— Представляешь, — сказал Пашка оживленно. — Тут до Катастрофы на поверхности были торговые центры для самых богатых. И персонал подбирали так, чтобы сердце покупателя радовалось, глядючи. Только настоящих красавиц. А потом все эти красавицы оказались внизу. На станции. Вот повезло кому-то!
— Н-да? — Иван поднял брови.
Пашка смутился.
— Ну, я так слышал. И смотри — не врали же! Есть на что посмотреть.
— Ты смотри-смотри, а рот не разевай сильно, — заметил Сазонов. — Здесь, говорят, за изнасилование самое жестокое наказание во всем метро. Тут такое творилось после Катастрофы, что… сам понимаешь.
— Да я вроде не планировал, — растерялся Пашка.
— Смотри у меня.
* * *— Помните, учёные говорили: после ядерной войны на земле выживут только крысы и тараканы? Помните? Вот и я помню. Ну и где те тараканы? Ты хоть одного в метро видел, а? И я не видел. Вот я и говорю: как этим учёным вообще верить?
— Ну, с крысами же они не ошиблись… — сказал Кузнецов. Молодой мент неплохо вписался в компанию местной молодежи.
— А я слышал, — вмешался до того молчавший худой парень из невских. — На Фрунзенской крысы исчезли. Совсем.
— Гонишь, нет? Почему исчезли?
Невский усмехнулся.
— В том-то и штука, мужики. Не знает никто. Просто взяли и исчезли. Говорят, их жрет кто-то…
Иван кивнул Кузнецову, тот помедлил и кивнул в ответ. Иван глазами показал: иди сюда. Тот наконец сообразил. Встал и направился к разведчику в обход костра. За его спиной — Иван наблюдал — принесли гитару, всю в наклейках и надписях, передали лысоватому мужичку. Тот провёл пальцем по струнам. Тин-тин-тин — и начал настраивать.
— Командир? — Кузнецов стоял, вытянувшись.
— Вольно, Миша. Есть минута?
У костра продолжали болтать:
— Если бы я жил на Лизе, у веганцев, я бы на месте крыс давно сбежал. Вы хоть знаете, что они едят?.. То-то! А вы говорите: крысы…
И не договорил. Зазвучали первые аккорды. Иван поморщился — гитару настроили неточно, — у него прямо зубы заныли.
— Отойдем подальше, Миша.
— Крысиный король, — долетело от костра. — Нет… то крысиный волк! Крыса, которая жрет одних крыс. Я тебе говорю… нет, крысиный король, это когда они хвостами срослись. Кстати, мне рассказывали, что на Пушкинской такой завелся…
Голос перекрыла новая волна аккордов.
— В общем так, Миша, — сказал Иван. — У меня для тебя ответственное задание…
* * *Иван наклонил голову к правому плечу, хмыкнул.
Какая-то уж очень знакомая спина.
— Сашка! — крикнул он.
Здоровяк оглянулся.
— Ван!
Обнялись, похлопали друг друга по плечам. Иван уже лет сто не был на Невском, где обитал Шакилов с семейством. Огромного роста, сильный, Сашка тоже частенько «диггил».
Характерный нарастающий треск счетчика Гейгера.
— Вот муть, — возмутился Шакилов. — Что-то он сегодня совсем с ума сошел. Только и воет.
— А что это? — такой фиговины Иван ещё не видел. Серый обрезиненный корпус, как у петцелевского фонаря, небольшое табло с ЖК-экраном.
— Армейский радиометр. Натовский, само собой, не наш. Мы там ещё целый ящик такого добра натырили. А он, сволочь, шкалит на обычном нашем фоне, представляешь? Хочешь, кстати, подкину парочку? — Шакилов почесал коротко стриженный затылок, посмотрел на Ивана, словно впервые увидел. — А ты чего здесь?
— А ты не знаешь? Война у нас.
Шакилов прицокнул языком.
— Понятно. А я-то думаю, чего нас с утра пораньше гонять начали.
