– Рома, – первой не выдержала Аля, – ну скажи мне, зачем тебе все это? Нет, я понимаю: у тебя возраст такой, жениться пора, квартиру вот купил, теперь нужна хозяйка. Но почему ты решил, что я гожусь на эту роль?
– А что, готовить не умеешь? – спросил он. – Так это ерунда, я…
– Да умею я готовить, – поморщилась Аля. – Было дело, научилась. Не в том дело. Просто… – Она запнулась, не зная, как объяснить ему, облечь в понятные слова то, что чувствовала в себе. – Ну, профессия у меня такая. В роли надо вживаться, об остальном забывать! – Аля обрадовалась, что наконец-то нашла вразумительные слова. – У меня ведь три большие роли уже сейчас, и четвертую репетирую. Вот я сейчас с тобой говорю, а сама о них думаю, понимаешь? И всегда у меня это на первом плане будет, а остальное так, в свободное время, которого к тому же нет. Надо тебе это? И ведь…
– Ты в том смысле, что мне бы чего попроще? – вдруг перебил он. – Что не по себе замахнулся?
Ей стало стыдно, что он об этом подумал. Но ведь она и сама думала об этом…
– Я не знаю, – опустив глаза, выговорила Аля. – Может быть, дело не в том – хотя и в том, конечно, тоже. Но ты понимаешь, я просто не хочу тебя обманывать…
– А ты меня не обманываешь. – Он покачал головой, провел рукой по лбу. – Да меня, может, мало кто так не обманывал, как ты! – Аля видела, что он все больше волнуется с каждым словом. – У меня ведь женщин много было, и очень даже были ничего. Но у всех взгляд такой… Такой взгляд цепкий, просто противно. Когда домой заходят, когда меня оглядывают. Как на аукционе – оценивают… Ты вот меня не спрашиваешь, а я ведь потому и не женился: не верил им никому. Это ж только в двадцать лет кажется, что бабы на улице валяются, только руку протяни… А тебя как увидел – ну, еще в клубе, когда ты три джина принесла, – так сразу и ахнул: надо же, она вот какая есть, такая и есть, никем казаться не старается. Весь вечер на тебя смотрел, все думал, как же это можно, совсем не притворяться. Даже напился из-за этого. Помнишь?
– Ну, еще бы, – улыбнулась Аля. – Как не помнить! Еле домой от твоего дома добралась, на ходу засыпала.
Он покраснел.
– Конечно, свинство, что я тебя за руль посадил… Но я ж правда запьянел, Алечка, соображал медленно! Я и потом все время на тебя смотрел, только же из-за тебя в «Терру» эту приходил… Ты что думаешь, я такой положительный, такой тупой, что мне только клушку какую-нибудь?.. Да мне, может, наоборот! – Он судорожно глотнул вина, красная капля пролилась на светлую рубашку. – Только ты не думай, что я тебя хочу как игрушку дорогую, я ж совсем не то… Я бы тебя на руках носил, Алечка!
Она не могла поднять на него глаза и чувствовала, что слезы вот-вот закапают прямо на стол.
«Боже мой! – думала Аля. – Вот, любовь… И кому – мне! Почему, за что, зачем? Сколько женщин счастливы были бы, а досталось черт знает кому…»
– Рома… – Она наконец решилась взглянуть на него. – Но ведь я тебя не люблю, неужели ты не видишь?
– Вижу, – ответил он, помолчав. – Я ж говорю: ты такая, как есть… Странно прямо, я думал, артистки все время притворяются! Но что ж мне теперь делать, Аля? Поживи со мной – может, полюбишь… Тебе со мной ведь не противно было, а? А я после этого ночей не сплю, только о тебе… Думаешь, я тебе мешать буду? Насчет театра… Да вживайся ты куда тебе там надо! Ты что хочешь будешь делать, я же ни в чем…
Он замолчал на полуслове, словно задохнулся, и снова глотнул вина.
