— Хорошо, — рассудительно крякнул Чох, — не буду тебя химической дрянью опрыскивать и пожарной кишкой простужать тебя я не собираюсь. Мне, богу смерти, и какого-то там грибника ниже пояса ледяной струей мочить — да меня за это на небе засмеют! Давай с тобой по-честному подеремся. Вижу я, у тебя на поясе шашка без дела болтается. Давненько я не брал в руки шашку, в последнее время все больше косой приходится орудовать. Может быть, мы с тобой, жертва невечерняя, отточенными сабельками перед носом друг у друга поковыряемся? Или ты только что и можешь, как добровольно наносить по самому себе точечные артиллерийские удары?
— Извольте. Отчего ж не поковыряться, ежели тебя об этом такие куртуазные маньеристы так подобострастно просят? — извлекая из своих ножен инструмент, сказал Елпидифор. — Вставайте, дорогой дядя противник, в красивую мушкетерскую позицию и давайте как следует защищайтесь.
Возникла тут у Чоха в руках, откуда ни возьмись, золотая коллекционная шпага, загадочным образом пропавшая с известного международного аукциона, стали наши неприятели враг напротив врага, и началось между ними беспощадное рукопашное фехтование.
Пять минут остервенело рубят атмосферу булатными мечами непобедимые бойцы — нет у них никакого явного прогресса в беспрецедентном соревновании, никто не может воткнуть свой клинок недругу в аортокоронарные шунты. Десять минут машутся головорезы, пятнадцать, тридцать — все без толку. Уже фанаты устали за них переживать: за Елпидифора — Мелево с Архицелью, за Чоха — ведьма с его божественными земляками, незримо усевшимися на облаках. Ангельская торсида все затылки себе в перманентных обмороках о небесный ковролин отбила, все производственные химические выбросы из воздуха за неимением таблеток высосала, а этим воинственным жеребцам хоть бы хны — звенят себе и звенят саблей о саблю, резвятся на просторе хуже развинтившейся ребятни, не думая об инфарктных предсердиях беспокойных фанов.
Что впечатляло во всей этой спортивной резне, так это пейзажное обрамление. Очень, надо признаться, оно было разрывно-осколочной природой заманчиво и с любовью отдекорировано. Где еще такой испещренный пробоинами и вмятинами, прополотый до магматических пород котлован для научно-фантастической съемки звездных войн найдешь? Нигде. А когда еще на такой шикарной натуре этакие неуемные дуэлянты в образцовом мордобое сойдутся? Никогда. И ведь стакнулись не какие-нибудь там вшивые придуряющиеся актеришки с пенопластовыми кладенцами в наманикюренных культяпках и с прокисшей амбициозной закваской в прокуренной душе, а самые что ни на есть кондовые мужики с наборами коронных убийственных выпадов, и сражались ведь они в прямом документальном эфире не за медальку позолоченную, и не за бешеную голливудскую копейку, а за использование чудо-женщины Архицель в личных корыстных целях. Это обстоятельство, то есть кому она достанется на амурное растерзание, конечно же, подогревало накал страстей в серафимо-херувимских букмекерских конторах, и на одном этом, а еще на информационной поддержке, да на продолжительности сего зрелища, да на продаже прав на трансляцию теневик наш Господь царь-батюшка такую выгоду слупил в тот день, что некоторые Творцы соседних вселенных от завистдивого чувства разом совершили над своими созданьями неодобрительный суицид.
Однако зрелище зрелищем, суицид суицидом, а лесничему-то нашему надо как-то выходить из положения. Нельзя же ему опарфуниться перед взмокшей от сочувствия невестой и перед раненым в неловкую часть плоти подчиненным, нельзя же подводить команду. А с другой стороны, если честно говорить, осточертела Елпидифору порядком вся эта безрезультатная возня со шпагами. Достойным соперником показал себя распроклятый бог, растущий рейтинг его так и бросался в глаза всякий раз, когда Чох совершал авантюрно-расчетливые маневры смертоносным острием своего тонкого палаша. Победить бога оказалось делом нелегким, это не то, что канцлера колотушкой по балде охаживать. Тут требовалось особое пророческое умение для того, чтобы проколоть супостата, который видит все твои нехорошие мысли на три укола вперед и поэтому, сволочь, успевает смыться из поражаемой зоны не покалеченным, даже нисколечко не поцарапанным, и при этом еще с мерзким хихиканьем на устах.
