Уловив его интонацию, я прилаживаю стрелу и чуть наклоняю лук. Стрела с хлопком приземляется у меня под ногами.
— Да, это точно, — кивает второй парень.
— Крутая машинка, кстати, — замечает Айк. — Новая?
Это мгновенно отвлекает парней от моей персоны, и они вместе с Айком отходят к мопеду. Я тем временем продолжаю стрелять, стараясь не задевать манекены. К возвращению Айка вся земля усыпана классными пластиковыми стрелами.
— Как маленькие пастушьи собачки, — вздыхает он.
Я гляжу через плечо. Парни уже уехали на своем мопеде.
— Кто это такие?
— Добрые Самаритяне. Здешняя охрана.
— Чем они занимаются?
— Пресекают хулиганство и сообщают куда надо о плохом поведении. — Айк наклоняется и собирает стрелы. — Если им удается на чем-то сосредоточиться, они отлично справляются с работой. Но, как и щенков-пастухов, их очень легко отвлечь.
Я ничего не понимаю.
— Но от нас же ждут хулиганства! Разве не за этим мы здесь?
— Это чтобы мы не расслаблялись. — Айк распрямляется и протягивает мне пучок стрел. — Если уйдешь от Добрых Самаритян — сможешь уйти от родителей и других взрослых в настоящей жизни. Лишняя тренировка — и она дорогого стоит. Если тебя поймают, ты на определенный срок лишаешься права на хулиганство — и на то, чтобы получать штрафные очки и кредиты. Иным хулиганам уже не удается после этого оправиться.
— Что им здесь понадобилось? — спрашиваю я. Мишени тут своеобразные, но я стреляю из игрушечного оружия — на серьезное хулиганство это не тянет.
— Они приглядывают за тобой, — ухмыляется Айк. — Потому что вопреки тому, что я им сейчас сказал, надо признать: отличное начало, дружище.
Он говорит это так, будто это что-то хорошее. Как будто мне надо этому радоваться и даже гордиться этим.
Но когда я прилаживаю пластиковую стрелу, все, о чем я думаю, так это о том, что если бы наконечник у нее был из железа, а не из пластика, я бы сейчас во второй раз стал убийцей.
Глава 10
Штрафных очков: 110
Золотых звездочек: 45
Мы тренируемся до самого заката. Айк так рад моим успехам, что награждает меня десятью штрафными очками и говорит, чтобы я себя чем-нибудь побаловал в Кладовой. Вместо этого я балую себя несколькими минутами одиночества в собственной комнате. Лимон все еще занимается со своим куратором, и я использую это время, чтобы позвонить по телефону.
— Горячая линия для горячих голов. Куда мне направить ваш вызов?
— Я хочу связаться с главным оператором, — говорю я. — Пожалуйста.
— Главный оператор на линии.
— Нет, не с главным оператором горячей линии, а… — Дверь открывается, и я умолкаю. Лимон заходит, швыряет на пол рюкзак и падает на кровать лицом вниз. Я не уверен, что он меня заметил, но на всякий случай прикрываю трубку рукой и шепчу: — Я сейчас, только выйду из комнаты.
— Какие-то проблемы, сынок?
В коридоре несколько старших хулиганов шумно соревнуются в искусстве плеваться жеваной бумагой. Не желая быть услышанным — или оплеванным, — я быстро выхожу во внутренний дворик.
— Я бы хотел позвонить родителям. Элиоту и Джуди Хинкль. — Я медленно диктую номер.
— Хорошая мысль. Их бы это наверняка растрогало.
Следует долгая пауза. Я жду сигнала и прокручиваю в уме то, что я скажу, когда папа или мама возьмут трубку.
— Что-нибудь еще?
— Мам?
— Ты лысый трехногий чихуахуа по имени Родолфо?
— Что? Нет.
— Тогда я тебе не мама.
Оператор. Она все еще на линии.
