Или вот еще:
«Подводя итоги недавнего визита в КНР президента Сомали С. Барре, зарубежные обозреватели сходятся во мнении, что пекинские лидеры оказали ему подчеркнуто теплый прием, руководствуясь в основном соображениями антисоветизма. Пекин считает нынешний момент исключительно удобным для осуществления своих попыток внедриться в некоторые страны Африки, с тем чтобы оттуда провоцировать беспорядки и сеять рознь между развивающимися государствами».
Да, бьем наотмашь, из всех идеологических калибров. Смысл поддержания такого накала страстей неясен, ведь не к войне же с Китаем готовимся. А переломить созданное в массах настроение потом, при налаживании отношений в будущем, будет сложно. Они что, там наверху, ждут полной капитуляции китайского руководства? Глупо… Непонятная политика.
Правда, и китайцы отнюдь не агнцы. Один только тезис «о неизбежности в будущем большой войны», недавно подтвержденный на всекитайском собрании, чего стоит. Далеко не вегетарианцы. Похоже, пока несколько поколений руководителей там не сменится, с ними кашу не сварить.
Кстати о «сварить»… Я тут припомнил, что печеное яблоко с корицей — Томино слабое место. Мечтательно улыбаясь, открыл духовку и опять включил ее на прогрев. Цыпа-цыпа-цыпа…
Тот же день, 19:45
Москва, площадь Дзержинского
— …по совокупности этих фактов, Юрий Владимирович, мы сейчас абсолютно убеждены в том, что Огородников действительно является агентом ЦРУ, информация из Боготы о вербовке в семьдесят четвертом подтверждается, — негромко докладывал генерал Бояров, неотрывно глядя на сидящего напротив Юрия Владимировича.
Андропов задумчиво слушал, слегка прикрыв глаза и уткнувшись подбородком в сложенные перед лицом ладони. Бояров неодобрительно покосился на упертые в стол локти — там, на левом рукаве светлого кардигана грубой вязки, надеваемого шефом КГБ в неофициальной обстановке, была заметна небрежная штопка.
«Ладно, это еще ничего, — вздохнув про себя, подумал генерал. — Суслов вон третий десяток лет в одном и том же пальто ходит».
— Однако доказательной базы для его ареста и начала контригры у нас сейчас нет, он крайне осторожен. Будем работать дальше, — завершил он доклад.
В кабинете повисла тишина. Андропов открыл глаза и, недовольно покачав головой, укорил:
— Плохо. Мы ведем с американцами важнейшие стратегические переговоры, и они видят наши карты еще до того, как мы сделаем ход. Они же все время на шаг впереди нас… Утечка из Управления по планированию внешнеполитических мероприятий МИДа — куда это годится?! Этот Агроном имеет доступ к широкому кругу документов особой важности… И не убрать никак — спугнем. Да и Андрей Андреевич не верит ни в какую. Что дальше делать думаете, Григорий Федорович? — повернулся он к сидящему справа от него руководителю контрразведки.
Начальник Второго главного управления КГБ генерал-лейтенант Григоренко на мгновение задумался, затем осторожно вернул тонкую фарфоровую чашку на блюдце и начал излагать выработанный план:
— Юрий Владимирович, мы хотим использовать Огородникова в дальнейшем для стратегической контригры с американцами. Для этого надо склонить его к сотрудничеству, прижав к стене неопровержимыми доказательствами. Поэтому работа сейчас сосредоточена именно на выявлении доказательной базы. Нужны тайники, аппаратура, инструкции ЦРУ. К сожалению, в ходе негласных обысков нам пока не удалось их обнаружить, Агроном прячет все очень качественно, по квартире всюду контрольки расставляет при уходе. Мы думаем так: приближается следующий раунд переговоров в Женеве по разоружению. По мере выработки нашей позиции Огородников будет стремиться передать данную информацию в ЦРУ. На подготовке к этому сеансу мы и хотим его взять. Мы обращаемся к вам с просьбой, — Григоренко извлек из папки рапорт и протянул через стол Андропову, — санкционировать установку в его квартире аппаратуры для негласного наблюдения. Полагаем, что он готовится к сеансам именно там, в кабинете.
Андропов согласно кивнул и быстро черкнул разрешающую резолюцию. Григорий Федорович мысленно поставил галочку — одно дело сделано. Дать санкцию на технический контроль в отношении советского гражданина может только председатель КГБ или один из его замов. Обычно необходимость такого разрешения приходится долго и нудно доказывать, но в данном случае все было очевидно и поэтому прошло на ура.
