— Это крыло построено в то же время, что и дом?
— Да. А что?
— Я вижу, ступени совсем не истерты.
— Я сам частенько над этим задумывался. Может, просто не было нужды сюда захаживать.
Как и в доме, стены были обшиты сосной. Гейерстам двинулся вверх по лестнице, останавливаясь по пути на каждой из трех площадок — показать картины на стенах.
— Эти выполнены Гонсалесом Кокесом, испанским живописцем. В молодости граф Магнус служил посланником в Антверпене, где Кокес состоял при губернаторе Нидерландов. По заказу он написал эти портреты великих алхимиков. Вот Альберт Магнус. А это Корнелий Агриппа. А вот Василий Валентин, алхимик и монах-бенедиктинец. Вы ничего не замечаете в этих портретах?
Карлсен пристально вгляделся, но в конце концов покачал головой.
— Внешность у всех такая благообразная…
— Да, — кивнул Фаллада. — Вид, как у святых.
— Когда все это писалось, Магнусу было двадцать с небольшим. Мне кажется, по полотнам можно судить, что им двигали высокие идеалы. И надо же, через каких-нибудь десять лет он уже в капусту рубил вестерготландских крестьян и готов был заложить душу дьяволу.
— Почему?
Граф пожал плечами.
— Мне кажется, я знаю, почему, но на объяснение ушло бы много времени. — Он поднялся на пролет выше. Через матовое стекло в нише угадывался лунный свет над озером.
Дверь на верхней площадке была окована толстыми железными лентами, по всему периметру проглядывали металлические заклепки. Правая сторона показывала, что в дверь ломились: дерево было расщеплено, виднелись глубокие зазубрины от топоров.
— Мне представляется, — сказал граф, — эта комната после смерти графа была заперта, а ключ, вероятно, выброшен. Взломал ее кто-то из потомков. — Он толчком распахнул дверь.
Комната внутри, вопреки ожиданию, оказалась довольно большой. Запах был резкий и какой-то противоестественный — Карлсен уловил в нем ладан. Было и еще что-то, трудноуловимое, но до тошноты неприятное. И тут вдруг стало понятно: душок прозекторской, где вскрывают трупы.
Гейерстам щелкнул выключателем, но ничего не произошло.
— Странно. В этой комнате электрические лампы никогда подолгу не держатся.
— Может, просто граф их недолюбливает? — пошутил Карлсен.
— Или что-то неладно с проводкой.
Гейерстам чиркнул спичкой и зажег два керосиновых светильника на скамье. Теперь было видно, что основную обстановку в комнате составляют кирпичная печь и какое-то похожее на палатку сооружение. Коснувшись последнего, Карлсен почувствовал, что это шелк, причем такой тяжелый, какого он и не встречал.
— Своего рода камера-обскура, — пояснил Гейерстам. — В алхимии определенные операции надо выполнять в полной темноте.
На полках теснились тяжелые стеклянные бутыли и емкости различных форм и размеров. Стояло чучело небольшого аллигатора и какого-то создания с птичьей головой, туловищем кошки и хвостом ящерицы, так ладно пригнанных, что и не различишь, где сшито. В углу примостился высокий, неказистый металлический агрегат со множеством выходящих из него трубок и глиняной крышкой.
Гейерстам снял с полки толстый кожаный фолиант с истертыми застежками и, положив его на скамью, раскрыл.
— Это алхимический дневник графа. У него, похоже, были задатки подлинного ученого. Это все ранние эксперименты — попытки создать жидкость под названием «алкахест», вроде как низводящую всякую материю в ее первородное состояние. Для алхимика это был первый шаг. Когда бы такая первородная материя была получена, следующим шагом надо было запаять ее в сосуд и поместить в атанор, ту печь в углу. У Магнуса почти год прошел в попытках создать алкахест из человечьей крови и мочи. — Гейерстам переворачивал страницы. Почерк был угловатый, острый и торопливый, но рисунки в тексте — химический агрегат и различные растения — выполнены с удивительной тщательностью и точностью. Гейерстам захлопнул книгу. — Десятого января 1683 года он пришел к убеждению, что наконец создал алкахест из детской мочи и кремортартара. Этот следующий том начинается спустя два месяца, потому что для первородной материи ему нужна была весенняя роса. Еще он потратил две сотни золотых флоринов на яд кобры из Египта.
— Неудивительно, что он свихнулся, с отвращением сказал Фаллада.
— Ничего подобного. Он никогда не излагал более осмысленно. Он утверждает, что спас жену судебного пристава при родах и вылечил от подагры пастуха, смешав алкахест с разведенной серой. Вот он пишет: «Дабы продемонстрировать улучшение, мой пастух влез на дерево близ рыбного пруда». А теперь взгляните на это… — граф перелистнул несколько страниц с конца второго фолианта. — Что-нибудь замечаете?