— Простите, — говорю я. — Я не знал, что вы еще не соединили.
— Все в порядке. А я и не соединю.
— Но в нашей комнате всего один телефон.
С одной кнопкой. Как же мне позвонить домой?
— Никак.
— Но Гудини сказал…
— И ты ему поверил? — хмыкает она. — Ты увидишь своих стариков всего через несколько недель, на Родительском дне. А теперь, уж прости, коммутатор сверкает огнями, как воскресная ярмарка. Спасибо, что позвонили на горячую линию для горячих голов!
Трубка замолкает.
Я собираюсь было вернуться в корпус, но меня останавливает какой-то звук. Это протяжный стон — вроде того, что слышен, когда ветер шумит в ветвях… вот только ни один листик не шевелится. Стон перерастает в вой, а потом — в плач. Кажется, он доносится с другого конца дворика. Здравый смысл подсказывает мне, что это не мое дело, но ноги сами несут меня через двор. Звук становится громче, и я ускоряю шаг.
Определить источник не составляет особого труда: это Картер Монтгомери. Он почти самый маленький в нашем классе — ниже только я. Картер сидит возле каменного фонтана в свете небольшого фонаря и плачет.
Затаив дыхание, я наблюдаю за ним из-за соседнего дерева. Крови не видно. Агрессивно настроенных хулиганов вроде бы тоже рядом нет. Может быть, стоит спросить, что с ним такое? Предложить помощь? Позвонить на горячую линию для горячих голов и сообщить о расстроенном хулигане?
Пока я колеблюсь, не зная, что предпринять, у Картера подгибаются колени. Он опускается на траву, склоняет голову и молотит землю кулаками. Плач сменяется икотой, плечи сотрясаются от рыданий.
— Браво!
Я подскакиваю. Картер выпрямляется. Из тени, хлопая в ладоши, выходит Анника. За ней по пятам следует мистер Громер, опустив голову и сгорбившись.
— Очень впечатляюще, — говорит она.
Картер встает и вытирает слезы.
— Возможно, стоит чуть убавить звук и отложить кульминацию, но тем не менее очень убедительно. — Она поворачивается к наставнику Картера, который стоит неподалеку рядом с тремя другими Драматургами. — Хорошо сработано, Марк.
Марк отвешивает ей легкий поклон. Картер улыбается до ушей. Во всей этой демонстрации есть что-то неизмеримо странное… и все-таки она заставляет меня жалеть, что Анника не видела, как я сегодня поражал мишени в поле.
— Скучаешь по дому?
Я оборачиваюсь на голос. Элинор, та самая рыжеволосая красотка, сидит позади меня на скамейке, скрестив ноги. В свете высокого фонаря я могу разглядеть книгу у нее на коленях.
— Это нормально, — кивает она.
Я бросаю взгляд на фонтан, возле которого хулиган готовится снова заплакать на глазах у Анники и всех остальных. Я спешу к Элинор, пока они не услышали ее — или не заметили меня.
— Я не скучаю, — говорю я, подходя к ней. — С чего ты взяла?
Она смотрит на мою руку. Я слежу за ее взглядом и с удивлением обнаруживаю, что все еще сжимаю телефонную трубку. В суматохе я совсем о ней забыл.
Элинор закрывает книгу и встает.
— Не хочешь прогуляться?
Она направляется в глубь двора по тропинке. Я гляжу ей вслед. Она хочет, чтобы я пошел за ней? А я сам этого хочу?
Двое старших хулиганов пуляют друг в друга из лазеров в траве за скамейкой. В перерывах между выстрелами они смеются.
— Мамочка, я соскучился по тебе! — выкрикивает один.
— Папочка, забери меня отсюда! — поддакивает второй. — Мне не хватает моего плюшевого мишки, и мне пора баиньки, и…
Я бегом припускаюсь по тропинке. Голоса шутников, которые, видимо, слышали весь мой телефонный разговор, затихают.
