Начальник советской контрразведки был истинным мастером полемики и диалектики. Начал он с вопросов, ответ на которые мог быть только утвердительным.
— Правильно устроенное общество — это общество, где правит справедливость. Да или нет?
— Да.
— Справедливость — это когда у всех, кто рождается на свет, равные шансы и возможности. Нет?
— Да
— Мы, коммунисты, пытаемся построить именно такое общество. Насколько хватает нашего ума, сил, способностей. Вы не смотрите на наши ошибки — не ошибается тот, кто ничего не делает. Оценивайте наши идеалы, нашу цель. Разве она не благородна?
— …Пожалуй.
— Ваш работодатель пытается достижению этой цели помешать. Ведь пытается?
— Да.
— Значит, объективно рассуждая, гадкие большевики на стороне Правды, а ваш обожаемый Ротвеллер на стороне Кривды. Так?
— Не так! Просто он идет к истине другим путем.
На лице Яна Христофоровича читалось живейшее удовольствие, беседа его несомненно забавляла.
— Ах, так он, стало быть, взыскует истины? Будучи самым богатым человеком планеты? Получая прибавочную стоимость от труда сотен тысяч людей? Действуя в союзе с германскими фашистами?
— С чего вы взяли? — удивился доктор.
— А кто, по-вашему, выручил вас в Бремерсхавенском порту? Эсэсманы Гиммлера.
Это словосочетание Гальтон слышал впервые.
— Кто?
Картусов только махнул рукой, не стал тратить время на объяснения.
— Не обманывайте себя… Вы умный человек и, кажется, честный. Думайте головой и прислушивайтесь к голосу сердца. Я уверен, что вы станете нашим. Все порядочные люди Земли рано или поздно встанут на нашу сторону, и тогда мир превратится в Союз Советских Социалистических Республик. Или, если вам так больше нравится, в Соединенные Коммунистические Штаты Земли.
Он посмотрел на часы и поднялся.
— Договорим завтра. Мне сегодня не спать. Дел полно. — Его тон стал простым, доверительным, будто американец уже сделался для него товарищем. — Я задам вам вопросы, вы мне на них честно ответите. После этого я отвезу вас к товарищу Громову, и он тоже ответит на все ваши вопросы. Это так интересно — забудете обо всем на свете, обещаю.
— Нас доставят на Лубянку?
На этой улице, чье название было известно всей стране, находились штаб ОГПУ и внутренняя тюрьма для государственных преступников.
Гальтон обернулся к охраннику, заранее протягивая руки для наручников.
Охранника сзади не оказалось. В какой-то момент беседы он беззвучно удалился, прикрыв за собой дверь.
— Не вижу смысла. — Ян Христофорович рассеянно пожал доктору вытянутую правую руку. — Оставайтесь здесь. Только, пожалуйста, каждый в своей комнате. С Зоей Константиновной я уже поговорил и буду говорить еще. Очень интересная женщина. Настоящий омут. Знаете русскую пословицу «V tikhom omute cherti vodyatsa»?
Он улыбнулся, а Гальтон не ответил. Зоя совсем не казалась ему похожей на тихий омут, да и чертей в ней он как-то не замечал. Но больше всего доктора почему-то поразило, что он впервые услышал, как Зоино отчество, от чекистского начальника.
— С третьим вашим товарищем потолкую завтра. Кстати, откуда он взялся? На пароходе его не было. Там вас сопровождал человек со шрамом. — Картусов хитро прищурился. — Отличный, между прочим, фокус. Надо будет взять на вооружение. Вводить в компактную группу нелегалов человека с особыми приметами, чтобы они фигурировали во всех ориентировках. Агенты противной стороны концентрируют внимание на розыске субъекта с шрамами, потому что по нему легче обнаружить всю группу. А вы его — хлоп! — заменяете на другого. Незатейливо, но эффективно. В вашем случае почти сработало.
Он подождал, не скажет ли что-нибудь американец. Доктор молчал.
— Ну, хорошо. Отдыхайте, думайте. Завтра поедем к Громову. — Он изобразил на лице строгость, но не вполне настоящую, а как бы напускную. — Из комнаты ни ногой. Считайте, что вы пока под домашним арестом. Если что понадобится, скажите товарищу Иванову. Он останется с вами.
По-дружески кивнул и вышел, а в комнату из коридора немедленно шагнул охранник, встал у стены и впился в Норда неподвижным взглядом. Руки «товарищ Иванов» держал так: правая все время на расстегнутой кобуре, левая на свисающем с шеи свистке. Дверь при этом осталась открытой. Арест был хоть и «домашний», но сочетался с самым неотступным присмотром.
* * *Прежде всего следовало разобраться, насколько арестованный свободен в своих действиях и перемещениях.
