— Хотите остановиться у нас? — спросила благообразная тетушка, сидящая перед телевизором за стойкой.
— Да, пожалуй, — улыбнулся мужчина. — Черкасова Марина Ивановна? Мне посоветовали ваше заведение. У вас имеются свободные номера?
— Только один, — улыбнулась тетушка. — Всего их шесть, но один мы закрыли на ремонт, четыре заняты, а из пятого постояльцы уже съехали. Вы знакомы с нашими расценками, молодой человек? Они несколько выше, чем в шумных и пыльных заведениях у моря. Зато у нас нет тараканов, уютные комнаты с чистым бельем и трехразовое домашнее питание, которое готовим сами, — тетушка рискнула пошутить. — Что сами едим, то и гостям даем.
— О, без проблем, — сказал мужчина, как бы невзначай озираясь по сторонам. — Деньги для меня не играют никакой роли. — Убедившись, что вокруг никого нет, он извлек удостоверение и понизил голос. — А теперь, мадам, если не хотите неприятностей, отвечайте быстро и правдиво. Сколько человек, помимо персонала, на данный момент проживает в вашей дыре?
— Восемь, — побледнела тетушка. — Я же говорю вам… Заняты четыре номера… Один из них двухкомнатный, в нем проживают брат с сестрой из Воронежа… В шестом номере пенсионеры из Астаны — муж с женой, пятый закрыт, четвертый пуст, в третьем двое молодых парней — граждане Белоруссии, во втором молодая семейная пара…
— В данный момент все восемь находятся в здании?
— Да, пожалуй… — Тетушка помедлила, она со страхом продолжала смотреть на закрывшееся удостоверение. — Да, точно, два паренька недавно вернулись с пляжа, остальные давно уже у себя…
— Сидите здесь и никуда не отлучайтесь, — приказал мужчина, поднося к губам рацию.
ОМОН ворвался через минуту. Люди в масках, вооруженные «АКСУ», перелезали через забор, окружали здание, брали под контроль окна и подсобные помещения. Капитан Дементьев в сопровождении помощников и трех громил в камуфляже промаршировал в холл. За ними ввалились еще четверо. Уютное строение огласилось шумом и грохотом. Омоновцы вторгались в помещения, выталкивали в коридор постояльцев. Люди возмущались, испуганно кричали. Впрочем, особо бойцы не зверствовали, отдыхающие не сопротивлялись. Люди с автоматами прошерстили все здание: подвал, чердак, вламывались в закрытые помещения, распахивали шкафы, заглядывали под кровати.
— Это все, Михалыч, — доложил по завершении операции старлей Гумец — командир подразделения. — Восемь рыл. Работай с тем, что есть. Удачи.
Издевался, шельмец! Люди испуганно жались друг к дружке, смотрели с робостью, недоверием. Как знать, что на уме у этой полиции? А он прохаживался перед ними, усердно хмуря брови, и исполнялся предчувствием, что снова все напрасно. Это были другие люди. Молодые парень с девушкой — уж больно молодо выглядели. Для молодоженов — в самый раз, но для злоумышленников, перешагнувших тридцатилетний рубеж, как-то слабовато. Да и лица другие. Омолодились, сделали пластические операции? Тьфу… Он всматривался в посеревшие от страха физиономии, скрипел зубами. Два индивидуума условно мужского пола, не такие юные, как упомянутые, уже под тридцатник, вылизанные, лощеные, с ухоженными пальчиками, по которым плачут горькими слезами плоскогубцы управленческого «гоблина» Самойло, — чего только не сделаешь, чтобы понравиться друг другу и себе подобным. Чертовы гомосеки, они и здесь под ногами крутятся! Он обвел их брезгливым взглядом, молодые люди задрожали, инстинктивно взялись за руки. Хихикнул Шура где-то за спиной:
— Голубой, голубой, не пойду играть с тобой…
