— Итзара…
— Мы — Анамнезис.
Нефертари положила руку мне на предплечье, почувствовав, что во мне нарастает гнев. Сомневаюсь, что она ощутила мою благодарность, поскольку все мое внимание оставалось сосредоточено на Анамнезис.
— Если мы свяжем тебя с «Мстительным духом», оставшиеся следы его души-ядра могут поглотить твое сознание. Ты больше не будешь собой. Твоя личность окажется подчинена.
— Изложение той же ситуации другими словами, не является помощью для наших расчетов, Хайон. Мы не можем дать тебе ответ.
Я ударил обоими кулаками по баку-оболочке, подавшись вперед и глядя на нее.
— Просто скажи мне, что выдержишь, сколько бы силы ни осталось у машинного духа флагмана. Скажи, что можешь победить.
— Мы не можем делать утверждений о какой-либо из этих возможностей с определенностью.
Я ожидал этого ответа и боялся его. Ничего не говоря, я сел, прислонившись спиной к ее иммерсионной емкости, отказываясь от дальнейших тщетных требований успокоить меня. Какое-то время я был занят исключительно тем, что вдыхал и выдыхал, находясь на грани медитации, но не погружаясь в нее, и слушал, как крутятся машины систем жизнеобеспечения Итзары и пузырится окружающая ее жидкость.
— «Мстительный дух» был королем флота Терры, — сказал Абаддон в завершение инструктажа. — Его душа-ядро сильнее и агрессивнее, чем у любого другого боевого корабля, когда-либо плывшего среди звезд. Хайон, я хочу, чтобы ты был готов к тому, что может произойти.
Итак, нам требовались уникальные системы Анамнезис, ее способность контролировать звездолет при помощи разумного сознания. Установка машинного духа «Тлалока» на флагман позволила бы нам вновь разжечь его душу и двигаться без сотен тысяч необходимых членов экипажа.
Однако реактивация боевого корабля Абаддона могла означать, что душу моей сестры скормят машинному духу.
Сидя там, я раз за разом прокручивал в голове слова Абаддона, и в этом состоянии меня и нашли Леор с Телемахоном. Последние из дверей с грохотом открылись, пропуская обоих в самое сердце Ядра. Увидев их, я удивился трижды — во-первых, что они разыскали меня здесь внизу, во-вторых, что они вообще вместе, и в-третьих, что Анамнезис позволила им пройти к ней.
— Братья, — поприветствовал я их, поднимаясь на ноги. — Что вы тут делаете?
— Тебя ищем, — Леор был напряжен, левая рука подрагивала. — Вернулись помочь тебе с приготовлениями.
Они оба до сих пор были вооружены и облачены в доспехи и оба повернули лицевые щитки к Анамнезис, впервые созерцая уникальный машинный дух корабля во плоти.
— Приветствую, Леорвин Укрис и Телемахон Лирас, — произнесла она, паря во мгле перед ними.
Леор подошел к ней, глядя на обнаженную фигуру, погребенную в разреженной эмульсии аква витриоло. Он постучал пальцем по усиленному стеклу, как ребенок мог бы тревожить рыбку в аквариуме.
Разумеется, Анамнезис не улыбнулась, однако и не приказала ему прекратить. Она посмотрела на него сверху вниз, как будто его поведение являлось мимолетной диковинкой, странной игрой насекомого, не более того. Леор ухмыльнулся в ее внимательное лицо.
— Так ты его сестра, а?
— Мы — Анамнезис.
— Но ты была его сестрой до… всего этого.
— Когда-то мы были живы, как жив ты. Теперь мы — Анамнезис.
Леор отвел взгляд.
— Как будто споришь с машиной.
— Ты и споришь с машиной, — произнесла стоявшая рядом со мной Нефертари. Леор, как всегда, проигнорировал ее. Он уже набирал воздуха, чтобы заговорить, когда нашу сбивчивую беседу нарушили слова Телемахона.
— Ты прекрасна.
Мы все обернулись. Телемахон стоял перед Анамнезис, прижав ладонь к окружавшей ее емкости. Она подплыла поближе к нему, несомненно, привлеченная ее редким поведением.
— Мы — Анамнезис, — сообщила она ему.
— Знаю. Ты прелестна. Невероятно сложное существо, воплощенное в этом прекрасном теле. Ты напоминаешь мне о наядах. Тебе известно о них?
Она снова наклонила голову. Я чувствовал, как ее мысли мечутся туда-сюда невообразимыми проблесками между короной из кабелей и сотнями капсул разумных машин по всему залу. Мозгами пленников, ученых, мудрецов и рабов, которые все были подключены к ней как совокупный коллективный разум.
