Посетитель, заходя в музей, начинал осмотр с залов, посвященных первым Рудлогам, и двигался дальше, по кругу, от прошлого к настоящему, проходя мимо парадных одежд, портретов наследников Красного, копий фамильных реликвий, небольших моделей Иоаннесбурга — чтобы было понятно, каким был город, когда только начинался с приземистого кремлина и поселения вокруг, и как он разрастался, перестраивался, вытягивался вдоль реки, соединялся мостами и трассами. Были там и подарки от правителей других стран, и произведения искусства, и отслужившие свое магические амулеты, принадлежавшие государям, и копии хроник, и гравюры со сценками из повседневной жизни дворца, и военные трофеи… Много чего было, что раньше лежало в подвалах дворца, а теперь было выставлено на всеобщее обозрение. Заканчивалась экспозиция на втором этаже — залом покойной матери нынешней королевы, и выставкой современности, недавно пополненной кривым мечом и лазурными шароварами, преподнесёнными в дар принцу-консорту эмиром Тайтана, и некоторыми подарками с прошедшего дня рождения Ее Величества.
Торопливый директор музея, получив, не иначе, как телепатически, новость о том, что заведение изволила посетить Ее Высочество Каролина Рудлог, сам лично провел ее по залам, указывая на карты разных эпох. Каролина прилежно фотографировала, слушала импровизированную экскурсию — очень вежливо. И скучала.
До тех пор, пока ей на глаза не попалась статуя эпохи Седрика — высокая, выполненная из черного блестящего камня, изображающая полуобнаженного воина из личной гвардии короля в момент атаки. Так были напряжены каменные мышцы, такая ярость искривляла рот гиганта, так удалось неизвестному скульптору передать движение навстречу смерти, что у шестой принцессы перехватило дыхание.
Директор музея рассказывал, что статуя выполнена в полный рост, и что в личной гвардии все были огромными, умелыми воинами, а она долго ходила вокруг скульптуры, затем попросила у директора бумагу, планшет и карандаш, уселась на деревянную скамью в зале и начала зарисовывать, перенося на бумагу и разворот плеч, и крепко сжатые на рукоятке меча пальцы, и напряженную шею с резко выступающими жилами, и широкую, как бочонок, грудь с пластами мышц.
И была при этом совершенно счастлива.
Четверг. Алина. Окрестности городка Мальвы на юге Рудлога.Принцесса Алина сжала воротник своей куртки, сморщила нос — несмотря на то, что они находились на юге страны, ветер был холодным, влажным. Группа первокурсников расположилась метрах в пятидесяти за оцеплением, выставленным у могильника. Рядом с ней расположились Ивар с Олегом, о чем-то негромко переговаривающиеся. Впереди стояли преподаватели — кураторы групп, строго предупредившие — во время показательного урока не орать, не убегать в панике, за оцепление под угрозой исключения не заходить, затычки из ушей не вынимать.
Затычки не очень-то спасали — низкий, вибрирующий рев-вой, от которого слабели ноги, а тело словно прихватывало судорогой, проникал в уши и сквозь защиту, заставляя кривиться и плотнее натягивать шапки и капюшоны.
Давнее захоронение скота после эпидемии коровьей кровянки находилось в заболоченном углублении, успевшем зарасти за прошедшую сотню лет чахлым лесочком, у заброшенной деревеньки в окрестностях Мальвы. Было облачно, над влажной землей могильника стоял плотный туман, в котором иногда мелькали то ли тени, то ли затаившаяся нежить, и из этого тумана торчали верхушки облетевших осин и скрюченных редколапых елочек. Что тут можно будет увидеть?
Хмурые солдаты стояли вокруг захоронения с огнеметами, попарно, на расстоянии шагов тридцати друг от друга — нужно было охватить большую территорию — и ей вдруг стало их очень жалко. Понятно, что тренировать будущих боевых магов необходимо. Но холодно же! А они со вчерашнего дня тут, стоят, ждут студентов. Меняются, наверное, но от этого не легче — она всего пятнадцать минут слушает этот вой, а ей уже хочется сбежать. И такой вот судьбы хочет себе Матвей? Есть приказ — и иди, хоть в болото, хоть в каменоломни, и зимой, в холод, и летом, в зной.
В стороне семикурсники внимательно слушали что-то объясняющего им боевого мага, по всей видимости, командира операции, кивали. Матвей был заметен издалека, большой, сильный, серьезный, что ему какие-то ототоны? Но она все равно переживала и хотела, чтобы это поскорее закончилось.
— По позициям! — скомандовал маг, и студенты, разбившись на группы, рассредоточились вокруг могильника.
— Очищаем обзор!