Следующими предстали перед глазами пенсионеры. Мужчина, видимо, когда-то выглядевший представительно, но жизнь согнула, возможно, он был чем-то болен, тяжело дышал, часто сглатывал и морщился. Волосы короткие, седые, физиономия одутловатая, в морщинах. Спутница выглядела лучше, хотя и незначительно. Крашеные волосы стянуты узлом на затылке, дряблая кожа, а на шею лучше и не смотреть. Мужчина был недоволен, хотя особо не выступал, а супруга волновалась, обнимала его за локоть. В брата и сестру, проживавших в двухкомнатном номере, он всматривался особо пристально. Сходство между ними было не таким уж убеждающим. На вид уже достаточно пожившие, какие-то усталые, растерянные. Мужчина шмыгал носом, часто подносил платок к ноздрям, высмаркивался. У его родственницы, довольно симпатичной женщины, были мутные глаза, и поначалу он решил, что женщина под кайфом. Грибочков, скажем, поела, не зная, что нельзя есть грибы, которые с тобой разговаривают. Хотя кто их знает, этих баб, отчего у них глаза бывают мутными…
— Предъявим документы, — хмуро бросил Дементьев. — Если нет при себе, живо забрать из комнаты.
Он листал их жалкие книжицы, сравнивал с оригиналами, исполняясь скептицизма и разочарования. Можно всех закрыть, но что это даст? Он убьет этого Харитона!
— Послушайте, а что случилось? — набравшись храбрости, брякнул молодожен Царицын из Самары — обыкновенный загорелый паренек. — Нам говорили, что в городе ищут преступников, но чтобы в нашем пансионате… Ведь сюда уже приходили.
— Алик, заткнись, — прошептала его жена, худая, как свечка, не бог весть какая ослепительная красавица, но вроде бы смышленая.
— Отличная идея, Александр Николаевич, — усмехнулся Дементьев, возвращая молодоженам паспорта. — Чем активнее вы будете помалкивать, тем здоровее станет ваша семья и грядущие поколения. Бракосочетались две недели назад? Мои поздравления, молодые люди.
— Мы граждане Белоруссии, — на всякий случай пискнул худощавый гей с совиными глазами.
— Мы уже второй раз в вашем городе, нам с Димой тут очень нравится, — быстро сказал приятель с лебединой шейкой. — Здесь такие хорошие люди, у нас никогда не было проблем с мили… полицией.
— Значит, будут, — задумчиво возвестил Олег Михайлович, отдавая молодым людям документы, издающие подозрительный аромат благовоний.
Измываться над пенсионерами не хотелось совершенно, он повертел их казахские паспорта, в которых ни черта не смыслил, вскинул голову. Мужчина вздрогнул, он был не таким уж отчаянным храбрецом. Напряглась его старушка, в глазах заблестели жалобные слезинки.
— Из Астаны, говорите, господа Проскурины? — задумался Дементьев. — Ну бывает, бывает… А как по-казахски «здравствуйте»?
— Шутить изволите, сударь? — смутился мужчина. — Вы что же, думаете, что мы… — Супруга наступила ему на носок, и он потупился. — Амансыз ба… Послушайте… — голос его задрожал. — Я четверть века проработал на авиастроительном заводе в Новосибирске, был заместителем главного конструктора. Три года назад мы с супругой вышли на пенсию, сын купил нам квартиру у себя в Астане. У нас не так много средств, но иногда мы позволяем себе выбраться на юг…
— Понимаю, господа, — кивнул Дементьев, обращая свой взор на последнюю пару. Брат и сестра. Господин Максимов из Воронежа и его родная сестрица Строганова Алена Игоревна… Чем больше он всматривался в их лица, тем сильнее испытывал желание врезать кулаком по стене. А потом колесовать бомжа Харитона. Это были другие лица! Даже скальпель хирурга не превратит их лица вот в эти. А рост? У Россохина метр семьдесят восемь, а этот как минимум на семь сантиметров выше. Дьявол!