Чоху, кстати, тоже скоро наскучила издевательская игра в гардемаринов, особенно после того, как он увидел, насколько виртуозно Елпидифор насвистывает у него перед носом своим прохладным колючим оружием. Даже обладая подглядывающим даром предвидения, Чох не мог положить на лопатки вертлявого стрелка, уж больно юркая реакция проявилась у лесничего в процессе сражения. К тому же на исходе первого часа побоища засвербила у Чоха в глотке соленая жажда, захотелось ему стаканчик-другой портвейну дербалызнуть. Но посудите сами, разве мог принципиально ожесточенный бог посреди смертельной сечи предложить своему человеческому недоброхоту рекламную паузу с перекуром «на посошок»? Ведь такое желание зрители и противник могли бы правильно истолковать как бескомпромиссную запойно-дружелюбную капитуляцию. Хорошо, что на подмогу Чоху пришел Елпидифор, который так же, как и бог, истерзанный нехваткой питья в организме, решил прибежать к одной хитрости. По прошествии второго часа борьбы поскользнулся наш лесничий на ровном месте, упал на землю, словно знаменитый футболист в чужой штрафной площади, перевернулся десять раз через собственную ось и пропищал симулянтски:
— Ой, как же так? Как же это могло произойти, что я на гладкой вулканической поверхности нечаянно подвернул пару ног? Не иначе тут замешана посторонняя третья сила, о наличии которой нас давно предупреждали предусмотрительные канцелярские политики. Дорогое ведьмовское отродье, не вы ли уж сделали мне подножку своей гадкой волшебной палкой?
Ну что поделать, ну, слукавил маленько наш славный меткий стрелок, ну, несправедливо приписал ведьме одно лишнее подлое стремление, ну, очернил преступницу, хотя, конечно, она и без того была черным-черна, ну, с кем не бывает. Зато в результате этого плутовства Елпидифор перевел молчаливый, беспредельный и убийственный танец с саблями в бранно-художественную плоскость и впоследствии извлек из этого перевода максимально высокий дивиденд. Чего не смогла сделать коварная ведьма, не подразумевавшая, что лесничий способен на нечестные подвохи, и попавшаяся на его крючок, словно желторотый детсадовский шалопай.
— Я? — завопила бесноватая Ягиня, покрываясь смрадной, гневной испариной. — Да ты в своем ли уме, таежная коряга? Из твоей дуплистой башки последняя извилина, что ли, высыпалась? Нужен ты мне больно — подсечки тебе делать! Что, Чох сам, что ли, тебе морду штыком не расквасит?
— Он-то, может, и расквасит, но только вы зря перед ним выслуживаетесь. Стараетесь, ищете, как лучше угодить, а на самом деле роняете ему небесный авторитет. Думаете, на пользу ему пойдет посланное Господу нашему царю-батюшке сообщение о том, что он-де с простым человеческим рапиристом без бабьей чародейской подмоги не справился? Или вы, волшебница окаянная, хотите бога смерти в свои должники захомутать?
— Эй, мымра, ты что, и впрямь без предварительного спросу взялась мне втайне от всех палкой подсобить? — сердито встрял в их пикировку Чох. Очень не любил он, когда кто-то, кроме него, принимался редактировать чужую судьбу подручными принадлежностями. — Я ж тебе за твою самодеятельность этот хворост знаешь, куда затолкаю?
— Да кому ты веришь? — завизжала стоящая в луже косметики Ягиня. — Клевета! Мухлеж! Поклеп на искреннюю ворожейскую честь! Своим неослабевающим интересом я была прикована к вашей потасовке, и у меня от азартной поглощенности сражением даже времени не было на мысль стреножить кого-нибудь из вас.
Не будучи уверен в правоте своих оскорблений, но из чувства глубокой солидарности с основными жизненными установками Учителя Елпидифора, Мелево решил не молчать, словно пень, а тоже, как и все прочие, выразить себя через отношение к происходящему.
— Врешь, падла! — ввернул он свое сиплое мнение на счет Ягини. — Искренность, искренность… О какой еще святейшей искренности ты можешь нам говорить после того, как твои этические устои за сотни лет незамужней жизни насквозь пропитались неизлечимым климаксом, чучело ты каббалистическое?
— Ах ты, паршивец не достреленный! — ударилась в психику ведьма. — Какие малоупотребительные слова вспомнил! Сейчас я до тебя доберусь.
Сказала и прицелилась своей волшебной клюкой в людоеда, но тут опять Елпидифор потянул инициативу на себя.
— Эй, эй, эй, подождите шаманить, Ваша лицемерная гадливость! — остановил он ее порхающими взмахами ладоней и тут же вежливо обратился к высокопоставленному противнику. — Чох, слышь, ты бы отобрал у этой хулиганки ее опасную игрушку. Неровен час, испохабит она нам своими выкрутасами весь поединок.
Сказала и прицелилась своей волшебной клюкой в людоеда, но тут опять Елпидифор потянул инициативу на себя.
