Желание стать вашим любовником довольно быстро превратилось в стремление к чему-то большему, но даже себе я не хотел признаваться, что это признак рождающейся любви. Я столько раз увлекался, и каждый раз знал, как это бывает со мной, когда я загорюсь и когда остыну, а когда и не загорюсь вовсе, если мои симпатии идут вразрез с голосом совести. На сей же раз я был поставлен в жесткие условия – мое сердце объединилось с моей совестью, и этот заговор не позволял мне добиваться вас наперекор уважению, которое испытывал я к вам и к вашему супругу. Я даже хотел одно время покинуть Бат и найти себе привычное развлечение, но сердцу, стойкости которого я привык доверять, оказалось мало наказать меня безответной привязанностью. Мне начало казаться, что и вы отличаете меня, и ваше сердце так же мучит вас, идя против ваших убеждений…
В результате я остался, чтобы помочь вам и себе понять друг друга, но наш живой нрав мешал нам перейти от шутливых выпадов к серьезному объяснению.
(Я ничего не приукрасила в этом послании в соответствии со своими мыслями, оно явилось настолько точным их повторением, что может утомить читателей и вызвать обвинения в провалах памяти, свойственных старикам. Конечно, я не прощу собственным внукам такого подозрения, даже окажись это правдой. Письмо же я сохранила и даже собиралась переписать его и отправить назад в виде ответа герцогу. В самом деле, зачем отвечать то же самое, если можно отправить готовый образец?)
Потом вы уехали, и я решил, что мое сердце вполне может пережить эту утрату. Я развлекался около мисс Гринхауз, пока ее посягательства не вынудили меня отбыть на континент. В Италии я встретил очаровательную женщину и тут же решил, что у меня будет роман с нею. Однако уже при втором свидании я понял, что ее красота не влечет меня, а в моих снах нежная блондинка никак не уступает место страстной брюнетке и только насмешливо кривит губки при попытках потеснить ее хотя бы на дюйм. Я оставил Италию и, трясясь в карете по пыльным дорогам Франции, вдруг ясно понял: все мои сомнения и самообманы – только попытка защититься от настоящей любви, которая не может быть счастливой, даже если окажется взаимной. Если раньше я мог изображать это чувство, не любя, то скрывать его и притворяться равнодушным казалось мне недостойным. Я решил открыть вам всю правду и попытаться найти приемлемый выход для нас троих – для вас, вашего супруга и для себя самого.
Сейчас я понимаю, что открыть правду вашему мужу – бессмысленно и жестоко. Он любит вас и будет страдать, что убийственно для его сердца. Если бы даже я был свободен и мы могли бы попросить у него развод, даже и тогда вы вряд ли согласились бы нанести ему, возможно, смертельную рану, мы никогда не смогли бы быть счастливы такой ценой.
Боясь утомить вас долгими объяснениями, я заканчиваю повествование. Все, что я не сказал в письме, скажут мои глаза вашему сердцу. Я не хочу расставаться с вами навсегда и предоставляю вам решить судьбу нас обоих, какой бы трусливой ни казалась вам попытка переложить тяжесть ответственности на ваши хрупкие плечи.
Я могу или унизить вас, предложив стать моей любовницей, или расстаться с вами навсегда. То и другое причинит боль нам обоим, но так уж сложилась наша жизнь…
Возможно, я выдаю желаемое за действительное и страдать буду только я. Ради вашего спокойствия мне бы хотелось, чтобы так оно и было, но сердце подсказывает мне другое…
Жду вашего ответа в любой форме. В память нашей прежней дружбы надеюсь, что вы не заставите меня долго ждать (три года – это слишком мало, чтобы забыть вас, и слишком много, чтобы не умереть с тоски). Искренне ваш, Уильям Филсби».
Если до прочтения письма у меня была масса сомнений относительно его и собственных чувств, то после того как я практически увидела свои мысли начертанными на бумаге рукой другого человека, я уже ни в чем не сомневалась. Мой возлюбленный словно провел меня по лабиринту моих размышлений, и в конце его на золотом подносе лежали рядышком наши сердца, вернее их половинки, соединенные в одно целое. Такая картина представилась моему воображению и слегка развеселила меня – если я еще способна придумывать столь романтические сцены, значит, суровая реальность не успела превратить меня в прагматичного циника вроде Аннабеллы.
Что ответить на письмо, я знала еще до того, как дочитала его до конца. Конечно, я не расстанусь с герцогом. Как бы ни было тяжело притворяться, лучше жалеть о сделанном, чем о не сделанном. Я представила себе, что он снова будет целовать меня, говорить нежные слова и улыбаться своей лукавой улыбкой – и поняла, что без всего этого моя жизнь останется безрадостной и одинокой.