— Ничего, — задумчиво покачал головой Карлсен, — разве что почерк стал хуже.
— Совершенно верно. Он в отчаянии. Один графолог мне как-то сказал, что это почерк человека на грани самоубийства. Видите: «OR N'EST NI FLEUR, NI HOMME, NI FEMME, NI BEAUTE, QUE LA MORT A SA FIN NE CHASSE» — «Нет ни цветка, ни мужчины, ни женщины, ни красоты, коих в конце концов не настигает смерть». Он одержим мыслью о смерти.
— Почему он пишет на французском? — поинтересовался Фаллада.
— Он и был французом. При шведском дворе в семнадцатом веке полно было французов. Но вот взгляните теперь… — он снял еще один фолиант, переплетенный в черную кожу. — Дату он проставляет тайнописью, но я расшифровал: май тысяча шестьсот девяносто первого — через месяц после изгнания с королевского двора. «Тот, кто желает испить крови ворогов своих и обрести слуг преданных, должен идти в Хорацин-город и поклониться Князю Тьмы». Следующая запись появляется лишь в ноябре тысяча шестьсот девяносто первого, через полгода. В почерке — изменение…
— Ну, это уж, разумеется, писал кто-то другой, не он, — рассудил Карлсен. Почерк теперь смотрелся совершенно по-иному: аккуратный, мелкий, более целенаправленный.
— В том-то и дело, что нет. Существуют другие документы, подписанные им, и тем же почерком: «Магнус Сканский» — по названию городка, откуда он родом. Но почерк снова меняется. — Гейерстам перевернул несколько страниц, и снова стали видны угловатые, острые каракули, как в прежних фолиантах. — Графолог сказал, что налицо ярко выраженный случай «раздвоенной» личность. Магнус по-прежнему проводит эксперименты по алхимии, но многие ингредиенты теперь шифрует. И вот, что еще я вам хотел показать…
Гейерстам опять принялся листать фолиант с конца, Посреди пустой страницы имелось изображение осьминога. Карлсен с Фалладой нагнулись рассмотреть. У этого рисунка не было той дотошной, анатомической точности, что у более ранних набросков растений. Линии были не совсем четкие.
— Рисунок неточный, — отметил Фаллада. — Смотрите, он показывает лишь один ряд присосок, вот здесь. И лицо какое-то прорисовывает, прямо как у человека. — Он поднял глаза на Карлсена. — Есть какое-нибудь сходство с теми, на «Страннике»?
Карлсен покачал головой.
— Что ты, у тех лиц и в помине не было. Гейерстам захлопнул книгу и поставил обратно на полку.
— Идемте. Есть еще кое-что…
Он задул керосиновые лампы и вывел гостей обратно на площадку. Выйдя из комнаты, Карлсен почувствовал значительное облегчение. От запаха в лаборатории его уже начинало подташнивать. Выходя наружу, он полной грудью вдохнул холодного ночного воздуха.
Гейерстам свернул налево и двинулся впереди всех по дорожке, а затем через газон к рыбному пруду. От лунного света трава отливала тусклым серебром.
— Куда мы?
— К склепу.
Мохнатые лапы деревьев погрузили все во мрак, но возле дверей часовни неожиданно вырисовалась дорога — бревенчатый настил. Вблизи дорога оказалась шире, чем представлялась с воздуха.
Гейерстам повернул тяжелое металлическое кольцо, и дверь отворилась наружу. Он включил свет. Интерьер оказался неожиданно привлекательным. С потолка, расписанного ангелами и херувимами, свисали три медных люстры. Небольшой орган с посеребренными трубами был окрашен в пурпурные, синие и желтые тона. Кафедра под разноцветным балдахином с четырьмя статуэтками святых по углам напоминала пряничный домик из сказки.
Гейерстам повел Карлсена и Фалладу мимо кафедры к северному крылу со стрельчатым навершием. Врата были не заперты, и помещение за ними пахло холодным камнем.
Граф открыл сундук, достал лампочку-переноску. Вилку воткнул в розетку за дверью.
— В склепе света нет. Когда в часовню провели электричество — в начале века — рабочие стали отказываться туда заходить.
Лампочка осветила восьмиугольный придел со сводчатым потолком. Вдоль стен располагались каменные надгробия и урны. В центре помещения находились три медных урны. У двух на крышках изображалось распятие; третий украшен был барельефом человека в военном облачении.
