После одного из таких вылетов я встретил на палубе Угривиана, который карабкался вниз по лестнице из кабины «Солнечного кинжала Просперо». Нас окружал бормочущий ураган, состоявший из трудящихся сервиторов и экипажа ангара.
— Колдун, этот мир — могила, — произнес он.
Я опасался, что он прав. Мы искали что угодно: поселение, город, сбитый корабль — все, что могло быть источником астропатического вопля. При спуске ниже пелены облаков приборы вели себя точно так же. Истерзанная планета сбивала все прочесывания ауспиком.
Наконец, мы его обнаружили. Один из управляемых сервиторами истребителей вернулся в док на борту «Тлалока» и выгрузил зернистые пикт-изображения севшего звездолета, наполовину зарывшегося в снег на дне глубокого ущелья. Качество картинки никуда не годилось, и было невозможно сказать ни что это за корабль, ни сколько он там находится.
— Для примера масштабов, в этом каньоне смог бы поместиться город на девять или десять миллионов жителей, — сказал Ашур-Кай, когда мы собрались вокруг центрального гололитического стола командной палубы, пытаясь выжать детали из низкокачественных изображений.
Телемахон присоединился к нам и наблюдал без интереса. Фальк и его братья продолжали хранить молчание, запершись в своем убежище.
— Я полечу на десантном корабле, — предложил Телемахон.
Ты не можешь ему доверять, — передал Ашур-Кай.
Теперь он мой. Я верю ему так же, как и тебе. Давай закончим на этом.
Хорошо. Я останусь на мостике и буду готов открыть канал, если возникнет такая необходимость. Впрочем, ничего не гарантирую. Психический контакт будет в лучшем случае непредсказуем. Этот мир захлебывается в хаосе.
Все знали, что им делать. Я отправил их заниматься своими обязанностями и договорился встретиться с Телемахоном и Леором у десантно-штурмового корабля через час.
Нефертари не отпустила меня без последнего требования взять ее с собой. Она перехватила меня в одном из сборных залов правого борта, спланировав с высокого готического потолка комнаты, которую освещали лишь окутанные пылью звезды за наблюдательными окнами.
Она приземлилась с урчанием сочленений доспеха, столь же ловко, как человек спустился бы с последней ступеньки лестницы. То, как она получила эти крылья, было отдельной историей — она мастерски обращалась с ними, хотя родилась без них.
Близость к ней приносила благословенную тишину разума, который я не мог с легкостью прочесть, и за это я дорожил ею. У нее в голове была аура холодного, необычного безмолвия, а не накатывающееся бормотание воспоминаний и эмоций, из которых состоят сознания живых людей. Еще хуже была томящаяся, шепчущая пустота в душах всех моих рубрикаторов. Как и всегда, одного присутствия Нефертари хватило, чтобы успокоить меня.
— Voscartha, — поприветствовала она меня словом, которое у подобных ей означало «господин», хотя она никогда не улыбалась, пользуясь им. — Я иду с тобой.
— Не в этот раз.
— Я твоя подопечная.
— Нефертари, там нет ничего, способного мне навредить. Моя кровь не нуждается в защите.
— А если ты ошибаешься?
— Тогда я убью то, что затаилось, чем бы оно ни было, — я положил руку на оплетенный кожей чехол для карт таро, пристегнутый цепью к моему бедру. Она не стала кивать, поскольку кивают люди, но я почувствовал, как она уступила.
— Время перемен, — произнесла она, и от этих слов у меня стало покалывать в позвоночнике. Сама того не зная, она эхом повторила предшествующее предостережение Гиры.
— Что изменилось?
— Я наблюдала. Наблюдала за волчицей, за твоими новыми братьями. Наблюдала за тобой. Хайон, для чего мы здесь на самом деле? Зачем вести нас в это место на самом краю Родной Могилы?
— Я так чувствую, что это риторический вопрос.
Она наклонила голову, встретившись со мной взглядом. У Нефертари были совершенно поразительные черные глаза. Несмотря на присущую чужим раскосость, или же, возможно, благодаря этому, в них всегда присутствовал намек на большее, нежели она позволяла себе произнести. Ашур-Кай как-то сказал мне, что я воображаю загадку просто потому, что не могу с легкостью прочесть разум девы чужих. Он постоянно с сомнением относился к связи между мной и моей подопечной.
— Риторический, — повторила она своим голосом, напоминающим звук ножа, выходящего из ножен. — Это слово мне неизвестно.
— Оно значит, что ты задаешь вопрос, уже зная ответ, чтобы окончательно убедиться.
Она на ходу провела пальцами своей перчатки по ближайшей стене. Загнутые когти, которыми оканчивались все пальцы, были сделаны из биолюминисцентного, живого багряного кристалла. Они скребли по металлу, издавая звук, похожий на далекие крики.
