Я думаю о девизе, который прочла в своем учебнике по Истории Фракций: «Фракция превыше крови». Мы принадлежим нашим фракциям, они значат больше чем семья. Неужели это правильно?
Маркус добавляет:
– Без этого, мы бы не выжили.
Тишина, которая образовалась после его слов, тяжелее, чем любая другая. Она наполнена нашим самым большим страхом, того чего мы боимся больше смерти: стать афракционерами.
Маркус продолжает:
– Поэтому этот день является прекрасным поводом. Сегодня мы принимаем новых посвященных, которые будут работать с нами над улучшением общества и мира.
Раздаются аплодисменты, которые кажутся слегка приглушенными. Я пытаюсь твердо стоять на месте, потому что мои колени окаменели и тело застыло. Стараюсь не дрожать. Маркус зачитывает имена, но я не могу отличить один слог от другого. Как узнать, когда он назовет мое имя?
Один за другим каждый шестнадцатилетний выходит из шеренги и подходит к середине комнаты. Первая девочка, которую вызывают, выбирает Дружелюбие, ту же фракцию, в которой она родилась и живет. Я вижу, как капельки ее крови падают на землю, и она встает за нами в одиночестве.
Комната постоянно крутится, новое имя и уже другой человек, который берет нож и делает свой выбор. Я узнаю большинство из них, но сомневаюсь, что они помнят меня.
– Джеймс Такер, – говорит Маркус.
Джеймс Такер из Бесстрашия – первый человек, который запинается на пути к шарам. Он опирается на руки и возвращает равновесие себе прежде, чем падает на пол. Его лицо краснеет. Он быстро идет к середине комнаты. Пока Джеймс стоит в центре, он переводит взгляд с шара Бесстрашия к шару Искренности – оранжевое пламя поднимается все выше и выше, а стекло отражает голубой свет.
Маркус предлагает ему нож. Он дышит глубоко – я вижу, как вздымается его грудь. Парень выдыхает и принимает нож. Затем он резко протягивает ладонь и отодвигает руку в сторону. Его кровь капает в стакан, и он первый из нас, кто поменял фракцию. Первая передача фракции. Бормотание усиливается в секции Бесстрашия, а я смотрю в пол.
С этого времени они будут считать его предателем. Семье Такеров решать, посещать Джеймса в новой фракции или нет. Спустя полторы недели с этого момента вводится День Посещений. Хотя они не будут этого делать, потому что он оставил их. Его отсутствие будет преследовать их в коридорах. Пустоту, которая образуется после его ухода, не заполнить. Конечно, потом пройдет время, и рана затянется. Так бывает когда удаляют орган и кровь вытекает, а потом и вовсе покидает тело. Люди не могут долго терпеть пустоту.
– Калеб Приор, – вызывает Маркус.
Брат сжимает мою руку в последний раз и, уходя, бросает долгий взгляд мне за плечо. Я вижу, как его ноги двигаются к центру комнаты, а руки не дрожат, когда Маркус передает ему нож. Калеб ловко справляется со своей задачей, ведь каждый режет по-разному. Затем он поддерживает свою ладонь с кровоточащей раной и кусает губы.
Он выдыхает. А потом... А потом ведут руку к шару Эрудиции, и капли его крови стекают в воду, придавая ей глубокий красный оттенок.
Слышится бормотание, которое превращается в оскорбительные крики. Я не могу сосредоточиться. Мой брат, мой самоотверженный брат, перешел в другую фракцию? Калеб, родившийся в Отречении, уходит в Эрудицию?
Когда я закрываю глаза, я вижу стопку книг на столе брата, и его дрожащие руки после теста. Почему я не поняла этого? Когда он просил подумать о себе вчера, он давал этот совет не только мне.
Я всматриваюсь в толпу Эрудиции: на их лицах самодовольные улыбки, они толкают локтями друг друга. В Отречении обычно такие спокойные люди. Теперь же они разговаривают напряженным шепотом и недовольно поглядывают через комнату в строну фракции, которая стала их врагом.
