Жрец благословил молодых и сделал запись. И Сара Фрид стала Сарой Фальк.
Свадьба немноголюдна. Приглашены родня и близкие друзья. Нелегко принять в семью вчерашнюю хорфландку. Бернар и Луиза почти счастливы. «Она так умна, так мила. Вот только…» — говорит Луиза. «Предрассудки! Все будет великолепно!» — искренне, как ему кажется, возражает Бернар. Предрассудки, впитанные с молоком матери, мы считаем непреложными истинами.
Райлика весело щебечет возле новобрачной. Они подружились. Тейман явился не один. Он впервые показал семейству свою девушку. Ту самую, у которой коса, по мнению Райлики, не толще мышиного хвоста. Косби и Хеврон, покровительственные, как старшие, и свойские, как сверстники, были главной моральной опорой молодоженов в нестерпимо долго тянувшейся свадебной маете. Идеологически заостренный Итро Окс, по праву говорить запросто, каковым обладают только лучшие друзья, заметил Гиладу: «Великие эрцы склонны жениться на женщинах из народов. Этим путем мы вбираем лучшее, что есть у других. Хорошее предзнаменование для тебя — будешь великим!» Оба улыбнулись шутке.
Отец той, что звалась прежде Диана Фрид, ничему не удивлялся и каменным молчанием встречал любые новости из страны Эрцель. Мать была огорчена — она любила Алекса. Приехать на свадьбу и познакомиться с новым зятем не решилась: чужие кругом. «Пусть обживутся, тогда и повидаемся.» — подумала.
Почтенная чета Фрид, получив весть о разводе сына, навестила его. Алекс был сдержан, скрытен, холоден даже. Хотел утаить свое увлечение, но проговорился случайно, и колкие шутки были ему наказанием. «Насмешники — всегда люди поверхностные!» — беспощаден сын в своей безгласной оценке. Быстро и безошибочно нащупав явные и тайные пружины страны Эрцель, сделав резонный вывод о ее неприемлемости для себя, посокрушавшись над безысходной непутевостью сына, Фриды покинули этот нелепый край, предоставив Алексу навещать их в столице Хорфландии.
Глава 6 Левые и правые
На главной площади Авива собралось множество народа. Лозунги в руках, сияющие улыбки на лицах. Ждут выступления главы Левой партии. Он во всеуслышание объявит о том, что из ста двадцати скрытых праведников, избранных сегодня в парламент страны Эрцель, более половины принадлежат к Левой партии, и поэтому, согласно закону, страной будет править эта партия, а сам он, как глава ее, займет пост Первого министра. Надо ли говорить, что собравшиеся — почти поголовно сторонники Левой партии!?
И вот, взошел на трибуну немолодой человек, в прошлом генерал, водивший армию страны Эрцель от победы к победе, и провозгласил то, что ждали от него, а затем произнес программную речь. Он сказал, что народ эрцев, избрав левых, избрал мир и отверг войну. Он сказал, что готов отправиться во все соседние столицы и вершить мир, ибо мир лучше и надежнее всякой победы. Он сказал, что два народа — эрцы и геры — должны жить каждый на своей земле и не посягать на землю соседа, и что пришло время признать серую линию законной границей. Он сказал, что зовет к своему знамени всех без исключения граждан, к какой бы партии они себя ни причисляли. И то ли серьезно, то ли шутя, добавил в конце, что Свиток спасения, о котором знает каждый эрц, теперь несомненно будет найден и попадет в добрые руки, и достигнутый мир принесет спасение народу. Потом выступали другие, а в заключение любимая в народе певица пропела песню о мире, и люди разошлись по домам.
Во время победного митинга Мики Парицки располагался на достаточно малом расстоянии от трибуны. Величина этого расстояния по неписаному закону, по простому человеческому разумению, по здравому смыслу, наконец, обратно пропорциональна статусу функционера. Сердце Мики полнилось гордостью за верный прогноз исхода выборов и надеждой на скорое продвижение в партии.
Сыновья Бернара почти поверили в абсолютно правдоподобные рассказы родителей и сестры о необычайном путешествии. Как с другом, Гилад поделился новостями с Шаем Толедано. Последний довел до сведения своего боевого товарища Мики лишь один фрагмент — дескать у Райлики появился жених. Шай чистосердечно полагал, что, если ради доброй цели, немного прибавить фантазии к реальности, да притом в духе очевидной тенденции, то сие деяние будет не грехом, а благом. И расчет подтвердился, и Мики отступился от Райлики, и много всего худого, что могло случиться — не случилось.