— Это могила графа Магнуса, — Гейерстам показал на лицо воина. — Изображение, видимо, сделано с посмертной маски — обратите внимание на шрам во весь лоб. Но взгляните, вот что интересно. — Он поднес лампочку так, что стали видны сцены, выгравированные на боковой стенке гробницы. Две из них были батальные, третья изображала город с церковными шпилями. А вот на могильной плите, в ногах, виднелся черный спрут с человеческой физиономией, волочащий в каменный грот человека. Лица человека в рыцарских доспехах не было видно.
— Этой сцены не мог понять никто, — сказал Гейерстам. — Об осьминогах в тогдашней Европе слышали мало.
Они стояли молча, разглядывая барельеф. В склепе было, как и полагается, сыро и холодно. Карлсен зарылся носом в воротник, сунул руки глубоко в карманы. Это был не тот бодрящий морозец, что снаружи, а холод тяжелый, какой-то удушливый.
— Очень странно, — произнес Фаллада бесцветным голосом. — Не могу сказать, что мне здесь нравится…
— А что?
— Воздуха как будто не хватает.
Гейерстам с любопытством взглянул на Карлсена.
— А вам? Как, в целом?
«Прекрасно», — хотел по привычке брякнуть Карлсен, но почувствовал, что вопрос задан неспроста.
— Что-то подташнивает.
— Извините, можно подробнее?
— Как подташнивает?
— Да, прошу вас.
— Н-ну… Будто бы чуть покалывает в кончиках пальцев, и лицо ваше кажется расплывчатым. Да и в глазах рябит.
Гейерстам улыбнулся и повернулся к Фалладе.
— А у вас, часом?…
Фаллада был явно задет.
— У меня все в полном порядке. Карлсен, возможно, выпил лишнего за обедом.
— Нет. Причина в ином. Я чувствую то же, что и он. Со мной это здесь случается всегда, особенно в полнолуние.
— Опять привидения с лешими? — спросил Фаллада с чуть заметным сарказмом.
— Нет, — покачал головой Гейерстам. — Дух графа, думается мне, почивает спокойно.
— Тогда что?
— Давайте выйдем наружу. Меня это начинает угнетать.
Граф вытер пот со лба. Карлсен с радостью шагнул следом. Едва ступил за порог, как тошноты словно не бывало. В свете электрических ламп цвета органа казались веселыми и яркими. В глазах больше не рябило.
Гейерстам опустился на переднюю скамью со спинкой.
— То, что там сейчас с нами произошло, с привидениями, похоже, никак не связано. Эффект сугубо физический, все равно, что почувствовать головокружение от хлороформа. Только здесь не химия, а электричество.
— Электричество? — переспросил с удивлением Фаллада.
— Нет-нет, я ни в коем случае не хочу сказать, что его можно измерить лямбдометром, хотя, может, и недооцениваю такую возможность. Единственно, мне кажется — что налицо некоего рода запись, вроде магнитофонной.
— И что за запись?
— Поле, сродни магнитному. Это из-за окружающей нас воды. — Он повернулся к Фалладе. — Даже вы его в какой-то степени ощутили, хотя вы и не так чувствительны, как капитан Карлсен. То же самое чувствуется и в лаборатории Магнуса. Правда, там оно меньше, потому что выше уровня озера.
— У вас есть какое-либо тому доказательство? — осторожно спросил Фаллада.
— Научного нет. Но больше половины из тех, кто входит туда в полнолуние, испытывают подобные ощущения. Некоторые даже падали в обморок. Вы заметили, — обратился он к Карлсену, — что дискомфорт вдруг резко улетучился, стоило переступить порог? Сфера действия этого поля строго ограничена. Я даже засек, где граница: точно в семнадцати сантиметрах от двери.
— Если это действительно электрическое поле — должен быть какой-то способ его измерить, — сказал Фаллада.
— Не сомневаюсь, но я психолог, а не физик. — Гейерстам поднялся. — Ну что, двинемся к дому?
— Но одного я так и не пойму, — признался Карлсен. — Почему именно неприятная атмосфера? В чем тут дело?
Граф выключил свет и тщательно запер дверь.
— Коснусь лишь событий, происходивших в стенах лаборатории. Там все сказано, в записях. Магнус практиковал черную магию. И кое-что из того, что он творил, настолько ужасно, что лучше не упоминать.
Под деревьями шли в молчании.
— А часовня? — подал голос Фаллада.
— Точно. Склеп. Откуда там такая атмосфера? Ведь Магнус был уже мертв, когда его туда положили? — Карлсен почувствовал, как волоски на шее встают дыбом. — Звучит, конечно, не по-научному, но тем не менее.
— Может, просто страх всех тех, кто заходил в склеп? — рассудил Фаллада.
— Да уж, воистину; если вообще находились такие смельчаки. После смерти Магнуса часовня двести лет простояла запертой на ключ и два засова. Ею вообще перестали пользоваться из боязни потревожить его дух.