Иван огляделся. Всё-таки хороший узел Гостинка-Невский. Если бы я где и хотел жить, кроме Василеостровской, так это здесь.
— А монстров вы своих где прячете?
— Но-но, — Шакилов насупился. — Поаккуратней с выражениями!
В подземном переходе от Гостиного двора к станции Невский проспект раньше были железные двери в стене. То есть, даже не двери, а забутовка каких-то очень секретных помещений. Бродили слухи, что до Катастрофы там в секретных биологических лабораториях выводили людей-монстров, суперсолдат — сначала для советской, а потом для российской армии. Мол, прислонившись к железным панелям в переходе, можно услышать, как эти жертвы запрещенных экспериментов бродят там, в темноте.
— А что они ещё делают? — спросил тогда Иван у рассказчика.
— Да, ничего. Просто бродят, — признался рассказчик. Подумал и добавил: — И знаешь, от этого как-то ещё страшнее. Вот это шлёп, шлёп, шлёп. И тишина. А потом снова: шлёп, шлёп. Словно у них ноги мокрые. И ходят.
Иван отловил за рукав спешащего куда-то Водяника.
— Профессор, а что тут раньше было?
— Раньше, это когда? — уточнил Водяник. Через плечо у него было переброшено полотенце, в руке газета.
— Ну… до войны.
— Институт радия имени Хлопова, — профессор пожал плечами. — Подземная лаборатория, изолированная от всевозможного постороннего излучения. Говорят, там искали скрытую массу Вселенной. А что?
Иван с Шакилом переглянулись.
— Да так, — сказал Иван. — Ерунда одна. Не берите в голову.
Когда профессор убежал по своим делам, Шакилов помялся, переступил с ноги на ногу, как плюшевый мишка. Посмотрел на Ивана с хитрым прищуром:
— Думаешь о том же, о чём и я?
— Не знаю, Саш. Хотелось бы сделать залаз, но… — Иван снова увидел адмиральца и замолчал. Шакилов проследил за его взглядом, вздохнул. Негромко пояснил:
— Караул вчера сняли. Сегодня сменные заступили — пополам наши и эти.
Патруль прошёл по краю платформы, начал спускаться на пути. Трое в зелёном, трое в чём придётся — это местные, понятно. Адмиральцы чувствуют себя как дома здесь, ты смотри…
Иван поднял голову, прищурился. Спросил небрежно:
— Вчера сняли, говоришь?
Шакилов взглянул на Ивана. Почесал круглый затылок.
— Не доверяешь адмиральцам?
— Не доверяю. А ты? После таких фокусов?
Шакил почесал круглый затылок, наморщил лоб.
— Знаешь, ты прав. Как-то с вашим дизелем некрасиво вышло. Я тоже им ни фига не доверяю. А Сазон твой молодца. Хорошо выступил. Так ему и передай…
* * *— Смотри, какие красавцы, — сказал Шакил.
Иван повернул голову.
— Кто это? — он прищурился.
— Экофашисты.
— Кто-кто?
— Империя Веган.
Иван проводил их взглядом. Веганцы были в ладной зелёной форме, в блестящих перчатках и в сапогах. Даже стеки у них в руках, такой своеобразный офицерский шик. Ничего себе. По сравнению с ними даже адмиральцы казались выходцами с какой-то захудалой провинциальной станции.
Экофашисты, значит?
— У них прибор ночного видения, — заметил Шакил, разглядывая веганцев. — Хорошая штука, однако. Я всё хочу себе раздобыть, да никак не срастается. Вон у того, видишь?
Иван кивнул. От такой приблуды он бы и сам не отказался.
— Ага, вижу.
Прибор ночного видения. Жизнь в зелёном свете.
— Что они тут делают?
— Поверишь, вообще не в курсе, — Шакил пожал плечами, — может, посольство какое?