Как ни странно, я пока не слишком страдала от того, что мы никогда не сможем стать супругами. Любовные переживания были для меня внове, и сейчас было достаточно просто знать о том, что мое чувство взаимно. Позже я, наверное, стану и ревновать, и мучиться от безысходности своего положения, но надеюсь, здравый смысл и чувство долга перед семьей не позволят мне потерять себя. Сейчас же я готова была взлететь и воспарить над Лондоном со всеми его ханжами, мне не сиделось на месте, я то напевала, то кружилась по комнате, предвкушая радость свидания с любимым Уильямом. При этом я не забывала подтрунивать над собой, мне казалось, что мое поведение присуще скорее пятнадцатилетней девице, впервые заимевшей поклонника, но никак не двадцатилетней замужней даме, однако я не собиралась сдерживать свою радость. Конечно, все хорошо в свое время, но раз уж в пятнадцать лет я не испытывала пыла первой любви, придется впасть в детство.
Мой ответ герцогу заключался в коротенькой записке следующего содержания:
«Уважаемый сэр Филсби. Фея из Эммерли спешит сообщить вам, что на пятьсот тридцать шестом году жизни у нее обнаружилось сердце, способное любить столь же горячо, как любят сердца смертных. Однако ввиду того, что она столько лет не знала этого чувства, она просит прощения за свою стеснительность и надеется, что ее избранник откроет ей тайны любви и поможет перенести сопутствующие этому чувству горести и муки. По просьбе феи, для которой грамота представляет собой страшную тайну, приложила руку Эмма Дэшвилл».
Шутливый тон, возможно, не очень подходил для любовного послания, но, поскольку я ранее не упражнялась в подобном деле, для первого раза решила, что он как нельзя лучше отразит истину и замаскирует смущение.
Мой супруг заметил мою веселость и был рад, что мое настроение улучшилось. Я неустанно хлопотала вокруг него, стараясь развлечь его беседой и оторвать от мыслей о нездоровье. Мне очень хотелось намекнуть, что я надеюсь в скором будущем исполнить его мечту, но смущение удерживало меня от откровений.
Миссис Гринхауз наконец оправилась от мигрени и приехала к нам жаловаться на Филсби и просить графа повлиять на своего беспутного родственника. Однако мой муж проявил неожиданную твердость и ответил, что никогда не замечал в поведении герцога Россетера чего-то большего, чем дружеская привязанность к обеим мисс Гринхауз. Амелия уехала в большом раздражении, а мы с графом много смеялись над этим эпизодом.
Россетер прибыл ко мне на следующий день после получения моего письма и предложил прокатиться с ним по городу. Граф отказался, так как собирался прилечь после обеда, и посоветовал мне ехать одной, заявив, что я много времени провожу с ним дома и совсем не дышу свежим воздухом. Я не стала отказываться, хотя сомневалась в том, что воздух в закрытой карете окажется свежим, и мы отъехали.
Едва карета свернула на соседнюю улицу, герцог упал передо мной на колени и пылко воскликнул:
– Эмма, любимая! С каким трепетом открыл я ваше письмо, и каким счастьем наполнило оно мое сердце! Вы согласны ради меня пойти против своих убеждений, а на это способна только истинная любовь!
– Встаньте, сэр! – Я была удивлена восторженностью герцога, столь заметно отличающейся от его обычной невозмутимости. – Надеюсь, вы простите мое смущение и не будете пугать меня подобными вспышками.
Он сел рядом со мной и обнял за талию:
– Простите мой порыв. Я сам удивлен своей несдержанности. Обещаю впредь быть скромнее и постепенно завоевывать ваше доверие. Но я хочу знать все о вас: о вашем детстве и юности, о семье и увлечениях. Надеюсь, вы будете так же откровенны со мной, как я с вами.
– Я расскажу вам все, что вы захотите узнать, но прошу вас не спрашивать меня о моем замужестве. – Я опустила голову ему на плечо и с удовольствием прижалась к нему.
– Обещаю никогда не задавать эти вопросы. Но я боюсь, вас, при вашей искренности, будет тяготить и мучить двойная жизнь. Уловки, к которым обычно прибегает неверная жена, не для вас. Что же нам делать?
Он наклонился и поцеловал меня. Ну наконец-то, сейчас мне вовсе не хотелось говорить о будущем. Я только что обрела свое счастье и жаждала просто насладиться им, оставив объяснения на более позднее время.