Семикурсники зашевелили руками, выплетая какую-то простую формулу — кураторы и преподаватели внимательно следили за ними, что-то записывали в блокноты. Туман вдруг дрогнул, взметнулся белесыми фонтанчиками, похожими на пики из взбитых сливок; зашумели вершинами деревья, громче и громче, и вдруг белая пелена вздыбилась огромной, с пятиэтажный дом, волной и пронеслась над застывшими от восторга первокурсниками. Обнажилось широкое углубление, заросшее пролеском — будто кто-то вдавил в землю гигантскую суповую тарелку с широкими краями. Рев из лесочка стал громче, надсаднее, от низких вибраций Алинку стало подташнивать, и она заморгала, сняла очки, потрясла головой.
Среди деревьев что-то хлюпало, билось, и мелькало тускло-желтое, раздутое. На открытое пространство плюхнулась первая тварь, затем вторая, третья… сколько же их? — больше всего похожи они были на омерзительные огромные личинки, наполненные светло-желтым гноем, трясущимся под кожей при движении. Или искалеченных крокодилов — безглазых, с прозрачно-желтоватой, раздутой изнутри плотью, с узкой пастью, заканчивающейся пульсирующей присоской; опирающихся на передние конечности с крюками, которыми они цеплялись за землю и подтягивались вперед. Движения были судорожные, дерганные, за неживыми, противоестественными созданиями оставался толстый слой слизи, задние лапы волочились за телом — но при необходимости ототоны могли оттолкнуться этими лапами и прыгнуть на жертву.
Алину затошнило еще больше. Судя по бледным лицам однокурсников, им лицезрение нежити тоже не доставляло удовольствия.
— Первая группа пошла! Проверить щиты!
С десяток семикурсников, среди которых был и Матвей, двинулись вперед, сверкая щитами, держа шахматный строй, медленно, внимательно.
— Поляков, «Хлопушку» на ближайшую!
Первая тварь вдруг разлетелась ошметками дергающейся слизи, словно ее сверху прибили гигантской мухобойкой. Оставшиеся заревели, поплюхали своими жирными телами вперед, вгрызаясь крюками в землю. Из леса выползали все новые и новые «черви», и вой становился невыносимым, до черных пятен в глазах. Как же держатся выпускники, если ей и здесь плохо?
— Терлецкий, «лезвия»!
Василий-гитарист пижонски махнул рукой, и вторую «личинку» разрезало на сегменты, извивающиеся лентами и медленно растекающимися по болотистой почве.
— Лоунова, «Зажигалку»!
Тонкая девушка суетливо зашевелила пальцами, вперед понесся поток огня, твари лопались с хрустом, занялся лесок, зашумело пламя, взбираясь по мгновенно высушенным деревьям.
— Переборщила! Ситников, повтори «Хлопушку»!
«Личинки», не обращая внимания на уничтожаемых собратьев, вдруг поменяли движение, потянулись, быстро покатились боком одна к другой, как сливы, слипаясь, увеличиваясь в размерах.
— Что за хрень? — отчетливо прошептал куратор их группы.
— Отступаем! — истерически орал командир. — Огнеметы на изготовку! Из круга не выступать! Отступаем, салаги! Бегом!
Гигантский ревущий червь, собравшийся из ототонов, поднялся на хвост — выше самых высоких деревьев! — и с гулом ударил толстенным телом с множеством отростков-присосок вперед, прямо позади убегающих студентов. Затряслась земля, брызнула слизь, попала на спины отступающих, и кто-то заорал, упал на землю, пытаясь содрать с себя куртку, а червь поднялся снова, снова ударил — уже ближе.
— Уходим! — скомандовал куратор, и первокурсники зашевелились, побежали назад за руководителем, к уже открытому кем-то из преподавателей Зеркалу. Алина дернулась было за всеми — и осталась на месте — от рева было трудно дышать, от близости нежити кружилась голова, и если бы сделала шаг — упала бы. Ее охранники, уже успевшие отбежать, вернулись, потянули ее за собой, но принцесса мотнула головой — ее сильно тошнило. Она тяжело дышала, расстегивая куртку — молния никак не хотела поддаваться, и смотрела, как Матвей останавливается и поднимает упавшего, как накрывает его вторым щитом тоже остановившийся Василий, как швыряет еще один семикурсник чем-то огненным в снова поднявшегося «червя», отчего желтоватая плоть обугливается, лопается, сворачивается побелевшими лепестками, как бегут они к оцеплению, как синхронно встают в строй боевые маги и начинают поливать высшую нежить огнем — а огромная обугливающаяся «личинка» все двигается, ударяет налево, в строй магов — и там прыскает красным, раздаются крики, поднимается, ударяет по убегающим студентам — и кого-то задевает. У Алины расплывается в глазах — вернувшийся куратор орет ей на ухо — Богуславская! Пошла! — а она не слышит и всматривается за оцепление, ощущая ступнями дрожь земли и всем телом — вибрирующий рев многих глоток червя.