— Эй, эй, эй, подождите шаманить, Ваша лицемерная гадливость! — остановил он ее порхающими взмахами ладоней и тут же вежливо обратился к высокопоставленному противнику. — Чох, слышь, ты бы отобрал у этой хулиганки ее опасную игрушку. Неровен час, испохабит она нам своими выкрутасами весь поединок.
— А, вон куда ты клонишь, отнять у меня палку захотел, — заплясала колдунья от радости, что обнаружилась-таки сверхзадача скрытного психофизического действия лесничего. — То-то я гляжу, чего это ты про борцовские приемы заговорил. Не иначе как лживую мерзость какую-нибудь вознамерился привести в исполнение. Теперь мне все ясно. Палку захотел у меня хитростью занять — накося, выкуси!
Здесь уже у Чоха не выдержало самообладание. Как лопнет оно слюнявым пузырем, как прорвется наружу из божеских бронхиальных недр заодно с ругательным обращением к дискутирующим сторонам:
— Слушайте, вы, придурки, я не знаю, кто там из вас правду-матку несет, кто кому мозги вокруг пальца наматывает. А только дайте-ка мне сюда это волшебное дреколье и позвольте мне по-божески закончить с наполовину мертвым лесничим мастерски техничную поножовщину!
— Нет, родимый, — официально заявила ведьма свою позицию, — никому на свете, ни за какие поручительства не доверю я даже подержаться за свой нежный атрибут. Чох, приятель, не лезь ко мне за палкой, продолжай лучше протыкать лешего стрелка. Клянусь, что как прежде тебе препонов не воздвигала, так и впредь не буду огородов городить.
— Э, нет, — столбом встал на своем Елпидифор, — ты, Чох, как знаешь, а я, пока волшебный сучок находится в руках у ведьмы, лупасить тебя холодной саблей по смазливому имиджу не собираюсь. Я этой фокуснице не верю и подвергаться иллюзионистскому физико-оптическому риску не намерен. Передавай от меня Господу нашему царю-батюшке привет, когда его увидишь, да скажи, что, если он пожелает, то я и с ним могу в гусарскую рулетку сыграть.
Короче говоря, натравил лесник Чоха на Ягиню, заставил его в требовательной форме отнимать у женщины самое ценное, что у нее есть, а сам, покуда они там тянитолкаем занимались, подкрался незаметно к колдунье с тыльного фланга, замахнулся на нее своей сабелькой и — фьюить! — одним размашистым надрезом оттяпал бабе башку, чтоб она не морочила ее себе и прочим всякой прекословной болтовней и хулиганскими оккультистскими глупостями. То есть как прежде дубиной, так и нынче клинком, применил боец Елпидифор один и тот же превентивный, с точки зрения охраны правопорядка, сокрушительный палаческий взмах. Приглянулся ему при столкновении с пульверизаторным солдатом этот простенький и эффективный приемчик, сразу дающий черепно-мозговое превосходство над бандитским соперником, и в казусе с ведьмой он решил не отказывать себе в удовольствии набить себе руку в хирургическом разделывании животрепещущих туш.
Ни Чох, ни Мелево ничего даже сообразить не успели, как чародейская тыква покатилась по взорванной ботве и уткнулась вывалившимся из горла языком в коническое углубление воронки. Чох так и остался стоять в молчаливом нацеливании на Елпидифора, не зная, что через минуту предпримет излишне активный, взбалмошный охотник, а Мелево, тоже без звука, лишь взглядом мотнул вслед за пронесшейся мимо башкой и тут же схватился за фугасный осколок, пошелохнувшийся у него в ягодице от резкого вращения шеей. Одна лишь девица Архицель от испуганной неожиданности нарушила междометием тишину, сказав: «Эх!», и в следующее мгновение подавилась предметом вышеописанных дебатов, то есть волшебной Ягиневой древесиной, вылетевшей из колдовской руки в критический для шаромыжницы смертоносный момент. Угодил ей ведьмин аппарат точнехонько в приоткрытый сахарный ротик, воткнулся гавайской сигарой, покачнулся крестоносным мановением и на фарфорово-обольстительной челюсти Архицели хрустяще переломился. И надо же такому случиться, что изумленная девушка, откусив навинчивающуюся рукоятку палки, непреднамеренно проглотила вместе с нею и колдовскую монаду, моментально разъев ее мгновенье спустя в селезенке обильным после долгой спячки желудочным соком. Оторванная голова Ягини только было собралась, откашлявшись, приказать своему туловищу чудодейственным образом присоединиться к гипофизу с гипоталамусом, как глаза ведьмы, внезапно раскалившись докрасна, звонко лопнули с гадким грохотом, волосы на макушке вспыхнули огнем болотистого цвета, от них занялся весь череп, и вот уже на обеих частях пожароопасной женщины заплясал сопровождающий представительниц колдовской профессии еще с сумрачных времен средневековья веселый очистительный костерок.