– Прошу прощения, – говорит Маркус, но толпа не слушает его. Тогда он кричит: – Тише, пожалуйста!
Комната успокаивается. Но остается какой-то звон.
И вот я слышу свое имя, и дрожь заставляет меня идти вперед. На половине пути к шарам я почти уверена, что выберу Отречение. Нет, абсолютно уверена. Я уже вижу, как становлюсь женщиной в этих серых одеждах Отречения, выйдя замуж за брата Сьюзен, Роберта, добровольно работаю в выходные, целиком окунаюсь в мир рутины, тихих ночей, проведенных перед камином, уверенная в собственной безопасности. Даже если я сейчас не достаточно хороша для своей фракции, то стану лучше.
Звон, похоже, слышен только в моих ушах.
Я смотрю на Калеба, который теперь в Эрудиции. Он оглядывается и кивает мне, как будто он читает мои мысли и соглашается. Теперь я иду неуверенно, мои ноги дрожат. Если Калеб не был предназначен Отречению, то что говорить обо мне? Какой выбор у меня теперь, когда брат ушел от нас? Я единственная, кто останется? Он не дал мне выбора.
Стиснув зубы, я понимаю, что мне предстоит быть тем ребенком, который останется; я должна сделать это ради своих родителей. Нет, обязана.
Маркус предлагает мне нож. Я смотрю в его глаза – они темно-синие, странный цвет – и беру нож. Он кивает, и я поворачиваюсь к шарам. Огонь Бесстрашия и камни Отречения. Оба слева от меня, один прямо передо мной, второй чуть в стороне. Я держу нож в правой руке и режу ладонь. Скрепя зубами, останавливаю лезвие. Жжет, но я едва это замечаю. Держа обе руки у груди, я выдыхаю, дрожа.
Я открываю глаза и протягиваю руку. Моя кровь капает на ковер между двумя шарами. Задыхаясь, я понимаю, что не могу сдержаться, передвигаю руку вперед и слышу шипение своей крови на углях.
Я эгоистка. Я храбрая.
6
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Перевод: mantrik
Редактура: Марина Самойлова
Бета-вычитка: Denny Jaeger и Лина Алехнович
Я перевожу взгляд на пол и становлюсь за посвященными, рожденными в Бесстрашии, которые сделали выбор вернуться в свою собственную фракцию. Все они выше меня, поэтому, даже когда я поднимаю голову, я вижу только облаченные в черное плечи. Когда последняя девушка делает свой выбор – Дружелюбие – настает время уходить. Бесстрашные выходят первыми. Я решительно впиваюсь взглядом в чей-то затылок и прохожу мимо одетых в серое мужчин и женщин, которые были моей фракцией.
Но мне просто необходимо еще раз увидеть родителей. В последнюю секунду, перед тем как пройти мимо них, я поднимаю взгляд и мгновенно начинаю жалеть об этом. Глаза отца, полные осуждения, обжигают меня. Сначала, когда я чувствую жжение в своих глазах, я думаю, что он нашел способ сжечь меня, наказать за то, что я сделала, но нет – я просто готова расплакаться.
Моя мать рядом с ним улыбается.
Сзади меня проталкивают вперед, подальше от моей семьи, которая уйдет последней. Возможно, они даже останутся, чтобы сдвинуть стулья и очистить шары. Я выворачиваю голову, чтобы найти Калеба в толпе Эрудитов позади меня. Он стоит среди других новопосвященных, пожимая руку парню, который перевелся из Искренних. Легкая улыбка на его губах просто предательство. Мой желудок скручивает, и я отворачиваюсь. Если для него это так легко, может, для меня должно быть так же?
Я бросаю взгляд на парня слева от меня, бывшего Эрудита, сейчас он выглядит таким бледным и взволнованным, так и мне следует себя чувствовать. Все это время я волновалась о том, какую из фракций выбрать, и никогда не задумывалась о том, что будет, если я выберу Бесстрашных. Что ждет меня там, где они живут?
