Но от всех подобных волнений и огорчений у Бэнни было теперь новое убежище — "Монастырь". Там ни у кого не было забот, а если даже и были бы, то никто не стал бы взваливать их ему на плечи. "Смотрите на "Монастырь" как на свой клуб, — говорила Аннабель. — Приезжайте когда хотите и оставайтесь столько, сколько вам вздумается. Наши лошади ждут, чтобы их проезжали, а наши книги — чтобы их читали. А помимо их в вашем распоряжении целый океан — сообразуйтесь только с приливами!" И Бэнни часто спасался теперь в этом гостеприимном доме. Иногда он заставал там Ви Трэсси, а когда ее не было, она каким-то таинственным, неведомым образом через несколько часов оказывалась уже там.
Ви была несколькими годами старше Бэнни, но в своем знании света она была старше его на целую сотню лет. Это ей не мешало быть очень приятным партнером во всех летних развлечениях. В ее "служебные обязанности" входило быть всегда юной душой и телом — она этим зарабатывала себе пропитание, а потому веселиться и забавляться было ее естественным времяпровождением. Ей приходилось все время себя тренировать, как какому-нибудь атлету или кулачному бойцу перед состязанием. Кто мог знать, какого рода прихоть взбредет в голову автору того или другого романа или директору кино, недовольному обычным характером современных мелодрам? В один прекрасный день она может очутиться привязанной к дикой лошади, или к быстроходной лодке, или ей будет приказано карабкаться по внешним уступам какой-нибудь колокольни… В давно минувшие времена как в варварских, так и в цивилизованных странах на женщин налагались, в силу весьма странных причин, разного рода аскетические требования. Но ни одна из этих причин не могла, конечно, сравниться по своей дикости с той, которая требовала от артистки кино подобной тренировки: все это делалось для того только, чтобы она как можно реальнее могла изобразить перед глазами миллионов зрителей борьбу безумно перепуганной девочки, вырывающейся из рук грубых насильников!
Но как бы то ни было, для юного идеалиста, искавшего себе убежище от тех забот, которые взваливали ему на плечи его друзья, Ви была прекрасным товарищем. Они брали себе из конюшен Аннабели необъезженных лошадей и скакали на них без седел на берег океана и заставляли их бросаться в воду, к великому смущению тюленей; устраивали состязания в беге, в плаванье, и плеск волн был бессилен заглушить громкий смех Ви. А потом они усаживались где-нибудь на прибрежном песке, и она рассказывала ему разные истории из закулисной жизни кино, и шум прибоя был, без сомнения, не так страшен и дик, как эти рассказы.
Когда Бэнни оставался один, его преследовал образ Ви в ее узком, плотно облегавшем ее купальном костюме, вся ее изящная фигурка, очень тоненькая, ловкая, грациозная, подвижная. Было очевидно, что он ей нравился, и Бэнни, возвращаясь из области снов к действительности, отдавал себе отчет в том, что он был в нее безумно влюблен. Он не мог заставить себя заниматься, он все время думал только о ней, и все его мысли резюмировались в одном вопросе: "Почему нет?" И на этот вопрос дружным эхом отвечали голоса и его отца, и м-ра Роскэ, и Аннабели, и ее друзей: "Да! Почему нет?!" Единственно, кто ответил бы на этот вопрос иначе, была Генриэтта Аслейч, но образ Генриэтты — увы! — совсем побледнел в его воспоминаниях: Бэнни никогда уже не ездил больше кататься по голубой лагуне и не читал молитв из маленькой черной с золотым обрезом книжки.
Бэнни часто звонил Ви по телефону — или в ее студию, или в ее бунгало, и она всегда была готова принять участие в какой-нибудь "шалости". Они ездили в ресторан, в котором имели обыкновение обедать артисты, а потом отправлялись в один из тех театров, где на сцене изображались эти самые люди, и Ви рассказывала ему истории из их частной жизни — истории более странные, чем те, которые для них сочиняли. Очень скоро театральный мир в своих сплетнях начал соединять в одно имена Ви и Бэнни. "Ви Трэсси поймала миллионера, нефтяного принца с миллионами, миллионами долларов!" И это не было лишено известной доли романтизма: этот миллионер сочувствовал большевизму, был одним из "красных"!.. Взгляды и интонации голосов, которые долетали теперь до Бэнни, являлись новым ответным эхом на преследовавший его постоянно вопрос: "Почему нет?.."
IVСидя на берегу, наполовину зарывшись в песок и не сводя глаз с лазурной поверхности теперь спокойных вод, Ви рассказывала ему эпизоды из своей собственной жизни.
