Ощупью в полдень - Вайнер Аркадий Александрович 3 стр.

Стас спросил как бы между прочим:

— Аксенова не замужем?

— Нет. У нее был один человек. Не знаю даже, как его назвать, — жених, что ли.

— Вы о Ставицком говорите?

Степичев взглянул на него удивленно:

— А вы уже о нем знаете?

— Пока очень мало. Я как раз и хотел что-нибудь интересное о нем узнать.

— Да ничего, по-моему, в нем нет интересного! Актер! Таким всю жизнь не хватает одной роли, чтобы стать знаменитыми.

— Я хочу вам напомнить — мы об обстоятельствах убийства почти ничего не знаем. Нам лишь известно, что Таню убил высокий молодой человек в темном пальто с чемоданчиком в руке, — сказал спокойно Стас.

— Во-первых, Ставицкий ходит в сером пальто, а во-вторых, я не верю, что он может быть к этому причастен.

— Во-первых, я вам не сказал, что подозреваю Ставицкого, — мне просто надо лучше знать людей из окружения Аксеновой. А во-вторых, в уголовном розыске «не верю» — это не аргумент. Мы предпочитаем факты.

— Видите ли, я его не люблю и не могу быть объективным. А вам необъективность сейчас может только навредить. Да и действительно я его очень мало знаю. Встречался с ним несколько раз, и мне он не понравился. По-моему, просто хлыщ, который дома снимает с себя интеллигентность, как пиджак. Мне иногда казалось, что Таня его терпит, потому что дала себе слово сделать из него человека. А может быть, я и не прав, не знаю…

Беляков вошел в комнату стремительно, рывком. В руках он держал сырой еще оттиск газетной полосы. Беляков был очень мал ростом, очень прям, очень озабочен.

— Здравствуйте, товарищ Тихонов. Я прямо из типографии.

Стас встал, шагнул навстречу.

— Сидите, сидите. Вот здесь мы даем Танин очерк, который она привезла из командировки.

На желтоватом листе бумаги выстроились колонки сереньких букв, аккуратно огибая белые пятна, куда втиснутся клише фотографий. Сбоку шел высокий трехколонник, названный «Много ли человеку доброты надо?». Под заголовком — фамилия Тани в траурной рамке и жирным шрифтом официальное: «Когда верстался этот номер, трагически погибла молодая талантливая журналистка Т. С. Аксенова. Читатели хорошо знают…»

Степичев поднялся.

— Ну, я поехал, — он обнял Белякова за плечи, пожал Стасу руку. — Желаю удачи.

— Из Норильска телеграфируй, — сказал Беляков.

— Пока.

Дверь захлопнулась, и долго еще из коридора доносились четкие шаги Степичева.

Беляков снял очки и, высоко подняв их, стал протирать платком. Как у всех очень близоруких людей, глаза у Белякова без очков сильно скашивались к носу и лицо становилось незащищенно голым. «Глазные мышцы от постоянного напряжения слабеют», — подумал Стас.

Беляков надел очки и снова стал руководяще озабоченным.

— Мы потрясены этой трагической, нелепой гибелью, — сказал он и доверительно добавил: — Наш главный хочет свестись с вашим руководством на предмет выделения группы самых сильных оперативных работников для расследования этого из ряда вон выходящего дела.

— Благодарю за внимание, — усмехнулся Тихонов, — только самых сильных мало, а преступлений еще вполне хватает. Так что, если все самые сильные будут заниматься одним делом, для преступников будет не жизнь, а малина. Кроме того, мы занимаемся не следствием, а оперативным розыском преступника. Следствие ведет прокуратура.

— Не обижайтесь, товарищ Тихонов. Я, наверное, неудачно выразился. Я просто хотел сказать, что этому убийству надо уделить чрезвычайное внимание.

— Я не обижаюсь, товарищ Беляков. А что касается чрезвычайного внимания, то оно уделяется у нас всякому убийству.

— А как вы думаете, поймают убийцу?

— Я за это зарплату получаю, — сказал зло Стас и вспомнил спокойное шараповское: «Найдем. И не таких находили».

— А все-таки случается еще, что такие преступления остаются нераскрытыми?

— Случается.

— Вот видите!

— Что я вижу? Убит человек. Надо выяснить, почему. Тогда уже будет проще найти — кто убил. Для этого берем всю совокупность объективных обстоятельств вокруг убитого и отметаем все лишнее — налицо мотив и субъект преступления.

Беляков смотрел недоверчиво: разыгрывает его оперативник, что ли? Стас говорил спокойно, слегка улыбаясь, скрывая душившую его злость.

— Да-да, как у Родена: берем каменную глыбу и отсекаем все ненужное.