И далее, до самого дома, все трое не проронили ни слова. Свет в библиотеке был погашен, но комнату озаряло пламя в камине. На диване сидела Сельма Бенгтссон.
— Остальные ушли спать. Я решила дождаться вас.
Карлсен опустился возле нее.
— Все в порядке. Хотя со мной кое-что и было.
— Думаю, мы все заслуживаем немного бренди, а? — обратился к гостям Гейерстам.
— А вы что-нибудь почувствовали? — спросила девушка у Фаллады.
— Я?… Не знаю. Согласен, гнетущее место…
— Хотя вы и не верите в вампиров, — колко заметил граф.
— Таких вот, что оживают после похорон, — уточнил Фаллада. — Вампиры — одно дело, привидения — другое, — сказал он, понюхав бренди.
— Я понимаю, о чем вы, — кивнул граф. — Если так, то и я не верю в привидение. Но не думаю, что сейчас мы говорим именно о нем.
— М-м-да… Человек, воскресающий из мертвых… В сущности, разве не одно и то же?
— Вы полагаете? — приподнял бровь Гейерстам.
Фаллада помедлил немного, потом спросил:
— В дневнике у графа есть интересная фраза: «Тот, кто желает испить крови ворогов своих и обрести слуг преданных…». Что за слуг?
— Демонов? — уточнил Карлсен.
— Возможно. Однако в записях нет ни единого упоминания о демонах или бесах. Известно только, что из своего Черного Паломничества граф вернулся другим человеком… и почерк у него тоже изменился. Вы сами это видели. Я, например, сталкивался с пятью случаями раздвоения личности — синдром Джекила и Хайда. Кое у кого при перемене личины менялся и почерк — но незначительно. Отдельные чисто технические характеристики — наклон, динамика — и не более того. В случае же с Магнусом — это буквально почерк другого человека.
Карлсен подался вперед.
— Иными словами, Магнус был… одержим!
— Я думаю, факты на то указывают. — Гейерстам улыбнулся Фалладе. — Если, конечно, вы допускаете, что бесплотная сущность способна вторгнуться в чужое тело.
— Или взять осьминога… — кстати вспомнил Карлсен.
Несколько минут все молчали, единственным звуком было потрескивание поленьев. Наконец Фаллада произнес:
— Знать бы, куда со всем этим движемся мы.
В холле пробили часы. Карлсен допил вино.
— Ну что ж, на сон грядущий вполне достаточно, — подвел итог Гейерстам. — Для одного дня пообщались очень неплохо. И капитан Карлсен, думаю, притомился.
Карлсен с трудом подавил зевок, отчего на глаза навернулись слезы.
— Сельма, — попросил граф, — проводи, пожалуйста, капитана до его комнаты. Я останусь на пару минут… и наверно, еще себе налью. Вы не составите мне компанию, доктор?
— Ну, разве чуть-чуть, — не стал упорствовать Фаллада.
Карлсен попрощался и следом за Сельмой Бенгтссон пошел наверх. Тяжелый ковер мягко раздавался под ногами. Жар от камина приятно размаривал. Девушка подвела его к комнате на втором этаже. Дверь была открыта, на постели разложена пижама. В комнате — уютно и тепло, панели на стенах светлее, чем внизу. Сев на кровать, Карлсен ощутил, как по телу разливается истома. Он вынул из сумки оправленную в рамку фоторгафию жены с детьми и поставил на ночной столик — брать ее с собой за годы странствий вошло уже в привычку. Затем пошел в ванную и плеснул в лицо холодной водой. Когда чистил зубы, в дверь постучали.
— Входи, — позвал Карлсен. Он вышпел из ванной, вытирая руки. В комнате стояла Сельма Бенгтссон.
— Я думал, это Фаллада, — смутился Карлсен.
— Можно буквально пару слов, прежде чем вьд уснете?
— Безусловно, — он накинул халат. — Ничего, если я прилягу?
Девушка остановилась у кровати, глядя на него сверху вниз.
— Я хочу вас кое о чем спросить. — В интонации ее не было намека на интим. Наклонившись, Сельма пристально посмотрела ему в глаза.
— Вам известно, что вы — вампир?
— Что?! — Карлсен в ответ цепко вгляделся в нее, прикидывая, не розыгрыш ли это.
— Вы думаете, я шучу?
Он покачал головой.
— Нет… почему же. Просто думаю: вы, возможно, ошибаетесь.
В голосе Сельмы Бенгтссон сквозили нотки нетерпения.
— Послушайте, я в этом доме уже почти год. Я знаю, что значит каждый день отдавать немного энергии. Поэтому могу вам сказать одно: вы забираете ее у меня.