Толпа Бесстрашных ведет нас к лестнице вместо лифта. Я думала, что только Отреченные пользуются лестницей.
А затем все начинают бежать. Вокруг себя я слышу гомон, выкрики, смех и десятки грохочущих ног, движущихся в различном ритме. Бесстрашные выбрали идти по лестнице не в качестве акта самоотверженности, а в качестве сумасбродности.
– Что, черт побери, происходит? – выкрикивает парень рядом со мной.
Я просто качаю головой и продолжаю бежать. Я задыхаюсь, когда мы достигаем первого этажа, и Бесстрашные проносятся через двери. Воздух снаружи свежий и холодный, небо оранжевого цвета из-за заходящего солнца. Оно отражается в черном стекле Центра.
Бесстрашные растягиваются по улице, перегораживая дорогу автобусу, и я прибавляю шаг, чтобы догнать их. Пока я бегу, мое замешательство рассеивается. Я уже долгое время никуда не бегала. Отреченные препятствуют всему, что только может привести к удовольствию, а именно этим бег и является: мои легкие жжет, мои мускулы ноют, потрясающее наслаждение от простой пробежки. Я следую за Бесстрашными вдоль по улице, заворачивая за угол, и слышу знакомый звук: гудок поезда.
– О нет, – бормочет парень из Эрудиции. – Мы должны запрыгнуть на эту штуку?
– Да, – говорю я, задыхаясь.
Хорошо, что я проводила столько времени, наблюдая за тем, как Бесстрашные приезжают в школу. Толпа растягивается в длинную линию. Поезд скользит по стальным рельсам в нашу сторону, его огни вспыхивают, гудок ревет. Двери каждого вагона открыты, ожидая Бесстрашных, которые, группа за группой, запрыгивают внутрь, пока снаружи не остаются только новопосвященные. К этому моменту новички, рожденные в Бесстрашных, уже знают, что делать, поэтому, через секунду остаются только те, кто перешел из других фракций.
– О нет, – бормочет парень из Эрудиции. – Мы должны запрыгнуть на эту штуку?
– Да, – говорю я, задыхаясь.
Хорошо, что я проводила столько времени, наблюдая за тем, как Бесстрашные приезжают в школу. Толпа растягивается в длинную линию. Поезд скользит по стальным рельсам в нашу сторону, его огни вспыхивают, гудок ревет. Двери каждого вагона открыты, ожидая Бесстрашных, которые, группа за группой, запрыгивают внутрь, пока снаружи не остаются только новопосвященные. К этому моменту новички, рожденные в Бесстрашных, уже знают, что делать, поэтому, через секунду остаются только те, кто перешел из других фракций.
Я делаю шаг вперед вместе с несколькими другими и начинаю бежать. Мы недолго бежим за вагоном и бросаемся в его сторону. Я не такая высокая или сильная, как некоторые из них, поэтому я не могу подтянуть себя внутрь вагона. Я цепляюсь за ручку у двери, ударяясь плечом о вагон. Мои руки трясутся, и наконец девушка из Искренних хватает меня и затаскивает внутрь. С трудом дыша, я благодарю ее.
Я слышу крик и оглядываюсь через плечо. Невысокий парень с рыжими волосами из Эрудиции поднимает руки, пытаясь угнаться за поездом. Какая-то девушка из Эрудиции у дверей наклоняется вперед, пытаясь ухватить его за руку, но он слишком далеко. Он падает на колени рядом с железнодорожными путями и закрывает лицо руками, пока мы движемся все дальше.
Я чувствую себя неловко. Он только что провалил посвящение Бесстрашных. Теперь он афракционер. Это может случиться в любой момент.
– Ты в порядке? – спрашивает оживленно девушка из Искренности, которая помогла мне. Она высокая с темно-коричневой кожей и короткими волосами. Красивая.
Я киваю.
– Я Кристина, – говорит она, протягивая мне свою руку.