— Я не цыпленок, только что вылупившийся из яйца, Бэнни. Не воображайте того, чего нет. Я поступила на сцену, чтобы устроить свою жизнь, и я заплатила ту цену, которую за это спрашивали. Как всякая другая девушка. На свете не существует бескорыстных антрепренеров и директоров кино.
— Но разве они не могут удовольствоваться приобретением хорошей актрисы?
— Ничто не мешает ей быть хорошей актрисой днем и хорошей любовницей ночью. И они желают получить и ту и другую.
— Это звучит так жутко, — сказал Бэнни.
— Дело в том, что в этой игре идет такое невероятное соревнование, что вы себе и представить не можете. Если вы хотите выбиться на дорогу — вы не можете этого избежать. Ни с чем другим не считаются. Все другое ровно ничего не значит. Все дело только в этом одном. И так было и со мной. Я стучалась в двери всех студий — мне было тогда пятнадцать лет, и я страдала и голодала. Но только тогда, когда я провела ночь с одним из этих дьяволов, двери студии для меня раскрылись.
Она замолчала и не сводила глаз с спокойно катившихся волн, и Бэнни в первый раз увидел в ее лице мрачное, скорбное выражение.
— При этом вот что еще нужно не забывать, — прибавила она, — что когда бедная девушка встречает богатого человека, который дарит ей красивые платья, катает ее в великолепном автомобиле и устраивает ее в уютном бунгало, то он становится в ее глазах каким-то сказочным существом. Моралистам вольно насмехаться, сколько они желают, но факт тот, что когда я встретила такого человека и он предложил дать мне впервые настоящую роль в картине, то он показался мне каким-то сверхчеловеком, богом, и я считала, что это будет только благородно с моей стороны, если я сделаю для него все, что он пожелает… И мне пришлось прожить с ним несколько месяцев, прежде чем я убедилась в полнейшем его тупоумии.
Наступило молчание.
— Мне кажется, — сказала Ви, — что вы спрашиваете себя: для чего, в сущности, я вам все это говорю? Сейчас у меня вполне обеспеченное, независимое положение, и я с успехом могла бы разыгрывать из себя светскую даму, предав забвению свое некрасивое прошлое. И если бы я вам сказала, что я — невинная, чистая девушка, то как вы могли бы узнать всю эту мою историю? Но я сказала себе: "Бог мой! Деньги тем, главным образом, для меня и важны, что они могут избавить меня от необходимости лгать".
— Я знаю еще одного человека, который говорил то же самое, — сказал Бэнни, — и его слова произвели на меня сильнейшее впечатление. До тех пор мне никогда не приходилось сталкиваться с подобного рода людьми.
— На тех, кто не лжет, обыкновенно смотрят как на каких-то дикарей, — сказала Ви. — Что касается меня, то в этом отношении у меня ужасная репутация в мире кино… Вам что-нибудь обо мне уже говорили?
— Только очень немногое, — ответил Бэнни.
Она пристально взглянула на него.
— Что именно? Наверное, вам все рассказали о Робби Уардене — да?
— Вряд ли все, — ответил он улыбаясь. — Я слышал только, что у вас с ним был роман и что вы до сих пор очень о нем грустите.
— Я два раза была одурачена мужчиной. Робби был вторым и последним. Больше, поверьте, этого уже не случится. Робби дал денег на самую лучшую из моих картин. Он был красив, как бог, и предлагал на мне жениться. И одно время я серьезно об этом думала. Но оказалось, что у него одновременно были романы еще с тремя женщинами, и одна из них его застрелила. Так кончился этот роман моих юных лет… Нет, я не грущу о нем! Я рада, что это кончилось. Он принес бы мне одни только заботы и горе. Но если я отношусь к любви немного цинично, если моя манера выражаться недостаточно изысканна, то вы теперь, может быть, поймете, почему это так?
Сказав это, Ви стряхнула песок со своих голых ног и встала.
— Смотрите, вот как я лечусь от толщины!
Она оперлась руками о песок в том месте, где он был еще сыр и крепок, и встала на них, как это делают акробаты. И в этой позе, с закинутыми вверх тонкими белыми ногами, она на руках сделала те несколько шагов, которые отделяли ее от воды, и с веселым смехом бросилась в волны.
— Скорей сюда! — закричала она Бэнни. — Вода сегодня удивительная!
VБэнни, думая об этом разговоре, учился смирению. Ви приходилось страстно бороться за свой успех, тогда как ему все доставалось без всякой борьбы. Если бы ему вздумалось избрать себе карьеру артиста кино, его отец не замедлил бы предпринять все необходимые для этого шаги, и перед ним широко распахнулись бы двери всех студий. И так было бы со всякой другой карьерой. А потому он не имел никакого права осуждать кого бы то ни было.
