– Думаю, с нас вполне достаточно лирических воспоминаний о вашем счастливом детстве! – с некой брезгливостью в тоне, громко и недовольно перебила ее на сей раз Алевтина.
– Цыц!! – грозно рявкнула Глафира Сергеевна и припечатала хлопком ладони по столу: – Заткнись и молча сиди! – И добавила «огоньку»: – Или это ты убийца и пытаешься помешать ей назвать тебя?
– Мама! Что ты говоришь?! – возмутилась беспредельно Алевтина.
– Да то и говорю! Кому сейчас поперек горла то, что девочка объясняет? А? Дошло? – И обвела суровым взглядом притихшую семью. – Может, еще кому хочется, чтобы она замолчала? Может, сами признаетесь? Нет? – И, не услышав желающих облегчить душу, приказала: – Тогда сидите и не мешайте девочке рассказывать! – И почти нежно на фоне только что прогремевшей отповеди, распорядилась: – Продолжай, Марьяша.
– Со стороны же нашего участка так же по прямой выходишь к задней двери дома, ведущей в кухню. И получалось, что я экономила минут пять, может, десять, ну, мне-то казалось целую уйму времени, вот и лазила. У забора с нашей стороны папа высадил живую изгородь из тисов, они вроде бы и плотно друг к другу стоят, но я между ними легко проходила. Так и получилось, что со стороны обоих участков это место полностью закрыто, его совершенно не видно. Отдав очередную порцию пирожков, я побежала к лазу и вдруг увидела на моем месте, на том самом пятачке у забора, человека, который стоял на коленях и возился с чем-то. Я сначала не поняла, что он делает, но почему-то подумала, что нехорошо ему мешать, может, у него свои тайны какие…
Но ей стало ужасно интересно, что же такое он там делает, и Марьяна с максимальной осторожностью переместилась чуть правее, за совсем маленькую, но очень густую елочку, и так извернулась поудобней, что нашла замечательную позицию, с которой теперь было очень хорошо видно и самого человека, и все, что он делал. А делал он такое, что она сначала затаила дыхание, во все глаза наблюдая за его действиями, а потом, когда заболело в груди, вспомнила, что дышать-то все-таки надо, и тихонько-тихонько выдохнула.
Человек, затянув предплечье брючным ремнем, делал сам себе укол в вену.
И Марьяна тут же вспомнила, как перед последним звонком в школе у них провели специальный урок по ОБЖ – основам безопасности жизни, на котором рассказывали, какие проблемы могут ожидать их во время летних каникул и как следует с ними справляться. В том числе особое место в этом уроке отвели наркотикам, помимо всего прочего рассказав, как опознать, что твой знакомый или друг стал наркоманом – как он начинает странно себя вести, часто плохо себя чувствует, его может знобить будто от высокой температуры и выступать испарина, его может тошнить, а еще показали места на теле, где у него могут находиться следы от уколов в вену, и какие шприцы обычно используют наркоманы.
Человек, за которым наблюдала Марьяна, выказывал все признаки, о которых им рассказывали, – его знобило, и у него выступил крупные капли пота на лбу, даже волосы стали мокрыми, и руки тряслись, только шприц, которым он делал себе инъекцию, выглядел совсем не так, как те, что им показывали на уроке, он был гораздо больше, одноразовый, но особой какой-то конструкции, утолщенной возле иглы. Марьяна видела все очень четко и ясно, потому что находилась совсем рядом, метрах в трех от него.
Он делал укол и шипел через зубы, наверное, от неприятных ощущений, и даже подвывал тихонечко. А когда вытащил иглу из руки, то с какой-то злостью и резким вскриком отшвырнул шприц от себя. Марьяна как завороженная проследила взглядом за улетевшим шприцем, заметив, куда он упал. Человек же достал что-то из кармана и, размахнувшись, закинул это за забор на участок Добродеевых. То, что он выбросил, сверкнуло на солнце стеклянными боками, и Марья увидела, как эта вещь залетела в ветки третьего тиса.
И вдруг человека начало ужасно рвать. Держась одной рукой за забор, он наклонился, его выворачивало наружу. Марьяна хотела немедленно уйти, но от того, как его рвало, ей и самой стало плохо, живот свело спазмами. Но тут он затих, сел на землю, вытянул ноги и откинулся спиной на забор.
И постепенно на его лице начала расползаться улыбка, показавшаяся Марьяне страшной – такое в ней было превосходство, не радость или веселье и даже не торжество победы, а какое-то злорадство и триумф, и тут он засмеялся. Вот тогда она и начала тихонько отползать назад, а посчитав, что уже достаточно далеко, встала и отправилась домой через калитку – ну его, этот лаз!