— Родные брат и сестра. На юге. Не самая распространенная комбинация, граждане, — сказал он спокойным голосом. — Не поясните?
— Алена потеряла мужа, — глухо сообщил мужчина. — Он умер месяц назад от быстро прогрессирующего онкологического заболевания. Не возражаешь, Аленушка, если я им все расскажу? — обратился он к сестре. — И про твою депрессию, и про попытку самоубийства, и про то, как я практически силой затащил тебя на юг, чтобы ты пару недель пожила в тихом уголке? А то сдается мне, что господа полицейские принимают тебя за наркоманку.
Женщина смертельно побледнела и оперлась о стену.
И тут Дементьева осенило. Он поманил пальчиком смирно помалкивающую тетушку — супругу хозяина пансионата, который в данный момент находился в отъезде.
— Вы заикнулись, уважаемая, что сегодня освободилась одна из комнат? — Неприятное предчувствие укололо под лопатку.
— Да, офицер… — Женщина икнула. — Молодая пара из Уфы. У них закончился отпуск, и примерно в два часа дня они ушли с вещами, сказали, что самолет улетает в шесть вечера из краснодарского аэропорта… Знаете, офицер, они были не очень разговорчивыми людьми. Уходили рано, приходили поздно.
— Подтверждаем, — важно сообщил один из геев.
— А ну-ка, опишите их, — холодея, приказал Дементьев.
Черт возьми, по описанию эти двое подходили. Невразумительная разнополая пара, обоим лет по тридцать, мужчина прихрамывал, у него были длинные неряшливые волосы, женщина — вызывающая блондинка. Но почему же люди Сырца прошли мимо них? Тупые — это понятно, но не настолько же! Смогли прикинуться другими? Невероятно! Бомж Харитон не ошибся, он просто проспал. Сообщи он свою сногсшибательную новость утром, и имелась бы возможность раз и навсегда закрыть «мстителей». Но куда они уехали? КАК они могли уехать из обложенного города?! Снова оставили с носом людей на кордонах? А если уехали, не означает ли это, что светопреставление в Кабаркуле прекращается? Да черта с два, не может быть так просто. Возможно, интуитивно почувствовали опасность, сменили берлогу, но будут дальше пакостить. Как им удается просачиваться сквозь пальцы?
Опускались руки. Он приказал помощникам разобраться с этими двумя, допросить поочередно всех постояльцев отеля, выяснить ВСЕ, что известно про эту парочку. А сам побрел из отеля на свежий воздух. Он должен был перестроить работу мозгов, они сегодня трудились не в том направлении. За ним, разочарованно пыхтя, спускались груженные оружием омоновцы.
— Граждане, просьба из пансионата не разбредаться, — уныло объявил Шура Лапчик, с неприязнью озирая приободрившихся постояльцев. — С каждым из вас будет проведена беседа. Начнем, пожалуй, с вас, молодые люди. — Он плотоядно уставился на оробевших геев.
Остальные расходились по комнатам. Брат уводил сестру, она недоверчиво поглядывала на молодого лейтенанта, бледность постепенно сходила с лица. Пятились в свое убежище молодожены Царицыны. Уходили в дальнюю комнату пенсионеры — мужчина не очень уверенно переставлял ноги, с подозрением ощупывая левую часть грудной клетки. Спутница шла рядом, испуганно поглядывая на него.
— Сердечко пошаливает, дорогой? — обеспокоенно спросила она, когда они вошли к себе в номер. Она добралась усталой походкой до ближайшего стула, села. Бывший конструктор авиационного предприятия глубоко вздохнул, досадливо качнул седой головой.
— Боюсь, у организма выработалась реакция привыкания на его почтенный возраст, дорогая… — Он задвинул щеколду, потом неожиданно бодро для своего возраста добежал до заправленной кровати и рухнул на нее, закинув руки за голову. — Временами мне действительно начинает казаться, что там что-то пошаливает.