— Я — Элинор, — говорит она, когда я ее догоняю.
— Я знаю, — киваю я. Мои щеки начинают гореть под ее удивленным взглядом, и я добавляю: — Слышал на церемонии назначения кураторов. И на уроке.
— А. — Она отворачивается, заводит руку за спину и приглаживает зеленую атласную ленту на кончике косы.
— Гудини украл у меня запонки в виде роботов, — говорю я сочувственно. — До сих пор не понимаю, как ему это удалось, они же были пристегнуты к рукавам. Как он только их отцепил и утащил, если пиджак все время был на мне?
Она улыбается, и я не могу не улыбнуться в ответ.
— Что в этом смешного? — спрашиваю я.
— Ничего.
— Ты выглядишь так, будто сейчас рассмеешься.
Она останавливается и поворачивается ко мне:
— Ты очень быстро говоришь.
— И что?
— Значит, ты нервничаешь. — Она делает паузу. — Так?
Нервничаю? Я? Я поступил в секретный тренировочный лагерь для подготовки хулиганов. Я убил учительницу. Мой сосед по комнате — пироман. Я иду вслед за девочкой, которая сделала черт знает что черт знает с кем, о которой я ничего не знаю, и вокруг с каждой минутой становится все темнее. С чего бы мне нервничать?
Элинор шагает дальше.
— У тебя с ними близкие отношения?
Я спешу за ней.
— С кем?
— С родителями.
— О. Да. Очень.
Потом я задумываюсь. Близкие ли? Они, конечно, все время рядом… но они же родители. Им положено. И хотя мы с папой любим вместе расслабиться за теликом или порассуждать о футболе, с мамой мы проводим мало времени. Если только не считать тех минут, когда она ворчит, что я не делаю домашнее задание и не помогаю ей по дому. Все наши с ней разговоры, как правило, односторонние: она засыпает меня вопросами о школе и дает примерно пару секунд на ответы. Но разве это не обычное дело? В конце концов, дети и родители не обязаны быть лучшими друзьями.
— А у тебя? — спрашиваю я Элинор. — Как у тебя с родителями?
Вместо ответа она хватает меня за руку и затаскивает под густой полог из свисающих ветвей.
— Эй! — Я пытаюсь вырваться. — Что ты…
Она зажимает мне рот. Я мог бы укусить ее за руку, чтобы она меня отпустила, но пальцы у Элинор пахнут малиной, и это неожиданно приводит меня в замешательство.
— Не шевелись, — шепчет она.
Элинор пристально смотрит мне в глаза. Потом, видимо решив, что я не собираюсь с криком выбегать из-под деревьев, она опускает руку и всматривается в узкую щель между ветвями. Я гляжу ей через плечо. Четыре Добрых Самаритянина стоят вокруг пруда. Двое, вместе со своими красными сумками и всем остальным, прыгают в воду, а остальные достают из-под куста цистерны и шланги.
— Пошли, — говорит Элинор. — Пока они заняты.
Она встает и обходит дерево. Я наблюдаю, как промокшие Самаритяне вытаскивают из пруда хулигана. На нем гидрокостюм и маска для подводного плавания. Вокруг тела у него обмотаны шланги, которые ведут к цистерне на берегу. Кажется, Добрые Самаритяне только что не дали ему осушить пруд.
— Я думала, ты хочешь поговорить с родителями, — говорит Элинор. Она снова стоит рядом со мной.
— Я хотел, — отвечаю я. — И хочу.
— Тут есть секретный телефон. Настоящий, с двенадцатью кнопками. Я знаю, где его найти.
Я подпрыгиваю на месте.
— Откуда?
Вместо ответа она улыбается и выныривает из-под лиственного полога.
Я бегу за ней с бешено бьющимся сердцем. Я мчусь по траве и продираюсь сквозь ветки. Лавирую между деревьями и перепрыгиваю камни. Но Элинор бежит быстрее и в конце концов растворяется в сгущающейся темноте.