Гальтон сел на стул. Чекист ничего не сказал.
Доктор прилег на диван. Запрета опять не последовало.
Встал, подошел к окну.
— К подоконнику не приближаться, — сразу же раздалось сзади.
«Ага, опасаются, не выпрыгну ли».
Следующий эксперимент, существенный:
— Я покурю?
Он неторопливо направился к столику, на котором лежали вещи, изъятые во время обыска. В том числе «мундштук» и коробочка с иглами.
— Ничего не трогать. Курите эти.
Иванов вынул из кармана нераспечатанную пачку папирос, бросил американцу.
Покурив, Норд сказал:
— Мне нужно в уборную.
Охранник громко крикнул:
— Выход!
Где-то стукнула дверь.
— Руки за спину.
Из кобуры был извлечен наган, щелкнул взведенный курок. Чекист сделал два шага в сторону.
— Идите.
Оказавшись в коридоре, Норд увидел, что двери в остальные комнаты закрыты. Из кухни вышли двое людей в форме, впились глазами в арестованного.
За их спинами, сквозь стеклянную дверь, было видно, что за столом сидят и курят еще двое.
Запереться в туалете ему не позволили. Всё до мелочей здесь было регламентировано, всё предусмотрено инструкцией.
— Я так не привык, — сказал Гальтон. — Ведите обратно.
Он увидел достаточно. По одному чекисту в каждой комнате, четверо на кухне. Всего семеро. По взгляду, по всей повадке ясно, что это профессионалы высшей пробы. Товарищ Картусов прав: ни одного шанса.
Раз о побеге думать не приходится, нужно оценить ситуацию в целом.
Тем более, еще вопрос, нужно ли вообще убегать?
Короткая беседа с Яном Христофоровичем, что скрывать, произвела на Гальтона сильное впечатление. Он впервые имел возможность поговорить с убежденным большевиком такого уровня. Теперь стало понятно, почему коммунистическая идея за короткий срок увлекла столько жителей планеты, в том числе мыслителей, философов и художников. Образ Нового Мира — это красиво. Особенно после краха Старого Мира, задохнувшегося в ядовитых газах ужасной войны. Жить по-прежнему, как в девятнадцатом веке, больше нельзя. Люди, подобные мистеру Ротвеллеру, пытаются спасти обветшавшую постройку при помощи ремонта. Картусов и его единомышленники хотят возвести новое здание и поселить в нем новое человечество. Чтобы успешно выполнить задание Ротвеллера, нужно быть стопроцентно убежденным в его правоте и в неправоте Картусова. А после недавнего разговора эта уверенность несколько поколебалась…
— Выход! — крикнул грубый женский голос.
Иванов немедленно прикрыл дверь в коридор и прислонился к ней спиной.
Из коридора раздались шаги. Доктор напряг слух.
Узнал легкую поступь Зои. За ней шел кто-то еще. Кажется, тоже женщина, но в сапогах.
Очевидно, Зоя тоже попросилась в туалет, ее сопровождает охранница.
— Сначала на кухню, — донесся голос княжны. — Я забыла там свои таблетки. В туалет потом.
Задребезжала стеклянная дверь.
Доктор насторожился. Какие еще таблетки? Зоя никогда не жаловалась на здоровье.
Послышался звук льющейся воды, снова легкое дребезжание.
— Сидите, товарищи, я сама. — Это был голос охранницы.
Зою они опасаются меньше, чем меня, догадался Норд. Никто из кухни в коридор не вышел. А может быть, по чекистской инструкции не положено, чтобы арестованная справляла нужду на глазах у мужчин.
Спустили воду.
Гальтон напряженно вслушивался. Вдруг Зоя произнесет что-нибудь, предназначенное для него? Он поймал на себе внимательный взгляд Иванова. Тот был начеку.
Вдруг за стеной что-то громко хлопнуло — будто лопнул большой воздушный шарик.
Охранник дернулся, но глаз от Норда не отвел.
Послышался неясный шум, возня.
— На помощь! — пронзительно вскрикнула княжна. — Гальтон! Курт!
Чекист рывком повернулся к двери. Даже профессионалы высшей пробы иногда совершают ошибки. Подхлестнутый криком, доктор, не раздумывая, со всего маху налетел на охранника, буквально вмазав его в створку. Схватил обеими руками за голову, несколько раз ударил: бум, бум, бум! — отшвырнул бесчувственное тело на середину комнаты и вывалился в коридор.
Зоя в опасности! Ей нужна помощь!
Но помощь, как оказалось, требовалась охраннице. Она лежала на полу лицом вниз, воя от боли, а княжна сидела на ней верхом, выкручивала руку. Обрушила отлично нацеленный удар на шейные позвонки. Вой оборвался.
Зоя в опасности! Ей нужна помощь!
