– Да ведь это не испанцы, – пожал он плечами. – Это каталонцы, совсем другое дело. У них все другое – язык, стиль жизни. Они не холодные, а сдержанные, это правда. Trato distante! – забыв перевести, пояснил он свою мысль; впрочем, слово «дистанте» понять было нетрудно. – И это, по-моему, неплохо. Я, во всяком случае, в Барселоне просто отдыхаю. Попробуйте где-нибудь в Толедо посидеть часок на центральной площади! Голова вспухнет от всеобщего страстного крика… А здесь – если бы не туристы, то и шуму бы не было никакого.
Он говорил об этом так, как будто сравнивал жителей Солнцева и Медведкова. Аля вспомнила: кажется, Нина Вербицкая рассказывала, что Поборцев постоянно живет за границей. Ну конечно, вот он и по-испански что-то сказал, когда хотел точнее выразить свою мысль.
Но спрашивать его о том, где он живет, Але было неловко. Да и какая разница? Ей приятно было, что она познакомилась с ним наконец, да еще при таких неожиданных обстоятельствах. А похвала ее игре, которую он высказал, была еще приятнее. Теперь-то она уже знала, что Андрей Поборцев – один из лучших театральных художников Москвы, и ей даже странным казалось, что она ни разу не видела человека, который делал оформление для карталовского спектакля.
– Аля, а вы надолго в Барселону? – словно между прочим, поинтересовался Поборцев. – Вы не бойтесь, если и правда от Карталова сбежали втихаря, я не настучу! – добавил он.
– Нет, не втихаря, – не сдержала улыбку Аля. – Но ненадолго. Я завтра улетаю – вернее, кажется, уже сегодня. Вечером, – уточнила она, взглянув на часы.
– Тогда, может быть, прогуляемся немного? – предложил он. – По-моему, вы здесь в первый раз. Не ошибся я?
– Не ошиблись, – кивнула Аля. – И в Испании в первый раз, и вообще за границей. А как вы догадались?
– В Каталонии, – поправил он. – Испании вы здесь не увидите. Ну ничего, все у вас впереди. Да очень просто догадался, – объяснил он. – Вы ведь уже час здесь сидите, от собора оторваться не можете. Значит, взял вас в плен Гауди?
– Взял, – кивнула Аля. – Я и предположить не могла, что такое вообще бывает…
– Пойдемте, пойдемте, – допивая кофе, повторил Поборцев. – Саграда Фамилиа издалека видна, а я вам, если хотите, еще что-нибудь Гауди покажу.
В ярком свете вечерних огней Барселоны Аля получше рассмотрела своего неожиданного спутника. Походка у Андрея Николаевича Поборцева была такая легкая, и шел он так быстро, что Аля едва поспевала за ним, и он изредка оборачивался, ожидая ее.
Она не могла разглядеть, какого цвета у него глаза – мешали отражения ярких уличных огней в стеклах его очков. Но выражение лица у него было слегка насмешливое, это она правильно заметила еще в первую встречу возле «Чары». Правда, насмешка была особенная – почему-то необидная.
Лицо у Поборцева сильно загорело – еще одно подтверждение того, что он живет здесь подолгу: Аля чувствовала, что и у нее кожа слегка саднит даже после одного дня, проведенного под ярким солнцем. И цвет его волос сразу бросился ей в глаза потому, что он был совсем светлым по сравнению со смуглым лицом. Да еще белая рубашка с распахнутым воротом оттеняла загар.
Даже не верилось, глядя на этого беззаботно загорелого человека в рубашке с короткими рукавами, что где-то в Москве только что кончилась зима и совсем недавно лежали на улицах серые ноздреватые горы талого снега…
Он шел по узкой улочке Готического квартала, едва ощутимый ветер с моря пробивался в редкие просветы между домами, и его волосы разлетались от порывов ветра.
Аля даже не заметила, как кончилась готическая улица и они вдруг попали в совершенно другой мир. По Старому городу она уже успела набродиться днем, и он восхитил ее, но это…
Аля даже растерялась – на такой странной, такой неожиданной улице они оказались. Эта улица отличалась от Готического квартала не только тем, что была широкой, людной и сияла огнями. Что-то другое…
– Постойте же, Андрей Николаевич, не так быстро, – взмолилась она. – У меня голова кругом идет, честное слово. Правда, правда! Мне уже даже кажется, что здесь дома без углов!..
– А они и в самом деле без углов, – засмеялся Поборцев. – Что ни перекресток, то площадь – как раз из-за того, что углы скругленные. Так что вы очень даже правильно заметили, Аля, – сказал он. – Но я и правда забылся слегка. Тащу вас галопом, как гид экскурсантов, а вы-то впервые, вам без всякой цели хочется погулять.
– Да нет, ничего, – немного отдышавшись, ответила она. – А я думала, мне это показалось – про углы.