Але хотелось провалиться прямо сквозь пол ресторанного стойла.
«Вот скажи сейчас «да», – стремительно мелькало в голове. – Даже не надо говорить «люблю», ни в чем обманывать не надо. Просто скажи: Рома, буду жить с тобой. Тебе неплохо, а он счастлив будет, он только этого и ждет, ни о чем другом не просит. Почему ты молчишь?»
Она не могла понять, каким скована запретом.
– Рома, давай я подумаю, а? – наконец произнесла Аля, от стыда едва не плача. – Я понимаю, это нехорошо как-то, глупо, допотопно… Но дай ты мне подумать! Это нетрудно, конечно, – к тебе перейти. Но я не хочу тебя дразнить, понимаешь? Прийти, уйти…
Он молчал, по-прежнему глядя на нее. Аля давно уже заметила, что, когда Рома волнуется, капельки пота выступают у него на лбу, на высоких залысинах, и он судорожно вытирает их – платком, краем одеяла… Рома промокнул лоб салфеткой, свернул ее с медлительной и невеселой аккуратностью.
– Что сказать, Аля? – произнес он. – Я понимаю… Не думай, я и не ждал, что ты мне на шею кинешься. Все же понятно… А все-таки: переходила бы все-таки, а? Тогда, на Новый год, помнишь – не думала, а так все хорошо получилось. А подумала бы – и не пошла бы…
Конечно, он был прав: все лучшее в жизни получается само собою, без размышлений и подготовки. Но к нему-то Алю не влекло ничто, кроме житейской логики… Надо было следовать этой логике, потому что больше следовать было нечему. Но она не могла решиться – непонятно, почему.
– Не получается по-другому, Рома, – сказала она. – Давай неделю не будем встречаться, а потом… Да я и занята сейчас очень: выпускной ведь курс, репетиции целыми днями. Через неделю, ладно?
Он кивнул, отводя глаза. Официант наконец принес заказанного «Покровителя овец», еще вина… Аля ничему уже не была рада, и особенно этому ужину, который надо было поглощать в молчании: не болтать же о пустяках после такого разговора!
– Тепло как… – сказал Рома, когда они вышли наконец на Чистопрудный бульвар. – Лето скоро. Давай вместе отдыхать поедем, а? Ты куда хочешь поехать?
– В Испанию, – непроизвольно вырвалось у Али. – Только не будем пока об этом говорить, ладно? – тут же добавила она.
Он уныло кивнул. Але невыносимо стыдно было оттого, что она подвергает мужчину такому унижению, но ничего она не могла поделать.
Глава 13
Она и в самом деле не обманывала его.
Ни в чем – ни в том, что не любит, ни в том, что должна подумать, потому что не хочет дразнить его понапрасну…
Не обманывала и в том, что времени у нее совсем нет. Четвертый курс ГИТИСа – это было серьезно. Карталовский курс был смешанный, актерско-режиссерский, и выпускных спектаклей ставилось множество. На них приходили режиссеры разных театров, решалось будущее, поэтому все студенты старались показать, на что способны.
Аля была одной из немногих, чья судьба была решена Карталовым. Остальные же пребывали в состоянии тихой паники, и она их прекрасно понимала.
Давние, забытые воспоминания нахлынули на нее этой весной… Растерянность свою она вспоминала, растерянность от того, сколько талантливых людей без дела мечется и слоняется по Москве, скольким не хватило для успеха только одного: слепого везения…
Тогда, в прожитый с Ильей год, Аля поняла, что жизнь устроена не по законам справедливости, но только поэтому остается жизнью, не замирает в мертвом окостенении. Это было жестоко, но это было так. А большинство ее однокурсников только сейчас, на себе начинали постигать жестокость невезения…
Поэтому в горячке институтских репетиций Але чудился не только азарт, не только одержимость, но и лихорадочность.