***В кабинете Роны Двир кроме старшего редактора расположились Шай, Мики, Райлика. Результаты выборов благотворным образом сказались на настроении Роны, но виду она не подает. В ближайшем недельном приложении появится статья Шая Толедано на злобу дня. Рона, желая отвести от своей газеты упреки в левизне, предоставляет на сей раз первые полосы журналисту правых взглядов.
Предстоит обсуждение статьи. Райлика, уже не новичок, имеет голос, и его слышно. Рона довольна успехами юной сотрудницы, осваивающей редакторское ремесло и к тому же недавно занявшей место на университетской скамье.
— Господа, мы начинаем. На прошедших выборах левые взяли верх над правыми. Я не опасаюсь чрезмерного противостояния: победители, как правило, очень скоро приобретают черты побежденных, — сказала Рона.
— Коллеги! — воскликнул Шай, — Мне хотелось бы остеречь левых от гордыни, ибо успех — сын небес, и нет у него корней в земле. Я не сомневаюсь, что Вы, как и многочисленные читатели моих политических обзоров, согласны с тем, что они объективны. Поэтому я начинаю свою статью с похвалы левым и присоединяюсь к осуждению распоясавшихся жрецов, подстрекающих солдат к бунту, говоря: «Без страха взгляните в глаза приказу и вырвите его жало, если оно ранит нашу веру!»
— Браво, Шай! Дай бог, дальше не хуже! — вставил Мики.
— Наберитесь терпения, господин Парицки! — почти ласково заметила Рона Двир, весьма одобрявшая сделавшуюся с Мики известную перемену.
— Достойно похвалы намерение Левой партии уничтожить возмутительный контраст между кричащим наглым богатством и онемелой робкой бедностью. В этом — народ с левыми, и нам лишь остается трижды в день возносить к небу горячие молитвы, чтобы тяжелый дух коррупции не заглушил фимиам благих обещаний, — продолжил Шай.
Мики, откинувшись на спинку стула, приготовился возразить солидно и едко. Но его опередила юная ученица.
— Господин Толедано! Ваше двусмысленное замечание о горячей молитве уничтожает похвалу! — пропищала Райлика, оглянулась по сторонам и, как всегда, неуместно покраснела.
Все без исключения присутствующие посмотрели на нее одобрительно. Рона пожала ей запястье, сказала «Молодец!» и перевела выразительный взгляд на Шая.
— Мое замечание проистекает из опыта прошлого, дорогая Рай…, простите, госпожа Фальк! — добродушно возразил Шай.
— Прошу вас, господин Толедано, шагайте динамичнее, — сказала Рона.
— Центральная тема статьи — тема мира с герами, — продолжил Шай, — В этой точке мои похвалы левым уступают место горьким упрекам. Стремление к миру — не монополия левых, как им самим кажется, ибо мира желает весь народ эрцев. Но, похоже, левые — наивнейшая часть нашего народа. Их планы фантастичны и гибельны. Нельзя вооружать врага! Нельзя отдавать землю! Наконец, геры, воспитанные на ненависти к нам, не станут партнерами в переговорах. Им еще надо созреть! — патетически произнес Шай.
— В этом гвоздь вопроса! Политика, как и агрономия, знает средства ускорения созревания. Мы взрастим себе партнера! — смело возразил Мики.
— В этом головокружительном агрономическо–политическом эксперименте желаю вам успеха, а нам всем — его безопасного проведения, — сказала Рона и повернулась к Шаю, — Вы присоединяетесь к пожеланию, господин Толедано?
— В статье можно найти ответ на этот вопрос, госпожа Двир.
— Меня убеждает речь Первого министра. Он упомянул о Свитке неспроста. Я так надеюсь, что вскоре у нас появится Свиток… — задумчиво произнесла Райлика, и глаза ее наполнились грустью, и Рона заметила это, но объяснение сему обстоятельству не знала.
— Господин Толедано! — строго сказала Рона, сверля глазами Шая, — Все сидящие здесь знакомы с рукописью статьи. Я позволю себе высказать категорическое несогласие кое с чем. Разумеется, наша страна абсолютно демократическая, и у нас, слава богу, нет цензуры в прессе. При всем том прошу вас обдумать один из абзацев. Я имею в виду вашу беседу со жрецами поселений, расположенных за серой линией. Те, по своему обыкновению, делят эрцев на верных и неверных, полезных и вредных, на тех, кому можно доверять и тех, кто доверия не заслуживает. И для них само собой разумеется, что соль земли — это люди, живущие за серой линией, а обитатели Авива — пена и накипь людская. Не кажется ли вам, Толедано, такая классификация неприемлемой?
— Эээ… ну, да… вы безусловно правы…
— Однако, ваша журналистская позиция расплывчата.
