Уродит же природа такое чудо! Вслед за Кистью пойдет командир группы лейтенант Елисеев. Тоже огромен, хотя и не так, как его заместитель. Лейтенанта по номеру группы называют: 43-1. Конечно, и у него кличка какая-то есть, но разве в присутствии офицера кто-нибудь осмелится назвать кличку другого офицера?
А вслед за командиром сидят богатырского вида, широкие, как шкафы, рядовые диверсанты: Плетка, Вампир, Утюг, Николай Третий, Негатив, Шопен, Карл де ля Дюшес. Меня они, конечно, тоже как-то между собой называют за глаза, но официально у меня клички нет, только номер 43-К. Контроль, значит.
В сорок третьей диверсионной группе я самый маленький и самый легкий. Поэтому мне – покидать самолет последним. Но это не значит, что я сижу самым последним. Наоборот, я у самого десантного люка. Тот, кто выходит последним, – выпускающий. Выпускающий, стоя у самого люка, в самый последний момент проверяет правильность выхода и в случае необходимости имеет право в любой момент десантирование прекратить. Тяжелая работа у выпускающего. Хотя бы потому, что сидит он в самом хвосте и лица всех обращены к нему. Получается, что выпускающий как на сцене, все на него смотрят. Куда я ни гляну, всюду глаза диверсантов на меня в упор смотрят. Шальные глаза у всех. Нет, пожалуй, командир группы – исключение. Дремлет спокойно. Расслаблен совсем. Но у всех остальных глаза с легким блеском помешательства. Хорошо с трех тысяч прыгать! А тут только сто. Много всяких хитростей придумано, чтобы страх заглушить, но куда же от него уйдешь? Тут он, страх. С нами в обнимку сидит.
Уши заломило, самолет резко вниз пошел. Верхушки деревьев рядом мелькают. Роль у меня плохая: у всех вытяжные тросики пристегнуты к центральному лееру, лишь у меня он на груди покоится. Пропустив всех мимо себя, я в последний момент должен свой тросик защелкнуть над своей головой. А если промахнусь? А если сгоряча выйду, не успев его застегнуть? Открыть парашют руками будет уже невозможно: земля рядом совсем несется. Я вдруг представил себе, что валюсь вниз без парашюта, как кот, расставив лапы. Вот крику-то будет! Я представляю свой предсмертный вой, и мне смешно. Диверсанты на меня понимающе смотрят: истерика у проверяющего. А у меня не истерика. Мне просто смешно.
Синяя лампа над грузовым люком нервно замигала.
– Встать! Наклонись!
Первый диверсант, Лысый Тарзан, наклонился, выставив для устойчивости правую ногу вперед. Брат Евлампий своей тушей навалился на него. Третий навалился на спину второго, и так вся группа, слившись воедино, ждет сигнала. По сигналу задние напрут на передних, и вся группа почти одновременно вылетит в широкий люк. Хорошо им. А меня никто толкать не будет.
Гигантские створки люка, чуть шурша, разошлись в стороны. Морозом в лицо. Ночь безлунная, но снег яркий, слепящий. Все как днем видно. Земля – вот она. Кусты и пролески взбесились, диким галопом мимо несутся. ПОШЛИ! Братцы! ПОШЛИ!!!
Хуже этого человечество ничего не придумало. Глаза сумасшедшие мимо меня все сразу. Сирена кричит, как зверь умирающий. Рев ее уши рвет. Это чтоб страх вглубь загнать. А лица перекошены. Каждый кричит страшное слово: ПОШЛИ! Увернуться некуда. Напор сзади неотвратимый. Передние посыпались в морозную мглу. Поток ветра каждого вверх ногами бросает. ПОШЛИ!!! А задние, увлекаемые стадным инстинктом, тут же в черный снежный вихрь вылетают. Я руку вверх бросил. Щелчок. И вылетаю в морозный мрак, где порядочные люди не летают. Тут черти да ведьмы на помеле, да Витя Суворов с парашютом.