— Но ведь это, наверное, дьявольски трудная задача, — растерянно произнес Беляков.

— Нет. Если привыкнуть, то ничего, — успокоил Стас, подумав: «Ох, милиция, милиция! Горький, черствый хлеб!»

По лицу Белякова было видно, что он в Стаса не верит. «Медаль надо было надеть», — усмехнулся про себя Стас.

— Все это так непостижимо, нет никаких логических объяснений всему свершившемуся, — сказал Беляков, и очки его запотели. — Даже не знаю, как вы это распутывать будете. Боюсь, уйдет убийца от кары.

Больше всего Стаса бесило, что Беляков молод. Ну, старый, какой-нибудь пенсионер со сквера, обыватель доминошный бормотал бы такое — понятно. Но молодой совсем парень — это уж черт те что! Только бы не сорваться, спокойно:

— Как я понимаю, вы хотите получить от меня расписку в том, что я обязуюсь найти убийцу. Такой расписки я вам не дам. И никто не даст. Потому что я — человек. И всякий другой оперативник, молодой или старый, — только человек. Поэтому мы можем ошибаться, не знать, не понимать, не предвидеть. И все-таки мы ищем и, как правило, находим.

— Каким же образом? — с интересом спросил Беляков.

— На моей стороне закон, люди, общественное мнение, — устало сказал Тихонов. — Наконец, я человек, а он — волк, человеко-волк, и рано или поздно мы его загоняем за флажки.

— Да-а, это по-своему убедительно, хотя довольно общо, — упрямо сказал Беляков.

— Ладно, предлагаю эту криминологическую дискуссию перенести на внеслужебное время. Я хотел бы с вашей помощью ознакомиться с архивом Тани Аксеновой…

Около трех часов Стас задвинул последний ящик стола, откинулся на стуле. Все. Не нашлось ничего интересного. Беляков тоже устал от напряжения — он расшифровывал Стасу некоторые непонятные Танины записи.

— Вот посмотрите ее последний блокнот. Она забыла его у меня на столе, уходя в понедельник.

«Предпоследний, — подумал Стас, — последний был у нее в сумке».

Он взял из рук Белякова красную ледериновую книжку, долго листал. Записи и пометки о людях, каких-то кораблях, атомной электростанции на Чукотке, сказка о диком олене Хоре и очень много фраз-вставочек, наподобие режиссерских ремарок: «гораздо больше экспрессии», «это одеяло лжи, сшитое из лоскутков правды», «потеря темпа», «врет так интересно, что не хочется спорить».

Видимо, у Тани была привычка механически записывать отдельные мысли. Уже в самом конце шли наброски очерка о людях Ровенского комбината, который завтра будет напечатан в газете. На последней странице написано: «М. П. Синев, А. Г. Громов, Шурик, А. Ф. Хижняк», «Говорят, что микробы проказы могут прожить в организме, объективно не проявляясь до пятнадцати лет», «В плотине моральных устоев открылся слив для всех человеческих нравственных нечистот», «Трусость — детонатор жутких поступков». Какие-то птички, галочки. Больше ничего нет.

— Тут тоже ничего нет, — вернул Стас Белякову блокнот. — Скажите, Аксенова не заявляла в план каких-либо материалов, связанных с проблемой преступности? Или, может быть, с судьбами жертв фашизма?

— Нет. Это вообще не относится к тематике нашего отдела. А проблемами фашизма занимаются международники… Она мне сказала, что сдаст какой-то интересный материал, но я в понедельник был очень занят…

— Когда вы видели Таню последний раз?

— Подождите, сейчас я точно скажу. Третью полосу приносят в половине шестого. Да, в половине шестого я зашел в отдел, и Таня с кем-то говорила по телефону. Да-да, она еще мне показала рукой — подождите, мол. Но меня вызвали в секретариат, и я решил зайти позднее. Заглянул минут через сорок — ее уже не было.

— А о чем говорила Таня, вы не слышали?

— Видите ли, я не имею обыкновения слушать чужие разговоры.

— Жаль, — сказал Тихонов. — Жаль, что не нарушили в тот раз обыкновения.

В отделе кадров Стас быстро перелистал личное дело Аксеновой. Последняя характеристика для поездки в международный дом отдыха журналистов в Варну.

«…Зарекомендовала себя… деятельный и инициативный журналист… ведет большую общественную работу, политически грамотна… морально устойчива…»

«Не придумаешь лучшего способа обезличить человека, — подумал Тихонов. — Смешные какие-то сохранились рудименты в нашей жизни. Характеристика! Кого она — такая — может охарактеризовать? И вообще это нелепо: хорошим работникам характеристики не нужны, их и так знают, а плохих характеристик, по-моему, вообще не дают…»

Кадровик спросил задумавшегося Стаса:

— Что-нибудь неясно?