Григоренко на пару секунд задумался, формулируя наиболее деликатную часть своего доклада, касающуюся Константина Русакова, бывшего зама Андропова в бытность того секретарем ЦК КПСС, а сейчас — личного помощника Брежнева:
— Юрий Владимирович… Кроме всего этого, наблюдение выявило близкие отношения между Огородниковым и Ольгой Русаковой, дочерью Константина Русакова. Судя по всему, дело идет к свадьбе…
Из рук в руки перешло несколько фотографий, на которых симпатичный мужчина с бравой выправкой нежно обнимает расплывшуюся девицу «за тридцать». Андропов проглядел снимки, раздосадованно шлепнул пачкой по столу и, поднявшись, взволнованно прогулялся по кабинету. Постоял у окна, глядя на памятник Дзержинскому, потер лоб и раздраженно бросил:
— Нет, товарищи, это надо прекращать… Русакова планируют через месяц на повышение. Нам только родственных связей секретаря ЦК КПСС с американским шпионом не хватало.
Решительно сел за стол, наклонился вперед, собираясь что-то сказать, и внезапно замер, задумавшись.
— Так… — протянул Андропов, придя наконец к какому-то решению. — Есть информация, — он неопределенно указал подбородком куда-то влево-вверх, — что у нашего Агронома один тайник замаскирован под камень в гараже. В этом контейнере — шифр-блокнот и инструкции ЦРУ. Второй тайник — в раскручивающейся батарейке ручного фонарика, причем при обратной сборке у нас могут быть проблемы. И капсула с ядом в авторучке.
Побарабанил пальцами по столешнице, раздумывая, потом пристально посмотрел на подчиненных:
— Григорий Федорович, Виталий Константинович, пока это все. За работу. При подтверждении информации — немедленный доклад.
Покинув приемную, генералы многозначительно переглянулись и молча прошли к лифту. Зубры контрразведки умели извлекать максимум из сказанного и — особенно — несказанного и сейчас стремительно просчитывали открывающиеся перспективы. В родном коридоре восьмого этажа с Григоренко свалилась привычно носимая маска невозмутимого шахматиста, и по лицу зазмеилась злорадная улыбка, увидев которую шарахнулся куда-то вбок не вовремя вышедший в коридор капитан. Григорий Федорович с усмешкой проводил подчиненного взглядом и многозначительно пробормотал:
— Ну что, Виталий, вот теперь поработаем… Похоже, мы их вскрыли, как консервную банку. Давай-ка через полчаса ко мне со свежими мыслями.
Бояров на пару секунд задержался перед своим кабинетом, с уважением глядя в спину удаляющегося начальника. Мелькнула мысль о несправедливости: кто такой Канарис, знают все, кто такой Григоренко, который еще молодым капитаном в ходе десятков успешных игр как хотел водил за нос спецов абвера, не знает почти никто.
«Ладно, сочтемся славой, ведь свои же люди, — усмехнулся он, решительно заходя в кабинет и переключаясь на Агронома. — Первым делом надо вырвать у этой скотины ядовитые зубы. Капсула с ядом в авторучке. Хм… — Бояров схватил карандаш и задумчиво зажевал его торец, потом, просветлев лицом, схватил календарик. — Эврика! У Игорька Перетрухина на этой неделе день рождения. Вот пусть в баньку сходит со своими подопечными из МИДа, попарятся, массаж сделают… А мы за это время изучим, что там за авторучка. А потом, если найдем капсулу, сделаем шахер-махер, и станут у него гранаты не той системы…»
Пододвинув лист бумаги, Бояров начал набрасывать график операции со списком привлекаемых специалистов.
Процесс пошел, колесо Истории отдалилось от предыдущей колеи еще на пару микронов.
Среда 30 марта 1977 года, 14:55
Ленинград, Красноармейская улица
Нога за ногу плетемся из школы, перебрасываясь шутками. К сожалению, до Томиного дома всего метров четыреста — даже неторопливо бредя, мы пройдем эту дистанцию минут за десять. Ну еще немножко можно будет у парадного потоптаться. Перехватываю в левую руку оба портфеля и пускаю в ход домашнюю заготовку — достаю из конверта, вложенного во внутренний карман куртки, два самодельных батончика мюсли. Неторопливо помахал приманкой перед чуть вздернутым носиком:
— Хочешь?
— Что это? — в изумлении разве что не обнюхала.
— Сладкие батончики вчера испек. Геркулес с тертым яблоком, корицей, изюмом и медом. Вкусно, — тяну тоном профессионального соблазнителя и смачно откусываю от своей порции. Действительно вкусно, меда с корицей не пожалел.
— Хочешь?
— Что это? — в изумлении разве что не обнюхала.
— Сладкие батончики вчера испек. Геркулес с тертым яблоком, корицей, изюмом и медом. Вкусно, — тяну тоном профессионального соблазнителя и смачно откусываю от своей порции. Действительно вкусно, меда с корицей не пожалел.