Но помощь, как оказалось, требовалась охраннице. Она лежала на полу лицом вниз, воя от боли, а княжна сидела на ней верхом, выкручивала руку. Обрушила отлично нацеленный удар на шейные позвонки. Вой оборвался.
А где четверо, что сидели на кухне?
Там клубился зеленоватый туман, и ничего не было видно. Даже четыре папиросы не могли создать такой дымовой завесы!
— Беги туда! — показала Зоя на комнату Айзенкопфа, где что-то рушилось и грохотало.
Ворвавшись к немцу, Гальтон увидел, что биохимик и его конвоир, сцепившись, катятся по полу. Опрокинулось кресло, с буфета рухнула и разлетелась ваза.
Доктор потоптался вокруг дерущихся, примериваясь, и нанес отличный удар носком ботинка в стриженый затылок. Чертыхаясь и отплевываясь, Айзенкопф выпрямился.
— Что за экспромты? Предупреждать нужно! Этот болван меня чуть не застрелил! Еле успел выбить у него пистолет… Где он, кстати? Ага!
Немец поднял оружие, проверил, дослан ли патрон.
— Что остальные?
— Спят.
В проеме стояла Зоя, поправляя блузку.
— На кухне осталась моя пудреница. «Лориган Коти». — Она невинно покосилась на Гальтона, и он вспомнил, как, переодеваясь в автобусе, княжна припрятала маленькую коробочку. — Очень полезная вещица. Нажимаешь пружинку — ровно через минуту выстреливает капсула с газом.
— А-а, знаю. Видел такие штуковины. Только не в пудренице, а в портсигаре или в карманных часах. — Айзенкопф потянул носом. — Нужно побыстрей проветрить, а то нас тоже в сон заклонит.
Он вдохнул поглубже и побежал в сторону кухни.
Норд только теперь начинал приходить в себя. Всё случилось слишком неожиданно и быстро. После того как Зоя позвала на помощь, прошло, наверное, меньше минуты.
— Зачем ты это сделала? — спросил он, тяжело дыша.
Она удивилась.
— Как это «зачем»? Время шло, а ты ничего не предпринимал. Завтра нас наверняка перевезли бы в Лубянскую тюрьму [40], а оттуда не выберешься… Что с тобой, Гальтон? Почему ты трешь лоб?
С одной стороны, Зоя была совершенно права. С другой, теперь утрачена возможность вступить с Картусовым в рискованную, но увлекательную игру. Можно было бы рассказать ему часть правды о задании, полученном от Ротвеллера, — всё равно это уже никакой не секрет. Взамен удалось бы попасть в Институт пролетарской ингениологии и получить ценнейшие сведения, прямо из первоисточника. А тогда уже решить — прежде всего для самого себя — на чьей тут стороне истина.
— Нужно уносить ноги, — сказал вернувшийся в комнату Айзенкопф. — Я открыл окна на кухне. Товарищи чекисты крепко спят. Стрелять опасно, придется их удавить. Но сначала троих конвоиров, а то очнутся.
— Ни в коем случае! — Доктор был возмущен. — Наоборот, нужно оказать им первую медицинскую помощь.
Он осмотрел охранника, которого сам же оглушил ударом в затылок.
Сотрясение мозга. Тяжелое. Но опасности для жизни нет.
— Этот очнется нескоро.
Женщина, лежащая в коридоре, кажется, получила перелом позвонков.
— Зоя, нужно ее осторожно перевернуть и зафиксировать голову.
Меньше всего Гальтону понравился товарищ Иванов. Испугавшись за княжну, Норд стучал беднягу о дверь слишком сильно и, кажется, проломил ему череп.
— Дышит, но очень плох…
— Вы еще «скорую помощь» вызовите! — Биохимик покрутил пальцем у виска. — Их всех нужно прикончить! Они знают нас в лицо. А так останется только начальник. Вряд ли он станет лично шнырять по улицам, чтобы нас разыскать.
— Нет, — твердо сказал Норд. — Больше никаких убийств.
Зоя его поддержала:
— Эти люди всего лишь выполняли свою работу. И вели себя вполне корректно.
— Чистоплюйка! А вы слюнтяй! Мне-то что! Я лицо могу и поменять…
Но спорить немец перестал. Должно быть, вспомнил, что из семерых чекистов «чистоплюйка» нейтрализовала пятерых, «слюнтяй» двоих, а он сам ни одного.
— Давайте вооружимся, захватим самое необходимое и будем сматываться. — Гальтон очень к месту ввернул хорошее жаргонное слово, да еще и прибавил уместную поговорку. — Скорому зайцу и волк нипочем.
Каждый выбрал себе оружие по вкусу. Доктор взял «кольт» [41] одного из усыпленных. Зоя — «браунинг»[42] охранницы. Айзенкопф, поколебавшись между «маузером» и «вальтером» [43], предпочел последний.