– Не показалось. Это район такой, Энсанче, здесь кварталы называются – яблоки. А вот Гауди…
Он замолчал. Аля подняла глаза и увидела дом, к которому они пришли по яблоку-кварталу. Ничего нельзя было сказать об этом доме – только молчать и смотреть.
Весь он был цельный, и невозможно было понять, из чего он построен. Не могло же быть, чтобы из одной гигантской гранитной глыбы!
– Не может же быть, Андрей Николаевич? – невольно вырвалось у нее.
– Не может, – кивнул он. – Но есть. А что вообще может быть из того, на что есть смысл смотреть? Стоит вот такая каменюка, и даже понять нельзя: какое же сознание ее породило?
Аля улыбнулась, услышав смешное слово.
– Что вы смеетесь? – заметил он. – И правда – каменюка, Ла Педрера, так этот дом и называется.
– А я жила и ничего не знала… – произнесла Аля.
Наверное, тон у нее при этом был такой расстроенный, что Поборцев снова улыбнулся, и она тут же смутилась.
– Не обижайтесь, Аля, – заметил он ее смущение. – Думаете, я знал? Этого никто не знает, пока сам не увидит, хоть гору учебников прочитай. А я, представьте себе, когда-то Саграда Фамилиа достраивать собирался!
– Как – достраивать? – поразилась она.
– Да вот так, без зазрения совести. Конкурс объявлен был на лучший проект, а я на первом курсе архитектурного института тогда учился, очень лестное имел о себе мнение. Узнал о конкурсе какими-то окольными путями и, разумеется, счел нужным представить свои соображения.
– И что, выиграли конкурс? – с интересом спросила Аля.
– Да как будто бы нет, – улыбнулся он. – Во всяком случае, мне об этом до сих пор не сообщили. Достраивают без меня.
– И без Гауди, – вырвалось у нее.
– Вот это больше достойно сожаления. Он ведь очень трепетно к этому относился, вы знаете? Всегда сам за строительством наблюдал. Ну, это и понятно…
– Андрей Николаевич, давайте здесь где-нибудь посидим? – попросила Аля. – Мне не хочется отсюда уходить. Давайте возле дома этого посидим, а?
– Конечно, – кивнул он.
Сидя за столиком небольшого ресторана, Аля переводила взгляд то на «Каменюку», то на Саграда Фамилиа, высившийся за домами невдалеке, то на лицо Андрея Поборцева.
– А почему Гауди сам наблюдал за строительством? – спросила она.
– Потому что у него не было проектов, – ответил Поборцев. – Вообще никаких, только эскизы. Он не проектировал своих зданий, даже, по-моему, не знал, что у него в итоге получится. Так оно, конечно, и должно быть, когда работаешь – ничего нельзя заранее знать… Но ни одному архитектору это не удавалось. Поужинаем, Аля? – без всякого перехода предложил он. – Вы ведь, кажется, сегодня не обедали.
– Почему вы решили? – удивилась она.
– По тому, как вы смотрели на Саграда Фамилиа, – улыбнулся Поборцев. – Сытой сонливости в вашем взгляде как-то не чувствовалось.
Едва он это сказал, как Аля почувствовала, что действительно хочет есть. Она и в самом деле забыла о еде, целый день бродя по городу без цели и без остановки, а собор Святого Семейства и вовсе заворожил ее.
– Я хотела поесть, – оправдывающимся тоном сказала она, – но тут на Рамблас как раз концерт какой-то начался. Настоящая опера, честное слово, и прямо на тротуаре! Целая толпа собралась. Я так удивилась, вы себе не представляете! Я же слышу, это не уличные певцы были… Я что-то смешное говорю, Андрей Николаевич? – оборвала она себя, заметив, как он смотрит на нее, чуть наклонив голову.
– Нет, что вы. – Поборцев тряхнул головой. – Ничего смешного. Просто мне показалось, что ваша постоянная настороженность наконец развеялась – вы удивляетесь и свободно радуетесь. И это мне нравится.
Аля открыла было рот, чтобы спросить, с чего он взял, что она постоянно настороженная, но не успела.
– Это вы что-то вроде забастовки наблюдали, – сказал он. – Театр «Лисео» на ремонт закрыт, а он у нас самый красивый оперный театр в Испании. Вот певцы каждую субботу и поют арии перед входом. Чиновников торопят с ремонтом!
«И о Барселоне говорит «у нас»… Что он за человек?» – подумала Аля.
– Хорошо бы в порту поужинать, – вслух размышлял Поборцев. – Там рестораны отличные, а гамбас – от одного запаха слюнки текут.
– А что такое гамбас? – заинтересовалась Аля.
– Это креветки такие. Огромные!
Он раздвинул руки; креветки, судя по его жесту, были размером с небольших акул. Аля засмеялась.