А позже, когда она разговаривала со следователем и он спросил, не видела ли она чего-нибудь необычного сегодня, Марья сразу же вспомнила про того человека. Но подумала, что Вершинины-то скрывают, что он наркоман, и было бы, наверное, неправильно рассказывать о нем посторонним, это же обычно стыдно семье, а соседи им почти как родные.
И она не сказала следователю. Утаила из самых благих намерений.
По естественному устройству детской психики Марьяша быстро забыла о том, что подсмотрела в тот роковой день, поскольку ничего значимого тот случай для нее не нес – ни напугал, ни развеселил, любопытство вызвал, это да, и то его тут же перебило более сильное событие – смерть Петра Акимовича.
Но на следующее лето она снова неожиданно вспомнила про него, когда однажды увидела этого человека на речке, где он отдыхал на пляже со своей компанией, а Марья со своей компанией расположились недалеко от них. И так получилось, что, накупавшись в речке, она плюхнулась на песок обсохнуть и погреться недалеко от него, они даже поздоровались.
И тут она вспомнила про тот случай у лаза и, любопытствуя, внимательно посмотрела на его руки и ноги, но никаких следов от инъекций не увидела, а припомнив, как он обычно себя ведет, когда приходилось сталкиваться, поняла, что этот человек никогда не вел себя, как наркоман – летом ни рук, ни ног не прикрывал, ходил в шортах и майках, а на речке в плавках, да и не выглядел болезненно.
Она удивилась своим выводам и пожала мысленно плечами, решив, что он, наверное, излечился от зависимости.
– Но вы не излечились, – после небольшой паузы продолжила Марьяна свой рассказ все тем же спокойным тоном. – Потому что вам такое исцеление не требовалось, вы же никогда не были наркоманом, – снова взяла небольшую паузу, во время которой, казалось, все застыло вокруг, тишина сгустилась над столом, налившись тяжелым напряжением. И Марья посмотрела, наконец, прямо на этого человека, сидевшего на противоположной стороне стола. – Правда же, Виталий?
И все присутствующие, даже Женуария, стоявшая чуть сбоку за креслом Глафиры Сергеевны и нервно, неосознанно все поглаживающая ее по плечу успокаивающим жестом, – все одновременно развернулись и посмотрели на него.
– Вы никогда не были наркоманом, – продолжила обличать Марьяна. – Но отлично умели делать уколы в вену. Вы всегда хотели стать врачом, пойти по стопам отца, но хирургом, а не терапевтом, и после девятого класса поступили в известный медицинский колледж. И считались там одним из самых лучших учеников. Особенно хорошо вам удавались уколы в вену. Уже на третьем курсе вы планировали по окончании колледжа сразу же поступать в институт. Но в конце третьего курса заболели воспалением легких, и ваша мама решила, что в медицину с вашим здоровьем идти нельзя: долгая и сложная учеба, тяжелая работа с ночными дежурствами. Она заставила вас уйти из колледжа и поступить на дизайнерский факультет. Но навык делать уколы в вену вы не утратили. В среду, когда вы так неосмотрительно начали агрессивно нападать на Григория, я неожиданно вспомнила тот случай у лаза и то, как поняла, что вы не были наркоманом, и сопоставила эти два факта. А еще я вспомнила один из детективов Агаты Кристи, в котором убийца, чтобы отвести от себя подозрение, выпил отравленный чай вместе с жертвой на глазах у свидетелей, а после сделал себе укол, вызвавший сильнейшую рвоту и нейтрализовавший яд в крови, – и, набрав воздуха в грудь, задержала на какое-то мгновение дыхание и высказала прямое обвинение: – Это вы убили Петра Акимовича, когда пили вместе с ним кофе, в который добавили яд. А после ввели себе антидот, что я и наблюдала в тот день.
