– Вперед! Вперед! – кричал он сквозь грохот. – Святой Георгий за Райнальфа, за его святейшество!
Он различил силуэт Эверарда в хаосе и завесе пыли. Конечно, Лоренцо не знал этого гиганта, он никогда не встречался с ним прежде, но, весело улыбнувшись, пришпорил коня навстречу врагу.
К черту порядочность! Эверард навел на Лоренцо свое оружие и нажал кнопку. Невидимый луч парализатора ударил в цель. Челюсть Лоренцо отвисла, меч выпал из руки, и он повалился вперед.
Но почему-то не выпал из седла. Лоренцо рухнул на шею коня, тот заржал и рванулся в сторону. Видимо, верховая выучка Лоренцо была настолько хороша, что он и в бессознательном состоянии держался в седле. Придя в себя, он, скорее всего, подумает, что кто-то нанес ему сильный удар сзади, который оглушил его даже сквозь кольчугу и стеганую прокладку на шее.
Во всяком случае, Эверард надеялся, что так и произойдет. Но времени на сантименты не было.
– Вперед, Блэки, уходим! Всем остальным – тоже уходить! – прохрипел Эверард.
Во рту так пересохло, что язык стал деревянным. Накал битвы начал затихать. Случившийся во время нее эпизод не заметил никто – ни окружение герцога Рожера, ни воины Райнальфа. Сицилийцы, с криками устремившись вперед, ударили по врагу, разметали его и вклинились в самый центр войска противника.
Эверард скакал по полю, усеянному изуродованными и скрюченными трупами; раненые стонали, изувеченные кони метались и ржали. Никто не обращал внимания на Эверарда. Оглянувшись назад, он увидел, как герцог Рожер преследует врагов по дороге на Сипонто. Видел он и то, что Райнальф собирает свое войско для перегруппировки, в то время как армия короля Рожера стоит неподвижно.
Бо́льшую часть этой картины Эверард видел мысленным взором, вернее, помнил историю – в том виде, как она должна быть написана. В действительности глазам его представали смятение, груды тел, вопиющий абсурд, который и составляет суть войны.
Неподалеку возвышался холм, поросший деревьями. Там Эверард остановился.
– Все в порядке, – коротко бросил он в медальон. – Забирайте меня.
Напряжение все еще не отпускало его. Оно будет держать его, пока он не увидит конца битвы и не убедится, что теперь события разворачиваются в должном порядке.
Перед Эверардом возник вместительный темпомобиль, готовый принять на борт и его боевого коня. Команда поспешно погрузила четвероногого участника операции. Эверард хвалил его, ерошил мокрую, заляпанную грязью гриву, поглаживал бархатистый нос.
– Он предпочел бы сахар, – сказала блондинка невысокого роста, похожая на финку, и протянула Эверарду кусочек сахара.
Она не в силах была сдержать радость. Сегодня она могла твердо сказать, что помогла спасти этот мир, из которого происходила сама.
Аппарат взмыл ввысь. Его окружило небо. Далеко внизу стелились серовато-коричневая земля и серебристое переливчатое море. Эверард придвинулся к оптическому прибору, увеличил изображение и прильнул к окуляру. Отсюда смерть и боль, гнев и слава выглядели нереально – представление в кукольном театре, абзац в своде летописца.
Человек разносторонне одаренный, любивший одеваться с восточной изысканностью, король Рожер был далеко не гением в военной тактике. Победу он чаще всего добывал лобовым наступлением, жестокой решительностью и замешательством в стане врага. В Риньяно он слишком затянул с началом и потерял преимущество, которое обеспечил ему сын. Когда король наконец двинулся вперед, его войско, словно волна, разбилось об утес. Райнальф бросил все силы против сицилийцев. Возвращение принца оказалось бесполезным. Паника овладела воинами Рожера, и они бросились врассыпную. Люди Райнальфа охотились за ними и приканчивали без жалости. К концу дня три тысячи мертвых лежали на поле боя. Оба Рожера, собрав горстку уцелевших воинов, пробились с боем к горам и двинулись в сторону Салерно.
Так и должно было случиться, так было в мире Патруля. Триумф победителя окажется недолгим. Рожер с новыми силами отвоюет потерянное. Райнальфу суждено умереть от лихорадки в апреле 1139 года. Скорбь по нему будет долгой и тщетной. В июле 1139 года оба Рожера в Галуччо из засады нападут на папскую армию, славные командиры которой спасутся бегством, но тысячи их подчиненных утонут, пытаясь переплыть реку Гарильяно. Папа Иннокентий попадет в плен.