Она оперлась руками о песок в том месте, где он был еще сыр и крепок, и встала на них, как это делают акробаты. И в этой позе, с закинутыми вверх тонкими белыми ногами, она на руках сделала те несколько шагов, которые отделяли ее от воды, и с веселым смехом бросилась в волны.
— Скорей сюда! — закричала она Бэнни. — Вода сегодня удивительная!
VБэнни, думая об этом разговоре, учился смирению. Ви приходилось страстно бороться за свой успех, тогда как ему все доставалось без всякой борьбы. Если бы ему вздумалось избрать себе карьеру артиста кино, его отец не замедлил бы предпринять все необходимые для этого шаги, и перед ним широко распахнулись бы двери всех студий. И так было бы со всякой другой карьерой. А потому он не имел никакого права осуждать кого бы то ни было.
В то время как он слушал Ви Трэсси, в его воспоминании вставал образ Эвники Хойт… Нет, люди положительно не умели разбираться в сексуальных вопросах. Сколько было во всем неясного! Разумеется, Ви не могла думать о том, чтобы выйти за него замуж теперь же: браки бывали нередки среди артистов кино, но, по-видимому, они считали долгом прежде убедиться, что могут быть друг с другом счастливы. И это давало Бэнни известную уверенность в том, что Ви не будет шокирована, узнав, что все его мысли заняты ею одною.
В этот вечер они были в "Монастыре" и после обеда, в то время как все в зале танцевали, вышли на террасу. Было тихо. Светила луна — та самая, которая светила и Бэнни с Эвникой, и Бэнни с Ниной Гудрих. Из залы доносились звуки музыки, из сада — аромат цветов, и Бэнни спрашивал себя: "Что же, что же мне делать?" Так это не могло дольше оставаться — это было ему ясно. Нервы его были взвинчены до последней степени. И в то же время язык его точно прилип к гортани. До сих пор девушки всегда первые объяснялись ему в любви. И это было, конечно, нелепо. Но в чем же дело? Почему он не мог заставить себя произнести ни единого слова?
Слабым, еле слышным голосом он проговорил:
— Давайте танцевать сейчас здесь, на террасе!
И они встали и начали танцевать. А когда кончили, то очутились опять на прежних местах, и ничего, решительно ничего не произошло, и Бэнни чувствовал себя все так же мучительно. Нет, так невозможно!.. С храбростью отчаяния он опять обнял рукой ее тонкий стан и прижал к себе, но на этот раз обнял совсем не так, как это полагается для танцев. Танцевать в этом положении, когда вас так крепко прижимают к себе, было бы совершенно немыслимо. И когда Бэнни отдал себе в этом отчет — он испугался. Такого рода поступок не делал ему чести — ему, студенту университета и представителю светской группы университетской молодежи. И Ви, конечно, его осудит. Не поймет, рассердится, прогонит прочь… Бэнни замирал от ужаса…
Но нет, она не рассердилась и, по-видимому, она его поняла. Старая поговорка гласит, что пальцы существовали на свете раньше вилок, и так же будет правильно, если мы скажем, что объятия существовали раньше слов. В ответ на свое объятие Бэнни почувствовал, что его обняли тонкие руки Ви, обняли со всей той силой, на какую они были только способны. О, значит, все хорошо!
— Ви, — прошептал он, — Ви!.. Так это правда? Вы меня любите? Да?..
Вместо ответа ее губы прильнули к его, и они стояли так, крепко прижавшись друг к другу, в то время как круглый месяц лил на них свой свет, а из залы доносились веселые звуки музыки.
— Ви, я так боялся…
Она засмеялась.
— Глупый мальчик!
Но внезапно она от него отстранилась.
— Бэнни, мне нужно с вами поговорить. Нужно сказать одну очень важную вещь… Сядемте сейчас и поговорим. Нет, не здесь — в том конце террасы. Я хочу, чтобы мы поговорили с вами совершенно спокойно.
Голос ее звучал нервно и нерешительно. Он молча отвел ее на другой конец террасы.
— В чем дело, Ви?
— Я хотела бы, чтобы мы с вами действовали совершенно сознательно, не очертя голову, Бэнни. Я до сих пор не могла себе представить, чтобы кто-нибудь был счастлив в любви, и я давно уже дала клятву перед богом, что я никогда никого любить больше не буду.
— Вам придется найти себе нового бога, если вы боитесь того, перед кем вы произнесли эту клятву, — улыбаясь, сказал Бэнни, к которому, наконец, вернулся дар речи.
— Нет, я хочу только сказать, что мы должны пообещать друг другу быть счастливыми. А как только мы почувствуем, что не можем уже больше быть счастливы — мы разойдемся. И сделаем это совсем тихо, без скандала. Обещаем друг другу не поступать очертя голову, обещаем не ревновать и не мучить друг друга.
— Мне никого никогда не надо будет, кроме вас, и вам, конечно, ревновать не придется, — решительно заявил Бэнни.