Я так давно не пожимала ничью руку. Отреченные приветствуют друг друга кивком головы – знаком уважения. Я неуверенно беру ее руку и дважды встряхиваю, надеясь, что я не слишком сильно ее сжала, или наоборот, не слишком слабо.
– Беатрис, – отвечаю я.
– Ты знаешь, куда мы едем? – Ей приходится перекрикивать ветер, который с каждой секундой дует все сильнее в открытые двери. Поезд набирает скорость. Я сажусь. Ближе к земле легче будет сохранять баланс. Она поднимает бровь.
– Быстрый поезд значит ветер, – говорю я. – Ветер может заставить тебя выпасть. Садись.
Кристина садится рядом со мной, медленно двигаясь назад, чтобы облокотиться спиной о стену.
– Думаю, мы едем в центр Бесстрашных, – говорю я. – Но я не знаю где это.
– А кто знает? – она качает головой и улыбается. – Может, они просто вырыли нору где-нибудь или что-то вроде того.
Внезапно ветер резко врывается в вагон, и остальные под его напором падают друг на друга. Я наблюдаю, как смеется Кристина, хотя и не слышу ее, и сама выжимаю улыбку.
За моим левым плечом оранжевый свет заходящего солнца отражается в стеклах домов, и я едва различаю ряды серых зданий, которые были моим домом.
Сегодня очередь Калеба готовить ужин. Кто займет его место – моя мать или мой отец? И когда они будут убирать в его комнате, что они обнаружат? Я представляю книги, спрятанные между шкафом и стеной, книги под матрасом. Жажду знаний Эрудита, заполнившую все потайные углы в его комнате. Всегда ли он знал, что выберет Эрудицию? И если да, как я этого не заметила?
Каким же отличным актером он был. От этой мысли меня подташнивает, потому что, хотя я тоже их оставила, по крайней мере, мне никогда не удавалось хорошо притворяться. По крайней мере, они все знали, что я не была самоотверженной.
Я закрываю глаза и представляю своих мать и отца, сидящими в тишине за обеденным столом. Эта привычка самоотверженности, которая заставляет мое горло сжиматься при мысли о них? Или же это эгоизм, потому что я знаю, что я больше никогда не буду их дочерью?
– Они спрыгивают!
Я поднимаю голову. Моя шея болит. Я сидела скорчившись у стены по меньшей мере полчаса, слушая завывание ветра и наблюдая, как город пролетает мимо нас. Я выпрямляюсь. За последние несколько минут поезд сбавил скорость, и я вижу, что парень, который это прокричал, прав: Бесстрашные из передних вагонов выпрыгивают на крышу, мимо которой проезжает поезд. Железнодорожные пути находятся на высоте семи этажей.
Мысль о том, что нужно выпрыгнуть из движущегося поезда, зная, что между краем крыши и путями пропасть, вызывает тошноту. Я поднимаюсь и ковыляю к противоположной стороне вагона, где в линию стоят остальные, кто также перешел из других фракций.
– Тогда нам тоже нужно спрыгнуть, – говорит девушка из Искренних. У нее большой нос и неровные зубы.
– Замечательно, – отвечает парень из той же фракции, – отличная идея, Молли. Спрыгнуть с поезда на крышу.
– Это то, на что мы подписались, Питер, – парирует девушка.
– Ну, я не собираюсь этого делать, – говорит парень из Дружелюбных позади меня. У него оливкового цвета кожа, и он одет в коричневую рубашку. Он единственный, кто перевелся из Дружелюбия. Его щеки блестят от слез.
– Ты должен, – говорит Кристина. – Или ты провалишься. Давай, все будет в порядке.
– Нет, я не буду. Я лучше буду афракционером, чем мертвым, – парень из Дружелюбных качает головой. Паника слышится в его голосе. Он продолжает качать головой и смотреть на крышу, которая приближается с каждой секундой.
Я с ним не согласна. Я уж лучше буду мертвой, чем пустой, как афракционеры.