Однако король Рожер отличался необычайной учтивостью. Он преклонил колени перед его святейшеством и заверил его в своей преданности. Взамен Рожер получил отпущение грехов и признание всех его требований. Осталось совсем немного – разделаться с противниками. В конце концов, даже аббат Бернар признал короля законным правителем, и между ними установились вполне теплые отношения. Но впереди ждали новые бури. Завоевания Рожера в Африке, Второй крестовый поход, от которого он в какой-то степени уклонился, его посягательство на Константинополь, череда конфликтов с папством и Священной Римской империей. Но пока Рожер упорно сколачивает королевство обеих Сицилий, подготавливая почву для той гибридной цивилизации, которая предвосхитит Ренессанс.
Эверард сидел, тяжело опустив плечи. Усталость сковала его. У победы был вкус пыли, такой же, как у него во рту. Хотелось спать, хотелось хоть на мгновение забыть о том, что он потерял.
– Похоже, все идет нормально, – сказал он. – Курс на базу.
1989 год от Рождества Христова
За Миссисипи появились первые признаки колонизации белых. Редкие поселения, раскиданные на почти нетронутых землях, представляли собой деревянные укрепления, соединенные дорогами, точнее, тропинками. Видимо, фактории, догадалась Тамберли. Или базы миссионеров? В каждом форте непременно возвышалась постройка с башней или шпилем, обычно увенчанным крестом, порой внушительных размеров. Тамберли не сбавляла скорости, чтобы внимательнее рассмотреть пейзаж. Безмолвие на радиочастотах гнало ее вперед.
На востоке от реки Аллегейни она обнаружила настоящие колонии. Эти были обнесены стенами и окружены длинными полосами пахотных земель и пастбищ. У стен ютились посады – ряды почти одинаковых домишек. Посередине подобие площади, вероятно базар, в центре которого высилось то ли распятие, то ли крест на постаменте. В каждом селении была часовня, над каждым городом господствовал храм. Нигде Тамберли не увидела одиночных ферм. Картина напоминала ей то, что она читала и слышала о Средних веках. Давясь слезами и борясь со страхом, она перепрыгивала через пространство все дальше на восток.
У морского побережья поселения стали попадаться чаще. Небольшой город расположился в нижнем Манхэттене. Его кафедральный собор был гораздо больше собора Святого Патрика, каким она его помнила, но стиль архитектуры Ванда не узнала: многоярусное здание выглядело массивно и угрожающе.
– Даже Билли Грэм напугался бы, – невольно пробормотала она в онемевший коммуникатор.
В гавани дрейфовало несколько судов, и с помощью оптики ей хорошо было видно одно из них, стоявшее за проливом Нарроус. Широкопалубный трехмачтовый парусный корабль походил на галеон года этак 1600-го – Ванда видела их на снимках, – и даже ее «сухопутный» глаз уловил множество отличий в деталях. На флагштоке реял флаг – лилии на голубом поле, а на вершине грот-мачты другой – желто-белый, с перекрещенными ключами.
В сознании вдруг разлилась чернота, и Ванда пролетела довольно далеко над морем, пока наконец не справилась с собой.
«Что теперь – плакать, кричать?»
Это ее отрезвило. Нельзя поддаваться панике и впадать в истерику, необходимо отбросить все эмоции до тех пор, пока вновь не обретешь способность думать. Ванда разжала пальцы, державшие мертвой хваткой ручки темпороллера, заработала лопатками, чтобы размять мышцы, и начала понемногу размышлять над ситуацией, потом заметила с коротким нервным смешком, что забыла разжать челюсти.
Аппарат летел вперед. Внизу вздымал волны необъятный пустынный океан, переливающийся тысячью оттенков зеленого, серого, синего. Воздух с ревом обтекал силовое поле роллера, но холод проникал внутрь.
«Никаких сомнений. Произошла катастрофа. Что-то изменило прошлое и мир, который я знала. Мой мир, Мэнса, дяди Стива, нас всех – исчез. Исчез Патруль Времени. Нет, я не права… Они никогда не существовали. Я теперь без родителей, дедушки и бабушки, без страны, истории, без причины – чистая случайность, возникшая по причуде вселенского хаоса».
Она не могла постичь случившееся разумом. Ванда продолжала думать на темпоральном языке, грамматика которого была приспособлена для парадоксов путешествий во времени, но все равно ситуация не обретала реальности и представлялась ей некоей абстракцией – даже притом что перед ее взором лежала эта нереальная действительность и ее можно было потрогать руками. Происходящее буквально сводило логику к нулю и делало реальность туманно-расплывчатой.
