совершенно прозрачным, и она могла бы хоть сейчас выйти на сцену со своим «экзотическим» танцем.
Я спокойно наблюдал это представление, потому что знал, что двадцать второй в ее руке опасен почти так же, как барашек.
– Ты все еще думаешь, что я преследую его?
– Да, я все еще думаю так.
– Значит, для тебя это очень важно?
– Тому есть всякие причины. Тебе их не понять. Я оказалась в петле и думала, что наконец найду кого-нибудь еще, кто сможет противостоять этой свинье Семмлеру. Я думала, что ты сможешь, но ошиблась. Тебя просто наняли, купили как оружие.
– Ты сказала «кто-нибудь еще». Есть кто-то другой, кто выступил против Семмлера? Это тот парень, которого я обязан был убить? Тот, чье фото мне показали?
Она улыбнулась и подняла двадцать второй. Я улыбнулся ей в ответ.
– Есть много вещей, которых ты никогда не узнаешь, Кеннон... Очень жаль.
Я продолжал улыбаться:
– Чего тебе жаль?
– Того, что ты никогда не узнаешь. Действительно жаль.
– Действительно...
Револьвер выстрелил. Я услышал звук, и изумление отразилось на моем лице, потому что мне никогда не пришло бы в голову, что она может перезарядить револьвер, пока меня не было. Изумление пришло раньше боли, которая пронзила мое плечо. А затем револьвер выстрелил еще, и еще, и еще. Я упал на ковер, и кровь брызнула из моей руки и груди.
Последнее, что я увидел, ударившись о пол, – маленькая буква «Ш» в углу трусиков Шейлы и ее длинные стройные ноги. Она пробежала мимо меня, прежде чем надо мной сомкнулась темнота.
* * *Это был длинный туннель.
Холодный и длинный туннель, и по стенам его ползли слезы. И в конце туннеля была блондинка. Она выглядела точно так же, как иногда Тони, и в то же время в ней было что-то от Шейлы Мак-Кейн. Я полз по направлению к блондинке, а слезы на стенах туннеля превращались в капли крови. Я полз, и каждый раз, как я оказывался возле нее, появлялся Паркер и оттаскивал ее дальше, все дальше и дальше.
Стены смыкались, туннель становился все более черным, холодным и мокрым. Затем блондинка вернулась. Ее волосы развевались, как языки пламени, и я опять пополз, пока Паркер не вернулся и не начал смеяться, хохотать, хохотать и хохотать. Волосы таяли, растворялись и исчезали. Меня поглотила темнота.
– Господи!
Голос исчезал в длинном черном туннеле и эхом отражался от стен. Я догнал блондинку, и она повернулась.
– Тони, – прошептал я. – Тони!
– Какой ужас! – кто-то приподнял меня за плечи. Пальцы были крепкие, и моя голова упала на что-то мягкое. Я почувствовал, как мои каблуки скребут темный дерн туннеля, потом они ударились обо что-то еще и еще раз, и я понял, что меня тащат вниз по лестнице. Уличный шум ударил мне в уши, я почувствовал нестерпимый запах бензина и услышал визг автомобильных тормозов. Хлопнула дверца, я оказался на чем-то мягком, и ветерок дул мне в лицо.
Затем я почувствовал, как меня осторожно подняли и подо мной оказался матрас, и, открыв затем глаза, я увидел лицо Профессора.
– Потерпи, Курт, – сказал он.
Я закрыл глаза, и к голосу Профессора присоединился еще один голос. Я узнал его... Он принадлежал девушке, чей друг был убит, получив предназначенные мне пули давным-давно – миллион лет назад.
– Он очень плох, Профессор?
– Очень. Четыре пули – это всегда очень плохо.