Вот как кошмарно сократилось количество персонажей в нашем жестоком предании. Молниеносно завершила свое злобное и бесконечно вредное существование бесстыжая ведьма Ягиня, оставив команду Чоха в численном меньшинстве, а тем временем смущение-то между главными участниками конфликта, между богом и лесничим, не исчерпалось. Так и остались они располагаться в опасных вооруженных позах, не зная, к какой политической стратегии склоняется его соперник — к настырному социалистическому соревнованию или к отходчивому либеральному собеседованию. Постояли наши бузотеры немного, поглядели сначала друг на друга, потом на догорающую горстку костяного пепла, потом на румяную от конфузливого закусывания Архицель — не знают, чего им делать.
Вдруг слышат: едет к ним кто-то будто бы на луноходе и ханжески распевает фальшивым голосом заунывные сальные ноты. Оглянулись скандалисты на тот марсианский холм, откуда доносилась воровская мелодика, а на него уже забирается тяжелая гаубица, направляемая основательным и разумным тихоней Копушей. После своего рекордного выстрела мешкотный мудрец захотел обвести взглядом плоды своей деятельности на посту Елпидифорского апостола и, где-то раздобыв гусеничный транспорт, решил прокатиться на нем до обстрелянной опушки. Произведенный им ландшафт в стиле фэнтези порадовал творца, но еще больше его осчастливило копошение в самой сердцевине пятнадцати гектаров космического пустыря четырех неистребимых биологических организмов. «Е-мое, так здесь, после моих геноцидных экспериментов, еще наблюдается органическая жизнь!» — важно высказал он себе под нос научное замечание. Задрав пушку вверх, Копуша от удовольствия стрельнул у Елпидифора с компанией над головами и, высунувшись из башни, завопил:
— Ну что, Учитель, не оглох ли ты со своими адептами от моего траурно-профилактического салюта? И хорошо ли прошло ваше разбойно-розыскное мероприятие по ликвидации неугодных цивилизованному обществу колдовских элементов?
Елпидифор в ответ лишь метко подмигнул рядовому Копуше сквозь прицел, слепленный из указательного и большого пальцев левой руки, мол, не оглох, благодарствую, все у меня под контролем, всех, кого надо, ликвидировал, и снова уставился на Чоха с вопросительной интонацией во взоре, дескать, что, твое преподобие, будем продолжать извиваться в отчаянном и бессмысленном сопротивлении, как ужи на сковородке, или все-таки вовремя опомнимся и пресечем неудачно складывающуюся скандальную тенденцию дня.
Бог смерти, вообще-то, был не кретин, и он не хуже нас с вами понимал, что нынче с утра у него произошел подъем не с того копыта. Столь же очевидно ему бросалось в глаза, что и продажное везение сегодня решило выступать на стороне Елпидифора, подразделение которого не только ничем не уничтожается, но и наоборот растет и пополняется за счет подтягивания новых резервов, а его, Чоха, боевая единица сильно тает на глазах из-за отсутствия единства и целеустремленности в рядах. Посмотрел бог на все на это безобразие, поцокал альвеолами и подумал неразговорчиво: да пошел он в сауну, этот прыткий загонщик и ловец с трудно произносимой кличкой. Пусть убирается отсюда ко всем собачьим млекопитающим, и девку с собой уволакивает заодно с алкоголиками-адьютантами, видеть их всех дольше одной минуты не хватает никакого сносу. Еще чего доброго, этот лесистый военачальник возьмет да и полоснет меня своей бритвой, как какого-нибудь Ахилла, по незаметному сухожилию, о роковой пагубности которого я даже и не догадываюсь. Уж лучше мне остаться при своей трусливой, но целой божественной сущности, чем подвергать ее всяким садистским процедурам с охотничьей стороны.
Короче говоря, сославшись на первое попавшееся обстоятельство, а именно на то, что колдунья Ягиня не только людям, но и всяким там духам и стихиям приблизительно поровну мешала жить, ну и, дескать, раз ты ее, лесничий, уконтропупил, то и нечего нам тут больше играть в войнушку, Чох на 132-й минуте матча, не забивая себе мозги тем, как это расценят наверху, предложил Елпидифору позорную для себя ничью, затем обменялся с лесничим вымпелами и значками и через мгновение ока под улюлюканье фанатствующих ангелов, недовольных азартным проигрышем в тотализаторе, растаял в синеве. Еще лесник не успел очухаться от нежданного-негаданного поворота фортуны, и на этот раз спасшей Едпидифора от неприятной кончины, как изображение бога в трехмерном измерении задрожало, поблекло и надолго исчезло из поля зрения.