— Форма у них красивая, — Иван разглядывал веганцев без всякого стеснения. Чем-то они его раздражали, чем-то, к чему он никак не мог подобрать нужного слова. — Какая-то фигня в них нездоровая, по-моему. То есть, я вот на них смотрю… и у меня холодок по спине.
Шакил кивнул. К чужой интуиции диггеры привыкли относится с уважением.
— Я про них много чего слышал, — Шакил пожал плечами. — Мол, они пленных сразу на удобрения пускают. Ну, в метро много баек ходит. Что теперь, всему верить?
— Нет, конечно, — хотя про эту байку Иван мог сказать, что это чистая правда.
— Ещё я слышал, — упрямо продолжал Шакил, глядя на офицера, остановившегося у прилавка. Веганец рассматривал товар. Иван видел только его надменный четкий профиль. — Что они делают человеку в черепе дырку, а туда сажают специальный гриб. Гриб вырабатывает псилоцибин, это галлюциноген такой. Почти «кислота», если не лучше. Он там хорошо растет, на мозгах, весь из себя галлюциногенный. Которому череп вскрыли, тоже галлюны всё время поступают, он и ходит, счастливый. А как гриб разрастется, веганы гриб срезают и употребляют.
Человеку, правда, после этого кирдык. Ломка и кранты. Впрочем, к тому времени от мозга уже мало что остается. Питательная среда для грибницы.
— Ты в это веришь? — Иван перевёл взгляд на Шакилова. Тот пожал плечами.
— Кто его знает. Я вот с ними пообщался малехо — и, знаешь, есть такие подозрения.
Иван кивнул.
— Понимаю тебя. А знаешь что, — он прищурился. — Бери выше, Саша. Это не ПНВ. Это тепловизор.
Шакилов присвистнул.
* * *Явился Кузнецов с докладом.
— Появились тут одни, командир. Недавно. Ребята Уберфюрера — командира их так называют. Гы, — Миша расплылся в глуповатой улыбке. — Уберфюрер — прямо как в старых фильмах…
На Василеостровской кино показывали раз в неделю. Целое представление. Вся станция сидит рядами перед телевизором и смотрит. Иван в последний раз видел «Два бойца» — чёрно-белый, про войну. Хороший. Там всё было как в метро: темно и с песнями. Только на улицу выходили без противогазов. Вот и вся разница…
Рассудком Иван понимал, что та война была намного раньше Катастрофы и не имеет к сегодняшнему дню никакого отношения… Но всё равно казалось, что — имеет. В фильме после титров наши отступили в метро, а чёрные с короткими автоматами захватили поверхность. И всё живое там истребили.
Глупость, конечно.
— Это кто вообще? — спросил Иван, чтобы выкинуть из головы «чёрных».
— Люди, — Кузнецов пожал плечами. — Их Кмициц привел, говорит, они за нас будут воевать. Тьфу, то есть, вместе с нами — против бордюрщиков.
— А им-то зачем? А! — Иван прищурился. — Наемники?
— Что-то вроде. Фашисты, похоже.
Иван помедлил и кивнул. Даже если так — выбирать союзников ему сейчас не приходится. Сойдут и фашисты. Чем они хуже кришнаитов, например?
Тоже лысые.
— Так где, говоришь, твои фашисты?
* * *— …Антон, Кузма, — представил спутников Уберфюрер. — А это Седой.
— Седой? — удивился Кузнецов наивно. — Так он же лысый?
— Одно другому не мешает.
Скинхед погладил себя по сверкающей, отполированной, как костяной шар, макушке. Усмехнулся.
— Ага, — сказал он. — Не мешает.
Скинов было восемь человек. Для дигг-команды многовато. Но Уберфюрер — выбритый налысо тип неопределимого на взгляд возраста, ему могло быть и двадцать шесть, как Ивану, и сорок пять — Ивану даже понравился. По крайней мере — заинтересовал точно.
— Знаешь, почему негры в метро не живут? — спросил Уберфюрер вместо приветствия.