Профессор был еще одним бродягой, таким же бродягой, как и я. Некогда он служил химиком в большом концерне по производству лекарств – до тех пор, пока не пристрастился к материалам, с которыми работал. Он сидел на героине почти два года, прежде чем его вычислили и вышибли под зад. Он плыл по течению, пока не причалил к берегу, на котором оказывается рано или поздно всякий бродяга.
Склонившись надо мной, он потрогал мое плечо длинными тонкими пальцами. Затем посмотрел через толстые очки, поскреб щетину на подбородке и спросил:
– Ты слышишь меня, Курт?
Я кивнул.
– Хорошо. Кто бы ни влепил это, сделано чистенько. Как в мишень. Все пули вошли рядышком. Думаю, кость не задета. Я не уверен даже, что все пули застряли в тебе. Ты слышишь меня, Курт?
– Слышу, – пробормотал я.
– Хочешь, чтобы я вытащил их?
– Это должен сделать доктор, – сказала девушка.
– Знаю, Бет, – ответил Профессор. – Ты хочешь врача, Курт?
– Ты сам сможешь сделать это?
Профессор развел руками:
– Это твое плечо, Курт.
– Достань их, – попросил я.
Несмотря на кружку вина, которую подала мне Бет, это не было забавно. Вино затуманило мозги и притупило боль, но и вино не всемогуще. Электрическая лампочка раскачивалась над моей головой, и тень Профессора скользила по стене, как черный призрак. Я держал губами горлышко бутылки, делая всякий раз, когда Профессор начинал копаться во мне, большой глоток.
Я глотал дешевое вино, и оно стекало в шахту моего желудка и вращалось там и сгорало, а испарения его проникали мне в голову, превращая тени и раскачивающуюся лампочку в какую-то картинку, словно бы нарисованную Дали.
Я глотал дешевое вино, и оно стекало в шахту моего желудка и вращалось там и сгорало, а испарения его проникали мне в голову, превращая тени и раскачивающуюся лампочку в какую-то картинку, словно бы нарисованную Дали.
Профессор парил надо мной, и его очки сверкали, отражая электрический свет. Дыхание его было едким, и в нем чувствовался тошнотворный сладковатый запах наркотика. Я пытался сосредоточить взгляд на щетине, что покрывала его лицо, смотрел, как капли пота скользили по его вискам, по скулам и по тяжелому подбородку. Мои руки сжимали горлышко бутылки, и я делал очередной глоток, чувствуя, как огненный нож проникает в мое плечо. Я стиснул зубы, сдерживая себя, комната завертелась, и остались только боль в плече, дыхание Профессора и девичий голос, который повторял снова и снова:
– Скоро это кончится, Курт. Скоро кончится...
А затем боль внезапно отступила и что-то стянуло мое плечо... Я открыл глаза и увидел, что Профессор разматывает широкий бинт, перевязывая плечо и предплечье.
– Все хорошо, Курт?
– О'кей, – пробормотал я.
– Покажи ему, Бет! – попросил Профессор.
Бет. Высокая девушка по имени Бет. Она раскрыла ладонь, и я увидел пули на ее ладони.
– Двадцать второй калибр, – отметил Профессор.
– Кто это сделал? – спросила Бет.
– Одна баба.
– Почему?
– Я сам все еще пытаюсь понять – почему?
– У тебя для этого будет много времени, Курт, – заметил Профессор.
* * *Она осталась со мной. Вместе со мной она ждала, когда заживет плечо день за днем, до тех пор, пока я не почувствовал, что схожу с ума, лежа на этой кровати.
– Они думают, что на этот раз ты действительно умер, Курт. Рассказывают, что тебе всадили четыре пули прямо в сердце.
– Девица должна была подумать именно так, – сказал я.
– Шейла Мак-Кейн.
– Как ты узнала, Бет?
– Пошла в отель «Пол». Спросила клерка, где ты. Он ответил, что ты выписался неизвестно куда. Потом он вспомнил, что приходила эта Мак-Кейн и что он дал тебе ее адрес. Он решил, что я смогу найти тебя там. Он запомнил адрес. Она, должно быть, красотка, эта сука Мак-Кейн.