— Неясно. Что обозначает, например, «морально устойчив»?

— Ну как же! Значит, зарекомендовал себя хорошо…

— Деятельным и активным?

— Хотя бы. Устойчив в быту и на производстве. Не было аморальных проявлений, персональных дел там всяких.

— Замечательно, — усмехнулся Стас.

Последний листок в деле — выписка из приказа:

«Командировать специального корреспондента т. Аксенову Т. С. в город Ровно на строительство химического комбината с 3/II по 10/II — 196* г.»

Десятое — это какой день? Стас достал карманный календарь. Так, десятое — четверг. Значит, она должна была выйти на работу в пятницу, а Беляков говорит, что вернулась в субботу. Надо бы узнать, не объясняла ли она как-то задержку. Тихонов вернулся обратно по коридору, но в комнате никого не было. На столе Белякова лежала записка: «Я на редколлегии. Буду в 17 часов». Стас взглянул на часы. Пора возвращаться на Петровку.

Шарапов приоткрыл дверь в кабинет Тихонова: Стас внимательно рассматривал несколько документов, отпечатанных на машинке.

— Давно приехал?

— Час назад. Заходите, Владимир Иваныч.

— Чего-нибудь привез?

— Так, кое-что. Как говорится в процессуальном кодексе, документы, «характеризующие личность».

Шарапов подошел к Тихонову, присел на край стула:

— Ну?

— В редакции у нее был. Почитайте ее характеристику. — Тихонов протянул фирменный бланк редакции. Шарапов прочитал, прищурился:

— Да-а, для уголовного розыска здесь маловато.

— Здесь для кого хочешь маловато. Разве что для другого кадровика. Взыскание, видишь, было и три поощрения. Высшее образование у нее и вела общественную работу, а в самодеятельности не участвовала. Я, конечно, с товарищами ее беседовал — те как о живой о ней говорят. А мне сейчас важнее всего узнать ее живую. При наших исходных данных шансы выйти на убийцу минимальные. Мотив надо искать. Пока мы не установим мотив нападения, преступника не найти. Будем крутиться на одном месте…

— Пожалуй, — сказал Шарапов. — Хочешь, давай прикинем по вариантам. Ну, во-первых, ее могли убить из корысти.

— Вряд ли, — возразил Тихонов. — По обстановке преступник никак не мог ее ограбить — люди сзади шли. Да и сумочка при ней осталась. На богатое наследство тоже рассчитывать не приходилось…

Шарапов кивнул:

— Значит, отпадает. Тогда — ревность.

— Вот это очень возможно. Молодая, красивая. Мог какой-нибудь мерзавец загубить женщину — лишь бы другому не досталась. Мне вообще кажется, что мотив скрыт где-то в ее личной жизни. И письмо это…

Шарапов сказал:

— Пошли дальше. Хулиганство. Обстоятельства убийства вполне подходят для этой версии: разгулялся, пьянчуга, ну и ткнул шилом ни в чем не повинного человека…

— Могли убить, — продолжал Тихонов, — на семейной почве. Нет, это сразу отпадает…

— Остается еще убийство из мести или для сокрытия другого тяжкого преступления, — задумчиво сказал Шарапов. — Таких данных у нас пока тоже нет, но отбрасывать эти мотивы рано.

— Рано, — согласился Тихонов. — Ну, и последнее: эксцесс. Аксенову мог убить какой-нибудь сумасшедший, либо на нее напали по ошибке, приняв за другого человека.

Шарапов грустно улыбнулся:

— Прямо весь Уголовный кодекс перебрали. Значит, какие оставим направления?

— Я думаю, что в первую очередь надо пройти по ревности и хулиганству. Потом будем думать о мести, это понятие широкое и многое охватывает. Попробуем проверить эксцессы.

— Конечно. — Шарапов поднялся, повертел в руках характеристику. — Не забудь только: ее могли убить за то, что она слишком много знала о ком-то. В общем, работенки нам, видимо, хватит…

СВОДКА-ОРИЕНТИРОВКА

16 февраля 196* года, № 138

…В отделениях милиции проверить, нет ли среди граждан, доставленных за хулиганские действия, мужчины, сходного по приметам с разыскиваемым. Ориентировать общественность, народных дружинников на выявление лиц, имеющих колющее оружие типа шила. Запросить все медицинские учреждения о поступлении больных, имеющих раны от такого оружия, для выяснения обстоятельств ранения.

Информировать о происшествии персонал психиатрических лечебных учреждений, так как не исключена возможность задержания с колющим оружием психически больных.