Все на сверхмалой высоте одновременно происходит: голова вниз, жаркий мороз плетью-семихвосткой по роже, ноги вверх, жуткий рывок за шиворот, ноги вниз, ветер за пазуху, под меховой жилет, удар по ногам, жесткими парашютными стропами опять же по морде, а в перчатках и в рукавах по локоть снег горячий и сразу таять начинает. Противно…
Парашюты в снег зарыли, какой-то гадостью вокруг посыпали. Это против собак. Вся местная милиция, КГБ, части МВД, все сейчас тренируются. Все они сейчас против наших несчастных групп брошены. А у нас руки, считай, связаны. Если бы война, мы захватили бы себе несколько бронетранспортеров или машин, да и разъезжали бы по округе. Но сейчас не война, и транспорт нам захватывать запрещено. Драконовский приказ. Ножками, ножками. От собак.
Лыжи у нас короткие, широкие. Снизу настоящим лисьим мехом отделаны. Такие легко на парашюте бросать. Такие лыжи скользят вперед, а назад отдачи нет. Лисий мех дыбом тогда становится, не пускает. Лыжи эти диверсионные, часто следа не оставляют, особенно на плотном лежалом снегу. Они широкие очень, не проваливаются. Из таких лыж и избушку в снегу сложить можно – мехом внутрь, спите, ребята, по очереди. Но самое главное, лыжи эти не обмерзают, ледяной коркой не покрываются.
6К утру выбились из сил. Три часа из района выброски уходили, следы путали. Куртки мокрые. Лица красные. Пот ручьями. Сердце наружу рвется. Язык вываливается, как у собаки на жаре. Это всегда так сначала бывает.
На четвертый-пятый день втянемся и будем идти как машины. Но первый день всегда очень тяжелый. Первая ночь и двое последующих суток – ужасны. Потом легче будет.
– Командир, в деревне собаки брешут. Не к добру. Значит, там чужие люди.
Это любому понятно. Кто в такой глуши, в такую рань деревенских собак потревожить мог?
– Обходить будем. Влево пойдем.
– Влево засада КГБ. Вон в том лесочке. Смотри, командир, птицы над лесом кружат.
Тоже правильно. Кто их в такой мороз с мест поднял? Птицы сейчас на ветках нахохлившись сидят, инеем покрытые. Туда идти, конечно, нельзя. Остается только путь через овраги, через бурелом, где добрые люди не ходят. Там только волкам дорога да диверсантам из Спецназа.
– Готовы? Вперед.
7Нормы жестокие. Восемь километров в час. Вечер. Мороз силу набирает. За день прошли 67 километров. Отдыхали дважды. Пора бы и еще в снегу полежать.
– Ни черта, дармоеды, – командир подбадривает, – вчера спать надо было.
Злой командир. Группа маршевой скорости не выдерживает. Группа злая. Ночь надвигается. Плохо это.
Днем иногда группа может залечь в снегу, в кустах, в болоте и переждать. Но ночью этого никогда не случается. Ночь для работы придумана. Мы как проститутки – ночами работаем. Если днем не отдыхал, то ночью не дадут.
– Снег не жрать! – командир суров. – Сокрушу!
Это не ко мне относится. Это он Чингисхану и Утюгу угрозы адресует. Меня положение обязывает. Проверяющий. Нельзя мне снег в рот брать. А если бы непроверяющим я был, то обязательно тайком белой влаги наглотался бы. Горстями бы в глотку снег запихивал. Жарко. Пот струйками по лбу катит. Хорошо, голова бритая, иначе волосы в один комок слиплись бы. Куртки у всех на спинах парят. Все потом пропитано, все морозом прихвачено. Одежда вся колом стоит, как из досок сшитая. Перед глазами оранжевые круги. Группа маршевой скорости не выдерживает… Не жрите снег!.. Сокрушу!.. Лучше вниз смотреть, на концы лыж. Если далеко вперед смотреть, сдохнешь. Если под ноги смотришь, дуреешь, идешь чисто механически, недосягаемый горизонт не злит.
– Окорока чертовы! Желудки! – командир свиреп. – Вперед смотреть! В засаду влетим! Негатив слева огонек не заметил. Смотри, Негатив, зубы палкой лыжной вышибу!
Группа знает, что командир шуток не любит. Вышибет.
– Вперед, желудки!