Убегавшие студенты становятся полукругом вокруг задетых нежитью, ставят щиты, а она вглядывается и не может понять, кого же ранило. Как будто глаза видят, а мозг обработать не может. И уже в тупом оцепенении наблюдает, как снова раскручивает свое тело высший ототон, сжимаясь, словно готовясь прыгнуть, как открывается перед щитами студентов Зеркало, и оттуда выходит рыжеволосая фигура, застывающая от открывшегося зрелища, как рядом с Алиной и трясущим ее куратором открывается второе, и появляется ректор Свидерский в пижаме, орет, мгновенно сориентировавшись: «Макс, спаренным стазисом!» — и летит во вжимающуюся для прыжка тварь призрачная сеть, затем другая, полыхает огненный гриб — так, что лицо ее опаляет жаром, и высоченный черный треснувший стручок рассыпается вонючим пеплом, разлетающимся по могильнику.
Желудок сжался, принцесса согнулась, давясь горькой желчью и сплевывая ее. Было жутко стыдно, но в глазах сразу же посветлело — и успела еще увидеть, как лорд Тротт садится с размаху на землю, хватаясь за голову, когда, наконец, Ивар сгреб ее в охапку и потащил к Зеркалу.
Ректор Свидерский, ничуть не смущаясь своего экзотического вида, быстро прошел к группе старшекурсников. Его выписали два дня назад, назначив постельный режим и усиленное питание — однако Алекс в первый же день вышел на работу, разгребать завалы. Правда, позволил себе приходить в Университет не к первой паре, а ко второй. Он успел только почистить зубы, когда его вызвал один из кураторов седьмого курса, быстро сообщив по телефону о происходящем и о том, что нужна помощь.
Лежащих уже осматривали преподаватели и вызванные виталисты, над телами магов шагах в пятидесяти от них суетились их коллеги — кажется, были и убитые, и раненые. Открылось Зеркало, оттуда вышло несколько человек в форме безопасников отдела МагКонтроля, направились к командиру операции, хмуро осматриваясь вокруг. Лес горел, солдаты сомкнули круг и держали огнеметы наготове — на случай, если какая-то тварь все-таки уцелеет. Хотя что могло уцелеть под «Огненным столбом», выжигающим все живое и неживое на десятки метров под землей?
— Химические ожоги, ушибы, один перелом, — сказал ему университетский виталист, — Ситников вообще чудом уцелел, удар прямо по нему пришелся. Там вон, — он мрачно кивнул в сторону группы магов, — два трупа, кости, черепа в осколки, а этому хоть бы хны. Уникум какой-то.
Бритоголовый уникум сидел на земле и курил — одежда расползлась в лохмотья, на теле розовели ожоги от слизи «червя», зарубцевавшиеся уже — виталисты времени зря не теряли. Терлецкому залечивали спину, еще одному семикурснику накладывали фиксатор на ногу, остальных из первой показательной группы тоже осматривали на предмет ожогов.
— Ну как, господа выпускники? — серьезно спросил у потрепанных студентов Свидерский. — Получили незабываемый опыт?
— Что это было, Александр Данилыч? — хмуро поинтересовался Матвей. — Нам о таких трансформациях не говорили…
— Это высший ототон, Ситников. Существует гипотеза, что если масса нежити на единицу площади превышает некий критический предел, то особи могут объединяться в единое функционирующее создание. Гипотеза подтверждения не нашла и была отвергнута. А теперь мы увидели это подтверждение. Я не припомню подобных случаев за всю историю наблюдений за неживым. Так что опыт у вас действительно уникальный…
Ситников невежливо хмыкнул, затянулся, Александр оставил его в покое — в истерике никто не бьется, все живы. Повернулся к Тротту — тот уже стоял, шатаясь, и видок у него был пострашнее нежити. Бледный, мокрый от пота, с пульсирующими венками на висках, набухшими, раздувшимися.
— Только начал восстанавливаться, — сказал он, морщась — глаза у него были в красных прожилках, зрачки сжаты до размеров точки, — и тут опять сигналка от этого птенчика. Второй раз за неделю. Я нанимался твоих студентов спасать, Алекс?
Курящий «птенчик» покосился на преподавателя снизу вверх.
— Можете убрать сигналку, — буркнул он зло, протянул руку.
— Обязательно, — едко ответил Тротт и не двинулся с места. Скривился, сжал зубы. — Алекс…
— Сейчас, — успокаивающе сказал ректор и открыл Зеркало.