Мне удается поравняться с ней только один раз — она стоит на берегу речки и не знает, как переправиться. Когда она оборачивается, приземляется на камушек не больше моей ладони. Элинор перескакивает с камня на камень так легко, как будто речка — это асфальт, на котором мелом начерчены классики. Она больше не оглядывается — и слава богу: после первого же прыжка я приземляюсь лицом в ил.
— Ничего, я тут как-нибудь! — ору я, стирая грязь с лица.
— Когда переберешься, сворачивай налево! — кричит Элинор. Каждое следующее слово звучит тише, чем предыдущее. — Когда доберешься до поля с подсолнухами, сверни направо и ищи бункер!
Я успеваю еще восемь раз свалиться в речку, прежде чем наконец достигаю другого берега и могу последовать дальнейшим инструкциям.
К несчастью, я не нахожу ни поля с подсолнухами, ни бункера, ни телефона.
Что хуже всего — я не нахожу Элинор.
Глава 11
Штрафных очков: 130
Золотых звездочек: 60
— Стой!
Я подскакиваю на кровати.
— Ложись!
Хватаю с тумбочки у изголовья огнетушитель.
— Ката…
И выпускаю струю пены.
Лимон спотыкается. Часто моргает. Трясет мокрыми волосами.
— Что, опять? — вздыхает он.
— Опять. — Я встаю, чтобы получше прицелиться в горящую мусорку. Оставшиеся языки пламени шипят и исчезают под белой пеной. — Но смотри-ка, на этот раз наш урон — только нескольких старых салфеток и конфетных оберток. Не о чем говорить.
Он плюхается на кровать. Опирается локтями на колени и прячет лицо в ладонях.
— Чувак, я ведь тебя убью когда-нибудь.
На секунду мне кажется, будто он взбесился из-за того, что я вмешался, но потом я понимаю, что он всерьез боится это сделать.
— У карманного огнетушителя Килтер радиус действия — три метра, — говорю я. — Я могу выстрелить в любой угол, даже не вставая с постели. Пока ты не перестанешь будить меня своими криками, все будет в порядке.
Он медленно поднимает голову. Вода стекает у него по лбу и капает с носа.
— У карманного чего?..
— Карманного огнетушителя Килтер. — Я протягиваю ему маленький серебристый баллончик. — На всякий пожарный случай.
— Где ты это взял?
— В Кладовой. Когда я заходил туда накануне вечером, у них как раз был завоз.
— И ты купил это для меня?
— Для нас, — говорю я. — Чтобы нам обоим чуть лучше спалось.
Он переворачивает баллончик и поглаживает большим пальцем блестящую поверхность.
— Тебе стоило бы откладывать кредиты на луки со стрелами.
— Какой толк в луках со стрелами, если я умру и не смогу ими пользоваться?
Я хотел пошутить. К счастью, Лимон, кажется, воспринял это именно как шутку. Он слегка улыбается, встает и протягивает мне огнетушитель.
— Мне надо тебе чем-то отплатить.
— Нет, вовсе нет.
— Нет, надо. — Он вынимает из шкафчика пластиковый контейнер. — Я сделаю на завтрак мировой буррито, что скажешь?
Я хочу сказать: «Нет, спасибо», но вовремя останавливаюсь. Я не уверен… но, кажется, мы с Лимоном начинаем привязываться друг к другу.
— Здорово. Спасибо.
Лимон разжигает огонь — на этот раз подконтрольный. Пока он готовит, я проверяю свой K-mail и вижу новое сообщение.
…Кому: [email protected]
От кого: [email protected]
Тема: Кредиты на растопку?
Хе-хей, Симус!
Спасибо, что заскочил в Кладовую и обзавелся карманным огнетушителем Килтер! Надеемся, что это поможет тебе не в одной шалости! А если тебе нужна помощь в разведении костров, чтобы было что тушить, настоятельно рекомендуем суперискромет Килтер! С ним ты сможешь задать жару всегда и везде!