— А у меня месячных давненько нет, — пожаловалась старушка. — Не исключаю, конечно, что это обычная задержка…
— Месячные? — Он удивленно поднял голову. — В твоем-то почтенном возрасте? — Он сглотнул, и возрастных морщин на дряблом челе стало значительно больше. — О, дорогая, неужели наши отношения зашли настолько далеко? Соленого не хочешь?
— Нет, — качнула головой пенсионерка. — Хочу твою фамилию, Никита. Шучу. — Ее усталое личико озарилось симпатичной улыбкой. — Послушай, тебе не кажется, что мы стояли на краю? Ей-богу, если бы эти двое молчунов из Уфы не смотали удочки сегодня утром, нам пришлось бы призадуматься над своей дальнейшей участью. Дементьев бы нас дожал. А ты, конечно, парень хоть куда, но вряд ли справишься с толпой омоновцев.
— Да, эти двое нас спасли, — согласился мужчина. — Надеюсь, их самолет не опоздал. Какое-то время можем жить спокойно.
— Ты знал, что этот факт можно использовать, — осенило женщину. — Нас предупредили, что готовится налет, у нас была возможность уйти, но ты уговорил меня этого не делать. Рисковые мы парни, Никитушка…
— Да, мне что-то подсказало, — кивнул пенсионер. — Можем расслабиться, Ксюша. Но не стоит забывать, что через какое-то время нас вызовут на допрос помощники Дементьева, и придется играть свою роль дальше. И чем скорее они это сделают, тем лучше. Через два с половиной часа очередная акция. — Он посмотрел на наручные часы. — Полагаю, ты не забыла?
— Может, лучше в Турцию? — засомневалась женщина. — Или в Африку?
Он засмеялся, пружинисто поднялся, обнял ее, смиренно сидящую на стуле, начал осыпать поцелуями.
— Нет уж, дорогая, в Африке акулы, в Африке гориллы…
— Никитушка, не надо… — Она негромко смеялась, отворачивала лицо. — Не надо, как ты можешь, я такая старая, мне неловко.
— Снимем вторую кожу? — предложил он.
— А потом вернуть не успеем, — испугалась сообщница. — И будут наши морщины сидеть криво. Нет уж, давай потерпим.
— А как насчет секса?
— Забудь, — фыркнула женщина. — Голова болит, Никитушка. И полиция на пороге. Вернись на свою подушку…
— Надоела мне эта подушка, в ней ни пуха, ни пера, за что, спрашивается, платим большие деньги? — Мужчина оторвался от своей подруги и начал вышагивать по уютно обставленной комнате. Половицы в пансионате не скрипели, стены обладали достаточной звукоизоляцией, при закрытой щеколде они могли здесь чувствовать себя вполне комфортно. Женщина исподлобья наблюдала за его перемещениями, поджидая каверзы. Но Никита мыслями был уже далеко. Сгущались тучи над головой, но их миссия в Кабаркуле только выходила на свой пик. Предстояло много работы. Бросить, не доделав, обидно, а усталость уже прогрессировала, временами возникала неуверенность, приходилось импровизировать, по ходу менять планы. Информация о перемещениях важных лиц продолжала стекаться к «мстителям», но над информаторами тоже висели тучи, приходилось проявлять осторожность. Основных «фигурантов», что в случае провала сели бы с ними на скамью подсудимых, знал только Никита. Ксюша их не знала. Не сказать, что он не доверял своей подруге — он доверял ей больше, чем себе. Но женщина есть женщина, расколоть ее на допросе куда проще, чем закаленного мужчину. И опять же, меньше знаешь — меньше срок…