— Уходить будем через чердак, по крышам. Во дворе и на улице, возможно, дежурят. Придется оставить мой кофр здесь…
С тяжелым вздохом биохимик стал рыться в своем гигантском чемодане. Вынет что-нибудь, покачает головой, положит обратно. Потом снова.
— Всё, пора! — поторопил его Норд. — Что если у них предусмотрена смена караула? Уходим, уходим!
Жалобно простонав, Айзенкопф оторвался от своей сокровищницы.
— Возьмите вот это, — стал он совать доктору небольшой, но ужасно тяжелый металлический ящик с ручкой.
— Вы с ума сошли! Здесь полсотни фунтов!
— Вы ничего не понимаете! Это же универсальный конструктор! Без него нельзя!
— Вот сами его и тащите.
— Я беру переносную лабораторию. А Зоенька возьмет вот эту сумку, она легкая!
Но ласковое обращение не растрогало жестокосердную барышню.
— Идите к черту, Курт. Мне хватит своего багажа.
— А мне моего саквояжа, — отрезал Гальтон. — Вперед! Уже светает! Из-за ваших железок и склянок мы все пропадем!
Пришлось биохимику ограничиться «универсальным конструктором», да еще парой свертков, которые он запихнул себе за пазуху.
— Пожалеете потом, да поздно будет… Не говорите, что я вас не предупреждал… Боже, сколько драгоценностей я оставляю чекистским шакалам!
Под ворчание и брюзжание Айзенкопфа они поднялись на чердак, оттуда вылезли на крышу. Потом перебрались на соседнюю. Спустились по трубе на двухэтажную пристройку, по пожарной лестнице вскарабкались на высокий кирпичный дом. Здесь пришлось сделать привал, потому что тяжело нагруженный немец выбился из сил.
Группа расположилась между двумя кирпичными трубами, согнав с них стайку облезлых молчаливых кошек.
По железной кромке крыши пролегла розовая полоска.
Над Москвой вставало солнце.
Странное зрелище
открылось бы взору человека, случайно заглянувшего на крышу шестиэтажного жилого дома по улице Герцена, бывшей Большой Никитской, ранним утром 5 мая 1930 года, в день рождения основоположника пролетарской идеи Карла Маркса.
Двое мужчин и женщина вели оживленный разговор, сидя спиной друг к другу. При этом женщина приводила в порядок лицо и прическу после бессонной и явно бурной ночи; один из мужчин яростно тер себе лоб и щеки (это был африканский массаж для стимуляции мыслительного процесса); у другого мужчины лица вообще не было. Вернее, их было два. Он стянул с себя одно, заросшее сивой бородищей, аккуратно упаковал в мешочек и стал прилаживать другое, желтоватого цвета.
За удивительным спектаклем наблюдали несколько бездомных кошек, время от времени отвратительно поскрипывавших когтями о металлическую поверхность крыши. Тогда женщина морщилась и говорила «Кыш!», но кошки не убегали. Это было их место, они ждали, пока чужаки уйдут.
— …Сначала я хочу услышать ваше мнение. Ситуация стала слишком опасной, — говорил адепт африканского массажа, закончив с лицом и приступая к обработке своего бритого скальпа, отсвечивающего красками восхода. — Теперь на нас будет охотиться вся тайная полиция России. Мы прерываем миссию?
— Нет.
— Ни в коем случае!
Бритый кивнул. Другого ответа он не ждал. Если бы коллеги выразили желание отступиться, он продолжил бы дело в одиночку. Распаленный интерес ученого — сила, не знающая преград и не подвластная инстинкту самосохранения.
— Тогда начну с технического вопроса. Мы не можем все время сидеть на крыше. Нужно найти новую базу… — Гальтон раздраженно дернул головой. — Послушайте, так невозможно разговаривать! Я уже могу обернуться?
— Да ради бога, — пожал плечами Айзенкопф, хотя вместо лица у него пока еще висело нечто морщинистое, невообразимое.
— Нет, — сказала княжна. — Еще рано. Кыш вы, проклятые! …Найти базу нетрудно. Почти в каждом доме есть пустые квартиры с печатью ГПУ на двери.
Немец мстительно заявил:
— Теперь не получится. Бланки и документы остались в кофре. Я взял только удостоверение для своей новой маски. И не говорите, что вас не предупреждали!
— Ну, удостоверение есть и у меня. — Зоя вынула из кармана красную книжечку. — Махоркина Клавдия Фоминишна, агент 3 разряда ОГПУ. Взяла у своей подружки. Как она там, бедная, со сломанной шеей? Фотография мало похожа, но вряд ли управдом станет вглядываться. Ему корочки хватит.