– Это все ваши детские фантазии, и ничего более!! Что вы себе позволяете?! Вы жалкая приживалка в этом доме!! – взвилась вдруг возмущением мать Виталия. – Почему вы все слушаете этот бред! Это…
– Дело в том, Валентина Семеновна, – спокойно ответила Марьяна, – что это правда, подтвержденная доказательствами. – И снова посмотрела прямо на Виталия, напряженно слушавшего ее. – Я не зря упомянула, что непроизвольно проследила, куда вы выкинули шприц и склянки. Вам очень не повезло, – без тени сочувствия заметила она. – А вот следствию, наоборот, повезло необычайно. Шприц, который вы использовали, видимо, отскочив от ствола ели, упал и закатился под ее нижние ветки. Елка эта небольшая, но той породы, у которых нижние очень густые лапы буквально распластываются по земле, под ними всегда темно и сухо. Никакой ливень и никакой снег туда не попадают. Разумеется, следовало бы ожидать, что за двенадцать лет должны бесследно исчезнуть любые следы, но специалистам из ФСБ удалось не только найти на шприце ваши отпечатки, но и идентифицировать вещество, которое находилось в нем. Вы неудачно его выбрали: специальный для внутривенных инъекций, препятствующий любому попаданию воздуха внутрь, такая особая система. Боялись, видимо, все-таки делать укол. Склянки от препаратов в тисе они тоже обнаружили. Одна ампула бесполезна для исследований, кроме того, что на ней сохранилась краска с названием самого препарата, а вот вторая, закупоренная резиновой крышечкой, еще может дать результат. Дело в том, что когда я позвонила Ивану, бывшему безопаснику при Петре Акимовиче, он соединил меня с человеком, у которого на ответственности дело Петра Акимовича. Это дело до сих пор не закрыли и в архив не сдали, присоединив к таким же загадочным смертям иных ученых, происходивших и за эти двенадцать лет. Так что дело в ведении ФСБ. Вот они и прислали группу своих криминалистов, которые и отыскали шприц и ампулы. – Девушка помолчала и закончила свое длинное повествование: – А сегодня утром они мне позвонили и сообщили результаты экспертизы. Знаете, у спецназовцев есть такая поговорка: «И на профи найдется ребенок с пистолетом». А на вас вот нашлась девочка с корзинкой, оказавшаяся в нужном месте, в нужное время. Но уверена, что и без моих свидетельских показаний рано или поздно истина все равно бы открылась и восторжествовала. Обязательно. Это вы, Виталий, убили Петра Акимовича.
– Это все ваши детские фантазии, и ничего более!! Что вы себе позволяете?! Вы жалкая приживалка в этом доме!! – взвилась вдруг возмущением мать Виталия. – Почему вы все слушаете этот бред! Это…
– Дело в том, Валентина Семеновна, – спокойно ответила Марьяна, – что это правда, подтвержденная доказательствами. – И снова посмотрела прямо на Виталия, напряженно слушавшего ее. – Я не зря упомянула, что непроизвольно проследила, куда вы выкинули шприц и склянки. Вам очень не повезло, – без тени сочувствия заметила она. – А вот следствию, наоборот, повезло необычайно. Шприц, который вы использовали, видимо, отскочив от ствола ели, упал и закатился под ее нижние ветки. Елка эта небольшая, но той породы, у которых нижние очень густые лапы буквально распластываются по земле, под ними всегда темно и сухо. Никакой ливень и никакой снег туда не попадают. Разумеется, следовало бы ожидать, что за двенадцать лет должны бесследно исчезнуть любые следы, но специалистам из ФСБ удалось не только найти на шприце ваши отпечатки, но и идентифицировать вещество, которое находилось в нем. Вы неудачно его выбрали: специальный для внутривенных инъекций, препятствующий любому попаданию воздуха внутрь, такая особая система. Боялись, видимо, все-таки делать укол. Склянки от препаратов в тисе они тоже обнаружили. Одна ампула бесполезна для исследований, кроме того, что на ней сохранилась краска с названием самого препарата, а вот вторая, закупоренная резиновой крышечкой, еще может дать результат. Дело в том, что когда я позвонила Ивану, бывшему безопаснику при Петре Акимовиче, он соединил меня с человеком, у которого на ответственности дело Петра Акимовича. Это дело до сих пор не закрыли и в архив не сдали, присоединив к таким же загадочным смертям иных ученых, происходивших и за эти двенадцать лет. Так что дело в ведении ФСБ. Вот они и прислали группу своих криминалистов, которые и отыскали шприц и ампулы. – Девушка помолчала и закончила свое длинное повествование: – А сегодня утром они мне позвонили и сообщили результаты экспертизы. Знаете, у спецназовцев есть такая поговорка: «И на профи найдется ребенок с пистолетом». А на вас вот нашлась девочка с корзинкой, оказавшаяся в нужном месте, в нужное время. Но уверена, что и без моих свидетельских показаний рано или поздно истина все равно бы открылась и восторжествовала. Обязательно. Это вы, Виталий, убили Петра Акимовича.
Она подняла взгляд выше его головы и коротко кивнула кому-то у него за спиной.