— Потому что вы им не даёте? — догадался Иван.
— Почти, — Уберфюрер хмыкнул. — На самом деле мы тут люди посторонние, здесь если кто и виноват, так это Дарвин.
— Дарвин? А это кто? — сыграл простачка Иван. — Он что, тоже из ваших?
Седой скин заржал.
Уберфюрер терпеливо улыбнулся.
— Дарвин не из наших, как ты говоришь, но он создал теорию эволюции. Я разные книжки читал, меня не обманешь. Мол, мы произошли от обезьян. То есть, кто от обезьян, выяснить как раз проще простого.
Мы — арии. То есть, произошли от какой-то арийской праобезьяны, — заключил Уберфюрер. — Она, похоже, тоже много о себе воображала.
А фишка с неграми простая. Солнечного света здесь нет, верно? А без солнечного света в коже не вырабатывается витамин Д. То есть, даже у нас, у белых, почти не вырабатывается, даже под лампами дневного света, как на Площади Восстания или на Садовой. А у негров так совсем. Они же, бедолаги, под южное солнце Африки заточены, под родные слоновьи джунгли. И вот, — сказал он, словно это всё объясняло.
— Что вот?
— Знаешь, для чего нужен витамин Д?
Иван пожал плечами.
— Он, братишка, отвечает за ориентацию в пространстве. Бедные наши негры в метро стали теряться. Совсем бедолаги заблудились. Дорогу простую найти не могут. Вот и поумирали к чёртовой матери. Синдром Сусанина, блин.
Значит, всё-таки Кузнецов не ошибся, подумал Иван. Но мне отчаянно нужны хоть какие-то союзники. Цель оправдывает средства. А для этого нужно сделать один финт ушами… Точнее, даже два.
Так сказать, расставить точки на «ё».
— Я не люблю фашистов, — сказал Иван обыденным тоном. — Отмороженные дебилы, вот они кто. Так я считаю.
Уберфюрер изменился в лице.
Тут Иван решил, что ему сейчас будут бить морду — и приготовился. Вместо этого Уберфюрер стал хохотать. Это было… неожиданно. Особенно, когда вслед за вожаком начали ржать остальные скины. Стадо здоровенных морсвинов, елки. Ещё бы посвистывали…
— Испугался? — спросил Уберфюрер. Усмехнулся. — Не бойся.
Иван поднял брови. В чём-то я ошибся. Не та реакция.
— Я сказал что-то смешное?
— Видишь, в чём штука, брат. Мы ведь фашистов тоже не любим.
Евреи, ненавидящие евреев? — подумал Иван. Н-да.
— Мы другие, — сказал Уберфюрер.
— Другие? — Иван огляделся, скинов было восемь человек, все лысые и наглые. — Что-то не похоже.
Убер хмыкнул.
— Мы правильные скины. Красные. Смотри, брат, — Уберфюрер закатал рукав, обнажилось жилистое предплечье с татуировкой — серп и молот в окружении лаврового венка. — Видишь? Мы не какое-нибудь нацисткое дерьмо… Имя Че Гевара тебе о чём-нибудь говорит? Хаста сьемпре команданте. До вечности, брат. Да-а. Вот это был человек!
Скин — это «кожа» по-анлийски. А в чём назначение кожи, знаешь? Защищать мясо от всякой малой херни и предупреждать, даже болью, если херня подступает большая. Вот, скажем, подносишь ты огонёк зажигалки к ладони… ага, понял?
Иван кивнул.
— Если есть боль, значит, ты ещё жив, брат, — сказал Уберфюрер. — Такие дела.
Кожа погибает первой.
Мы и есть «кожа» метро. Если бы не мы, вас бы уже сожрали. Или сидели бы вы на своих толстых капиталистических задницах и ждали, когда, наконец, вымрете совсем.
А мы заставим вас шевелиться. Хотите вы этого или нет.
Мы — плохие, да? Ублюдки, да? Отмороженные дебилы, говоришь?!