— Я подумаю над формулиравками, госпожа Двир.
— Господин Толедано! Вы, безусловно, вправе, по вашему выражению, менять похвалы на упреки, но при этом нельзя посягать на факты! — звонко проговорил Мики.
— Прошу выражаться конкретнее! — ответил Шай.
— С удовольствием. Вы утверждаете, что левые ложно приписывают жрецам водворение в стране клерикального террора. Увы, клерикальный террор — это не ложь, а факт! Жрецы указуют нам, что и почему не есть, где и когда не ездить, кому и отчего не верить и так далее и так далее. Если это не клерикальный террор, то что это?
— Это почитание традиций и святых наших книг — двух столпов, на которых покоится вечность народа эрцев!
Нечто в этом роде Мики и ожидал услышать. Он приготовился произнести достойный ответ, но заметил, что глаза Райлики горят, и щеки вспыхнули. Некоторые воспоминания о стране Ашназ и реальности страны Эрцель соединились в ее голове. Мгновение она колебалась, потом решилась.
— Традиции и святые книги открывают нам, что женщины по природе своей суть порочные и недалекие создания, влекущие мужчин на путь греха. «Пусть сапожник не судит выше сапога» — говорят ваши книги о женщинах.
— Я не уверен, юная госпожа, что вы вполне понимаете смысл произносимых слов. Если вы подразумеваете требования скромности, как в одежде, например, то что же в этом дурного? Скромность оберегает женщин от посягательств на их достоинство, — довольный своей убедительностью ответил Шай.
— Я многое подразумеваю. Кто виноват в том, что вид женской фигуры в брюках родит в голове праведника грешные мысли? Не женская порочность, а вечно неутолимая мужская похоть тому виной! Сваливаете с больной головы на здоровую, господин Толедано!
— О–о–о… Браво! — несколько натянуто воскликнул Шай.
Физиономия Мики растянулась в широчайшей улыбке. Рона принялась энергично гладить Райлику по голове и по спине, успокаивая ее. Госпожа Двир была в высшей степени довольна своей ученицей.
— Господа, мне кажется, что наша беседа не только исчерпала свою тему, но и покушается на области смежные и даже далекие. Всех благодарю за внимание, — сказала Рона.
Шай и Мики покинули кабинет. Рона удержала Райлику. «Глаза ее блестели странной грустью, когда она упомянула о Свитке. И с чего бы этой девочке сердиться на мужчин? Ее что–то гложет? Здесь какая–то тайна?» — думала Рона. Нераскрытые личные секреты сотрудников создавали дискомфорт в душе старшего редактора. Сплав благорасположения с любопытством. Рона вознамерилась попытаться разговорить Райлику. У людей значительных, как и у простых, любопытство — первая страсть.
Выйдя в фойе, старые боевые друзья переглянулись. Поспорили, но причин для размолвки — никаких.
— Что происходит с будущей звездой прессы? — спросил Мики.
— Не знаю.
— Допустим. Я думаю, Шай, политика в больших дозах отупляет. Зачем мы пьем полынный настой идеалов вместо нектара прагматизма?
— Мики, давненько мы не устраивали семейного пикника! Лес, жены, ребятишки, визг, шашлык с вином!
— Отлично, дружище! Созвонимся.
Глава 7 Любовь
Год тому, после сдержанного прощания с Нимродом, семейство Фальк вернулось в страну Эрцель. Год — это тот самый срок, который Нимрод, в согласии с господином Вайсом, установил себе и своим гостям из будущего и который потребен ему, чтобы завершить докторат, и чтобы собраться с мыслями и с духом, и, пользуясь чудным свойством вечности народа эрцев, шагнуть во времени вперед на полтора века, и прибыть в город Авив, что в стране Эрцель, и повстречаться с Райликой, и, конечно, привести с собой Свиток спасения.
Райлика прочно утвердилась в своем бытии в газете, и, к тому же став студенткой, завоевала сердце Роны, ее покровительство и совершенное сочувствие. Утром и днем — газета, вечером — университет. Время летит, день полон, а сердце пусто. «Спасибо Шаю, отвадил от меня неугомонного искателя разнообразия, этого волокиту Мики» — думает Райлика. Ей нечего жаловаться на мужское невнимание. Юноши прелестные и умные выказывают серьезность намерений и добиваются ее благосклонности. Сладкий медовый настой их любовных притязаний пьянит женское тщеславие.
Райлика и Нимрод не клялись друг другу. Оба свободны. Своя свобода и тяготит и греет душу. Его свобода будит ревнивые мысли. Отчего же ревность? Разве была любовь?