8Над миром встает кровавая заря. В морозной мгле над лиловыми верхушками елей выкатилось лохматое, надменное солнце. Мороз трещит по просекам леса.
Мы в ельнике лежим. За ночь второй раз. Ждем высланный вперед дозор. Лица у всех белые, ни кровиночки, как у мертвецов. Ноги гудят. Их вверх поднять надо. Так кровь отливает. Так ногам легче. Радисты спинами на снегу лежат, ноги на свои контейнеры положили. Все остальные тоже ноги вверх подняли. После десантирования прошло уже более суток. Мы все время идем. Останавливаемся через три-четыре часа на пятнадцать-двадцать минут. За обстановкой наблюдают двое, и двое выходят вперед, остальные ложатся на спины и засыпают сразу. Карл де ля Дюшес запрокинул спящую голову, из-под расстегнутой его куртки медленно струится пар. Аккуратно вырезанная снежинка медленно опустилась на его раскрытое горло и плавно исчезла. Мои глаза слипаются. Под веки вроде бы золы насыпали. Проморгать бы, да и закрыть их, и не раскрывать минут шестьсот.
Командир группы подбородок трет: нехороший признак, мрачен командир. И заместитель его Кисть мрачен. К узлу связи танковой армии шли одновременно с разных сторон пять диверсионных групп. Приказ прост был: кто до трех ночи к узлу связи доберется, тот в 3.40 атакует его. Те, кто к условному времени не успеет, в бой не вступают, обходят узел связи большим крюком и идут к следующей цели. Наша 43-я группа ко времени не успела. Мрачен потому командир. Вдали мы слышали взрывы и стрельбу длинными очередями. В упор били, значит. С нулевой дистанции. Ко времени успели минимум три группы. Но если даже и только одна группа ко времени успела, сняла часовых и появилась на узле связи в конце холодной неуютной ночи… О, одна группа много может сделать против узла связи, пригревшегося в теплых контейнерах, против очкастых ожиревших связистов, против распутных телефонисток, погрязших в ревности и блуде. Жаль командиру, что не успели его солдаты к такой заманчивой цели. Знает командир наверняка, что группа лейтенанта Злого уж точно ко времени поспела. Наверное, и старший сержант Акл своих молодцов вовремя успел привести. Акл – это Акула значит. У старшего сержанта зубы острые, крепкие, но неровные, вроде как в два ряда. За то его Акулой величают. А может, не только за это. Скрипит командир зубами. Ясно, он сегодня группе расслабляться не позволит. Держитесь, желудки!
Спим. Идет одиннадцатый день после выброски. Днями поднять головы невозможно. Вертолеты в небе. На всех дорогах кордоны. На опушке каждого леса – засада. Появилось много ложных объектов: ракетные батареи, узлы связи, командные пункты. Диверсионные группы выходят на них, но попадают в ловушку. Батальон уже потерял десятки своих диверсионных групп. Мы не знаем сколько. Нам бросают посылки с неба каждую ночь: боеприпасы, взрывчатку, продовольствие, иногда спирт. Такое внимание означает только одно: нас мало осталось. За эти дни наша группа нашла линию радиорелейной связи, неизвестную нашему штабу раньше. По ориентировке приемных и передающих антенн группа нашла мощный узел связи и тыловой командный пункт. Тогда на пятый день операции группа впервые вышла в эфир, сообщив о своем открытии. Группа получила благодарность лично от командующего 13-й Армии и приказ из этого района уходить. Наверное, его обработали ракетами или авиацией. На седьмой день группа объединилась с четырьмя другими, образовав диверсионный отряд капитана по кличке Четвертый Лишний. Отряд в полном составе успешно атаковал аэродром прямо днем, прямо во время проведения взлета истребительного авиаполка. Отряд без потерь ушел от преследования и рассыпался на мелкие группы. Наша 43-я временно не существовала, превратившись в две – 431-ю и 432-ю. Теперь они вновь объединились. Но работать активно пока не удается: вертолеты в небе, кордоны на дорогах, засады в лесах, ловушки у объектов. А все же мы свое дело делаем: 8-я гвардейская танковая Армия парализована почти полностью, и, вместо того чтобы воевать, она ловит нас по своим тылам.