— Нет. Вопрос был не риторическим. Я хочу знать, зачем мы здесь.
— Чтобы помочь Фальку.
— А почему для тебя это важно? Ты тоже ищешь боевой корабль, который он искал? Флагман Архипредателя?
— Он назывался «Мстительный дух». Весь экипаж «Тлалока» — это десятая часть того, что понадобилось бы для линкора типа «Глориана».
Название вызвало у нее насмешливую улыбку.
— И это он лежит на дне каньона?
— Не знаю, Нефертари.
Гира крадучись приблизилась к деве эльдар. Нефертари провела пальцами перчатки по меху волчицы, какое-то мгновение шепча на своем змеином наречии. Они были ближайшими из моих спутников, однако их недавно открывшаяся близость все еще действовала мне на нервы.
— Ты лжешь мне, Искандар, — мягко произнесла она. — Не о том, что знаешь, а о том, почему мы здесь и о том, чего ты хочешь. Ты хочешь этот корабль.
— Я же сказал тебе, я никак не могу его укомплектовать.
Ее черные, черные глаза встретились взглядом с моими.
— Можешь, ведь у тебя есть нечто такое, чем не обладает больше никто из военачальников. У тебя есть Итзара.
Мое молчание сказало все за меня. Она читала в моем сердце, словно в открытой книге, и не нуждалась более ни в чем, чтобы видеть истину. Я смотрел на Нефертари. Она смотрела на меня.
— Мы с Гирой чувствуем перемены в тебе, — произнесла она, — пусть даже ты не в состоянии ощутить ее сам. Пребывая в невежестве, мой народ дал жизнь Младшей Богине, именуемой Той-Что-Жаждет. Закричав при рождении, она сожгла нашу империю. Сделав первый вдох, поглотила наши души. Она все еще алчет их, высасывая наш дух из теней. Так что я приношу в жертву этой Богине чужие души и пью их боль, чтобы облегчить свою собственную. Их крики становятся песней. Навязчивый шум их последних вздохов — колыбельная, позволяющая мне уснуть. Такова судьба моего народа, который продолжает охотиться за мной даже в изгнании. Хайон, я понимаю, что значит быть в одиночестве, и чую это в других. Ты так одинок. Это убивает тебя.
— Я не одинок. У меня есть Ашур-Кай и Леор. Есть Телемахон. Есть Гира.
— Твой бывший господин-альбинос. Глупец с поврежденным мозгом, который следует за тобой, сам не зная, зачем это делает. Выродок, подчиненный тебе колдовством. И демон в теле зверя, что чуть не убил тебя.
Между нами вновь установилось молчание.
— У меня есть ты, — наконец, произнес я.
Это вызвало у нее улыбку. К тому моменту ей было уже несколько сотен лет — больше, чем мне и любому из моих братьев — однако казалось, что она еще только на пике инородной юности.
— У тебя есть я, — согласилась она, — но давай не будем делать вид, будто этого достаточно. Ты не человек, и неважно, что в тебе присутствует человеческая основа. Ты — орудие, которое создано быть связанным с орудиями-братьями. Ты был рожден чувствовать эту связь, и без нее ты слабее. Именно из-за потребности в ней ты принял в экипаж Огненного Кулака и Угривиана. Именно поэтому спас Фалька и его людей. Твое сердце отравлено, и ты одинок, но ты рожден для радости братства. Так что, наконец, ты сражаешься. Ты ощущаешь возбуждение амбиций и ищешь величайший из кораблей. Наконец-то борешься с одиночеством, которое так долго грозило тебе. Но будет ли этого достаточно?
Я восхищенно внимал каждому ее слову. Гира уже делилась своим звериным восприятием этой перемены, но ясное и терпеливое объяснение Нефертари заворожило меня. Она плавно, крадучись скользнула ближе, раскрыла и сомкнула руку. Кристаллические когти щелкнули.
— Будет ли этого достаточно? — вновь спросила она. — Ты был рожден в братстве, однако оружию нужно, чтобы его направляли, не правда ли? А тебя больше некому направлять, Хайон. Нет Императора, указующего с трона и кричащего своим сыновьям покорять звезды Его именем. Нет Одноглазого Короля, вглядывающегося в мрачнейшие из бездн Моря Душ и требующего от тебя нырнуть вместе с ним навстречу проклятию.
— Я не служу никому, кроме себя самого.
— Такая тупая, глупая гордыня. Я говорю о единстве, а ты боишься, что я веду речь о рабстве. Единство, вошкарта. Быть частью чего-то большего, выходящего за пределы тебя самого. Твои бывшие владыки не направляют твой путь, и ты должен быть свободен.
— Я свободен.