– Пусть все течет само собой, а там увидим, что случится, – ответила я, поудобнее устраиваясь в объятиях любимого.
– Вы правы, любовь моя. Но если бы вы знали, как изменились все мои мысли и чувства! Мне столько раз казалось, что я влюблен, и как быстро я понимал, что ошибся! Сейчас же я готов сделать все, что в моих силах, и даже более того, лишь бы вы были веселы и довольны.
– Если вы действительно этого хотите, прекратите рассказывать о ваших прошлых увлечениях, – притворно холодно ответила я.
– О, простите меня, я вовсе не желал расстроить вас. Просто я хочу быть искренним и показать вам, как сильно и ново для меня это чувство. Я не узнаю сам себя и с удивлением понимаю, что все мои представления об идеальной женщине воплотились в вас.
– Ну, я далека от идеала. Не льстите мне, раз обещали быть искренним.
– Я вовсе не собирался льстить вам, милая Эмма. Мой идеал – женщина вовсе не без милых недостатков. Но вы сочетаете в себе именно те качества, которые так близки и дороги мне: нежность и красоту, обаяние и острый ум, доброту и милое лукавство. Нам с вами никогда не будет скучно вместе, и наша любовь не сведется только к чувственному ее проявлению.
Меня сейчас волновало именно это проявление, но я решила быть терпеливой и не показывать своего возбуждения. Герцог был пресыщен чувственной любовью и жаждал общения, а я, напротив, уже второй год семейной жизни проводила в интеллектуальных беседах. Нам необходимо найти компромисс. К счастью, Уильям был настоящим мужчиной и не мог проводить время с любимой женщиной исключительно в разговорах, поэтому наше свидание принесло радость нам обоим. Мы болтали и целовались около двух часов, после чего я предложила отправляться домой. Он не спорил, но его последние поцелуи были столь страстными, что у меня закружилась голова и по телу побежала сладкая дрожь.
– Когда я увижу вас снова? – Этот вопрос прозвучал для меня как нежный сонет.
– Можете приезжать в любое время, я чаще принимаю гостей, чем езжу с визитами.
– Но мне хотелось бы застать вас одну. – Он улыбнулся и хитро прищурил глаза.
– Для дружеских бесед это совсем необязательно. – Я лукаво вскинула на него глаза.
– Мне доставляет истинное удовольствие беседа с вашим супругом, но, к сожалению, я не смогу обнимать и целовать вас в его присутствии.
– Что же, если вам этого хочется, приезжайте в три часа. В это время граф обычно посещает своего врача.
Он поцеловал мне руку, и мы наконец распростились.
Весь вечер я вспоминала его ласки, а ночью мне снились удивительные сны.
Глава 25
На следующий день герцог приехал к нам около трех часов и застал моего мужа, который ласково встретил его и попросил занять скучающую в одиночестве графиню. Россетер не замедлил воспользоваться разрешением, и время пролетело незаметно. Мы болтали и смеялись и даже спели дуэтом пару романсов. Переходить границы приличий в доме графа мы не осмеливались, и взаимные нежности ограничивались поцелуями. Герцог расспрашивал меня о моей жизни, рассказывал о своем детстве, мы обсуждали прочитанные книги и увиденные спектакли, почти во всем соглашаясь друг с другом, но споря из-за пустяков просто для того, чтобы наслаждаться остроумием друг друга.
Расставаясь, мы договорились встретиться назавтра в театре, куда мы собирались с графом. Пьеса оказалась довольно интересной, но мы не смогли уделить ей должного внимания, так как в нашу ложу явилась Аннабелла в сопровождении повеселевшего Морланда, а также Розмари со своим Питером. Аннабелла была не в духе, презрительно отозвалась обо всех увиденных знакомых и сделала вид, что не заметила герцога Россетера, вошедшего в тот момент, когда она упражнялась в язвительности. Он любезно поздоровался с ней и обратился с поздравлениями к Розмари и ее жениху, а Аннабелле оставалось довольствоваться вниманием Морланда.
Как прошептал мне на ушко Уильям, у барона лежал на смертном ложе богатый дядя-граф, завещавший свое состояние и титул единственному племяннику. Вероятность, что Аннабелла удовольствуется графской короной и согласится на брак с Морландом, весьма повысилась после известия об ожидаемом наследстве. Я совершенно не жалела Морланда – он получит то, чего добивался, и эта мысль останется ему в утешение, когда его супруга будет кокетничать с мужчинами или устраивать ему скандалы.