Пусть так. Зато мы не сдаемся.
Иван помолчал.
— И как это называется? Эта ваша… миссия?
— А он не такой дурак, — сказал Уберфюрер седому скину. Повернулся к Ивану. — Бремя белого человека — вот как называется наша миссия. Киплинг, брат. Ничего не поделаешь. Так и живем…
* * *Он стоит на вершине гигантского полуразрушенного здания. Высота огромная. Вокруг простирается колоссальная, звенящая, необъятная пустота. Дует ветер — от каждого порыва гигантская конструкция гудит и качается. Уууугу. Иван переводит взгляд вниз. Он стоит на краю наклонной смотровой площадки. Низкие серые облака обхватывают здание несколькими этажами ниже. Подножия здания не видно.
Кажется, отсюда долго лететь вниз.
Иван смотрит вперёд, зацепляется за водную гладь и скользит взглядом вдоль реки. Это Нева, молчаливая и чернильно-чёрная, каменные берега заросли серой растительностью. Местами облицовка набережной пробита деревьями… Если их можно назвать деревьями. Мясистые серые стволы, скрюченные листья…
Мост. Ещё мост, теперь разрушенный.
Вдалеке видны здания. Знакомый шпиль адмиралтейства.
Дальше Иван видит почти круглое поле развалин, там прошла ударная волна, сровняв здания с землей. Профессор Водяник бы, наверное, сказал, что здесь был высотный ядерный взрыв. Нейтронная бомба. Разрушений не так много, а вот заражение местности на пятьдесят лет вперёд.
Наконец, сориентировавшись, Иван понимает, где он сейчас.
Это «свечка» Газпрома. Охта-центр.
Фаллический символ, прорвавший небесную линию города. В здании под ногами есть нечто жуткое, не передаваемое словами. Безжизненное мёртвое строение под ногами гудит и воет, раскачивается в воздухе. Амплитуда: несколько метров туда, несколько обратно. Иван помнит, что полностью здание доделать не успели, построили только пустую коробку. Окна успели сделать, но их выбило взрывной волной. Внутри здания всё мёртво. В час «П» здесь не было людей — кроме строителей, быть может?
Иван переводит взгляд и видит на другом берегу Невы блекло-голубое здание Смольного собора. Некогда изящные башенки выцвели, части нет совсем. Одна сохранилось, но чёрная от времени. С высоты Охта-центра всё это кажется мелким и игрушечным.
Бамм.
Кажется, в здании что-то есть. Какая-то жизнь. Иван поворачивает голову и видит глаз.
Чёрный, круглый глаз смотрит на него сквозь перекрестье ржавых балок, сквозь провал в смотровой площадке.
Иван чувствует, как мороз пробегает по коже.
Не птичий.
Клекот. Длинная зубастая пасть высовывается сквозь лифтовую шахту. Дёргается, бьётся. Длинная вытянутая шея покрыта серым пухом. Зубы треугольные и мелкие.
Иван отшатывается. Клацанье клюва и недовольный скрежещущий голос твари. Порыв ветра толкает его в спину. Иван чудом сохраняет равновесие, вцепляется в металлическую станину, ведущую вертикально вверх. Здание медленно раскачивается. Холодный мокрый металл под пальцами. Скользкая ржавчина.
Иван вцепляется что есть силы, но пальцы соскальзывают.
Один палец отрывается от балки. Другой…
Страха нет. Есть странное оцепенение, словно происходящее его, Ивана, не касается.
Он держится на двух пальцах. Они белые он напряжения.
В следующее мгновение Иван свободной рукой вынимает нож — замах — блеск лезвия — удар. Дамц. Клинок перерубает пальцы чуть ниже второй фаланги.
Иван молча смотрит, как брызжет… нет, крови нет. Совсем.
Пальцы медленно отделяются от кисти. Щель между ними и основаниями становится всё больше, больше. Превращается из тонкого канала в широкое русло Невы.