– Ты не можешь его заставить, – говорю я, кидая взгляд на Кристину. Ее карие глаза распахнуты, она сжимает губы так сильно, что они меняют цвет. Она предлагает мне свою руку.
– Вот, – говорит она. Я поднимаю бровь в ответ на ее руку и хочу сказать, что мне не нужна помощь, но она добавляет: – Я просто... не могу это сделать, если кто-нибудь меня не потащит за собой.
Я беру ее руку, и мы становимся на краю вагона. Как только мы достигаем крыши, я считаю:
– Один... два... три!
На счет три мы выпрыгиваем из вагона поезда. Момент невесомости, и затем мои ноги со стуком ударяются о твердую почву, что вызывает колющую боль в голенях. Неловко приземлившись, я расстилаюсь на крыше и царапаю гравием щеку. Я отпускаю руку Кристины. Она смеется.
– Это было весело, – говорит она.
Кристина отлично вольется в коллектив Бесстрашных – любителей острых ощущений. Я стряхиваю мелкие камешки со своей щеки. Все новопосвященные, кроме парня из Дружелюбия, удачно или не очень спрыгнули на крышу. Молли, девушка с кривыми зубами из Искренних, держится за лодыжку и морщится, а Питер, парень с блестящими волосами из той же фракции гордо улыбается – должно быть, он приземлился на ноги.
Внезапно я слышу вопль. Я поворачиваю голову в поисках источника звука. Какая-то девушка из Бесстрашных стоит на краю крыши, смотрит вниз на землю и кричит. Позади нее парень из Бесстрашных держит ее за талию, не давая ей упасть.
– Рита, – говорит он. Рита, успокойся. – Рита…
Я подхожу к краю и смотрю вниз. На земле под нами чье-то тело. Девушка, ее руки и ноги согнуты под неправильным углом, волосы разметаны вокруг головы. Мой желудок скручивает, и я смотрю на пути. Не все справились с прыжком. И даже Бесстрашные не застрахованы от падений.
Рита плачет и опускается на колени. Я отворачиваюсь. Чем больше я сморю на нее, тем сильнее мне хочется плакать, а я не могу плакать перед этими людьми.
Я уверяю себя, насколько это возможно, что именно так все здесь и происходит. Мы делаем опасные вещи, и люди погибают. Люди погибают, а мы движемся дальше, к следующей опасности. Чем быстрее я усвою урок, тем больше у меня шансов пережить обряд посвящения.
Только вот я совсем не уверена, что смогу пережить его.
Я говорю себе, что досчитаю до трех и все, просто забуду об этом. Один. Я представляю тело девушки на земле, и сквозь меня пробегает дрожь. Два. Я слышу рыдания Риты и успокоительные слова парня. Три.
Мои губы сжаты, и я отхожу подальше от края крыши и от Риты.
Мой локоть саднит. Я задираю рукав, чтобы его осмотреть, мои руки трясутся. Я содрала кожу, но рана не кровоточит.
– О. Скандал! Стифф показал немного кожи!
Я поднимаю голову. «Стифф» – это прозвище для Отреченных, и я здесь единственная. Питер указывает на меня, ухмыляясь. Я слышу смех. Мои щеки горят, я опускаю рукав на место.
– Внимание! Меня зовут Макс! Я один из лидеров вашей новой фракции, – кричит мужчина с другого конца крыши. С глубокими складками на его смуглой коже и сединой на висках, он выглядит старше других, и стоит на краю, как будто на тротуаре. Как будто никто только что не разбился насмерть. – Несколько этажей вниз – вход для членов фракции в наш лагерь. Если вам не хватит духу спрыгнуть, вам тут не место. Нашим новопосвященным предоставляется право стать первыми.
– Вы хотите, чтобы мы спрыгнули отсюда? – спрашивает девушка из Эрудиции. Она немного выше меня с редкими каштановыми волосами и крупными губами. Она открывает рот от удивления.