Вечер прошел приятно, а следующий принес еще большее удовольствие – мы отправились на бал, который давал в честь Розмари и ее жениха дядюшка Питера. Бал был великолепен, и Россетер наконец смог показать свое искусство танцора, совершенно очаровав всех дам в зале, конечно, за исключением Аннабеллы и ее матушки.
Кружась в вальсе, я смотрела в светлые глаза своего возлюбленного и думала, как странно складывается моя жизнь. Давно ли я стояла перед алтарем и думала, что моя молодость осталась за дверьми церкви, а впереди меня ждут серые будни и унылая жизнь со старцем. А брачная ночь? Мой ужас и последующее изумление! Мое возмущение и негодование на супруга, посмевшего считать меня способной на измену, и растущая дружба и уважение между нами. А мечты о материнстве и планы их осуществления, как могла я всерьез полагать, что смогу в трезвом рассудке позволить постороннему человеку прикасаться к себе!
И вот теперь оказывается, что убеждения способны разрушиться всего за несколько месяцев. Я вполне могла считать себя счастливой женщиной, хотя вряд ли два года назад согласилась бы с теперешним представлением о счастье. Я обрела любовь, причем взаимную, спокойствие и довольство в браке с хорошим человеком, узнала много нового о жизни и о себе и надеялась в скором времени узнать еще больше, так чего же еще желать?
Да, мой муж и мой возлюбленный – не одно и то же лицо, но нельзя требовать от судьбы слишком многого. Оставалось только исполнить мечту своего супруга и произвести на свет маленького графа Дэшвилла. Даже если нам с Уильямом придется расстаться, мне останется в утешение малыш, который, надеюсь, будет так же лукаво улыбаться, как и его настоящий отец. Оставалось только надеяться, что Уильям не проявит излишнее благородство и не ограничится стихами и поцелуями, в противном случае мне придется как-то его подтолкнуть.
Время, оставшееся до свадьбы Розмари, протекало для всех нас весьма приятно. Аннабелла дала матери обещание молчать и не портить свадьбу сестры и сдержала слово, хотя ее лицо не выражало ни малейшей приветливости. Глядя на сияющее личико Розмари, я думала – неужели и я так же восторженно смотрю на Уильяма? Ведь если это так, ни для кого не останется секретом моя привязанность к нему, и наши отношения, независимо от их сути, станут предметом ханжеских пересудов.
После свадьбы молодые уехали путешествовать в Италию, Аннабелла одаривала своим вниманием барона Морланда, чей дядюшка наконец скончался, а я от всего сердца наслаждалась новообретенным счастьем. Уильям по-прежнему часто посе-щал наш дом, и нам нередко удавалось побыть вдвоем, однако мне хотелось большего, да и в его глазах я видела обещание чувственных радостей. Он ни слова не говорил мне о том, что ему недостаточно кратких часов наших встреч, но моя половинка нашей общей души не нуждалась в словах, а тело вдруг захотело выйти из-под контроля рассудка.
Однажды, в двадцатых числах декабря, Уильям сидел в библиотеке, держа меня на коленях. Мой муж отдыхал, а прислуга никогда не входила в комнаты без стука, так что мы могли не боясь наслаждаться объятиями друг друга.
– Фея моих грез, я хотел бы предложить вам одно приключение, долженствующее помочь нам побыть вдвоем и повеселиться без бдительных глаз любительниц посплетничать, – прошептал он, по обыкновению, прямо мне в ушко, поскольку наверняка чувствовал, как это будоражит мою чувственность.
– О каком приключении вы говорите, милый мой вампир? – отвечала я, как и всегда в подобных случаях, шутливым тоном, скрывающим мое волнение.
– Вы наверняка слышали от подруг, что в рождественскую неделю в театрах устраиваются маскарады, куда может прийти любой желающий и остаться неузнанным.
Я невольно вздрогнула при упоминании этого мероприятия. Еще бы, больше всего мне хотелось забыть о нем и в то же время я была рада, что освободилась от такой неприятности, как девственность при наличии мужа.
– Да, Кэтрин говорила мне о них, и Аннабелла тоже. Но в чем заключается ваше предложение? Вы хотите отправиться на маскарад?
– Да, дорогая. Вместе с вами. В масках никто не узнает нас, и мы можем танцевать хоть до утра без этой досадной необходимости менять партнеров после каждых двух танцев. Думаю, ваш супруг отпустит вас, если я пообещаю заботиться о вашей безопасности.
– В этом я не сомневаюсь, граф очень добр и не будет ханжески осуждать неприличие подобного поступка. Надеюсь, там нет воров и грабителей?