«Конечно, в Академии нам преподавали теорию, но поверхностно, как новичкам-гуманитариям читают обзорный курс по естественным наукам. Мою группу вообще не готовили для полицейской службы Патруля. Нас готовили к полевым исследованиям доисторических эпох, когда людей было еще мало и практически отсутствовала возможность вызвать какие-нибудь изменения, которые в скором времени не компенсировались бы другими явлениями, возвращая порядок вещей в привычное состояние. Мы отправлялись изучать свои эпохи так же просто, как Генри Мортон Стэнли – в Африку.
Что делать? Что?
Может, перенестись в плейстоцен? В далеком прошлом безопаснее. Мэнс пока еще должен быть там. Нет, слова „пока еще“ бессмысленны… Он возьмет дело в свои руки. Он ведь намекал, что уже сталкивался с подобной ситуацией. Теперь, вероятно, я смогу расспросить его о том событии. Может, стоит сказать, что я знаю о его любви ко мне. Милый добрый медведь… Я была слишком застенчива, боялась или не ощущала уверенности в собственных чувствах… Черт побери эти дамские штучки! Хватит витать в облаках!»
Внизу проплыло небольшое стадо китов. Один из них прыгнул над волнами, вода вспенилась бурунами вокруг его мощных боков, белых под лучами солнца.
Кровь ее побежала быстрее.
– Ну да, – усмехнулась Ванда вслух, – сбежать под защиту мужчины… Пусть, мол, разберется с этой Вселенной и сделает так, чтобы его милочка снова могла там жить.
Она – здесь, в этом странном мире. По крайней мере, она может составить представление о нем и вернуться с докладом, а не со слезливыми россказнями. Несколько часов на разведку, никаких опрометчивых поступков. Мэнс не раз повторял: «В нашей работе не бывает лишней информации». Ее наблюдения могут дать ему ключ к разгадке причины бедствия.
– Короче говоря, – произнесла Тамберли, – даем отпор.
Ею овладела решимость, и Ванда на миг вообразила, будто бьет в колокол свободы. Поразмышляв еще минуту, она установила курс прыжка на Лондон и коснулась пульта управления.
Час был поздний по местному времени, но в высоких широтах сумерки еще не наступили. Город широко расползся вдоль берегов Темзы, укрывшись мглой угольных дымов. По оценке Ванды, население Лондона приближалось к миллиону. Тауэр выглядел как прежде. Вестминстерское аббатство, похоже, тоже, но Ванда не была уверена в деталях. Шпили других древних соборов поднимались над крышами домов, но на холме Святого Павла расположился какой-то храм-исполин. Унылые кварталы индустриальных районов и предместий отсутствовали. Пасторальный пейзаж обступал город тесным золотисто-зеленым кольцом, сияющим в заходящем солнце. Ванда даже пожалела, что нет времени насладиться этой красотой.
«Что дальше? Куда? Пожалуй, Париж», – подумала она и определила курс.
Париж был раза в два больше Лондона. Образуя паутину, радиально разбегались от центра мощеные улицы. Оживленное движение на мостовых и по реке – пешеходы, всадники, кареты, телеги с впряженными в них быками или мулами; баржи, парусные шлюпки, весельные галеры, на палубах которых поблескивали пушки. Несколько каменных крепостей с башнями и зубчатыми стенами – если это действительно были фортификационные сооружения – господствовали над городом. Наиболее привлекательно выглядели дворцы, имевшие немало сходства с теми, которые Ванда прежде видела в Венеции. Один расположился на острове Ситэ, там же находился собор – двойник английского. Сердце Ванды упало.
«Видимо, серьезные события происходят именно здесь. Надо полетать над городом».
Она медленно кружила по спирали, вглядываясь в течение жизни внизу. Если кто-то и смотрел ввысь из этого запутанного клубка, то видел лишь яркое пятнышко на фоне синеющего закатного неба. Ванда не находила на Триумфальной арки, ни Тюильри, ни Булонского леса, ни уютных крохотных кафе на тротуарах…
Версаль. Или где-то поблизости. Деревенька, прилепившаяся к большой дороге, выглядела немного пестрее, чем обычное крестьянское селение. Вероятно, снабжает город и, может быть, вот тот громадный дворец в двух милях, посреди лесного парка, лужаек и садов. Тамберли двинулась в направлении дворца.
Она сразу определила, что центральная часть постройки когда-то была неприступным замком. На заднем дворе стояли легкие артиллерийские орудия. На протяжении веков замок перестраивался, к нему добавили флигели с большими окнами, просторные, изящные, приспособленные для современного образа жизни. С обеих сторон здания, однако, стоял караул. Все солдаты – в форме алого цвета в золотистую полоску, в разукрашенных касках, только ружья на их плечах выглядели совсем не игрушечными. На высоком флагштоке фасада при вечернем ветерке развевался флаг. Ванда узнала те же скрещенные ключи, виденные ею на корабле.