– Это креветки такие. Огромные!
Он раздвинул руки; креветки, судя по его жесту, были размером с небольших акул. Аля засмеялась.
– Ну да, – с серьезным видом кивнул он. – Именно такие, их на жаровне пекут. Но времени у нас мало, и от Гауди вы не хотите уходить, правда? Поэтому пан-кон-томате нам придется есть на месте.
Что такое пан-кон-томате, Аля спрашивать уже не стала. Ей нравилось то состояние, которое он создавал каждой своей фразой: состояние предстоящей радости, как в сказке. Даже привычно-невозмутимый вид официанта не портил настроения после того, как Поборцев объяснил про каталонскую trato distante.
Але все интереснее становилось наблюдать за тем, как он совершает очень простые действия. А главное, думать, почему он их совершает: мотивировка поступков, которую она как актриса привыкла наблюдать и улавливать, на этот раз была ей непонятна.
Поборцев не производил впечатления гурмана, все мысли которого заняты пищей, и вместе с тем он с нескрываемым удовольствием беседовал с «дистанцированным», но чрезвычайно вежливым официантом, выясняя какие-то подробности меню. И названия вин он знал, не заглядывая в карту: Аля сразу догадалась, что звучные слова «Vina Sol» и «Gran Sangre de Toro», были, конечно, названиями вин.
– Извините, Аля, – вдруг спохватился он. – А вы что пить-то будете?
– Что вы предложите, – успокоила его Аля. – Вы, Андрей Николаевич, знаток, я смотрю.
– Ну, странно было бы жить в Барселоне и пить воду, – усмехнулся он. – Вина здесь чудесные. Хотите розовое попробовать? «Castell de Foc», хотите?
– Хочу, – кивнула она. – Я все хочу попробовать!
Наверное, последняя фраза опять прозвучала слишком восторженно. Поборцев посмотрел на Алю с уже знакомым непонятным выражением – с таким же, как во время ее рассказа о певцах на тротуаре. Но на этот раз она не стала спрашивать, в чем дело.
Пан-кон-томате оказалось просто хлебом с помидорами. Аля ужасно удивилась тому, что в явно респектабельном ресторане подают такое простое блюдо. Официант поставил прямо на стол жаровню с золотящимся на решетке хлебом, принес огромное блюдо, на котором были разложены помидоры, сыр, какие-то морские существа, темными лепестками нарезан испанский окорок хамон…
Аля разглядывала гамбас, вполне уместившихся на тарелке, и чувствовала, что в эту минуту ей самой интересно только это разноцветное блюдо, и румяные корочки хлеба, и помидоры, и белоснежный чеснок… Даже про Гауди она забыла в эту минуту!
Она подняла глаза на Поборцева и заметила, как улыбка мелькнула на его губах и тут же исчезла.
– Может, лучше было по городу еще погулять? – смущенно пробормотала она. – Все-таки один день остался, жалко на еду время тратить…
– Ничего, – успокоил он. – Помидоры тоже местная святыня. Барселонцы, по-моему, поголовно уверены, что памятник Колумбу поставили именно за то, что он привез томаты в эту гавань.
– Наверняка и Гауди томаты любил, – подхватила Аля, натирая горячий хлеб сочным помидором.
– Уверен. Что ж, Аля, за Барселону?
– Да! – поднимая бокал, произнесла она. – Я даже не думала никогда, что она такая… Я ведь, знаете, Андрей Николаевич, даже путеводитель не купила в Москве, даже книги ни одной не прочитала. Собралась в один день… Да что там: не знала, что Барселона – это Каталония, представляете? То есть слышала, но как-то не придавала этому значения. А вы на каком языке с официантом говорили? – вспомнила она.
– На каталанском. А жаль, что вы Испанию в этот раз не увидите, – сказал он. – Я вот сижу и думаю, как бы вам про нее рассказать – и понимаю, что никак. Вся она разная, Андалусию с Ламанчей не перепутаешь. А начну я вам что-то сообщать, и будете вы меня слушать как говорящий справочник по архитектуре. Было бы время – поехать бы… Но до шести утра, я думаю, не успеем.
– Почему до шести? – удивилась Аля. – Я почти что вечером улетаю.
– Это я в шесть утра улетаю, – сказал он.
А она-то уже решила, что он живет здесь всегда. Очень уж органично смотрелся на фантастических барселонских улицах Андрей Николаевич Поборцев… Правда, в эту минуту Але показалось, что он органично смотрелся бы на любых улицах.
Видно, разочарование отразилось на ее лице, и он добавил:
– Но мы с вами скоро в Москве увидимся, Аля. Во всяком случае, я вас на сцене увижу. К прогону-то до Москвы доберусь непременно, и так уже перед Карталовым неловко – появляюсь как красно солнышко.
– Тогда, значит, и я вас увижу, – улыбнулась она.