Она подошла ближе. Слишком близко. Если бы кто-то другой прикоснулся ко мне, как она в тот миг, я бы убил его из-за причиняемого мне дискомфорта. Но она была моей, моей Нефертари, и я позволил ей провести когтистым кончиком пальца перчатки по моей щеке.
Не путайте близость с чувственностью. В этой сцене не было никакой страстности. Лишь болезненная, тесная близость.
— Будь ты свободен, — прошептала она, — тебе бы больше не снились волки.
От этих слов у меня застыла кровь. Не имея никакой возможности читать в моем разуме, она продолжала произносить вслух мои собственные мысли.
— Знаешь, кто ты, вошкарта?
Я признался, что не знаю.
— Ты воин без войны, ученик без учителя и учитель без учеников. Ты довольствуешься продолжением существования, а существование без удовольствия ничем не отличается от гниения. Если ты продолжишь бездействовать, если позволишь Галактике давить на тебя, даже не сопротивляясь этому… значит, ты такой же, как Мехари, Джедхор и другие мертвецы, что ступают в твоей тени. Хуже того, ты будешь таким же, как любимая и оплакиваемая тобой Итзара.
Я почувствовал, что стискиваю зубы. Оба моих сердца забились чаще.
— Совсем как она, — улыбнулась Нефертари. — Плавает в своем баке с дающей жизнь жидкостью и пялится на свою камеру-склеп мертвыми глазами, ничего не знающими о надежде. У нее были причины стать Анамнезис. Останься она смертной, ее бы ждали жизнь без разума и смерть в молодости. Чем ты оправдаешь то, что заключил себя в подобное оцепенение?
В тот момент я не мог полагаться на собственный голос. Мое замешательство вызвало у нее улыбку.
— Ты отбросил связывавшие тебя цепи. Отбросил замысел Императора относительно тебя и всех твоих братьев. Что ты приобрел, Хайон? В чем радость такой жизни? Что ты сделал со свободой, купленной кровью и огнем?
— Я…
— Тише. Остается еще одно, — ее глаза вперились в мои. — Ты меняешься, но не все изменятся вместе с тобой. Наступит день, когда ты должен будешь убить Ашур-Кая. Обещаю тебе это. Вы начинаете этот путь вместе, но завершишь ты его без него.
— Ты ошибаешься. Он ближайший из моих братьев.
— Пока что, пока. Я пообещала. Поглядим, как оно выйдет, — улыбка Нефертари погасла. Она облизнула коготь перчатки, пробуя на вкус мой пот. — Мерзкие mon-keigh, — тихо произнесла она. Последний раз соприкоснулась со мной взглядом на прощание, а затем отвернулась и снова взмыла в воздух.
Когда она ушла, моя волчица оглядела меня злыми белыми глазами. Чувствовалась ли в этом нечеловеческом взгляде очередная нотация? Или просто веселье? Не произнеся ни слова, я двинулся дальше. Волчица последовала за мной, как следовала всегда.
В ночь, когда я ступил на поверхность Аас`киараль, а жгучий ливень счищал с моего доспеха кобальтовую краску, мое внимание раз за разом возвращалось к Леору и Телемахону. Все изменилось. Я уже много раз замечал это на корабле с тех пор, как на борт попали Леор и его воины — по коридорам в остальном безмолвного звездолета разносились отголоски смеха и лязга цепных топоров — но на поверхности мира не было никого, кроме нас. Изоляция заострила мое восприятие различий между тем, как было, и тем, как стало. Перемены стали гораздо отчетливее.
Идем, — передал я им обоим, двинувшись вниз по аппарели десантного корабля. Телемахон повиновался, храня раздраженное молчание, однако Пожиратель Миров был сангвиником в меньшей степени.
— Я же говорил тебе прекратить так делать, — прорычал Леор, выходя на снег вслед за мной. — Проваливай из моей головы.
Я отдавал им распоряжения так, словно они были рубрикаторами, и даже не сознавал этого. Они не следовали за мной в мрачном безмолвии, как рубрикаторы, которые подстраивали свои монотонные движения под меня. Леор шагал слева, не в ногу со мной. Топор оттягивал его руку и волочился по снегу. Телемахон ступал легче и аккуратнее, положив руки на эфесы убранных в ножны мечей.
Самым странным было то, что я слышал в воксе их дыхание.
Леор какое-то время терпел мои взгляды, а затем снова издал рычание.
— Говори, что у тебя на уме, Хайон, или смотри куда-нибудь в другую сторону.
— Ничего особенного, — ответил я. — Просто вы… живые.