— Спасибо!
Батончик энергично вырван у меня из рук, и мы захрустели на пару.
— Мм… — закатив глаза к небу, проговорила Тома. — Здоровски… Сложно готовить?
Перед подсечкой делаю драматическую паузу, словно что-то припоминаю, потом небрежно роняю:
— Да нет, наоборот — просто. Хочешь завтра после школы зайти ко мне? Пообедаем, и я проведу инструкторско-методическое занятие. За час управимся. Кстати, обжаренный геркулес можно не только в батончик формировать, но и россыпью делать, а потом с молоком на завтрак. Тоже вкусно. И полезно.
Тома с задумчивой грустью разглядывала огрызок батончика в руках. Я замер с деланым безразличием. Ловись, рыбка, большая и маленькая…
— Я подумаю, — лукаво улыбнулась девушка.
Хм… Мою невинную хитрость раскусили?
— Угу… — В бурчание невольно прокрались недовольные нотки. Чтобы их скрасить, резво продолжаю: — Впрочем, я сейчас наладил производство, на свой один небольшой батончик в день можешь смело рассчитывать.
— Я подумаю, — повторила она. — Можно и у меня пообедать. Я у тебя чай уже пила, теперь твоя очередь. А потом покажешь.
— Прокормишь? У меня после школы аппетит зверский. — Пытаясь скрыть довольную улыбку, следующие два шага делаю чуть-чуть короче, чтобы немного приотстать. Мимика у меня предательски открытая, плохо подчиняется даже прямому волевому контролю. Видимо, тоже возрастная особенность.
— Порадуешь своим жором бабушку, она вечно ворчит, что меня не накормить.
Ах ты ж черт, там бабушка водится… Улыбка стекла с лица, сменившись озабоченным выражением. С другой стороны, подумаешь, бабушка… Как будто я всерьез рассчитывал на что-то ощутимое от этого обеда. Окидываю Томин профиль оценивающим взглядом. Да, до первого поцелуя еще как до небес — семь верст и все лесом…
— Главное, не напугать с первого раза своим аппетитом старушку слишком сильно.
Тома жизнерадостно рассмеялась:
— Это вряд ли, она у нас хлебосольная. Пока, как пузырь, за столом не раздуешься — не выпустит.
— Так когда, говоришь, я смогу познакомиться с этой достойной женщиной?
Со смехом сворачиваем на Москвину, на повороте нас с понимающей полуулыбкой энергично обгоняет химичка. Дав Елене Дмитриевне отойти, объявляю:
— Анекдот. Знаете ли вы, что у Лжедмитрия Второго была дочка Елена? Елена Лжедмитриевна.
Переждав хихиканье, продолжаю:
— Сейчас проверю, как ты арифметику знаешь. Помнишь, что Владимир Ильич сказал про коммунизм, советскую власть и электрификацию?
— Э-э-э… Коммунизм — это советская власть плюс электрификация?
— Угу… Смотри.
Я поднял с земли прутик, обломал мягкий кончик и вывел на склоне подтаявшего сугроба: «К = СВ + Э».
— Теперь скажи мне, чему, по правилам арифметики, равна электрификация?
Тома задумалась на секунду, потом фыркнула в ладошку и насмешливо скосила на меня глаза:
— Это чему ты честную комсомолку пытаешься научить? Кое-кому из моей родни такая арифметика может не понравиться.
Комсомолка… Пару секунд рассматриваю длинные, болтающиеся почти до пояса, ушки серой пуховой шапочки, изо всех сил стараясь вести себя взросло. Потом машу на все рукой и несильно дергаю за ушки, надвигая край шапки Томе на брови. На мгновение замираем, глядя друг на друга, и вот я уже легко бегу, набирая скорость, через пустую дорогу, на вдохе слышу кислый запах ржавчины трамвайных рельсов, мельком любуюсь переливами бензина на мокром асфальте, в ушах — шум ветра…
Взлетаю на тротуар, увернувшись от заполошно шарахнувшегося из-под ног голубя, сворачиваю левей, туда, где в воздухе разлит горьковатый запах разбухшей от влаги коры тополей, и кошу взгляд назад. В полутора шагах за мной несется тонконогий олененок: из-под шапки кое-где вырвались на свободу рыжевато-каштановые прядки, ноздри раздуваются в наигранном гневе, на губах танцует довольная улыбка. Пробегаю еще метров пять и, резко остановившись, разворачиваюсь, вскидывая портфели в стороны.
Ах как жаль, что нет снежной целины за спиной! Многое бы сейчас отдал за то, чтобы увлечь влетевшую в меня девчонку в пушистую белизну и, падая спиной в хрустящую мякоть, увидеть над собой распахнувшуюся высь и изумление в приближающихся глазах…
Четверг 31 марта 1977 года, 13:20
Ленинград, Измайловский проспект
«Все хреново», — подвел я черту под анализом и с укоризной посмотрел на портреты членов Политбюро. Не оправдали они моих надежд, вместо плана — руины. Нет и не будет никакого патрона… Не к кому идти, стучаться, писать и что-то доказывать. Нет адекватного лидера со стратегическим мышлением, способного на поступок. Некому предъявлять доказательства предстоящей катастрофы, не с кого требовать смены курса.
Брежнев и раньше не был стратегом, выполняя, правда достаточно качественно, роль арбитра. Но вот уже три года, как началась его деградация, причем именно сейчас ситуация впервые стала по-настоящему тяжелой. Дошло до того, что мы уклоняемся от организации встреч с президентом США из-за боязни, что Первый что-нибудь начудит даже при встрече в составе делегаций.
Еще долгие пять с половиной лет он будет лежать шлагбаумом на пути страны, наглухо перекрывая любые спасительные маневры. И не прервать никак этот долгий сумрак… Пристрелить, что ли?
Я всерьез задумываюсь. Совесть… Совесть поплачет и заткнется в уголочке. Увы, когда у тебя такая цель, то это оправдывает любые средства. Или нет? Вопросик… Тяжела ты, жизнь профессора.
В принципе это реализуемо. Система охраны, любимые места отдыха и распорядок дня для меня не будут секретом. Но вот уйти, скорее всего, не удастся. Наверняка не удастся. Достанут. А это значит, что больше ничего не сделаю. А тогда смысла убирать Брежнева нет. Систему менять надо, а не царя горы. Если бы за ним стояла генерация гигантов мысли, которым он не дает дорогу… Но ведь нет таких.
Покрутив еще раз так и эдак идею с устранением Брежнева, выкидываю ее на свалку и возвращаюсь к кремлевским небожителям.
Номер «два» в табели о рангах — Михаил Суслов. Такой же старец, как и Брежнев, перенес в прошлом году инфаркт и теперь работает не более четырех часов в день. Фанатичный догматик, начетчик и упрямый педант. Основная область интересов — марксистская схоластика и охранение идеологической целомудренности. Не претендует на первую позицию, удовлетворяясь ролью «серого кардинала», и поэтому пользуется абсолютным доверием Брежнева.
Номер «три» — Подгорный, Председатель Верховного Совета. Чванливый чинуша, нахраписто претендующий на лидерство. Ни ума, ни совести. К счастью, его вот-вот «уйдут на пенсию». И слава богу. А освободившуюся должность Брежнев присоединит к своей и станет, помимо всего прочего, еще и номинальным главой государства.
Алексей Косыгин, предсовмина, главный по экономике. Светлейшая голова, эрудит, трудоголик и ярый сторонник плановой экономики. В прошлом году перевернулся, плавая на байдарке, и прошел через клиническую смерть. Не оправился и уже не оправится. Сейчас это бледная тень прежнего Косыгина.
Вообще экономическому блоку в Политбюро не повезло сильнее всех. В стране раскручивается структурный кризис, а руководители экономики еле живы. Косыгин безнадежно сдал. Мазуров, еще достаточно молодой по советским меркам — всего шестьдесят три года, заместитель, не сработался с Брежневым и через год будет выдавлен на пенсию. К тому же тоже серьезно болен. Ответственный за промышленность Кириленко уже начал впадать в маразм. Главный над селом — Кулак, любитель выпить и закусить, через год умрет от инфаркта. Фактически всей текущей работой Совета Министров руководит семидесятитрехлетний Тихонов, который даже не кандидат в члены Политбюро.
Все силовики и примыкающие к ним полностью верны своим патронам. Андропов в КГБ, Устинов в Министерстве обороны и Громыко в МИДе никогда не пойдут против Брежнева. Замыкающийся на Суслове Пельше приближается к восьмидесятилетию.
Из них лишь Андропов имеет ресурс, который может быть использован для поворота к реформам, но сейчас он номер «шесть-семь» в кремлевской иерархии и абсолютно лоялен Брежневу. Абсолютно. Дословно выполняет распоряжения, даже когда категорически не согласен. Да и не стратег. Тактик — да, хороший, но проблемами страны в целом никогда не занимался.
А когда начинал заниматься, то лучше бы он этого не делал… Чего стоит одно только продавленное им десять лет назад решение об отказе от собственных разработок ЭВМ и обеспечении наших потребностей в данной области средствами подчиненного ему промышленного шпионажа. Мол, это дешевле и хорошо у нас получается.