– Договорились, – кивнул Поборцев. – Как только вы вот так безмятежно улыбнетесь на сцене – я пойму, что это вы меня заметили.
Тут Аля вспомнила, что в роли Марины не предусмотрено ни одной безмятежной улыбки, и рассмеялась.
– Вы всех так ловко подлавливаете, Андрей Николаевич? – спросила она.
– Только вас и только в Барселоне, – клятвенным тоном заявил он. – А то вы с таким серьезным видом сидели у собора, просто страшно было подойти.
– Но вы же преодолели страх!
Зато теперь она явно не производила серьезного впечатления, смеясь едва ли каждой его фразе!
– Вы завтра еще по городу погуляйте, – сказал он. – Гауди посмотрите в парке Гуэль, поднимитесь на Монжуик. Эх, как же мало времени у вас остается!.. Слушайте, а хотите, на Монжуик сейчас поднимемся? – вдруг предложил он. – Если вы уже отдохнули?
Конечно, она хотела подняться на Монжуик! Але нравилась Барселона, нравился Поборцев, и нравилась она сама с Поборцевым в Барселоне – беспечная, легкая, одинаково готовая всю ночь бродить по городу, или есть гамбас, или смотреть на дома Гауди, или подниматься на гору Монжуик…
– Поднимемся! – кивнула она, порываясь встать из-за стола. – Пешком?
– Нет, Аля, давайте уж на фуникулере, – улыбнулся он. – Это довольно высоко.
Останься она здесь еще на день, на два, на сто – и этот город бесконечно выплескивал бы к ее ногам все новые и новые чудеса. Все в нем то возникало, то исчезало – но если что-то исчезало, то сразу казалось, что оно возникнет снова.
Именно так исчез Поборцев – словно в воздухе растворился. Аля стояла на самом верху горы Монжуик, у стен старинной крепости, смотрела на бесчисленные огни внизу, которыми сиял город, вдыхала прохладный воздух с моря и думала о том, что хорошо бы сейчас раствориться в этом воздухе над Барселоной – пусть даже навсегда…
– Извините меня, Аля. – Она вздрогнула, услышав его голос. – Придется мне вас здесь и покинуть. Ночь кончается, пора… Но вы не волнуйтесь, – тут же добавил он, заметив тень разочарования, мелькнувшую по ее лицу, – я вас в Москве найду по хрустальной туфельке.
– Смотрите, не перепутайте! – снова подхватила она его тон.
– Век Барселоны не видать! – поклялся Поборцев. – Или, может, отвезти вас в отель? Вы где остановились?
– Не надо, – покачала головой Аля. – Я лучше пешком пройдусь. У меня глаза разбегались, пока мы сюда поднимались… Есть что-нибудь такое, чего нет на этой горе, а, Андрей Николаевич?
– Тогда – до Москвы? – вместо ответа сказал Поборцев. – К генеральному прогону буду.
В парке на горе Монжуик, как и по всей Барселоне, сияло и переливалось множество огней. Але казалось, что они отражаются в море и от этого их свет усиливается. Но Поборцев на минуту оказался в темном пятне, и она наконец разглядела его глаза за стеклами сильных очков.
Глаза были светло-карие. Але показалось, что и цвет их, и выражение каким-то неуловимым образом отличаются от того облика Андрея Поборцева, который уже сложился в ее сознании.
Но это ощущение мелькнуло слишком быстро и тут же исчезло; она не успела его обдумать. Поборцев шагнул в сторону и растворился в мелькании огней – как будто и вправду исчез в воздухе над морем.
Весь следующий день Аля снова бродила по городу. Мысль о том, чтобы зайти в отель, отдохнуть, ни разу не пришла ей в голову. Она не то чтобы не устала – наверное, невозможно было не устать, проведя сутки на ногах и без сна, – она просто забыла о существовании усталости.
Только сейчас Аля поняла, что всю жизнь была совершенно глуха к архитектуре. То есть ей нравилось, конечно, идти по улице среди красивых домов, но сами дома почти не привлекали ее внимания, и в общем-то она их не запоминала: красиво, и все. Аля и ориентировалась плохо, если была не за рулем, легко могла заблудиться в трех домах как в трех соснах – как однажды заблудилась в лесу во время какой-то школьной спортивной игры.
Ее переимчивое актерское внимание всегда было направлено если не в глубь себя, то только на людей: на их жесты, ужимки, смех, манеру разговора…
И вдруг Барселона пробудила в ней обостренное восприятие недвижного мира – если дома Гауди можно было отнести к недвижному миру. У этих зданий были лица – необыкновенно живые, иногда даже искаженные какими-то странными гримасами. Эти здания вызывали растерянность своей несерьезностью и вместе с тем наводили на мысль, что, наверное, бывает какая-то другая, непривычная серьезность – легкая, что ли?..