– Красотка, – сказал я. – А что у тебя были за новости?
– Я отыскала Графтона.
– Где?
– В клоповнике на Восточной сорок седьмой...
Я покачал головой:
– Нет, прошел все, что там есть, и...
– Он записался под другим именем. Мне сказал об этом один знакомый парень. Но я узнала гораздо больше.
– Например...
– Например, Графтон приехал в Нью-Йорк не только затем, чтобы рассчитаться с тобой.
– Тогда зачем же?
– По делам большого синдиката. Как я узнала, они расширяют свое влияние. Больше ничего выяснить не удалось. Мой знакомый держит язык за зубами.
Я сел на кровати:
– Что?!
– Я сказала...
– Слышал, – я привлек ее к себе. – Детка, думаю, что это и есть причина. В этом-то все дело!
Я прижал ее губы к своим, и ее тело ожило в моих руках.
– Курт... твое плечо. Так ты никогда не выздоровеешь.
– Детка, я уже здоров. Я уже чертовски здоров. Выйди-ка отсюда, пока я натягиваю штаны.
Бет улыбнулась.
– Зачем? – спросила она.
Я чуть не избил ее, чтобы заставить остаться дома. Мне не хотелось, чтобы Бет ехала со мной, потому что я предвидел драку и не хотел, чтобы девушка оказалась в ее гуще. Она рассказала, что мне было нужно, и я направился в отель «Грин», клоповник на Восточной сорок седьмой улице, где остановился Бак Графтон. Я спросил у дежурного, где его комната. Он записался под именем Боба Гормана, и дежурный указал мне на номер триста тринадцатый.
Сорок пятый все еще был со мной, и на этот раз я держал его наготове. Сейчас у меня на руках были все козыри, потому что я знал суть всего происходящего – знал все полностью. Я быстро взбежал по лестнице и постучал рукоятью пистолета в дверь триста тринадцатого.
– Кто там? – голос звучал знакомо, но я не мог вспомнить его, да и на обдумывание не было времени.
– Посыльный, сэр.
– Минутку.
Дверь слегка приотворилась, но этого было достаточно. Толкнув, я широко распахнул ее и вошел в комнату с сорок пятым наготове. И застыл, как мертвый, глядя на дуло направленного в меня револьвера. Это было знакомое оружие. Последний раз я видел его в комнате, заставленной книгами от пола до потолка. Револьвер держал в руке господин с пепельными волосами, который чертовски сильно хлестал по щекам блондинку, лежавшую на ковре. Теперь тот же самый господин целился в меня из тридцать второго. Его звали Чарли Семмлер.
– Брось его, Кеннон, – приказал Семмлер.
Я выронил мой сорок пятый на пол. Семмлер осторожно поднял его и затем пинком закрыл дверь.
– Ну что? – спросил я. – Ты опередил меня, Семмлер?
– У тебя была уйма времени, Кеннон. Обещание...
– Ложное обещание. Но в таком случае и все вообще ложно, не правда ли? – я посмотрел на громилу, связанного в кресле у окна. – Как, скажем, наш друг, парень с фотографии, которого ты хочешь прикончить.
Семмлер улыбнулся:
– Так ты все знаешь, Кеннон?
– Знаю, конечно. Это потребовало времени, я немалый тугодум. Но теперь я знаю, хотя должен был находиться в заблуждении с самого начала. Ты показал мне фотографию, но скрыл имя. Теперь я знаю его. Парень на фотографии и Бак Графтон – один и тот же человек, – я взглянул на Графтона, который пытался освободиться от пут, удерживающих его на стуле. Кляп у него во рту был плотным, и он мычал что-то нечленораздельное.
Семмлер кивнул:
– Бак Графтон.
– Но почему я? – спросил я. – Почему ты выбрал именно меня? У меня есть на этот счет свои собственные догадки, но они могут быть неверными.
– Ну-ка давай послушаем.
– Ладно. У тебя были все шансы скатиться сверху вниз. Ты узнал, что в городе появился Графтон и что синдикат Чи задумал сделать перестановку. Это ставило тебя в опасное положение, и ты решил убрать Графтона со своего пути. Ты узнал, что меня как будто бы нашли мертвым, и послал двух или трех своих мальчиков посмотреть, нельзя ли найти улики против Графтона. Они, по-видимому, находились у входа в отель в машине, когда я подкатил, чтобы прокачать свинью Свена. Они узнали меня и позвонили тебе, сообщив, что я жив. Ты велел им взять меня, потому что внезапно тебе в голову пришла идея получше.
– Что за идея, Кеннон?
– Поручить это дельце мне. Рассказать Графтону, что я все еще жив с тем, чтобы он отправился в Бауэри, и в то же самое время приказать мне найти его. Я убиваю его, и это избавляет тебя от хлопот с полицией. И одновременно предупреждает любые возможные отклики в Чикаго. Графтон приехал сюда, чтобы убить Кеннона. Отлично. Кеннон убрал его первым. Твои руки остаются чистыми.
– Верно, – кивнул Семмлер. – Все так. Но сука...
– Но сука втюрилась в Графтона. Она догадалась, что я вышел на охоту, и поэтому поставила ловушку, чтобы вывести Графтона из-под удара и в то же самое время позволить ему сдержать обещание, которое он дал Бенни Мэллоу в тюрьме. Когда ловушка не сработала, она попыталась сама сделать дело – и была чертовски близка к успеху...
– Она уже ничего больше не сделает, Кеннон. Она теперь в мешке с цементом на дне Ист-ривер.
– Вы нашли ее?
– Не ранее, чем сегодня. Она упорхнула из клетки после того, как выстрелила в тебя, и мы поймали ее нынешним утром. Графтон, по-видимому, должен был бежать вместе с ней, но здесь его задержали кое-какие дела – поручения Чи. Я избил ее до полусмерти, и она призналась мне, что застрелила тебя ради Графтона и он теперь в безопасности. Это был полный облом, и я решил сам закончить это дерьмовое дело, и черт с ним, с Чикаго!
– Ну что ж, делай, – сказал я. – Вот тебе – Графтон. Разделайся с ним сам.
– Зачем? Ведь ты, кажется, все еще жив, Кеннон.
– Ты хочешь, Семмлер, чтобы я поставил последнюю точку? – я едва усмехнулся. – И ты не побоишься дать мне в руки оружие?
Семмлер усмехнулся в ответ, взвешивая на ладони мой сорок пятый. Он выкинул из барабана своего тридцать второго на пол патроны, оставив в револьвере лишь один.
– Возьми вот этот, – сказал он. – А я подержу пока твою пушку. Повернись-ка лицом к Графтону.
– Храбрый ты парень, – заметил я. – Ты держишь меня на мушке сорок пятого, а мне оставил лишь одну пулю в тридцать втором. Не уверен, что я не наделаю глупостей?
– Верно, Кеннон.
– Отлично, дай мне этот чертов револьвер, – мне не терпелось взять оружие в рук и, и я даже был готов выстрелить в ту же секунду, как только мой палец ляжет на спусковой крючок. Но Семмлер заметил выражение моих глаз и опять усмехнулся.
– Под курком – пустой патронник на тот случай, если ты попытаешься выкинуть фокус...
Это означало, что выстрелить сразу мне не удастся и придется сделать холостой щелчок, и лишь после второго нажатия на спуск барабан повернется, подставив патрон под курок. Но нажать второй раз Семмлер мне не позволит.
– Я стою как раз за твоей спиной, – продолжал Семмлер, – чтобы быть уверенным, что ты выстрелишь именно в Графтона.