— Нет, — наконец, произнесла она.
— Они были мифом Кемоса, моего родного мира, — сказал ей Телемахон. Серебристая лицевая маска выглядела в тот миг так уместно, взирая с безмятежным восхищением. Он был похож на человека, который глядит на образ райской жизни после смерти. Неудивительно, что когда-то человечество хоронило в таких масках своих королей и королев. — Возможно, их корни уходят глубже, на Старую Землю. Не могу сказать точно. Кемосийская легенда гласит, что на нашей планете были моря и океаны, в ту эпоху, когда солнце Кемоса горело достаточно ярко, чтобы в изобилии вдыхать жизнь. Наяды являлись разновидностью водяных духов, которым было поручено надзирать за океанами. Они пели тварям глубин, и их песни успокаивали душу нашего мира. Когда же их музыка, наконец, подошла к концу, океаны высохли, а солнце потемнело в пыльном небе. Сам Кемос скорбел об утрате их песен.
Глаза Анамнезис были широко раскрыты.
— Мы не понимаем.
— Чего ты не понимаешь? — спросил он с интонацией сказочника.
— Мы не понимаем, почему наяды прервали свою музыку. Их действия привели к глобальной катастрофе, тяжесть которой имела смертельный для многих видов уровень.
— Говорят, что их песнь просто подошла к концу, как бывает со всеми песнями. В тот день наяды пропали из нашего мира, исполнив свой долг и полностью прожив свою жизнь. И никогда уже не возвращались.
Я стоял и ошеломленно молчал. Даже Нефертари сдержалась и не стала поддразнивать мечника в тот момент, хотя я видел, как она улыбается своей подобной ножу улыбкой, наблюдая за воином, который когда-то столь яростно жаждал ее смерти.
Леор, тем не менее, нарушил тишину одним из своих похожих на выстрел смешков.
— Это самая тупая вещь, какую я когда-либо слышал. Маленькие океанские богини поют рыбе?
Анамнезис повернулась к Леору, разрушившему чары истории Телемахона. Я увидел в ее взгляде тлеющую злость. Меня ободрило зрелище того, что она вообще испытывает эмоции.
— И на Кемосе никогда не было океанов, — добавил Леор. — Так что это не может быть правдой.
Телемахон опустил руку, явно с некоторой неохотой. Я чувствовал его заторможенные мысли — ощущал, как они крутятся и дают сбои, будучи слишком холодными и безвкусными, чтобы соединиться с какими-либо эмоциями.
Меня снова поразило, что же я с ним сотворил. Ариман истребил наш Легион, приговорив их к существованию в виде рубрикаторов, но вот то же самое прегрешение, в котором я его обвинял, совершенное моей же собственной рукой. Хотя оно выражалось в масштабах одной души, а не целого Легиона, горечь лицемерия была неприятна на вкус.
Телемахон все еще разговаривал с Анамнезис, предпочтя не обращать внимания на вмешательства Леора.
— Абаддон сказал нам, что ты вряд ли переживешь слияние с машинным духом флагмана. Что он поглотит твое сознание в себя.
Анамнезис опустилась ниже, почти встав на дно бака. Теперь мечник был выше нее ростом. Подключенные к ее черепу кабели колыхались в питательной воде, словно волосы.
— Хайон высказал те же опасения, — вновь раздался из динамиков комнаты ее голос. — Его голосовые схемы указывают на эмоциональное давление в данном вопросе. Он воспринимает нас не как конструкт Анамнезис, но как человека Итзару. В этом изъян в его рассуждениях. Это ограничивает его объективность.
Телемахон покачал головой.
— Нет, — заверил он машинный дух своим мягким голосом. — Я так не думаю. Есть разница в том, как ты смотришь на него, и как смотришь на остальных из нас. Мне потребовалось лишь несколько ударов сердца, чтобы заметить это — трепет эмоции в твоих глазах, когда ты глядишь в его сторону. Его сестра живет внутри тебя, погребенная, но не мертвая. Твои мысли закодированы и запрограммированы отрицать это? Отрицание необходимо для твоего функционирования?
Несколько секунд она молчала, глядя на мечника безжизненными глазами.
— Мы… мы — Анамнезис.
— Такая же упрямая, как твой брат, — он, наконец, отвел взгляд. — Ты готов, Хайон?
