Госпожа сочинительница (новеллы) - Елена Арсеньева 3 стр.


Одна беда – возможность к возвращению, как о ней ни мечтай, никогда не представится.

Так появилось на свет «Бегство и возвращение»:

Воображаемая ситуация, когда он уходил и возвращался, приносила облегчение, врачевала гордыню. Хотя… хотя еще в 33-м году она узнала, что Адам Мицкевич женился. И на ком! На дочери пани Шиманской, Церлине! Ходили слухи, будто он встречался с нею в Москве тогда же, когда давал уроки польского Каролине… Печальное открытие, что и говорить.

Вскоре до Каролины дошли слухи, что в браке Адаму не повезло: Церлина унаследовала от матери расстроенное душевное здоровье и много времени проводила в клиниках. Ну что же, тем больше оснований было у Каролины строить воздушные замки и жить иллюзиями, находя отдохновение и утешение в стихах.

Стихи эти были написаны по-немецки, на языке, с которого Каролина много переводила. Ее мастерство оказалось столь совершенным, что она могла с равным успехом делать и переводы с иностранных языков на русский, и переводить любого русского поэта на европейские языки. В 1833 году в Германии вышла ее первая книга стихов и переводов на немецкий произведений Пушкина, Языкова, Боратынского, а также русских песен. Переводы Каролины даже обратили на себя внимание Оноре де Бальзака. Когда знаменитый немецкий ученый и путешественник Александр Гумбольдт показал самому Гёте рукопись его стихотворений в переводах Каролины, великий поэт одобрил их и прислал переводчице весьма лестное письмо. По словам невестки Гёте, ее «тесть всегда хранил эту тетрадь на своем столе».

Очень может быть!

Со временем Каролина начала писать стихи и на русском языке. И они пользовались немалым успехом в московских литературных салонах.

Несколько позже в Париже вышел сделанный Каролиной французский перевод трагедии Шиллера «Жанна д’Арк», а также сборник «Прелюдии», в который вошли переводы на французский язык стихов Жуковского, Пушкина, английских и немецких поэтов и шесть оригинальных стихов Каролины. Одно из них – «Женские слезы» – показалось настолько прелестным и проникновенным Ференцу Листу, что он положил его на музыку:

Цену женских слез Каролина успела уже узнать, потому что сама их пролила немало. А радовали ее по-настоящему только успехи в творчестве. Они же и давали силы жить:

Что же касается жизни сердца, то она никак не хотела исправляться, хотя теперь для этого имелись, так сказать, все условия. Дядюшка, тот самый, в жертву привязанности которого Каролина принесла любовь Мицкевича (и жизнь Киприана Дашкевича, кстати!), наконец-то покинул юдоль сию и переместился туда, где не требуются деньги вообще никакие – ни крупные, ни мелкие. Каролина стала очень богатой невестой. Однако искатели ее руки по-прежнему не выстраивались в очередь перед домом на Мясницкой. То есть мелькали, конечно, какие-то ловцы богатых невест, но Каролина, возраст которой подбирался к тридцати, сделалась с годами девушкой проницательной и недобросовестных охотников за приданым отшивала еще на подступах к дому.

Впрочем, время шло… И хоть она очень любила живописать в стихах свою несравненную красоту, зеркало все чаще показывало отражение не столь совершенное, как хотелось бы. И Каролина стала чуточку снижать слишком уж высоко поднятую планку своих матримониальных требований. Теперь она более снисходительно относилась к желанию мужчин разбогатеть за ее счет. В конце концов, невозможно быть совершенством! К тому же господь вообще велел делиться… Пусть ее будущий супруг окажется меркантилен – лишь бы дураком не оказался. Пусть им станет человек, с которым хотя бы можно будет о чем-то поговорить. О литературе, например. О стихах Каролины Яниш – вот первая тема…

Такой человек вскоре сыскался и сделал Каролине предложение. (Оно было принято с приличной скромностью и даже намеком на равнодушие, хотя Каролине до смерти хотелось упрочить свой женский статус.) Однако лишь после свадьбы, состоявшейся в 1837 году, выяснилось, что, во-первых, Николая Филипповича Павлова среди художественных явлений интересует не столько творчество Каролины, сколько свое собственное (он тоже был литератор, причем довольно популярный), а во-вторых, Павлов предпочитал обсуждать его не в кругу просвещенных приятелей, писателей или поэтов, а за зеленым карточным столом – с кем ни попадя, кто готов был на пару с ним метнуть талью-другую!

Итак, он оказался завзятый игрок… И это в дополнение к прочим недостаткам, которые Каролина со временем начала насчитывать в супруге десятками.

А ведь поначалу она была в него искренне влюблена… Или только лишь вид такой делала, поскольку вроде неловко идти замуж вовсе уж без любви, тем паче – романтической поэтессе, а паче того – девице с прошлым?

Что же он был за человек – муж мадемуазель Яниш, Николай Филиппович Павлов?

По рождению Павлов был крепостным – незаконнорожденным сыном своего барина. Отец не признал его, однако сделал для ребенка все, что мог: еще мальчиком Николай получил вольную и был определен в актерское училище. Ему покровительствовал стихотворец и театрал Федор Кокошкин. Благодаря этому покровительству Павлов получил недурное образование, однако натерпелся унижений, поскольку отрабатывать милости Кокошкина приходилось, работая у него лакеем. Позднее он ощутил вкус к литературному творчеству, начал писать рассказы и повести, в одной из которых, «Именины», рассказал о судьбе крепостного музыканта, схожей с его судьбой. Герой Павлова бежал от господина и, создав впечатление, будто покончил самоубийством, пошел в солдаты, совершал подвиги и выслужил офицерский чин. Но в любви ему не выпало счастья. Спустя много лет он встретил былую возлюбленную, которая не сохранила ему верность, и был убит на дуэли ее мужем, который после этого навсегда разочаруется и в жене, и в жизни.

Увы, от себя в самом деле не убежишь, и это было замечено, между прочим, Пушкиным, написавшим на книгу Павлова «Три повести» рецензию для журнала «Московский наблюдатель» (кстати, она осталась неопубликованной, и слава богу, уж слишком была язвительна, а местами и жестока): «…Несмотря на то что выслужившийся офицер, видимо, герой и любимец его воображения, автор дал ему черты, обнаруживающие холопа». Вообще надо сказать, эти слова – «холоп», «холопство» – очень часто звучали в разговорах о Павлове его приятелей. Немалую роль тут сыграл и его брак с богатой невестой. Всем было известно, что имел место всего лишь брак по расчету, причем по расчету явному: m-lle Яниш искала мужа с претензией на интеллигентность, а Павлов – избавления от финансовых проблем… Ох, бедная Каролина, не того ли искал рядом с ней, по большому счету, и Адам Мицкевич?

Кстати, Павлов умел платить близким за унижения, причиненные ему другими людьми. В этой же повести он как бы нечаянно проговорился о том, как врачует ныне свое израненное жизнью самолюбие: «Верьте, что не сметь сесть, не знать, куда и как сесть, – это самое мучительное чувство!.. Зато я теперь вымещаю тогдашнее страдание на первом, кто попадется. Понимаете ли вы удовольствие отвечать грубо на вежливое слово; едва кивнуть головой, когда снимают перед вами шляпу, и развалиться на креслах перед чопорным баричем, перед чинным богачом?»

Вообще все творчество Павлова грешило риторической велеречивостью, с которой он описывал жгучие страсти обиженного жизнью человека, сознающего постыдность своей завистливости и своего холопства, а также ядовитым скепсисом и презрением к «мечтательности», по сути, неотделимым от привычки мечтать. «Талант г-на Павлова выше его произведений», – заключал ту неизданную рецензию Пушкин. То же можно сказать и о жизни сего господина: он сумел прожить бы жизнь, пожалуй, замечательную, да не удалось. Хотя поначалу все складывалось и в браке, и в творчестве не так уж плохо.

Каролина не могла забыть салона княгини Зинаиды Волконской и, обретя большие деньги, немедленно устроила салон у себя. Пусть ему недоставало блеска и шика, которых от рождения не было и у самой Каролины, однако она была умная женщина – что называется, интересная, – умела привлекать людей искренним к ним вниманием. Как-то вдруг так случилось, что литературный салон Павловых на Рождественском бульваре сделался в конце 30-х – начале 40-х годов позапрошлого века самым многолюдным в Москве. Здесь бывали Белинский, Гоголь, Лермонтов, Герцен, Тургенев… Дружила Каролина с Языковым и Боратынским. Особенно с Боратынским!

Правда, Лермонтова, к примеру, манило больше общение с Павловым, чем с Каролиной Карловной. Николай Филиппович, поскольку делал своими героями бывших крепостных, прослыл вольнолюбивым литератором, снискавшим не только одобрительные отзывы Белинского и Чаадаева, но зато и удостоившимся неудовольствия российского самодержца Николая Павловича. Тому не понравилась повесть «Ятаган», воспроизводящая нравы воинского быта, – наилучшая рекомендация.

Именно в доме Павловых и провел Лермонтов свой последний в Москве вечер в июле 1840 года. Польщенная хозяйка пыталась успокоить этого вечного скитальца и мизантропа, не умеющего любить, не умеющего быть любимым. Однако Лермонтов уехал печальным – ведь он отправлялся на войну, на Кавказ…

Не в последнюю очередь делало салон Павловых столь популярным то, что Каролина Карловна великолепно принимала гостей благодаря своему богатству. Ее можно было назвать какой угодно, но только не скупой. А неустанные попытки достигнуть уровня Волконской заставляли ее безудержно сорить деньгами (что встречало горячее одобрение ее мужа, который обожал пустить пыль в глаза – особенно за чужой счет).

Спустя много лет Афанасий Фет вспоминал о литературных чайных вечерах в доме Павловых и о его хозяйке: «Там все, начиная от роскошного входа с парадным швейцаром и до большого хозяйского кабинета с пылающим камином, говорило если не о роскоши, то по крайней мере о широком довольстве… По моей просьбе она читала мне свое последнее стихотворение, и я с наслаждением выслушивал ее одобрение моему».

Кстати сказать, Каролина с годами начала понимать, что держать открытый и хлебосольный дом может любая мещанка, а вот чтобы женщина привлекала мужчин, в ней должна быть загадка. Роковая любовь, разбитое сердце, легкий налет меланхолии, тень печали на челе – эти маленькие ухищрения никогда не выходили из моды и использовались мадам Павловой столь же умело, как серьги, фермуары, банты и перстни с браслетами. Особенно серьги она отчего-то любила, и, когда томно покачивала головой, легкий перезвон одухотворял общую задумчивость ее мины. А насчет творчества… Нетрудно угадать, что наилучшим, наивыигрышным предметом, придающим стихам Каролины этот легкий налет загадочности, меланхолии и даже где-то тоски, оставался сердечный друг ее далекой юности, олицетворение самого романтического из всех романтических героев – Адам Мицкевич.

Вообще Каролина взяла за правило ежегодно «отмечать» 10 ноября, ту дату, когда они с Мицкевичем объяснились в любви, несколькими строками, а чаще – целым стихотворением.

И еще вот это – спустя год: прелестные, искренние строки тоскующей женщины, у которой все сложилось в жизни далеко не так, как хотелось бы, жалоба, словно бы прерванная на полувздохе:

Впрочем, в 40-е годы Каролине пока еще не на что особенно было жаловаться. У нее родился сын; эти годы были временем расцвета ее поэтического дарования. Она много писала, беспрестанно печаталась в журналах и альманахах. О ее переводах даже желчный Белинский высказывался с восторгом: «Удивительный талант г-жи Павловой переводить стихотворения со всех известных ей языков и на все известные ей языки начинает наконец приобретать всеобщую известность. Но еще лучше (по причине языка) ее переводы на русский язык; подивитесь сами этой сжатости, этой мужественной энергии, благородной простоте этих алмазных стихов, алмазных и по крепости, и по блеску поэтическому».

Да, Каролина выработала свою характерную поэтическую манеру – несколько холодноватую, но в высшей степени эффектную. Правда, злые языки болтали, она-де так упоена своим успехом, что скоро весь народ разбежится из ее салона: она совершенно зачитывает людей своими стихами и никого больше не желает слышать. Впрочем, эти пророчества не сбылись, и отнюдь не словоохотливость Каролины стала причиной грядущих печальных перемен в ее жизни…

До них, однако, было еще далеко, пока Каролина купалась в волнах успеха.

В 1848 году был издан ее роман «Двойная жизнь», написанный стихами и прозой. К тому же времени относится небольшая поэма «Разговор в Трианоне», которую сама Каролина считала лучшим своим произведением. Это фантастический спор встретившихся на балу в Трианоне Калиостро и графа Мирабо о несовершенствах человеческой природы, о том, что людям свойственно забывать уроки предыдущих поколений: так, аристократы, которые веками угнетали низшие классы, снова и снова забывают о том, что нельзя пользоваться плодами чужого труда, что беспрестанно подавляемая гордость может однажды разогнуться – и ударить своего угнетателя так, как это уже было во Франции, было в Англии… Где произойдет вновь?..

Намеки, имевшиеся в поэме, оказались слишком явственны и дерзки – поэма была запрещена цензурой. В то время фрондерство (через полтора столетия вместо этого слова станут употреблять другое – диссидентство, но суть явления за это время мало изменится) было не просто хорошим тоном, но непременным свойством всякогоинтеллигентного человека. Поэтому популярность салона Павловых еще выросла.

Несколько лет все шло наилучшим образом. А потом начались серьезные неприятности.

Во-первых, Каролина узнала о том, что муж ей неверен. Но это ладно, у нее и самой рыльце было в пушку… Что же вы хотите, нельзя подкидывать в сердечный костер только старые дрова, вдохновение нуждается в постоянном топливе! Гораздо хуже оказалось то, что муж ее, как уже было сказано, – завзятый игрок, проигрывал да проигрывал, а потом как-то незаметно выяснилось, что он спустил с рук все состояние жены.

Обидно было ей думать, что жизнь отдана в развлечение человеку недостойному, так и не полюбившему ее, поэтому все чаще срываются с пера такие грустные стихи, что страшно становится этих проблесков искренности у преуспевающей поэтессы, знаменитой хозяйки салона, словно бы более дамы, чем женщины, безусловно, светской, выдержанной особы… но, оказывается, совершенно разочарованной в жизни.

Назад Дальше