— Вы ничего, ничего не знаете! Никто никогда не знает. В эти дела вмешивается всегда сам черт. О, вы не знаете, чему мне приходилось быть свидетельницей, Бэнни. Вы совсем еще младенец в этом отношении.
— Вы сделаете из меня взрослого, Ви.
— Как вы можете знать, что я сделаю? Что вы вообще обо мне знаете? Я вам нравлюсь, вы хотите, чтобы я вам принадлежала, но вы совершенно не знаете, что я, в сущности, собой представляю. Я могла бы рассказать вам про себя кучу небылиц, и вы всем бы им поверили. И та женщина, с которой вас судьба столкнет после меня, наговорит вам еще столько же небылиц, и вы и ей поверите. Потому что — как вы сможете доискаться правды?
— Вы мне скажете, Ви!
Сказав это, он упал перед ней на колени и покрыл поцелуями ее руку, чувствуя потребность утешить ее, ободрить. Но она оттолкнула его.
— Нет, не надо этого делать. Я хочу, чтобы вы подумали о том, что я вам сказала. Я хочу, чтобы мы обсудили все хладнокровно, потому что, понимаете, Бэнни, мужчина и женщина должны ничего не скрывать друг от друга. Должны говорить всегда правду, даже если эту правду и больно бывает иногда слышать. Так я говорю, Бэнни?
Бэнни молча наклонил голову, и Ви продолжала:
— Как только он или она почувствуют, что не любят больше так, как любили раньше, они должны это сказать. Лучше уйти, чем оставаться и лгать. Согласны вы на эти условия, Бэнни? Обещаетесь их исполнять?
— Обещаю, Ви.
— А еще я хочу, чтобы вы знали, что мне совсем не нужно ваших денег.
— У меня нет своих денег, Ви, я ничего еще не зарабатываю. Все мои деньги — отцовские. Это первая тяжелая правда.
— Да. Ну, во всяком случае мне их не надо. У меня свое дело, у вас — свое. Мы будем жить каждый у себя и встречаться, когда нам этого захочется, когда это будет нужно для нашего счастья.
— Все это чересчур удобно и просто для мужчины, Ви.
— Это игра, и в ней, как и во всякой другой, есть свои правила. Если мы не будем их исполнять, то это будет с нашей стороны равносильно плутовству.
Бэнни отвечал, что как он вообще никогда не плутовал ни в какой игре, так не будет плутовать и в этой. Его слова и их тон совершенно разогнали все страхи Ви. Они опять сжимали друг друга в объятиях и осыпали друг друга страстными поцелуями.
— А теперь пусти меня, Бэнни! — шепнула она. — Я боюсь, что сюда кто-нибудь придет. Я сейчас пойду в залу и приму участие в танцах. Потом скажу, что устала, и уйду наверх. И ты придешь ко мне, в мою комнату.
VIКак это случилось? Может быть, их видел кто-нибудь случайно на террасе? Или Ви проговорилась Аннабели? А может быть, слишком уже ярки были те лучи счастья, которые лились из глаз юной четы? Как бы то ни было, но на следующий день, их тайна перестала, очевидно, быть тайной, и в "Монастыре" царила праздничная атмосфера. Никто, конечно, не заходил так далеко, чтобы осыпать молодую чету рисом или бросать ей вслед старый башмак, или привязывать белые ленты к экипажу, в котором они ехали. Но лица присутствующих сияли дружескими улыбками, и в веселых, добродушных подтруниваниях и шутках не было недостатка.
Аннабель была в полном восторге. Это был ее план. В тот самый день, когда она услышала от Верна о молодом нефтяном принце, она решила немедленно познакомить его со своей подругой и сделать со своей стороны все возможное, чтобы помочь им влюбиться друг в друга. И теперь, когда это случилось, она сияла. Что же касается Верна, то вы, конечно, представляете себе, что когда он начинал отпускать разные шуточки на эту тему, то ни у кого не оставалось уже никакого сомнения в том, что произошло.
Как это ни странно, Бэнни, вернувшись домой, нашел и своего отца в таком же праздничном настроении духа. Точно атмосфера "Монастыря" проникла и к нему. Неужели Верн, этот старый плут, успел уже телефонировать новость своему приятелю? Как бы то ни было, м-р Росс сиял от удовольствия, и Бэнни ясно читал его мысли.
М-р Росс видел как-то Ви Трэсси на сцене, и она ему очень понравилась. И это ведь была не заурядная актриса, но звезда кино! Было чем похвастаться. Это как раз самая подходящая карьера для молодого нефтяного принца, вполне соответствующая всем аристократическим традициям. По крайней мере, у него будет теперь в голове не одно только его глупое увлечение большевизмом.