– Гражданин Вершинин Виталий Васильевич, – произнес позади него один из двух неслышно вошедших в гостиную мужчин, – вы арестованы по подозрению в убийстве вашего деда Вершинина Петра Акимовича.
– Нет! – резко и нервно вскрикнул Виталий.
– Пройдемте, – с нажимом приказал ему мужчина.
– Нет, я не пойду! – с истерическими нотками в голосе отказался Виталий, резко подскочил со стула и, посмотрев на Марьяну, прокричал ей: – Это все не так!! Не так должно было быть!
Мужчина же, придержав его за локоть, отодвинув стул сзади задержанного, начал разворачивать Виталю к выходу.
– Нет!! – снова крикнул тот и попытался выдернуть руку из его захвата, но тот перехватил ее еще и второй рукой.
И вдруг Виталий начал всерьез вырываться и что-то говорить несвязное, громко выкрикивая, и, с неизвестно откуда взявшейся в этом оплывшем рыхлом теле силой, рванулся в сторону от оперативника и почти вырвался из его рук, но к тому на помощь подоспел второй, они заломили обе руки задержанному назад, вынуждая согнуться, но он продолжал рваться из их рук, все кричал что-то, кричал… И вдруг рухнул на пол, забил ногами и взвыл страшным, утробным воем смертельно раненного животного.
Все это произошло настолько быстро, что никто толком не успел ничего сообразить и как-то отреагировать. Одна лишь Марьяна подскочила со стула, схватившись за его спинку, и резко отодвинула, да так, что он чуть не упал, чудом удержавшись на двух ножках, и бегом помчалась к месту сражения Виталия с оперативниками, а следом за ней через пару-тройку секунд подскочил и Григорий.
– Подождите!! – прокричала Марьяна, кинувшись к мужчинам, и ухватила одного из них за руку. – Стойте!! – потребовала она.
Но в пылу свалки безопасники не сразу отреагировали на появление еще одной участницы «на ринге». И тот, которого она ухватила за руку, так вообще чуть не отшвырнул девушку от себя, и подбегавший к ним Григорий сделал рывок, чтобы подхватить ее.
И вдруг она произнесла поразительным голосом такой мощной внутренней силы, что оба безопасника пораженно замерли, прекратив связывать бьющегося в истерике задержанного:
– Хватит!! – Марьяна оттолкнула одного из мужчин и буквально приказала: – Отойдите!! Отойдите от него!
И странное дело, но два закаленных серьезных оперативника почему-то послушались приказа девушки и, спокойно отпустив Виталия, медленно выпрямились и встали рядом с ней.
– Разве вы не видите, что у него тяжелая истерика! – как мальчишек малых, отчитала она их строго. – Так ведь нельзя!
Виталя не шевелился, лежал на полу на животе и низко, утробно, страшно выл на одной ноте:
– А-а-а-а, а-а-а-а!!
А Марьяна опустилась возле него на колени, наклонилась, что-то прошептала ему на ухо и, ухватив руками за плечи, принялась осторожно переворачивать его тело. Тот вдруг перестал мычать и подчинился ее рукам. Девушка неторопливо перевернула его и уложила спиной на свои согнутые ноги, приобняла рукой за плечи и начала медленно покачивать, поглаживая по голове, оправляя его всклокоченные волосы.
– Ну тише, тише, – почти шептала она Витале, тихонько раскачиваясь вместе с ним всем корпусом.
А он глянул на нее диким, еще кипевшим буйством неосознанности взглядом, и необыкновенным образом за несколько мгновений лицо его стало преображаться, искривляясь, изламываясь чертами, скомкиваясь, как у маленького мальчика, готовящегося горько заплакать от ужасной несправедливости, свершившейся с ним.
– Виталенька!! – неожиданно, напугав всех, заорала истошно Валентина и кинулась к сыну, уронив стул, на котором сидела.
– Уйди!!! – взревел он дико, сверкнув буйной ненавистью в глазах. – Уйди от меня!!! – И сделал движение ногами, засучив ими по полу, словно хотел отползти от нее подальше, спрятаться, но хрупкая Марьяна смогла как-то его удержать. – Ненавижу!! – выплюнул он матери. – Все из-за тебя!!! Все из-за тебя!! И деда из-за тебя!!
– Виталя!! – в шоке застыла женщина, прижав ладони к груди.
– Уйди!!! – выл он по-звериному.
Тут Андрей, муж Алевтины, сообразив, быстро подскочил к оторопевшей Валентине, схватил ее за локоть и оттащил от сына и Марьяны подальше, чтобы удалить ее из поля видимости Виталия.