Я был готов. Бросив на Анамнезис последний взгляд, мы вышли из Ядра. Нефертари и Леор немедленно начали по-ребячески поддразнивать друг друга. Что касается меня, после сделанного Телемахоном у меня все еще не было слов. Если сейчас я скажу вам, что в последующие годы наш мечник и рассказчик стал личным вестником Абаддона, на которого возложили обязанность провозглашать Девяти Легионам желания Магистра Войны, то вы, возможно, начнете понимать причину этого.
В помещения позади нас гуськом зашла первая процессия закутанных в рясы техножрецов, которые начали ритуалы с гимнами, которые необходимо было соблюсти, прежде чем они бы смогли демонтировать душу «Тлалока» и переправить Анамнезис на «Мстительный дух».
— Я обошелся с тобой несправедливо, — признался я Телемахону. — И сейчас это исправлю.
Копье
Впервые я увидел Град Песнопений в ту ночь, когда мы омрачили своим присутствием небо над ним. Многие из группировок Девяти Легионов говорят о той битве так, словно были там, и рассказывают, как доблестно сражались, хоть и не были готовы встретиться с численно превосходящим врагом. Они пользуются этим, чтобы клеветать на нас, как будто нас могут уязвить их утверждения, что у нас нет чувства чести. Некоторые из историй даже клятвенно уверяют, что в том бою мы носили черное, словно уже стали Черным Легионом по названию, как и по духу.
Все это ложь. Говоря подобное, прочие группировки умащивают свои языки обманом, причина которого — гордыня и зависть. Многие военачальники жаждут права заявлять, что присутствовали в одном из самых определяющих сражений Девяти Легионов, а те, кто действительно там был, выискивают причины для объяснения своего поражения. И все же истории сохраняются, отбрасывая на происхождение Черного Легиона тень зависти. Наши соперники продолжают настаивать, что исход того дня определила грубая сила. Как еще лучше оправдать свою неудачу, чем сделать вид, будто поражение было неизбежно?
Быстро, яростно, эффективно. Вот как все произошло. При всей мощи «Мстительного духа», в его залах находилась лишь горстка воинов. Даже на орбите враги превосходили нас в соотношении двадцать к одному.
Как же тогда мы взяли верх? Ответ прост. Мы победили благодаря дерзости нападения и верности друг другу. Победили, вцепившись в глотку.
Планета называлась Гармонией. Для меня даже сейчас остается загадкой, было ли это искажение изначального эльдарского названия, или же всего лишь тщеславное заблуждение III Легиона. Несмотря на то, что Дети Императора раскололись при Скалатраксе, Град Песнопений служил прибежищем для многих группировок III Легиона и их союзников. Обитаемый мир с богатыми рудами спутниками, которые поочередно захватывали враждующие города-государства Механикума. Система являлась не более мирной, чем любое другое место в Оке. Ее называли своим домом десятки группировок.
Все наши познания об устройстве города строились на описании Телемахона. У нас не было тактических гололитов и схем текущего размещения обороны. Одно из последних моих отчетливых воспоминаний перед путешествием — как мой недавно освобожденный брат в серебристой маске качает головой в ответ на один из многочисленных вопросов Абаддона.
— Телепортация там так же ненадежна, как и во всем Оке, — это никого не удивило. — Штурм планеты будет возможен только при помощи десантных капсул.
Абаддон покачал головой.
— Это не потребуется. Мы выиграем схватку, не ступая на саму планету.
Я помню о путешествии к Гармонии чрезвычайно мало. По просьбе Абаддона на меня легла тяжкая обязанность, и на что-либо иное не оставалось внимания. Я приступил к своей работе еще до того, как когнитивные системы Анамнезис полностью установили на борту «Мстительного духа», и Абаддон, по крайней мере, чувствовал, что вверяет мне этот нелегкий долг, а я даже не знаю о судьбе Итзары.
— Ты увидишь ее, когда мы доберемся до Града Песнопений, — пообещал он мне. — Она восторжествует и будет править, или же окажется подчинена и станет служить. Но так или иначе, ты увидишь ее, когда пробудишься.
Его слова едва ли ободряли. Тем не менее, я приступил к делу, исполнения которого он от меня хотел.
Я стоял на коленях в центре стратегиума и тянулся своими чувствами наружу — ночь за ночью и день за днем. Мое сосредоточение до последней йоты было обращено на то, чтобы цепляться за холодную сущность за пределами звездолета, удерживать ее психическим захватом и тянуть вместе с нами по неспокойным волнам Ока. Вообразите себе, что тащите труп в океане густой жидкости. Представьте изнуряющее плавание, когда усталая рука грозит разжаться, стоит отвлечься лишь на один удар сердца.