Они действительно полгода не выходили на тропу войны. После вакханалии по сценарию Агаты Кристи, учиненной в крупном областном центре Восточной Сибири, «мстители» ушли на дно. Полиция великого государства искала их с таким усердием, с каким Соединенные Штаты не искали своего Бен Ладена. Лица Никиты Россохина и Ксении Левторович возникали в новостях Центрального телевидения как особо опасные для общества преступники. На них валили убийства, которых они не совершали, налеты на банки, мошенничества, запугивание добропорядочных граждан, о которых они даже не подозревали. Их физиономии висели на «досках почета» практически всех полицейских отделов и управлений необъятной страны. Часть населения, зомбированная «ящиком» и официальной пропагандой, их боялась, другая — поддерживала. Люди писали им письма до востребования, жаловались на произвол чиновников в своих городах и поселках, умоляли «как-нибудь заглянуть». Объявлялись подражатели, объявлялись те, кто выдавал себя за «мстителей». Но их деятельность не отличалась успехом, полиция и органы госбезопасности хватали этих людей уже на второй день после акции. Люди получали реальные сроки, и у продвинутого интернет-сообщества подобные потуги вызывали лишь сочувствие. Впрочем, подражаний было немного. Органы, ответственные за противодействие экстремистской деятельности, учились работать на своих ошибках. Реальные «мстители» пропали. Прошло три месяца — никаких известий. Миновало полгода — ни слуху ни духу. Успокоились? Получили хорошие «гранты» от своих закулисных работодателей, заинтересованных в дестабилизации ситуации в стране, и убрались на заслуженный покой на один из тропических островов?
На самом деле все было гораздо проще. Не было у Ксюши и Никиты закулисных работодателей. Были сочувствующие, были информаторы, имелись люди, готовые их укрыть и подставить плечо, попадались даже спонсоры, согласные оплатить ту или иную акцию. Но высшие силы над ними не довлели. Менять личину входило в привычку. Фальшивые паспорта, включая заграничные, бесконечная езда на перекладных. Сибирь, Дальний Восток, «Дальний Запад»… Два месяца «компактного проживания» под Калининградом, где Никита устроился работать на АЗС, а Ксюша мыла полы в магазине напротив. Из-за дотошных полицейских проверок пришлось добыть поддельные справки о заражении вирусом иммунодефицита, и теперь от них шарахались, как от чумы. Пришлось уйти с работы, но зато они так много узнали о чуме двадцатого века… «Ладно, — рассуждал Никита, — выборы в Думу остались за неприятелем, подождем, чем закончатся выборы президента». О результате можно догадаться, но такова уж природа русского человека — надеяться на чудо. Чуда не случилось. Страна продолжала задыхаться в тисках коррупции. Со скрежетом закручивались гайки. Люди не очень громко высмеивали власти, а последние высмеивали людей посредством принятия абсурдных законов, душащих инакомыслие и возможность хоть как-то достучаться до чиновного люда. Любовники переселились в небольшой поселок под Адлером, где верные люди гарантировали безопасное жилье на съемной квартире. Хозяйка, подслеповатая тетушка, вдова умершего чернобыльца, почти не докучала. «Мы обязаны провести это лето на юге, — решили молодые люди, — а там посмотрим». Никита усердно хромал, Ксюша сменила прическу и носила очки с нулевыми диоптриями, кардинально меняющими внешность. На вид убогие, безобидные, никому не интересные, они вполне могли прожить в этом поселке и год, и два. Но зуд уже охватывал, особенно после того, как власти поселения снесли два частных подворья, в которых проживали старенькие пенсионеры, а на их месте стали строить гостиницу, самозабвенно пиля при этом выделенные средства. Пенсионеров забрали городские родственники, скандал замяли. Деньги разворовали с размахом, стройка встала в связи с нехваткой денежных средств. Даже местная прокуратура зашевелилась от такой наглости. «Изба не горит, конь скучает в конюшне, — пошучивал в эти дни Никита. — Согласись, дорогая, ты расстроена».