Она и раньше не любила «Терру», а теперь шла туда просто как на каторгу. Ни физических, ни моральных сил у нее не оставалось, да и жалко было тратить силы на то, чтобы обслуживать мыдлонов, когда только в Учебном театре она играла в трех больших спектаклях, а диапазон – от Шекспира до молодого драматурга Вишневецкого. А главное – Театр на Хитровке, Цветаева…
«До лета, до выпускных, – твердо решила Аля. – А там уйду, будь что будет. Проживу как-нибудь!»
Она по-прежнему старалась обходить в мыслях то, что к лету, может быть, у нее уже вообще не будет проблем с деньгами – если она решится…
Сознание того, что она дохаживает в «Терру» последние недели, очень ее поддерживало. Аля так и решила: последняя ночь – на первое июня, и ни минутой дольше! Потом хоть трава не расти.
– Чего это ты повеселела так? – заметила ее неизменная напарница Рита. – Замуж выходишь?
– Роль хорошую репетирую, – ответила Аля. – Чуть улыбнулась – сразу, значит, замуж?
– А что еще? – пожала плечами Рита. – Роль!..
Ну, что было обращать внимание на Риту! Весна звенела на улице, апрельская зелень накрыла город, как дымка. Аля выходила из метро, шла по набережной от Киевского вокзала, смотрела, прищурившись, на блестящую воду – и все казалось ей возможным, и не было трудных решений, и жизнь простиралась перед нею такая же яркая, как играющая под вечерним солнцем река.
В «Терре» все было по-прежнему, но даже это не могло испортить настроения. Аля давно уже научилась отключаться от всего этого бардака, несмотря на его шумную назойливость, и даже деньги отсчитывала так же машинально и ловко, как Людка с ее палаточным опытом.
К тому же прошло напряжение первых месяцев, когда она постоянно ожидала, что кто-нибудь из прежних знакомых увидит ее здесь, глянет сочувственно. Теперь ей было на это плевать. Ну глянет, ну усмехнется. Какая разница? В конце концов, на нее все время кто-нибудь здесь «глядел», и взгляды у многих были тяжелые, похабные, вожделеющие… Чем хуже насмешливый или жалостливый взгляд?
Аля привыкла отмахиваться от этих взглядов, как от назойливых мух.
Вот и в этот вечер: сначала все было спокойно – мыдлоны пили, ели, пели, танцевали – в общем, были заняты собой и на официантку смотрели как на мебель. И только под утро, уже вымотавшись и считая минуты до конца смены, Аля почувствовала, что кто-то сверлит ее этим самым взглядом – прямым, направленным только на нее.
Она нервно оглядела своих клиентов – кто? Но все они предавались тем утехам, ради которых и пришли сюда, всем им было не до нее.
На Риткиной половине народу было больше, люди то уходили, то приходили, поэтому Аля не могла отыскать в тесной толпе человека, взгляд которого так ее тревожил. И вдруг она увидела его – и остолбенела, едва не уронив поднос с грязными стаканами…
Илья Святых сидел за дальним столиком, у самой биллиардной, и смотрел на нее прозрачными своими, чайного цвета глазами.
Конечно, издалека не было видно, какого цвета у него глаза, но она-то помнила их так отчетливо, что ей и видеть было не надо!
Медленно, забыв поставить поднос с грязной посудой, Аля пошла к нему.
Она шла, не сводя с него взгляда, привычно лавируя между столиками, и думала только об одном: надо взять себя в руки, невозможно подойти к нему с таким смятением в глазах.
Для этого требовалось неимоверное усилие воли, но ей показалось, что она все-таки сумела его сделать.
Во всяком случае, к тому моменту, когда она наконец добралась до его столика, выглядела она уже куда более спокойной, чем в первые секунды, когда встретила его взгляд.
Теперь она смогла даже разглядеть, что он не один. Рядом с Ильей сидела симпатичная девушка, в которой Аля сразу опознала иностранку – наверное, американку, ведь он в Америке был.