Такова была моя задача. «Мстительный дух» двигался, а я тянул следом за нами колоссальный мертвый груз.
Я даже слабо осознавал течение времени. Позднее братья рассказали мне, что на переход у нас ушло несколько месяцев странствия, однако я помню лишь размазанную нечеткость зрения, вызывавшую головную боль, да бесконечные нашептывания Проклятых и Нерожденных. Время перестало что-либо значить. Порой казалось, будто я только что приступил к делу — в иное же время я с трудом мог вспомнить что-либо из своей жизни за пределами абсолютного сосредоточения, необходимого, чтобы сделать то, о чем меня попросил Абаддон. Помню, как обливался потом от требовавшихся усилий. На протяжении нескольких месяцев я только концентрировался, потел, проклинал и страдал от боли.
Нефертари кормила меня питательной пастой и подносила воду к моим губам. Моя подопечная массировала и разрабатывала мне мускулы, предотвращая спазмы, и заботилась о том, чтобы меня не постигло истощение. Я ни разу не поблагодарил ее, поскольку так и не узнал, что она была там. Они с Гирой присматривали за мной, пока я медитировал на коленях. Чужая уходила только для того, чтобы передохнуть в Гнезде, а волчица вообще не покидала своего места возле меня.
Перед тем, как приступить к своим обязанностям, я восстановил Телемахона. Впоследствии мечник признавался мне, что за время путешествия много раз приходил посмотреть на меня и раздумывал, нанести ли удар, или же удержать руку. У него это звучало так, будто, устояв, он оказал мне милость, однако я не глупец. Тогда, как и всегда потом, он боялся Гиру и Нефертари. Выступить против меня означало навлечь на себя гибель от их когтей.
В то время я никак не ощущал этой напряженности. Я стоял на коленях, безмолвный и сосредоточенный, и тянул через пустоту позади нас колоссальную массу холодной стали и мертвого железа.
Наконец, раздался голос. Глубокий, гортанный голос, который преодолел бурлящее давление моего сосредоточения. Он произнес мое имя.
— Хайон.
Я ощутил руку на своем плече. Братское прикосновение, твердое и благодарное. Оно медленно, очень медленно возвращало меня к самому себе.
От яркого освещения просторного мостика «Мстительного духа» казалось, будто мне в глаза попала кислота. Ко мне вернулись звуки: суматоха трещащих сервиторов и крики экипажа. Потребовалась почти целая минута, чтобы я смог разглядеть экран оккулуса, на котором перед нами вращалась прекрасная планета с красной почвой и черными морями. На единственном массиве суши располагался один громадный рукотворный выступ, видимый с орбиты — нечто черно-серое, которое могло быть только Градом Песнопений.
— Воды, — слово вырвалось из моей опаленной гортани сухим хрипом. — Воды.
Нефертари поднесла к моим губам оловянную чашку с водой. По языку прокатился холодный поток с металлическим привкусом фильтрационных химикатов и старой отливочной формы. Мне никогда еще не доводилось пробовать ничего настолько сладостного.
Реальность мало-помалу возвращалась к моим напряженным чувствам. Корабль вокруг меня содрогался. Я пробудился, когда битва уже шла.
— Итзара? — спросил я свою подопечную. — Машинный дух… — я едва мог говорить. Пересохшая глотка отказывалась открываться. — Она..?
— Она жива, — Нефертари прижала к моему лбу холодные кончики пальцев. Ее кожа раскраснелась здоровьем от недавнего приема пищи, а черные волосы стали на ладонь длиннее, чем были до того, как я погрузился в транс. Прошли месяцы. Этот факт давался мне с трудом.
— Она победила?
— Она жива, — повторила эльдарка.
— Хайон, — присутствие Абаддона восстановило мое разрозненное мышление. Он стоял неподалеку — ожившее рядом со мной прошлое. Разношерстной брони пилигрима Преисподней больше не было, ей на смену пришел покрытый воронками и трещинами комплект боевых доспехов, выполненных в черной расцветке юстаэринцев. Он был вооружен простым силовым мечом и ничем более. Я ожидал, что он зачешет волосы назад и уложит их изукрашенным племенным хвостом, однако те остались грязными и спутанными, ниспадая на его лицо. — Ты готов, брат?
Я не был уверен относительно ответа на этот вопрос. Меня одолевала вялость, казалось, будто внутренний часовой механизм моего разума забит прогорклым маслом. Я заставил свои щиплющие глаза отыскать оккулус. Все происходило слишком быстро, чтобы я мог за ним поспеть. Раздавались приказы на понятном мне языке, однако их смысл все еще оставался мне недоступен.