Уголовные дела обо всех аналогичных преступлениях, в том числе и приостановленные, немедленно представить в Управление.

В середине дня дверь без стука растворилась, и перед Тихоновым во всей своей пылающей рыжей красе возник оперативник из семьдесят третьего отделения Саша Савельев.

— Большой привет, — сказал он так, будто они расстались вчера, а не встречались последний раз год назад, когда брали в Останкине вооруженного рецидивиста по кличке Крот.

— Привет, — сказал несколько озадаченно Тихонов. — Ты как попал сюда?

— Да вот начальство рассудило, что ты без меня никак не управишься. Решили двинуть меня на усиление. — Он смотрел на Стаса ласково-сочувствующе. Потом пояснил: — Понимаешь, Шарапов звонит мне сегодня и тонким голосом просит: «Помогите, пожалуйста, Александр Иванович, а то без вас Тихонов ни с места». Пришлось мне его уважить. Тем более что убийство произошло на моей территории. Так что с сегодняшнего дня имеешь заместителя.

Тихонов засмеялся:

— А мне Шарапов ничего не говорил еще…

— Это он твои нервы бережет. Дает возможность привыкнуть.

— А что будешь делать, заместитель? — с интересом спросил Тихонов.

— Я себе уже обеспечил фронт работ. Ты что думаешь, мы сводок-ориентировок ваших не читаем?

— Думаю, что читаете. Давай ближе к делу.

— Я вчера одного парня задержал…

— Хорошее начало — половина дела, — усмехнулся Стас.

— Вот и я так считаю, — серьезно кивнул Савельев. — Зовут парня этого Алексей Якимов. Не сахар, конечно, этот парень. Хотел меня бабахнуть молотком по голове. Представляешь, Тихонов, по такой голове — молотком?!

— Ужасно, — посочувствовал Тихонов. — А ты что?

— А я ничего, — сказал Савельев. — Связал я его. И водворил в камеру предварительного заключения.

Тихонов посмотрел на жилистую, сухопарую фигуру Савельева и решил, что Якимов необдуманно выбрал себе партнера для драки. Правда, не мог знать Якимов, что тщедушный на вид Савельев — признанный в своем районе самбист.

— А из-за чего у вас произошел конфликт? — спросил Стас.

— Он бульдозерист в стройуправлении. Зарабатывает хорошо, и как получка — начинается покорение Ермаком Сибири. Напивается и идет безобразничать в женское общежитие. К женщинам, видишь ли, Якимова влечет во хмелю. Я его еще в прошлом месяце предупредил: хоть одно заявление — и схватка будет переведена в партер…

— И, как я понимаю, заявление вчера поступило?

— По телефону. С воплями. На этот раз Якимов запер комендантшу общежития в стенном шкафу, а сам направился, заметьте себе, в душевую. По-моему, там в окошках полопались все стекла. От дамского визга. А потом приехал я, и все остальное тебе уже известно.

— Прекрасная история, — сердито хмыкнул Стас. — Не понимаю только, какое она имеет…

— …отношение к твоему делу? Самое прямое. Пять лет назад Якимов был осужден за нанесение тяжких телесных повреждений. Мне как-то и в голову не приходило посмотреть — что именно у него произошло тогда. А вчера я с ним занялся плотнее, посмотрел справку по его делу. Вот тут и прояснились некоторые подробности. Оказывается, в тот раз, будучи, как пишут в протоколах, в состоянии сильного алкогольного опьянения, он пристал на улице к совершенно незнакомому человеку и без всякого повода ударил его длинной, заостренной на конце отверткой. Теперь понимаешь?

— Н-да, интересно…

Тихонов с сожалением отодвинул на край стола томик уголовного дела о хулиганстве Якимова. Очень, очень заманчивая напрашивалась аналогия… Вышел он на свободу недавно — и вот опять начал гастролировать. Не его ли работа — убийство Аксеновой? Способ нападения, во всяком случае, такой же. Но всю неделю Якимов работал вечерами. Да и приметы его отличаются от примет парня, которого видели Евстигнеева и Лапина. Все же на всякий случай надо поточнее проверить, где был Якимов в понедельник вечером.

Зазвонил телефон.

— Тихонов.

— Але, Тихонов, Демидов говорит.

— Да-да, Иван Михалыч, слушаю.

— Сейчас со мною снова ехал парень, про которого ты спрашивал, тем же рейсом…

Стас неожиданно охрип:

— Где он?

— А кто его знает? На Цветном, у цирка, из автобуса вышел. А сел здесь же, у «Байкала», из чемоданчика книжку достал и читал всю дорогу.