А опознала она ее по всему: и по манере держаться – естественно-непринужденной, но без развязности, и даже по одежде – слишком простой для молодой женщины, пришедшей в ночной клуб с таким спутником, как Илья.
Он по-прежнему выглядел шикарным спутником и в этом смысле ничуть не изменился. А в остальном Аля пока не могла понять, потому что все ее силы ушли на то, чтобы казаться спокойной…
– Привет, – сказала она, наконец останавливаясь рядом с их столиком. – Какими судьбами здесь?
Фраза была глупая, но по крайней мере расхожая.
– Здесь – это где? – спросил Илья. – В Москве или здесь? – Он кивнул на зал. – Привет.
– Везде, – пожала плечами Аля. – Я не знала, что ты вернулся. И прямо сюда?
– Я на днях только вернулся, – кивнул он. – Не сразу сюда, уже кое-где побывал. Кейт диссертацию пишет по русскому шоу-бизнесу, так что время некогда терять. Да, познакомься, – вспомнил он. – Это Кейт, моя подруга. А это Александра…
«Моя бывшая подруга», – мысленно продолжила Аля, почувствовав легкое замешательство в голосе Ильи.
– Она актриса, – закончил он фразу. – Ты ведь уже актриса, наверное?
– Наверное, – улыбнулась Аля. – Приятно познакомиться, Кейт. Рада тебя видеть, Илюша.
Теперь она совершенно взяла себя в руки и могла смотреть на своих собеседников спокойно, даже рассматривать. Она не ошиблась, с первого, еще смятенного взгляда определив, что Илья выглядит по-прежнему: с той эффектной, очень дорогой простотой, которую он всегда считал для себя обязательной. По-прежнему – его любимые неброские тона, и твидовый пиджак, и бежевая рубашка из тонкого льна, и парфюм с холодноватым запахом. Подстрижен чуть короче, чем раньше, но усы все такие же – темно-русые, густые, одновременно скрывающие и подчеркивающие чувственный изгиб его губ.
Что представляет собою его подруга, определить было трудно. Але она показалась довольно обыкновенной – может быть, по сравнению с Ильей. Правда, в ее глазах горел живой интерес ко всему, что мелькало вокруг, и поэтому ее маленькое, с острыми чертами личико было выразительным. Из-за короткой стрижки носик Кейт казался совсем птичьим, а тонкая шея трогательно выглядывала из ворота свободной клетчатой рубашки.
– У вас здесь, говорят, диджей появился хороший, – зачем-то объяснил Илья. – Мне вчера сказали, вот мы и решили прийти глянуть.
– Да, кажется, – кивнула Аля. – Действительно, как-то поприличнее стало, а то совсем было… Надолго ты?
– Посмотрим, – пожал он плечами. – У меня ведь бизнес в Нью-Йорке, особенно за Москву цепляться незачем. Но посмотреть охота… – При этих словах глаза его едва заметно сверкнули. – А ты, выходит, и правда официанткой подрабатываешь? – спросил он.
– А что тут такого? – пожала плечами Аля. – Многие подрабатывают, ты не знаешь разве?
– Немногие не подрабатывают, я бы сказал, – усмехнулся он.
Конечно, эта несложная мысль сама собою просилась на язык, и все-таки Аля не ожидала, что Илья выскажет ее вот так, в лоб: а оставалась бы со мной, сейчас бы с подносом не бегала… Он действительно словно вслух это произнес, и в его голосе Але послышалась усмешка, которая ее неожиданно разозлила. Но и ответить было невозможно: он ведь все-таки ничего не произнес вслух…
– Кейт говорит по-русски? – Аля демонстративно перевела взгляд на девушку.
– О, да! – радостно улыбаясь, ответила та. – Немного плохо, но я стараюсь. Ильуша позволяет мне лениться: он так хорошо говорит по-английски… Но сейчас мне надо анализировать тексты песен, это требует познаний в язык.