Я нажимаю на мигающий значок с камерой, и включается видео. Мальчик держит в руках что-то вроде крошечных жестяных чашек. Одну он кладет на кончик большого пальца, другую — на кончик среднего и щелкает. Из-под пальцев выскакивает серебряная искра. Интересно, знает ли о такой штуке Лимон? Я останавливаю видео и читаю дальше.
…Помимо еженедельных пособий и очков за выполнение домашних заданий, ты успел заработать еще несколько штрафных очков. Увы, ты также позвонил на горячую линию для горячих голов и получил несколько золотых звездочек. Но не волнуйся! Ты все еще в игре. Судя по нашим данным, сейчас у тебя 130 штрафных очков и 60 золотых звездочек, что в сумме дает 70 кредитов. 20 из них ты потратил на карманный огнетушитель Килтер, соответственно, осталось 50. Этого более чем достаточно, чтобы купить суперискромет Килтер по небывало низкой цене в 30 кредитов!
Надеемся, до скорых встреч!
К твоим услугам, Команда Кладовой
Я закрываю письмо. Лимон все еще занят готовкой; я отмечаю про себя, что надо не забыть сказать ему про суперискромет, и иду умываться и одеваться. Когда я выхожу из ванной, солнце уже встало, а завтрак готов.
И Лимон не шутил: буррито действительно мировой. Внутри у него яйца, сыр и три вида фасоли. Он так хорош, что, когда я опустошаю тарелку и Лимон предлагает мне еще один буррито, я соглашаюсь.
— Ты дома много готовишь? — спрашиваю я, когда он разом разбивает два яйца.
Он кивает.
— У нас старая газовая плита. Чтобы ее разжечь, нужны спички. Готовка для меня — единственный способ играть дома с огнем и не бесить при этом родителей.
Я вспоминаю о вчерашнем разговоре с Элинор.
— А у вас хорошие отношения? — спрашиваю я. — У тебя с родителями?
— Смотря что ты имеешь в виду под хорошими отношениями. — Он приподнимает сковородку и подкидывает яичницу.
— После того как ты приготовил еду, вы садитесь ужинать вместе? И, ну, разговаривать?
— Да. Постоянно. Когда мы заканчиваем с ужином, мы еще немного разговариваем. А потом еще немного. — Он вываливает в сковородку банку фасоли. — Мои родители помешаны на общении. Никогда не умолкают.
Я думаю, не из-за этого ли Лимон здесь все время помалкивает. Может быть, ему нравится, когда его не принуждают постоянно к разговорам. На всякий случай я не задаю больше вопросов. Я молча смотрю, как он готовит, и благодарю его, когда он протягивает мне новый буррито.
Я как раз заканчиваю вторую порцию, когда Лимон проверяет почту.
— Оу, — говорит он. — Сегодня с утра в библиотеке урок биологии.
— Что в этом плохого? — Я облизываю пальцы.
— Библиотека в другом конце кампуса. И мы должны были там быть десять минут назад. — Он швыряет планшет на кровать. — Пора выходить.
И мы выходим. Вернее, идет Лимон, а я, отягощенный двумя с половиной кило буррито у себя в желудке, еле-еле тащусь за ним, пыхтя и отдуваясь. Он уже успевает занять место в библиотеке, когда я добираюсь до входа.
Я останавливаюсь перевести дыхание и заглядываю внутрь сквозь двойные стеклянные двери. Мои одноклассники рассыпались по просторной комнате: кто-то сидит за столом, кто-то устроился на диванах и стульях. Они склонили головы над книгами и тетрадками. Здесь же работают несколько старших студентов, но никто из них не тянет на учителя или библиотекаря. Мне кажется, будто все ведут себя слишком хорошо для озорников, оставленных без присмотра, но потом я вижу возле входа бегущую строку: