— Ах ты, неуклюжая! — в гневе взвыла сваха, но в этот миг Сверчок, попавший ей за воротник платья, заскреб лапками и застрекотал, стараясь выбраться.
— Ой, ой! — завопила сваха, пытаясь достать Сверчка рукой и пятясь назад. При этом она опрокинула жаровню с горящими углями, споткнулась и с размаху села прямо в кучу раскаленных углей. Угли под ней зашипели, повалил дым, а сваха вскочила и с дикими воплями стала прыгать по комнате — ее платье ниже спины дымилось.
Мулан бросилась на помощь и попыталась сбить огонь веером, но от этого платье вспыхнуло ярким пламенем, сваха подскочила и рухнула задом на чайный столик, который развалился под ней.
Слыша грохот и вопли, стоящие за дверью переглянулись в недоумении, и только бабушка Фа довольно промолвила:
— Я думаю, все идет хорошо!
Как раз в этот миг дверь распахнулась и выбежала сваха, крича:
— Помогите, помогите! Потушите!
За ней выскочила Мулан с чайником в руках. Она хотела залить водой из чайника горящее платье, но сваха не стояла на месте, а крутилась и прыгала, и вся вода попала ей на голову. Чай потек по лицу, размывая разводы туши и косметику. Часть воды все же затекла на спину и огонь потух. В растерянности Мулан сунула чайник в руки свахи, а сама, опустив голову, пошла прочь. Сверчок, про которого все забыли, подпрыгнув, заскочил наконец в свою клеточку, висевшую на поясе у Мулан.
Сваха бросилась за Мулан и настигла ее, когда та уже подошла к матери и бабушке.
— Какое безобразие! Позор! — завопила она, швыряя им под ноги чайник, разлетевшийся на мелкие кусочки. — Выглядишь ты, как невеста, но ты никогда не принесешь почета в семью! — и она, гордо подняв голову, с лицом, измазанным краской, отвернулась от несчастной Мулан и проследовала в свой дом.
* * *Грустным было их возвращение. Мулан, стараясь не попасться на глаза отцу, сойдя с коня, взяла его за повод и повела к колодцу поить. Но тут как раз Фа Зу вышел на крыльцо. Он с улыбкой взглянул на Мулан, но та, отвернувшись, постаралась спрятать смущенное лицо за голову коня. Улыбка исчезла с лица Фа Зу. К нему подошла Фа Ли и, взяв за руку, увела в дом.
Мулан, грустно напевая, шла по саду. Она отцепила клеточку из соломы и выпустила Сверчка в траву, а сама направилась к храму. По пути, задержавшись у колодца, она стерла с лица белила, распустила прическу и, войдя в храм, поклонилась перед алтарем душам предков.
Возвратившись в сад и пройдя по дорожке, Мулан печально опустилась на скамеечку, стоящую под вишневым деревом. Но не прошло и нескольких минут, как она увидела, что к ней направляется отец. Сначала Мулан сделала движение, как будто хотела вскочить и убежать подальше, но, пересилив себя, осталась сидеть, опустив голову и отвернувшись.
Фа Зу тихонько присел на краешек скамейки. Посидев немного, с сочувствием поглядывая на дочь, он негромко сказал:
— Как пышно цветут в этом году деревья! Но гляди — вон то не цветет. Однако когда оно распустится, я уверен — оно окажется красивей всех! — с этими словами Фа Зу ласково погладил дочь по голове и воткнул цветок вишни в ее волосы. Мулан вздохнула и хотела что-то сказать, поблагодарить отца за сочувствие… Но внезапно эта мирная сцена была прервана глухим рокотом барабана.
Фа Зу вскочил, а Мулан воскликнула:
— Что это?
Подойдя к воротам, они увидели, что в барабан бьет стражник на вышке, стоящей недалеко от их дома. Три коня, проскакав по пыльной дороге мимо вышки, остановились на площади. Двое сидящих на конях воинов держали в руках стяги с вышитыми на них золотыми драконами — это были гонцы самого императора!
Почтенный Фа Зу, опираясь на трость, прихрамывая, направился на площадь. Мулан хотела было пойти за ним, но мать, удержав ее за рукав, твердо сказала:
— Останься здесь!
Тогда, перебежав двор, Мулан взобралась по приставленной к забору лестнице и выглянула наружу — теперь она все видела.
* * *На площади собралась толпа народу, а сидящий на коне советник императора Чи Фу важно говорил:
— Сограждане! Я принес весть из императорской столицы! Гунны вторглись в Китай… — при этих словах толпа возбужденно зашумела, а матери крепче прижали к себе детишек.
— По приказу императора, — продолжал Чи Фу, — каждое семейство должно послать по одному мужчине на войну!
Сделав паузу, он начал выкликать по списку:
— Семейство Сяо!
Молодой мужчина подошел поближе и, почтительно поклонившись, обеими руками принял призывной листок.
— Семейство И!
Седой старик хотел было что-то сказать, но молодой здоровенный парень решительно шагнул вперед:
— Я послужу императору вместо отца! — и он взял листок у советника.
— Семейство Фа!
— Нет! — прошептала Мулан, но почтенный Фа Зу, стоящий в воротах дома, передал свою трость жене и, изо всех сил стараясь не хромать, направился к гонцу. Толпа расступилась — все знали, что Фа Зу, бывший генерал, храбро воевал когда-то и вышел в отставку после тяжелого ранения. Подойдя к гонцу, он с достоинством поклонился:
— Я готов служить императору!
Гонец протянул ему призывной листок, но тут Мулан бросилась вперед:
— Отец! Тебе нельзя воевать! — она обернулась к гонцу. — Мой отец доблестно сражался, но…
Чи Фу возмутился и завизжал на всю площадь:
— Молчать! Вам следовало бы отучить дочь распускать язык в присутствии мужчин! — заявил он, обращаясь к Фа Зу.
— Мулан, не позорь меня, — прошипел сквозь зубы Фа Зу, отворачиваясь. Та смущенно потупилась.
— Явитесь в лагерь Ву Чонг! — сказал Чи Фу, вручая повестку.
— Слушаюсь! — и Фа Зу, четко повернувшись, направился домой. В воротах жена хотела отдать ему трость, но он, словно не замечая, прошел мимо.
Мулан подошла к воротам, где стояли мать и бабушка, они смотрели, как почтенный Фа Зу, держась подчеркнуто прямо, пересекает двор, хромая все сильнее с каждым шагом…
А на площади гонец продолжал выкрикивать:
— Семейство Фу!
— Семейство Фао!
— Семейство Чу!
* * *Войдя в дом, Фа Зу сразу же прошел в свою комнату и открыл шкаф, в котором хранились его доспехи. Любовно проведя рукой по шлему и стальным наплечникам кольчуги, он извлек из ножен длинный и острый меч. Держа меч вертикально перед собой, бывший генерал повернул его, любуясь зеркально отполированным лезвием. Лицо его, казалось, ожило и помолодело. Взмахнув мечом, Фа Зу шагнул вперед, сделав несколько резких выпадов и отражений. Видно было, что это искусство ему не в диковинку. Тяжелый меч так и порхал в его руках, как соломинка. Увлекшись, он сделал быстрый прыжок… Больная нога его подвернулась и, застонав от боли, Фа Зу упал и лишь с трудом, опираясь на столб и охая, поднялся на ноги. Отдышавшись, он вытащил из-за пазухи бумагу о воинском призыве и с отчаянием посмотрел на нее.
Мулан, уже несколько минут наблюдавшая в щелку двери за отцом, чуть не плакала от жалости к нему и своего бессилия, но сдерживала порыв вбежать в комнату, понимая, что тем самым сделает отцу еще больнее. Тихонько, на цыпочках, чтобы отец не услышал, отошла она от дверей…
Вечером семья Фа сидела за ужином. Против обыкновения Фа Зу, который привык есть мало, налегал на рис с мясом, заставляя себя побольше есть и набираться сил перед отъездом в лагерь. Все молчали, и это молчание угнетало. Наконец Мулан не выдержала. Она так резко отставила свою чашку с чаем, что чай выплеснулся и растекся по столу. Вскочив, она воскликнула:
— Тебе нельзя идти на войну!
— Мулан! — в ужасе вскричала Фа Ли.
Мулан, однако, решительно продолжала:
— В Китае много молодых, пусть они сражаются!
— Это большая честь — защищать родину и свою семью, — строго возразил Фа Зу.
— И ради этой чести ты погибнешь!
— Значит я погибну, исполняя свой долг. — И Фа Зу встал на ноги и гордо выпрямился.
— Но…
— Я знаю свои обязанности! — воскликнул старый генерал. — Хорошо бы и тебе знать свои!
Никогда еще Фа Зу, нежно любивший дочь, не говорил с ней так резко. Мулан повернулась и выбежала из комнаты, а ее отец тяжело опустился на подушку возле столика.
Выскочив на веранду, Мулан обеими руками обхватила столб, поддерживающий крышу. Глухие рыдания сотрясали все ее тело. Она хотела помочь отцу, но не знала как… В задумчивости она пошла по саду. В небе прогремел раскат грома, а спустя несколько минут полил дождь. Возле прудика, в который, журча, стекал ручеек, стояло огромное каменное изваяние дракона. Дракон сидел, как собака, раздвинув передние лапы. Мулан не хотелось возвращаться домой, и она забилась в нишу между ног дракона. Свернувшись в клубок, она долго наблюдала, как струи дождя бьют в поверхность воды, оставляя большие, тотчас лопающиеся пузыри.
Она видела сквозь пелену дождя и полупрозрачную занавеску открытого окна, как в комнате отец подошел к матери. Судя по ее трясущимся плечам, та плакала. Фа Зу обнял жену, но она вырвалась и убежала. Некоторое время Фа Зу стоял и смотрел ей вслед, затем плечи его поникли, он взял со стола свечу и задул ее.
Она видела сквозь пелену дождя и полупрозрачную занавеску открытого окна, как в комнате отец подошел к матери. Судя по ее трясущимся плечам, та плакала. Фа Зу обнял жену, но она вырвалась и убежала. Некоторое время Фа Зу стоял и смотрел ей вслед, затем плечи его поникли, он взял со стола свечу и задул ее.
Мулан сжала зубы. Соскочив с пьедестала, как была, босиком, шлепая по лужам, она побежала в храм. Воскурив душистые палочки и сложив руки, склонилась она перед алтарем с именами предков. Как никогда раньше, Мулан остро почувствовала свое ничтожество. Она всегда считала себя сильной, она не нуждалась ни в чьей помощи… А поклонение духам вообще казалось ей смешным предрассудком, приличествующим разве что немощным старикам. Молодые должны сами вершить свою судьбу! И вот все в одночасье изменилось, жизнь рушилась…
Любимый отец, несмотря на болезнь, готовится уйти на войну, где его ждет только гибель, его гонит неумолимый долг чести. Воинский долг! И, как назло, у него нет сына, который мог бы его заменить…
Никогда Мулан не задумывалась о том, что быть женщиной плохо, она смотрела на свою мать и видела, как та счастлива. Она и свою жизнь в будущем представляла так же — как она выйдет замуж — непременно за молодого, сильного, красивого. Он будет ее любить и уважать, как отец любит и уважает мать, а уж она все сделает, чтобы он был счастлив! Она родит ему много детей… И непременно сыновей! Какое все же несчастье, что у ее матери не было сыновей, а родилась только она, Фа Мулан…
Она думала обо всем этом, стоя на коленях в родовом храме… И вдруг она поняла, что ей надо сделать! Эта мысль поразила ее, как молния. Сама пугаясь того, что задумала, она кинулась в дом.
* * *Тихонько войдя в спальню, Мулан на цыпочках приблизилась к кану[6], на котором отдыхали родители. Отец спал, лежа на боку, ровно и тихо дыша. Фа Ли во сне вздрагивала и всхлипывала, должно быть, заранее переживая предстоящее расставание с мужем.
Мулан подошла к столику, где лежал призывной лист, и порывисто схватила его. Вытащив из своей прически большой резной гребешок, так что волосы ее рассыпались по плечам, она положила его на столик взамен листа. На секунду задержавшись, бросила она долгий взгляд на спящих родителей и бесшумно выскользнула за дверь.
В соседней комнате, открыв шкаф, Мулан достала отцовский меч и извлекла его из ножен. В отполированном до зеркального блеска лезвии на миг отразилось ее решительно нахмуренное лицо. Быстро, стараясь не думать ни о чем, она захватила левой рукой свои длинные черные волосы и мечом, зажатым в правой, обрезала их покороче, как это принято у мужчин. Девушке показалось удивительным, с какой легкостью острый меч преодолел сопротивление толстого пучка волос, и она взглянула на него с новым чувством уважения, припоминая, как трудно было ножницами подравнивать прическу.
Взглянув в зеркало, Мулан собрала оставшиеся на голове волосы в пучок и перетянула их зеленой ленточкой. Достав из шкафа отцовские доспехи, она быстро надела их — как это делается, она давно подсмотрела, наблюдая за отцом, когда он был еще на императорской службе. Затянув все ремни и подвесив к поясу меч в ножнах, Мулан вышла во двор. Теперь никто не принял бы этого решительного, крепкого воина среднего роста за женщину. Даже конь вначале не узнал ее и взвился на дыбы при виде чужака. Но Мулан обняла его за шею, шепча ласковые слова, и верный Хан, почуяв знакомый запах хозяйки, успокоился.
Мулан оседлала коня — она отлично знала, как это делается, хотя всегда предпочитала ездить без седла, с одной лишь уздечкой. Проходя по двору, она на миг задержалась и вновь бросила взгляд на темное окно комнаты, где спали родители.
Без скрипа открылись ворота, Мулан вскочила на коня и под продолжающимся проливным дождем стук копыт, стремительно удаляясь, замер в ночной тишине.
* * *Среди ночи бабушка Фа вдруг проснулась, как от толчка. Ярко сверкнула молния, свет упал на соседнюю кровать, где обычно спала Мулан — там было пусто! Старуха привстала на лежанке, прислушиваясь к раскатам грома за окном, и, кряхтя, зажгла светильник. Кровать Мулан была не смята — она не ложилась.
Бабушка вскочила и кинулась в спальню родителей:
— Мулан убежала!
— Что?! — вскричал Фа Зу, приподнимаясь на постели.
Взгляд его упал на столик, на котором лежал призывной листок — теперь там было что-то другое. Удивленный Фа Зу протянул руку и взял со столика странный предмет — он узнал гребень из зеленого малахита, который сам подарил Мулан.
— Не может быть… — пробормотал он, не в силах поверить в случившееся.
Вскочив, Фа Зу, хромая, устремился в соседнюю комнату — шкаф с доспехами был пуст! В отчаянии он выбежал из дома, громко крича:
— Мулан!
Но на середине двора больная нога вновь подвела старого генерала — он споткнулся и упал ничком на мокрую землю. Приподнявшись, он увидел прямо перед собой открытые ворота, створки которых качались и хлопали на ветру. Он перевел взгляд вправо, на загородку, где под навесом стоял Хан — коня не было! Исчезла также вся сбруя и седло, висевшие на стене рядом.
Фа Зу привстал на колени, и тут к нему подбежала жена — она уже тоже все поняла. Обняв мужа, она проговорила срывающимся голосом:
— Поезжай скорей, задержи! Ее могут казнить!
Фа Зу только безнадежно взглянул на пустое стойло — лучше их Хана не было коня в округе — и глухо промолвил:
— Ее казнят, только если обман раскроется…
Обнявшись, они стояли на коленях посреди двора, не обращая внимания на хлещущий, как из ведра, дождь.
* * *Бабушка Фа склонялась перед алтарем в храме, и повторяла:
— О великие духи предков! Спасите Мулан! Я молюсь вам… Если она погибнет, позор падет на нашу семью… и наш род… а это и ваш род… он прервется!
В отчаянии бабушка склонилась головой до земли. Пролежав так некоторое время, она поднялась, снова низко поклонилась и вышла из храма. Несколько минут ничего не происходило, но вдруг сверкнула молния, оглушительно ударил гром, и сильный порыв ветра, ворвавшись через дверь, погасил стоящий у алтаря светильник. В храме наступила полная темнота, но тотчас же большой камень с написанными на нем именами всех предков семьи Фа засветился призрачным зеленоватым светом.
Из самых глубин этого камня потек светлый прозрачный туман, свиваясь кольцами и спиралями, завихрился в могучий мерцающий столб и, наконец, оформился в виде представительного высокорослого старца. Старец легко слетел с возвышения и поместился перед алтарем. Сквозь его силуэт, вытканный из светящегося тумана, просвечивали выбитые на камне иероглифы.
Поймав правой рукой такой же прозрачный, плавающий в воздухе посох, старец скосил глаза на подвешенный рядом поднос для благовонных палочек и произнес низким и густым голосом:
— Мушу! Вставай!
При этих словах медное украшение подноса, сделанное в виде очень страшного, но небольшого дракончика — к спине его крепилась цепочка, на которой был подвешен поднос, а лапки сжимали его края — ожило. По всему телу дракончика побежали золотые искры, цвет изменился, приобретая ярко-красный оттенок. Затем лапы его разжались, поднос с грохотом полетел вниз, а медные кольца на спине, в которые была продета цепочка, исчезли.
Дракончик, весь окутанный золотыми искрами и клубами цветного дыма, скатился на пол и в восторге заорал:
— Я жив! Кому из смертных нужна моя помощь? О, великий Предок! Одно слово — и я уже там!
— Мушу! — с укоризной вновь прозвучал голос старца, но тот не слушал.
— И вот что я скажу. Глупец, осмелившийся посягнуть на наше семейство, узнает, сколь велик мой гнев! — и Мушу, стиснув кулачки и выпятив живот, затрясся и зашипел в готовности немедленного действия.
— Мушу! — резко прикрикнул на него Предок. — Перед тобой — хранители семейства. — С этими словами он протянул руку, указывая на размещенные под сводами храма на верхней балке фигурки Обезьяны, Пса, Льва, Буйвола и других зверей. — Их дело…
— Оберегать семью! — с готовностью продолжил Мушу.
— А твое дело, о разжалованный…
— Бить в гонг… — грустно закончил Мушу, склоняя голову.
— Это верно. А сейчас разбуди-ка предков!
— Созывается семейное собрание! — провозгласил Мушу и пошел по кругу в храме, изо всех сил ударяя колотушкой в медный поднос, который он сам так долго удерживал, вися на цепочке.
— Ну, давайте, давайте! Поскорее просыпайтесь! От долгого сна красоты у вас не прибавится! — приговаривал Мушу, продолжая бить в поднос. Поднос издавал звуки глухие, дребезжащие и совсем не музыкальные.
Но, тем не менее, стоящие по кругу камни с именами предков начали светиться, сначала чуть-чуть, а потом все сильнее и сильнее и, наконец, высеченные на них иероглифы ослепительно вспыхнули, из камней выметнуло столбы зеленоватого светящегося тумана и вокруг Предка возникло множество призрачных полупрозрачных фигур. Туман рассеялся.