Расставание без обязывающих признаний породило разочарование. Но ненадолго. Выглянули побеги воспоминаний и пошли, и пошли в рост: встреча за встречей, слово за словом, жест за жестом. Чем дальше отступают дни, что в стране Ашназ, тем желаннее Нимрод. «А если не свидимся более? А вдруг, то был сон? Я выдумала Нимрода? Но разве сон может так долго душу щемить? — все спрашивает и иссушает себя думами Райлика. Воспоминания о несбывшемся делают мечту еще привлекательнее.
Год минул. Нестерпимо сознание, что никогда не появится Нимрод. Любви не было. Она возникла — умозрительная, виртуальная. Или ничего нового не возникло — любовь и прежде была, да Райлика ее не разглядела. Что бы ни делала, что бы ни говорила Райлика, не оставляют ее мысль о Нимроде и страх, что потеряла его. Экзальтация наущает то на слезы, то на радость, то на гнев.
***Авив, утро, жара, автомобили, людской говор, шум. По тротуару одной из центральных улиц медленно, с опаской и любопытством озираясь по сторонам, идет странный молодой человек. Одежда на нем и баул его — словно из костюмерной. А повадки — как у домашнего кота, случайно оказавшегося на улице и осторожно, с недоумением, страхом и любопытством обследующего предметы вокруг.
Чудаком этим был ни кто иной, как Нимрод Ламм. Он снял сюртук, перекинул его через руку. Носовым платком отер пот со лба. «За полтора века городской пейзаж стал неузнаваем. Ни одной лошади. Только механические повозки, называемые автомобилями, с сумасшедшей быстротой проносятся мимо. Надо начинать адаптироваться» — размышляет Нимрод.
Первая задача — найти Фальков. Адрес есть. Эрцит он знает. Надо спрашивать у прохожих. К кому обращаться? К женщинам? Трудно решиться на такое. Одежды на них до смущения мало, зато вид независимый и взгляд гордый. Мужчины отвечают на бегу и скороговоркой. Запаса преподанного Райликой разговорного лексикона не хватает. Наконец, Нимрод приметил почтенного вида старца, на котором одеты не рваные на коленях джинсы и выцветшая майка с надписью сомнительной пристойности, но брюки с безупречной стрелкой и белоснежная тщательно отутюженная рубашка. Нимрод назвал адрес, задал вопрос. Джентльмен отвечал не торопясь, на правильном эрците. В выговоре незнакомца ветеран уловил что–то родное, почти забытое. Но волю любопытству не дал, а только смотрел вслед удаляющемуся Нимроду.
Райлика в своих наставлениях другу забыла упомянуть о правилах дорожного движения. Проезжую часть улицы Нимрод пересекал, подражая толпе, и не заметил светофора.
Вот и нужный дом. Нимрод поднялся по лестнице. Постучал в дверь. Открыла Луиза.
— О, Нимрод! Какая радость!
— Здравствуйте, госпожа Фальк!
— Бернар, Бернар, скорей сюда! Гляди, кто пришел!
— О, Нимрод, дорогой! А мы уж начали сомневаться! — воскликнул примчавшийся Бернар и обнял пришельца из прошлого.
— Давай сюда свои вещи, проходи в гостиную. Бернар, займи гостя, а я поспешу на кухню, время обеденное. Через полчаса — все за стол!
— Луиза, я позвоню Райлике.
— Не надо, Бернар, пусть будет для нее великий сюрприз.
После освежающего душа Нимрод уселся за обеденный стол.
— Признай, голубчик, из овощей страны Ашназ такого салата, как наш, не сделать! — воскликнула Луиза.
Нимрод признал, усердно жуя. Покончив с обедом, хозяева и гость разместились в креслах.
— Есть свободная комната для тебя. Хочешь остановиться у нас? — спросил Бернар.
— Неловко. Лучше в гостинице.
— Будь по твоему. Я надеюсь, в твоем бауле прячется та самая вещь, которая столь нужна сейчас стране Эрцель? — задал Бернар волновавший его вопрос.
Нимрод, ни слова не говоря, достал из баула кожаный цилиндр. Открыл крышку футляра. Вынул катушку с намотанной на ней широкой пергаментной лентой. Край ленты взял в одну руку, другой повернул катушку на один–два оборота. «Это — Свиток спасения!» — сказал Нимрод, бережно держа драгоценный предмет. Луиза и Бернар склонились над Свитком, разглядывая древние письмена на пергаменте.
— Кажется нам вещь жизненно важной — и непременно попадет она в наши руки! — воскликнул Бернар.
— Я бы хотел, чтобы Свиток хранился пока у вас, госпожа и господин Фальк.
— Разумеется, — сказал Бернар.