В университете первокурсников разместили в большом лекционном зале, и куратор прошелся по отставшим и закатившим истерику — оказывается, не на одну Алину напал ступор, да и девичьи всхлипы до сих пор слышались со всех сторон; жестко пояснил, что непредвиденные происшествия случаются, вплоть до гибели студентов, и что магия в принципе опасна. И если кто-то понял, что не готов, лучше освободить место и идти в немагическое заведение. Потому что, начиная с шестого курса, им предстоит боевая практика, на которой случиться может все, что угодно, несмотря на все меры безопасности.
Удивительным образом суровый выговор подействовал, как лучшее успокоительное, и первокурсники ушли заедать стресс в столовую и обсуждать увиденное, а после разбрелись по парам — занятия никто не отменял.
Алина дергалась весь остаток учебного дня. От переживаний разболелась голова. Каждую перемену она звонила Матвею — трубку никто не брал. Ректора в университете не было, куратор, к которому она подошла в конце дня, поглядел на нее сочувственно и сказал, что информацию озвучат только завтра, когда разберутся, что произошло. И что старшекурсников перевели в амбулаторию отделения МагКонтроля, обрабатывают пострадавших и опрашивают, как свидетелей появления высшей нежити. Погибших среди студентов нет, есть раненые. А ей, Богуславской, будет очень трудно, если она не научится мгновенно реагировать на приказы и справляться со слабостью, потому что иначе военную кафедру она не пройдет. То, что однокурсники вернулись за ней — им в плюс, а ей в минус, так как в реальной боевой обстановке она своим неумением справляться со страхом могла бы привести к гибели группы.
Алина обиделась, буркнула, что справится и ушла жаловаться каменам. За Матвея было страшно — неужели это на него обрушился удар ототона, и насколько серьезно он должен был быть ранен? Каменные морды охали, переспрашивали, ругали куратора, обидевшего маленькую козочку, и так трогательно переживали за нее, что на душе посветлело.
Но после пар она попросила водителя высадить ее у Королевского Лазарета. Вдруг Матвея отвезли туда?
Но дежурная медсестра сказала, что пострадавших сегодня не поступало, в палатах только те, кто не выписан с прошлой пятницы. И, с материнским умилением глядя на расстроенное Высочество с косичками, добавила, понизив голос, что из ее знакомых одного готовят к завтрашней выписке, а вот второй из палаты пропал с утра, переполошив персонал, вернулся в сопровождении ректора Свидерского, которому самому не мешало бы остаться на укрепляющие процедуры до конца недели, и теперь пропажа лежит под капельницей и ведет себя совершенно несносно.
— Видала я трудных пациентов, — добавила словоохотливая женщина, — но этот уж ни в какие рамки.
Через минутку Алина остановилась у двери в палату Тротта, приоткрыла ее тихонько, посмотрела — инляндец лежал, закрыв глаза. То ли спал, то ли ненавидел весь мир. Она потопталась на пороге, вздохнула чуть слышно. Про Матвея очень хочется узнать, но разговаривать с желчным магом ой как неохота. Так и не решившись, повернулась, чтобы уйти.
— Богуславская, — произнес лорд Максимилиан у нее за спиной, — вы сопите, как буйвол. Чем обязан визиту?
Голос у него был сиплый, скрипучий, будто ржавой пилой водили по жестяному листу. И глаз он не открывал. И хорошо, а то увидел бы, как покраснела пятая принцесса двора Рудлог.
— Я х-хотела узнать, что с Матвеем, — сказала Алина, глядя на его бледную руку — пальцы судорожно сжаты. — Вам очень больно, да?
Он поморщился.
— Нет. Ситников жить будет. До свидания, Ваше Высочество.
Она шмыгнула носом. От «жить будет» стало еще страшнее. Вдруг вспомнился и утренний кошмар, и выговор от куратора.
— Только не говорите, что собираетесь плакать, — недовольно процедил Тротт.
— Не собираюсь, — резко сказала она и сжала зубы — слезы уже были на подходе, но ни за что не станет плакать!
Природник с трудом разлепил веки, повернул голову, посмотрел на нее мутным взглядом тусклых голубых глаз — с выражением то ли отвращения, то ли бесконечной усталости. Стало стыдно.
— Извините пожалуйста, — пробормотала Алина и зачем-то сняла очки.
— У него небольшие ожоги. Ничего страшного. Завтра наверняка будет в университете, — холодно и очень медленно, как неразумному ребенку, пояснил Тротт.
— Спасибо, — произнесла она неуверенно.
Макс снова закрыл глаза, скривил губы и не ответил. Алина, стараясь не топать громко и почти не дыша — сопит она как буйвол, надо же! — вышла, прикрыла за собой дверь, аккуратно, тихо. И только там, за дверью, в раздражении сжала кулаки и топнула ногой. Подышала глубоко, чтобы успокоиться, и, решительно мотнув головой, пошла проведать Димку Поляну.