День угасает. Никто нас днем не тревожил. Отдохнули. Нашу группу пока не накрыли, ибо командир хитер, как змей. Змеем его, оказывается, и зовут. Он нашел склад боеприпасов наших врагов, у этого склада мы проводим дни. Тут у нас и база, все тяжелое снаряжение тут свалено. А по ночам часть группы налегке уходит далеко от базы и там проводит дерзкие нападения, а потом на базу возвращается. Все группы, которые по лесам непроходимым прятались, давно уже уничтожены. А мы пока нет. Трудно нашим противникам поверить и понять, что наша база прямо под самым носом спрятана, и потому вертолеты нам не докучают. А с засадами и кордонами надо быть просто осторожным.
– Готовы, желудки?
Группа готова. Лыжи подогнаны, ремни проверены.
– Попрыгали.
Перед выходом на месте прыгать положено, убедиться, не гремит ли что, не звенит ли.
– Время. Пошли.
10– Слушай, Шопен, представь себе, что мы на настоящей войне. Заместитель командира убит, а у командира прострелена нога. Тащить с собой – всех погубишь, бросить его – тоже смерть группе. Враги из командира печень вырежут, а говорить заставят. Эвакуации у нас в Спецназе нет. Представь себе, Шопен, что ты руководство группой принял, что ты с раненым командиром делать будешь?
Шопен достает из маленького карманчика на рукаве куртки шприц-тюбик одноразового действия. Это «блаженная смерть».
– Правильно, Шопен, правильно. На войне у нас единственный способ выжить: убивать своих раненых самим. – В контрольной тетрадке я рисую еще один плюс.
Идет семнадцатый день после выброски. Активно действуют только пять-шесть диверсионных групп, и наша в их числе. Группа Акулы, как и группа Злого, давно поймана. Командир 43-й знает это каким-то особым чутьем. И Злой и Акула – его друзья и соперники. Наверное, лейтенант Змей думает о них сейчас и слабо сам себе улыбается.
– Готовы? Попрыгали. Время. Пошли, ребята.
Своих солдат он больше не называет желудками.
Глава IV
1Я иду по красному ковру. Тут я не был двадцать три дня. Отвык от тишины, от ковров, от тепла, вообще человек дичает быстро и возвращается в животный мир легко и свободно, без затруднений.
В коридорах штаба спокойно и уютно. Тут сытые чистые люди, тут бритые лица. Тут нет простуженного командирского хрипа и нетерпеливого повизгивания собак, которых вот-вот спустят с поводков.
Нашу 43-ю диверсионную группу захватили в числе последних. Обложили, загнали в овраг. Все, как на войне настоящей. И собаки настоящие были. А они, четвероногие друзья человека, разницы совсем не понимают: настоящая травля, учебная… Им один черт.
Тонкий, гибкий солдат Плетка вывернулся и из этого переплета. Его первого от группы отбили и погнали к реке, на которой уже тронулся лед. Думали к берегу прижать. Но он сбросил куртку, бросил автомат и поплыл между льдин. Вертолет за одним не послали, а собаки в воду не пошли: не дурные. Через четыре дня он пришел в казармы своего батальона, вконец отощавший, в темно-синей милицейской шинели. Украл.
За это Плетке было пожаловано сержантское звание и пятнадцать суток отпуска. Вообще таких ребят в батальоне немало. По одному они возвращаются в батальон на сломанных лыжах, в изорванных куртках, иногда с кровавыми ранами.
Нашу группу захватили в глубоком овраге, отрезав все пути.
Нас привезли в казармы полка МВД. Встретили, как старых друзей. Выпарили в бане, накормили, дали сутки отоспаться. Для захваченных групп была заранее освобождена одна казарма, и санитарная часть полка работала только на нас.
В бане солдаты МВД на нас с уважением и таким испугом смотрят: скелеты.
– Тяжкая вам, братишки, служба выпала.
Не спорим. Тяжкая. Да только каждый год в Спецназе за полтора года службы считается. Прослужи десять лет – пятнадцать запишут. Соответственно с этим и по полторы получки платят, и за прыжки платят, да за каждый рейдовый день особо добавляют. А жиру мы скоро нового нагуляем. Не зря нас желудками зовут.