Сперва я подумал, что он рассмеется и сочтет мои слова бессмысленными сантиментами. Возможно, он бы не понял, или же ему не оказалось бы дела. Однако Леор несколько долгих секунд глядел на меня, а затем кивнул. Просто кивнул. Не больше, не меньше. Несмотря на все, через что мы прошли вместе в последующие годы, мне кажется, что я никогда не ценил его присутствие рядом так, как в тот миг. Сила простого братского взаимопонимания. Я услышал из-под шлема Телемахона хлюпающий звук, с которым остатки его рта растянулись в тошнотворной ухмылке, обнажив зубы, но эту насмешку было легко проигнорировать.
Снег хрустел под нашими сапогами и шипел от едких поцелуев дождя, растворяясь и тут же снова замерзая. Мир и впрямь застыл во времени, замерев за годы или века до настоящего момента. Временные искажения едва ли являются для планет Ока чем-то неизвестным, но это место все равно вызывало у меня мурашки по коже. Аас`киараль была разрушена до смерти, но продолжала жить. Что бы произошло, если бы время когда-нибудь вновь коснулось этой планеты? Разлетелась бы она бурей астероидов, наконец-то сдавшись перед катаклизмом?
Я не стал утруждаться и сканировать заснеженную местность переносным ауспиком. В безумных условиях всех демонических миров Ока отобразилось бы либо сто различных замерзших элементов, либо вообще ничего хотя бы отдаленно знакомого. Я уже давно перестал полагаться на подобное сканирование. Здесь постоянно действовала не физика, а исключительно причуды тех сознаний, которые преображали планеты Ока в соответствии с собственными желаниями. Аас`киараль казалась неуправляемым миром — сферой, утратившей управлявший ею разум.
У нас не было контакта с «Тлалоком». Вокс забивали атмосферные помехи, а моя связь с Ашур-Каем была столь же ненадежна. Вскоре после высадки я ощутил разрыв, который обычно происходит на большом расстоянии. Его больше не было в моем сознании.
Мы продолжили продвигаться сквозь ливень, начав спускаться в каньон. К тому моменту, когда мы оказались на середине ущелья, кислота очистила наши доспехи до тускло-серого металла. Гира заходила в тени и появлялась обратно, едкий дождь пропитывал ее черную шкуру, но шторм не причинял ей вреда. Полыхающая над ущельем гроза в изобилии порождала тени, в которых волчица могла растворяться и появляться где-то в другом месте. Периодически она использовала наши тени — вытянутые силуэты на обледенелом камне.
Корабль под нами был погружен в океан серой мглы, заполнявшей глубины каньона. Оценка Ашур-Кая оказалась точной — в каньоне мог бы поместиться столичный город-улей с населением в десять миллионов. У меня до сих пор стынет кровь, когда я вспоминаю размеры того ущелья и зрелище самых высоких шпилей на хребтовых укреплениях утонувшего корабля, непокорно пробивающихся ввысь через туман.
Уже тогда, еще не ступив на корабль — даже еще не увидев его целиком — я понял, на что смотрю. Расположение башен, вздымающихся в тумане… Их местонахождение и удаленность друг от друга… Мы практически ничего не видели из-за мглы и находились в нескольких километрах над звездолетом, но его все равно выдавали размеры.
В тот же миг такой же поспешный вывод сделал и Леор. Он выругался на награкали, поставив под сомнение мою родословную.
— Ты был прав, — произнес он в финале своей оскорбительной тирады в адрес матери. — Эта штука размером с… — он запнулся. — Со что-то огромное.
Телемахон тихо засмеялся.
— Огненный Кулак, ваш примарх наверняка был бы так горд узнать, что твой интеллект не уступает его собственному.
Пожиратель Миров ничего не ответил. Меня восхитила его сдержанность, хотя я не мог не задаться вопросом, не в том ли дело, что у него попросту не нашлось резкой отповеди.
Пока мы спускались по практически вертикальному отрезку стены каньона, выбивая в обдуваемой снегом скале опоры для рук и ног, Леор находился надо мной. Ударом ноги Леор вышиб в промерзшем камне сверху очередную опору, и по моему шлему застучали падающие камешки.
— Ты только представь, каково жить в этой дыре, — передал он по воксу. Даже на короткой дистанции на нашем канале возникал треск. Эта планета была жестока к нашему снаряжению.
Я преодолел последний участок, спрыгнув на покатый выступ скалы и зацепившись шипами на подошвах. Телемахон уже ждал. Леор все еще находился в трех дюжинах метров наверху.
— На это уходит целая вечность, — добавил он. — Надо было пользоваться прыжковыми ранцами.
На «Тлалоке» не было прыжковых ранцев. По крайней мере, таких, которые бы еще работали. Когда я сообщил ему об этом, то заработал свежую порцию ругательств. В этих не упоминалась моя мать — женщина, которую я в любом случае уже слабо помнил. У нее были темные глаза и кожа такого же насыщенного кофейного оттенка, как у меня и Итзары. Ее звали… Эйхури. Да.