Катарина вздохнула.
— Баду нужна работа.
— Баду нужна работа? У него сейчас четвертая по оплате должность во всем Айлиуме. Я не мог бы ему предложить того, что он получает за обслуживание склада. Знаешь, Бад, ты просто с жиру бесишься. Когда я был в твоем возрасте, я и половины не получал…
— Мне нужна работа, — сказал Бад. — Любая.
— Хочешь подстегнуть Национальный Совет по Нефти, чтобы они дали тебе повышение? Конечно, Бад, для виду я мог бы тебе предложить больше, чем ты сейчас получаешь, но ты должен пообещать мне, что ты не поймаешь меня на слове.
— У меня нет больше работы, — сказал Бад. — Меня выставили.
Пол был изумлен:
— Неужели? С чего бы это? Моральное разложение? А как с этим приспособлением, которое ты изобрел для…
— Вот в том-то и дело, — сказал Бад, Причем в голосе его чувствовалась странная смесь гордости и горечи. — Приспособление работает. Отлично делает свое дело, — он смущенно улыбнулся. Справляется с работой намного лучше, чем это делал я.
— И проделывает все операции?
— Да. Такая разлюбезная штучка.
— И из-за этого ты остался без работы?
— Не я один — семьдесят два человека остались без работы, сказал Бад. Он как-то умудрился еще ниже опуститься на диване. Должности нашей категории теперь полностью исключены. Фу, и все. — Он щелкнул пальцами.
Пол прекрасно представил себе, как работник отдела укомплектования настукал на клавиатуре кодовый номер должности Бада и спустя несколько секунд машина представила ему семьдесят две карточки с именами тех, кто зарабатывал на жизнь, выполняя обязанности Бада — те самые обязанности, с которыми теперь так отлично справлялась машина, созданная Бадом. И сейчас по всей стране машины, ведающие учетом рабочей силы, будут налажены таким образом, чтобы больше не считать эту должность пригодной для человека… Комбинации дырочек и зарубок, которые для машин личного состава были олицетворением Бада, оказались теперь непригодными. И если сейчас их сунут в машину, она тут же вернет их обратно.
— Теперь им больше не нужны П-128, - мрачно сказал Бад, — и ничего нет свободного ни выше, ни ниже. Я согласился бы на понижение и взял бы П-129 или даже П-130, но ничего не получается. Все места заняты.
Список личного состава лежал раскрытый перед Катариной. Она уже успела просмотреть все номера.
— П-225 и П-226-инженеры по смазке, — сказала она. — Но обе эти должности занимает доктор Розенау.
— Да, действительно, — сказал Пол.
Бад попал в чрезвычайно дурацкое положение, и Пол никак не мог придумать, чем бы ему помочь. Машинам было известно, что Айлиум имеет уже одного полагающегося ему инженера по смазкам, и они не допустят появления второго. Если персональную карточку Бада перешифровать как карточку инженера по смазке и сунуть ее в машину, машина тут же вернет ее за ненадобностью.
Как часто говаривал Кронер, строжайшая бдительность единственный способ достижения эффективности. И машины безустанно перебирают колоды своих карточек, пытаясь снова и снова обнаружить бездельников, дармоедов или просто упущения.
— Ты ведь знаешь, Бад, не я это решаю, — сказал Пол, — мое слово почти не имеет веса при решении вопроса, кого следует нанять.
— Он знает, — сказала Катарина. — Но ему нужно обратиться куда-то, и мы подумали, что, может, вы знаете какие-нибудь ходы или с кем нужно поговорить.
— Я ужасно огорчен, — сказал Пол. — И с чего, это их вдруг дернуло дать тебе назначение в Нефтяную Промышленность? Тебе следовало бы числиться конструктором
— У меня нет способностей к этому, — сказал Бад. — Так показали испытания.
И это уж обязательно было отражено на его злополучной карточке. Все показатели его способностей были на ней неизменно, непреложно, а с карточкой не поспоришь.
— Но ведь ты конструируешь, — сказал Пол. — И, черт побери, ты делаешь это более толково, чем все их асы из Лаборатории. Лаборатория — Национальная Лаборатория Исследований и Развития по сути была порождением войны и представляла собой объединение всех усилий страны в одном штабе, занимающемся исследованиями и усовершенствованиями. — Тебе даже не платят за твои изобретения, а ты ведь делаешь работу лучше их. Например, телеметрическое приспособление для нефтепровода, твой автомобиль, а теперь это чудище, которое работает на складе…
— Но проверка утверждает, что способностей нет, — сказал Бад.
— Потому и машины говорят «нет», — сказала Катарина.
— Значит, так оно и есть, — сказал Бад. — Не знаю…
— Ты мог бы повидаться с Кронером, — сказал Пол.
— Я пытался, но мне не удалось прорваться через заграждения я хочу сказать, через его секретаршу. Я сказал ей, что я насчет работы, и она позвонила в отдел кадров. Они прогнали мою карточку сквозь машину, пока она держала трубку; перед тем как ее повесить, она состроила печальную мину и объявила, что Кронер не будет принимать целый месяц.
— А может, твой университет окажет помощь? — спросил Пол. Возможно, что, когда проводились испытания твоих способностей, у машины трубки были не в порядке. — Он говорил это безо всякой уверенности. Положение Бада было безнадежное. Как гласила старая шутка «машине и карты в руки».
— Я написал им и попросил снова проверить мри способности. Неважно, что я там говорил, но показатели остались теми же. — Он бросил клочок разграфленной бумаги на стол Катарины. — Вот. Я написал три письма и получил три такие штуки.
— Угу, — сказал Пол, с отвращением глядя на знакомые графы. Это был так называемый «Профиль Достижений и Способностей», который выдается каждому из выпускников колледжа вместе с дипломом. Сам диплом был ничем, а эта графленая бумажка всем. Когда наступало время выпуска, машина брала отметки студента и другие показатели и составляла из них одну графическую линию профиль.
Графическая линия Бада была высокой в области теории, низкая в администрировании, низкая в области созидания и так далее — то вверх, то вниз по всей странице, вплоть до самой последней графы — личные способности. Какими-то безымянными, таинственными единицами измерения у каждого выпускника определялись высокие, средние или низкие показатели личных способностей. У Бада, как увидел Пол, они были самыми посредственными. Когда выпускник приобщался к экономическому процессу, все эти взлеты и падения на его графической линии находили свое отражение в перфорационных отверстиях его личной карточки.
— Ну что ж, во всяком случае, спасибо, — неожиданно сказал Бад, собирая свои бумаги, как будто ему вдруг стало неловко за свою слабость, вынудившую его беспокоить других своими заботами.
— Что-нибудь подвернется, — сказал Пол. Он приостановился в дверях своего кабинета. — Как у тебя с деньгами?
— Они оставляют меня на моем месте еще на несколько месяцев, пока не будет установлено новое оборудование. И еще мне выдана награда за рационализаторское предложение.
— Ну, слава богу, что ты хоть что-то получил за это.
А сколько?
— Пятьсот. Это самая большая премия за этот год.
— Поздравляю. А ее занесли в твою карточку?
Бад поднял прямоугольник своей личной карточки и принялся рассматривать на свет его перфорацию.
— Наверное, вот эта маленькая штуковина и есть она.
— Нет, это отметка о прививке оспы, — сказала Катарина, заглядывая ему через плечо. — У меня тоже есть такая.
— Нет, не эта, а та треугольная, рядом.
Телефон Катарины зазвонил.
— Да? — она обернулась к Полу. — Какой-то доктор Финнерти стоит у ворот и просит, чтобы его впустили…
— Если ему просто хочется пропустить стаканчик, скажите ему, чтобы он дождался вечера.
— Он говорит, что хочет видеть не вас, а завод.
— Хорошо, тогда впустите его.
— У них там, у ворот, не хватает народа, — сказала Катарина. Один из охранников болеет гриппом. Кто же будет его сопровождать?
Те редкие посетители, которых допускали на Заводы Айлиум, ходили по заводской территории в сопровождении охранников, которые лишь изредка указывали на особенно выдающиеся местные достопримечательности. Главной обязанностью вооруженных охранников было следить за тем, чтобы никто не приближался к жизненно важным приборам управления и не мог вывести их из строя. Система эта сохранилась с войны и от послевоенного периода бунтов, но она и до сих пор имела смысл. Довольно часто, несмотря на антисаботажные законы, кое-кому приходило в голову что-либо испортить. В Айлиуме такого не случалось уже много лет, однако Пол слыхал донесения с других заводов о посетителе с примитивной бомбой в портфеле в Сиракузах; о старушке в Буффало, которая, отойдя от группы зрителей, всадила свой зонтик в чрезвычайно важный часовой механизм… Подобные вещи продолжали еще случаться, и Кронер требовал, чтобы охранники не отходили ни на секунду от посетителей заводов. Саботажниками становились самые различные люди — в очень редких случаях даже и высокопоставленные. Как утверждает Кронер, никогда нельзя угадать, кто предпримет следующую попытку.
— Да черт с ним, Финнерти можно пропустить и без охраны, сказал Пол. — Он на особом положении — айлиумский старожил.
— В директиве сказано, что исключений не должно быть, сказала Катарина. Все директивы, а их были тысячи, она знала назубок.
— Пусть идет.
— Слушаюсь, сэр.
Полу показалось, что Бад следит за их разговором с намного большим вниманием, чем разговор этого заслуживал. Будто перед ним разыгрывалась какая-то захватывающая драма. Когда Катарина повесила трубку, она по ошибке приняла этот его взгляд за взгляд возлюбленного и ответила ему точно таким же.
— Шесть минут, — сказал Бад.
— Что шесть минут? — спросила Катарина.
— Шесть минут впустую, — сказал Бад. — Столько времени ушло на то, чтобы пропустить человека в ворота.
— Ну и что?
— Вы трое были связаны шесть минут, двое вас и третий охранник. Всего восемнадцать человеко-минут. Черт побери, да ведь пропуск его обошелся в два доллара. Сколько народу проходит в ворота за год?
— Человек десять за день, наверное, — сказал Пол.
— Две тысячи семьсот пятьдесят восемь в год, — сказала Катарина.
— И по поводу каждого пропуска обращаются к вам?
— Обычно этим занимается Катарина, — сказал Пол. — В этом и состоит большая часть ее работы.
— Если считать по доллару на каждого человека, это составляет две тысячи семьсот долларов в год, — укоризненно сказал Бад. Он указал на Катарину. — Если существуют такие железные правила, то почему бы не предоставить машине решать этот вопрос? Полиция ведь не думает, здесь это просто рефлекс. Можно даже сделать приспособление, допускающее исключение для Финнерти, и это все равно обойдется не больше чем в сотню долларов.
— Но существуют ведь и особые решения, которые мне приходится принимать, — попыталась защищаться Катарина. — Я говорю, что, бывает, сталкиваешься с массой вопросов, которые нельзя решать общим порядком, согласно заведенной рутине, — намного больше, чем в состоянии решить машина.
Но Бад ее не слушал. Он раздвинул руки, показывая размеры машины, которая уже зародилась в его воображении.
— Любой из посетителей является либо ничего не значащим типом, либо другом, либо чиновником, либо небольшим начальством, либо крупным начальством. Охранник нажимает одну из пяти кнопок в верхнем ряду ящичка. Понятно? Посетитель либо пришел посмотреть, либо нанести личный визит, либо с инспекционной целью или просто по делу. Охранник нажимает одну из четырех кнопок в этом ряду. У машины есть две лампочки: красная запрещающая и зеленая — разрешающая проход. И какие бы там ни были правила — трах! — и загорающаяся лампочка говорит охраннику, что нужно делать.
— А еще мы могли бы вывесить у охранника на стенке правила, — сказал Пол.
Это Бада озадачило.
— Да, — медленно проговорил он, — вы могли бы сделать и это. Было совершенно очевидно, что в его представлении только уж очень серый человек мог додуматься до такого решения.
— Вы меня с ума сведете, — дрожащим голосом проговорила Катарина. — Вы не имеете права рассуждать здесь о том, что любая машина может делать то, что делаю я.
— Ну, что ты, милая, я ведь вовсе не говорю именно о тебе.
Она расплакалась, и Пол тихонько шмыгнул в свой кабинет, затворив за собой дверь.
— Ваша жена у телефона, — сказала Катарина по интеркому.
— Хорошо. Да, Анита?
— Есть что-нибудь новое от Кронера?
— Нет. Я дам тебе знать, если что-нибудь услышу.
— Надеюсь, что он остался доволен вчерашним вечером.
— Доволен или твердо верит в то, что доволен.
— Финнерти там?
— Он где-то на заводе.
— Посмотрел бы ты на ванную комнату!
— Я видел, как это делалось.
— Он закуривал четыре сигареты и забывал о каждой из них. Одна на аптечке, одна на подоконнике, одна на умывальнике и одна на полочке для зубных щеток. Я не могла завтракать… Ему пора уезжать.
— Я скажу ему.
— Что ты собираешься сказать Кронеру?
— Еще и сам не знаю. Я не знаю, что он сам мне скажет.
— Представь себе, что я Кроне? и тебе говорю эдак мимоходом: «Знаешь, Пол, место в Питсбурге все еще свободно». Что ты говоришь тогда?
Эта игра никогда не надоедала ей, а Полу для этой игры приходилось собирать в кулак все свое терпение. Она всегда ставила себя на место какого-нибудь важного и влиятельного человека и заставляла Пола разыгрывать с ней диалоги. Затем его ответы критически оценивались анализировались, редактировались и отшлифовывались. Настоящие диалоги никогда ни капельки не были похожи на ее фантазии, которые только доказывали, насколько примитивное у нее представление о влиятельных людях или о том, как вершатся дела.
— Ну, давай, — поторопила она.
— Питсбург, да? — сказал Пол. — О, это чудесно. О!
— Нет, Пол, я говорю серьезно, — строго сказала она. — Что ты скажешь?
— Дорогая, я сейчас занят.
— Хорошо, ты это хорошенько продумай и позвони мне. Знаешь, что ты должен сказать, по-моему?
— Я еще позвоню тебе.
— Хорошо. До свидания. Я люблю тебя.
— Я люблю тебя, Анита. До свидания.
— Доктор Шеферд у телефона, — сказала Катарина.
Пол опять снял все еще теплую трубку.
— В чем дело, Шеф?
— Недозволенное лицо в здании № 57! Пришлите сюда охрану.
— Это Финнерти.
— Недозволенное лицо, — упрямо повторил Шеферд.
— Ну, хорошо. Это недозволенный Финнерти?
— Да, но это не относится к делу. Совершенно безразлично, какая у него фамилия. Он шныряет здесь без сопровождающего, а вы знаете, как к таким вещам относится Кронер.
— Это по моему разрешению. Я знаю, что он там находится.
— Вы этим ставите меня в неудобное положение.
— Я вас не понимаю.
— Я говорю, что за эти здания отвечаю я, а теперь вы предлагаете мне игнорировать совершенно недвусмысленный приказ Кронера. А когда дойдет до дела, все шишки на меня будут валиться?
— Да плюньте вы на это. Все в порядке. Ответственность я беру на себя.
— Другими словами, вы приказываете мне разрешить Финнерти ходить без эскорта?
— Да, именно так. Я приказываю вам.
— Тогда все в порядке, я просто хотел убедиться, правильно ли я понял. Беррингер тоже никак не хотел верить, поэтому я и дал ему параллельную трубку.
— Беррингер? — спросил Пол.
— Да! — сказал Беррингер.
— Держите это про себя.
— Вы начальство, — тупо сказал Беррингер.
— Значит, теперь все в порядке, Шеферд? — сказал Пол.
— Пожалуй. Следует ли понимать, что вы также разрешили ему делать чертежи?
— Чертежи?
— Наброски.
Тут Пол понял, что его решение завело его на опасный путь, однако решил, что теперь уже поздно пытаться исправлять положение.
— Пусть делает все, что ему угодно. У него могут появиться полезные идеи. Итак, все в порядке?
— Ваше право, — сказал Шеферд. — Не так ли, Беррингер?
— Конечно, его право, — сказал Беррингер.
— Да, это мое право, — сказал Пол и положил трубку.
В соседней комнате Бад Колхаун все еще пытался ублажить Катарину. Голос у него стал подлизывающимся и проникновенным. До Пола донеслись отдельные фразы их разговора.
— Если уж на то пошло, — говорил Бад, — не такая уж большая задача даже его заменить приспособлением.
И Пол прекрасно понял, куда направлен указательный палец Бада.
IX
По- видимому, Финнерти нашел для себя много интересного на Заводах Айлиум. Он долго не показывался в кабинете Пола. А когда он все-таки явился, Катарина вскрикнула от неожиданности. Он прошел через две запертые двери, открыв их ключами, которые он, вероятно, так и не сдал много лет назад, уезжая с завода в Вашингтон.
Дверь кабинета Пола была приоткрыта, и он услышал их разговор.
— Не тянитесь за пушкой, леди. Моя фамилия Финнерти.
У Катарины и в самом деле валялся где-то в письменном столе пистолет, правда, патронов к нему не было. То, что секретари должны быть вооружены, предписывалось старой инструкцией, тоже сохранившейся от прежних времен; это было одно из тех правил, которые Кронер считал уместным закреплять в приказах.
— Вы не имеете права на эти ключи, — холодно сказала Катарина.
— Вы что, плакали? — сказал Финнерти.
— Я узнаю, может ли доктор Протеус принять вас.
— О чем же здесь плакать? Поглядите — красные лампочки не горят, зуммера не гудят — значит, все в мире обстоит благополучно.
— Катарина, пропустите его ко мне! — крикнул Пол.
Финнерти вошел и присел на краешек стола.
— Что случилось с мисс Политикой в той комнате?
— Разбитая помолвка. Ты что собираешься делать?
— Я думаю, что нам следовало бы пропустить по паре рюмок, если только ты склонен выслушивать мои излияния.