«Похоже, здесь живет какая-то важная персона… Понаблюдаем».
От западного горизонта струились лучи, освещавшие траву, по которой разгуливали олени и павлины, и парк, украшенный симметрично расположенными беседками, увитыми розами.
«Что это там блеснуло в одной из них?..»
Ванда опустилась пониже. Если даже кто-то и заметит ее, то что они смогут сделать?
«Осторожнее, у них в руках все-таки не игрушки».
С высоты около пятидесяти футов она могла заглянуть в узкие бойницы замка. Оптический усилитель, ага… Там, за каждой бойницей, тоже солдат.
«Почему они держат парк под наблюдением, да еще так скрытно?»
Она скачком набрала высоту и, зависнув над дворцом, направила оптический усилитель вниз. Изображение словно прыгнуло на нее. Ванда отпрянула:
– Не может быть!
Нет, оптика не обманывала, все так и было.
– Прекрати трястись! – выговорила она себе, но это не подействовало. Ощущения, однако, обострились до предела. Мысли заметались чередой догадок, надежд, ужасных предположений.
Окрестности дворца были примерно такими же, какими она знала их по Версалю, аккуратно распланированными, с гравийными дорожками между живыми изгородями, цветочными клумбами, подстриженными деревьями, фонтанами, статуями. Под ней был совсем небольшой участок земли, размером с футбольное поле. Раньше, вероятно, он выглядел как остальные, даже каменные бордюры остались прежние. Но сейчас планировка клумб, обложенных по краям цветной плиткой, являла собой один большой символ – стилизованные песочные часы на геральдическом поле. Изображение обрамлялось кругом и пересекалось красной линией по диагонали.
Эмблема Патруля Времени!
«Нет. Не совсем. Этот круг и линия. Случайное совпадение? Невозможно. Вот он, сигнал, который я так упорно искала».
Девушка заметила, что рука ее лежит на кнопке снижения высоты. Она отдернула руку, словно пульт раскалился добела.
«Нет! Не горячись… Снизишься и… Зачем, по-твоему, там стража?»
Ванда вздрогнула.
«Что означает красная линия в круге? В двадцатом веке, по крайней мере, этот знак гласит: „Нельзя“. Запрещено. Опасно. Стоянка запрещена. Не курить. Вход воспрещен. Убирайся. Держись подальше. Но могу ли я? Ведь это эмблема Патруля».
Тень заслонила мир. Позолоченный флюгер на крыше дворца, блеснув в последний раз, растаял в темноте. Даже на высоте солнце скрылось из виду. В сумерках замерцали ранние звезды. В поднебесье сгустился холод. Ветер утих и повсюду наступила тишина.
«О боже мой! Как я одинока! Лучше бы мне улизнуть в мой чудесный каменный век и доложить об увиденном. Мэнс может организовать спасательную экспедицию».
Ванда сжалась.
– Нет! – сказала она звездам.
Нет, пока она не использовала все свои возможности. Если мир Патруля разрушен, то у тех, кто остался, наверняка есть заботы поважнее, чем спасать попавшего в западню товарища или двух.
«Наверно, не стоит отвлекать их от дел. Я смогу что-то и сама».
Ванда с трудом перевела дыхание.
«В конце концов, если мне не удается…»
Но если она принесет победу Мэнсу…
Жар в крови прогнал ночной озноб. Девушка вжалась в сиденье и задумалась.
Путешественник во времени, который мог быть агентом Патруля, переделал этот уголок сада своими руками или с чьей-то помощью. Это может быть только сигнал коллеге, который вдруг здесь окажется. Тот путешественник не стал бы себя утруждать, будь у него или у нее темпороллер: коммуникатор гораздо эффективнее.
«Таким образом, человек этот – пусть будет „Икс“, хоть это совсем не оригинально, – оказался в ловушке…
Господи, чепуха какая-то детская… Хватит! Перестань! Если бы Икс был на свободе, то он, используя эту эмблему, мог бы кое-что добавить к ней – например, стрелу, указывающую на место хранения отчета, записки или чего-то подобного. Следовательно, дополнительный элемент, скорее всего, означает: „Опасность! Не приземляться!“ Наличие стражи говорит о том же, как и само расположение поместья, удаленного и удобного для обороны. Икс находится здесь в заточении. Видимо, узнику дозволена некоторая свобода и он имеет влияние на стражников, поскольку уговорил их разбить этот садик и высадить цветочные клумбы. Тем не менее он находится под неусыпным надзором, и любой новоявленный гость будет взят под арест и отдан на милость владельца поместья.