– Ну, все, все! – снова начала раскачивать и гладить по голове мужчину Марьяна и почти похвалила, когда он успокоился. – Вот так, вот так. Все пройдет, – обволакивала она его голосом теплым, как хлеб, дарившим жизнь и надежду.
– Я не хотел, – признался он, как ребенок, старательно всматриваясь в ее лицо, выглядывая в его выражении материнское чистое прощение. – Не хотел! – повторил он. – Я любил деда! Он был хороший и любил меня и даже спас однажды, когда я тонул в речке. Я помню, как он со мной играл, когда я был маленький, и катал на коленях и читал сказки! – И вдруг его лицо снова исказилось, резко сменив выражение на озлобленную маску. – Я больше не мог с ней!! Не мог!! – и он мотнул головой в сторону невидимой ему матери. – Она душила меня своей любовью!! Душила!! Никогда она так не контролировала Костю и не донимала его своей любовью, как меня!! Никогда!! Не проверяла у него даже домашнее задание, и в институт он поступал куда хотел!! А меня, меня!!! Никуда не отпускала от себя!! Звонит по тысячу раз в день!! Любую девушку, появившуюся возле меня, изводит и устраняет из моей жизни!! Она следит за всем, что я делаю, что ем, как сплю, во что одеваюсь, с кем дружу!! Везде!! Она везде!! Лезла в мой бизнес!! Я больше не мог с ней!!! Мне дышать от нее нечем было!! Я попросил у деда денег на квартиру, я хотел от нее сбежать!! – И посмотрел в лицо Марьяне, снова выискивая там всепрощение.
И было выражение его лица таким, с каким, наверное, смотрят на Богородицу в момент молитвы и просьбы о последнем помиловании и отпущении греха. А та все раскачивалась вместе с ним и гладила, гладила по голове. И из Виталия ринулись, полились потоком откровения, которые он торопился высказать:
– У них же с бабушкой были деньги, почему он мне не дал? Сказал, сними квартиру и уйди, чего проще? А я не могу, не могу в чужой, где были другие люди! Там же все грязное, чужое! Мне нужна своя! Моя! А он говорит, разменяйте с матерью квартиру, я тебе денег добавлю, купишь приличную! А мне не нужна приличная!! Мне нужна моя крутая квартира в пределах Садового кольца!! Как он не понимал?! – И резко перейдя на громкий торопливый шепот, продолжая пристально вглядываться в глаза Марьяне, придвинулся, опершись рукой о пол и приподнявшись поближе к ней. – И мне нужны были деньги, чтобы жить, нормально жить, понимаешь! А у него коллекция! – И он бессильно откинулся назад и продолжил торопливую исповедь: – Это они все были уверены, что самый умный в семье после деда Григорий. Я самый умный! Я! Я все продумал. Яд достать было просто, у меня друг в химической лаборатории работает, и антидот я у него же достал. Наврал ему такого, что он и думать про тот яд забыл. Я все рассчитал: как раз юбилей, выпивать будут много, целых три дня праздновать собирались. Вот я и ждал удобного случая. И никто бы ничего не заподозрил: всего лишь сердечный приступ. Пока приехала бы «Скорая», пока его отвезли и уж когда там анализ на токсины бы взяли, препарат бы давно в крови растворился. А тут мне повезло: дед с Григорием устроили очередные свои разборки. Гришка выскочил злой и уехал. Но я же знал, что обычно дед после такой вот ссоры с ним, минут через десять, из своего кабинета спускается, они с бабушкой поговорят, она его успокоит, и он обратно возвращается. Всегда. Вот я и подгадал: заварил кофе, как будто только для себя, и вроде как случайно шел мимо них на веранду. Конечно, дед захотел кофе, – мужчина снова громко зашептал, придвинувшись для доверительности к ее лицу. – Я же и бабушку должен был тоже отравить. На сороковой день, на поминках деда. Просто у нее не выдержало бы сердце такого горя. Ничего страшного, они бы вместе были там, – и он опять обессиленно откинулся назад. – Но когда прочли завещание, оказалось, что ее убивать нельзя! Дед все рассчитал! Все! И теперь следовало ее особенно беречь, потому что только она могла продать коллекцию! А если бы она умерла, не сделав распоряжений, то коллекция уплыла бы! И оказалось, что все напрасно! – И он вдруг заплакал. Горько, навзрыд. – Все напрасно! Все!! Как жаль, что ничего не получилось! Все должно было сработать, должно было!! Столько лет, столько лет меня это изматывало!! Столько лет…