– Вы думаете? – улыбнулась Аля. – Не беспокойтесь, никаких особенных познаний это не требует. Слов сто, не больше, да и то вряд ли наберется. Разве Илья вам не объяснил?
– О, он очень надо мной смеется, – снова улыбнулась Кейт. – Особенно когда я спрошу, о чем какая-то песня. Он говорит совсем, как ты: ни о чем, он говорит, пустое сотрясение воздуха.
Разговаривать с Кейт было легко и приятно, она обладала той способностью, которой обладает большинство американцев: быстро располагать к себе собеседника своей жизнерадостностью. На карталовском курсе училось три платных американца, и Аля неизменно отмечала это их замечательное качество.
– Алька, ты чего тут застряла? – окликнула ее Рита. – Там твои мыдлоны рассчитаться хотят, уже дергаются.
– Да, извините! – спохватилась Аля. – Успешной работы, Кейт! Пока, Илюша.
Не глядя в его сторону, она кивнула им обоим и отошла от столика.
Аля так злилась на себя, как ей давно уже не приходилось на себя злиться.
«Почему меня так растревожила его насмешка? – сердито думала она, одного за другим рассчитывая мыдлонов, собирая посуду, вытирая столы. – Что я, подработки этой стесняюсь? Или жалею, что от него ушла?»
Подработки она, конечно, не стеснялась. Но вот расставание с Ильей… Аля старалась не думать об этом и даже не смотреть в его сторону.
Поэтому она не заметила, когда исчезли Илья и Кейт. Только еще раз рассердилась на себя за то, что ей показалось обидным: почему он не подошел попрощаться?
«Брезгует с официанткой прощаться, бизнесмен американский!» – думала Аля, понимая, что эта глупая мысль не имеет к нему ни малейшего отношения.
Но ей хотелось на него злиться – ей необходимо было на него злиться, чтобы не думать о нем…
Обычно, ложась спать утром после работы, Аля отключала телефон. Но на этот раз она не стала этого делать и даже сделала перед самой собою вид, что просто забыла.
«Надо все-таки выключить… – подумала она, уже засыпая. – Но теперь лень…»
Поэтому она не удивилась, когда телефонный звонок прорезал ее сон. Она и спала сегодня иначе, чем обычно: более настороженно, что ли, ни на минуту по-настоящему не отключаясь от реальности.
– Разбудил? – спросил Илья.
– Почти, – ответила она; часы на тумбочке у телефона показывали три часа дня. – Все равно вставать пора.
– У тебя спектакль сегодня, репетиция? – спросил он.
– Сегодня ничего.
– Встретимся?
– Да.
Они говорили обрывисто, словно торопясь, ничего друг другу не объясняя. Но им и не надо было объяснять друг другу, почему они хотят встретиться…
«Если он скажет: приходи ко мне сейчас, я приду», – подумала Аля.
Но Илья сказал, что будет ждать ее в семь на Пушкинской.
– Возле памятника, помнишь? – добавил он.
«Куда же к нему? А Кейт?» – вспомнила Аля.
– Помню, – ответила она.
Конечно, она помнила, как застал их мгновенный летний дождь, когда они перешли дорогу и оказались возле бронзового Пушкина. И светофор, как назло, сломался, машины потоком пересекали Тверскую, не давая перебежать под крышу, и вход в метро возле памятника был закрыт на ремонт… Аля вспомнила, как Илья впервые обнял ее, накрыв полами куртки, как его влажные от дождя усы коснулись ее щеки…
Почти четыре года прошло с того дня, а у нее и сейчас потемнело в глазах так же, как тогда. Как будто не было ничего: ни прожитого вместе года, ни разочарования в нем…
Она пила на кухне кофе и думала о том, что надеть на это свидание. Это было так странно для нее, так забыто!
Аля действительно забыла, когда ей в последний раз приходилось размышлять над такой простой вещью, как выбор одежды перед свиданием. Хотя что в этом удивительного? Не для Родьки же Саломатина было наряд выбирать! А Рома и не замечал, что на ней надето.