Отоспался я. Отдохнул. И вот вновь по мягкому ковру иду. Штаб меня шутками встречает:
– Расскажи, Витя, как ты вес сбрасываешь?
– Эй, разведчик, ты откуда такой загорелый?
Лицо мое обожжено морозом, ветром и безжалостным зимним солнцем. Губы черные, растрескались. Нос облупился.
– Давай, Витя, в воскресенье на лыжах покатаемся!
Это жестокая шутка. Такие шутки я переношу с трудом. И вообще после Спецназа я больше всего в мире ненавижу людей, которые добровольно надевают лыжи просто из-за того, что им нечего делать.
Мой путь – к начальнику разведки.
– Разрешите войти? Товарищ подполковник… Извините…
На новеньких погонах Кравцова не по две, по три звезды…
– Товарищ полковник, старший лейтенант Суворов с выполнения учебно-боевого задания прибыл!
– Здравствуй.
– Здравия желаю, товарищ полковник! Поздравляю вас.
– Спасибо. Садись. – Он смотрит на мои обтянутые скулы. – Эко тебя обтесало. Отоспался?
– Да.
– Работы много. За время твоего отсутствия мир изменился. В кратчайший срок постарайся войти в курс дела. Все забыл в рейде?
– Старался все, что знаю, повторять в уме…
– Тебя проверить?
– Да.
– Шпангдалем.
– Шпангдалем – авиабаза ВВС США в Западной Германии. 25 километров севернее города Трир. Постоянно базируется 52-е тактическое истребительное крыло. Семьдесят два истребителя «F-4». Взлетная полоса одна. Длина – 3050 метров. Ширина 45 метров. В состав крыла входят…
– Хорошо. Иди.
2Мир стремительно меняется. Двадцать три дня я не имел доступа к информации, и вот теперь передо мной толстые папки с разведывательными сводками, приказами, шифровками. За двадцать три дня мир изменился неузнаваемо. Я понимаю, что начальник разведки пощадил мое самолюбие и задал легкий вопрос о неподвижном объекте, об авиабазе. Если бы он спросил о 6-й мотопехотной дивизии Бундесвера, например, то я непременно попал бы в неловкое положение. За обстановкой нужно следить постоянно, иначе превратишься в носителя устаревшей информации. Итак… Совершенно секретно… Агентурной разведкой Белорусского военного округа обнаружено усиление охраны стартовых батарей ракет «Першинг» на территории Западной Германии… Совершенно секретно… 5-й отдел разведывательного управления Балтийского флота зарегистрировал полную смену системы кодирования в правительственных и военных каналах связи Дании… Совершенно секретно…
Агентурной разведкой Генерального штаба вскрыты… Совершенно секретно… Агентурной разведкой 11-й гвардейской Армии Прибалтийского военного округа на территории Западной Германии зарегистрированы работы по строительству колодцев для ядерных фугасов. Приказываю начальнику Второго главного управления Генерального штаба, начальникам разведки ГСВГ, СГВ, ЦГВ, Прибалтийского, Белорусского и Прикарпатского военных округов обратить особое внимание на сбор информации о системе ядерных фугасов на территории ФРГ. Начальник Генерального штаба генерал армии Куликов.
Двадцать три дня назад никто не слышал ничего о ядерных фугасах… А теперь колоссальные силы агентурной разведки брошены на вскрытие этой таинственной системы самозащиты Запада… Меняется лицо и нашей армии… Секретно… О результатах экспериментальных учений 8-й воздушно-штурмовой бригады Забайкальского военного округа. Не было таких бригад еще двадцать три дня назад… Совершенно секретно… Приказываю принять на вооружение истребительно-противотанковой артиллерии изделие «Малютка-М» с системой наведения по двум точкам… Министр обороны маршал Советского Союза А. Гречко… Совершенно секретно… Только для офицеров Спецназа… Расследование обстоятельств гибели иностранных курсантов Одесского особого центра подготовки в ходе учебных боев с «куклами»… Приказываю усилить контроль и охрану… Особое внимание обратить…