– Что это была за наводка? Зачем его надо было встряхивать?
– Я не знаю.
Ева отодвинулась от стола.
– Вы с Гарнетом работали над крупнейшим, как вы считали, делом, причем полагали, что оно вот-вот раскроется. У него есть наводка, и вы оба идете на квартиру к осведомителю вашего лейтенанта. Но вы не спрашиваете зачем, не знаете, что именно вы искали, когда проводили незаконный обыск, не спрашиваете, каким образом Кинер связан с вашим расследованием.
Бикс пожал плечами. Это было его первое движение с тех пор, как Ева вошла в комнату для допроса.
– Гарнет хотел его встряхнуть. Я только помогал.
– У тебя не так уж много полицейского любопытства, правда, Бикс?
– Я делаю свою работу.
– Ты исполняешь приказы. Ты считал Гарнета напарником или старшим по званию?
– Он был и тем, и другим. А теперь он ни то, ни другое.
– Вы с ним хорошо ладили?
– У меня с ним не было проблем.
– Вы были друзьями?
– У меня с ним не было проблем, – повторил Бикс.
– Тебя не смущало, что твой напарник и товарищ по команде употреблял запрещенные наркотические вещества? Те самые вещества, которые вам было поручено изгонять с наших улиц?
– Мне об этом ничего не известно.
– Ничего не известно? – переспросила Ева. – Или ты лжешь, или ты глуп. Я выбираю ложь, потому что таких глупцов, чтоб не распознать, когда их напарник под газом, нет на свете, а если они и есть, им никогда в жизни не сдать экзамен на детектива и уж точно не пробиться в отдел наркотиков.
– Думайте что хотите.
– О, я последую этому совету! И вот что я думаю. Я думаю, что Гарнет в последнее время сильно облажался. Я думаю, он давил на Кинера. – Ева толкнула фотографии через стол. Бикс едва взглянул на них. – Кинер ведь не случайно бросил свою квартиру и перебрался в убежище. Не случайно кто-то его там нашел и убил, да еще таким замысловатым способом. Это полный облом – вот так потерять осведомителя, да притом еще осведомителя своего босса. Но мало этого, он облажался еще больше и незаконно вломился в квартиру Кинера, провел – вместе с тобой – незаконный обыск. При малейшем давлении он набросился на старшего офицера, скомпрометировал при этом свою собственную начальницу и заработал отстранение. Но ему и этого мало! Он накачивается наркотой и нападает на меня! С оружием в руках! И вот тут до него наконец дошло, что он спекся, – добавила Ева. – Тогда он находит приятеля – еще одного члена команды, но не своего напарника. Потом возвращается на место преступления, которое я курирую, ломает мою печать, входит и… оказывается с перерезанной глоткой. Бикс молчал.
– Я думаю, когда коп проваливается с таким треском да еще за столь короткое время, тот, кто с ним работает, что-то об этом обязательно знает. Я думаю, когда коп подсаживается на наркоту, его напарник, обученный распознавать симптомы, что-то об этом знает. Что твой напарник знал об убийстве Кинера, Бикс?
– А ты б его спросила. – Еле заметная усмешка тронула губы Бикса. – Да вот беда: он мертв.
– Как кстати! Ты же был в армии, верно, Бикс? – спросила Ева, открывая еще один файл.
– Я служил.
– Обучен обращаться с оружием, обучен приемам борьбы. Знаешь, как пользоваться ножом. Нож убивает быстро, тихо… весьма ценный навык. – Ева вскинула взгляд. – Твои родители тоже были военными, твой старший брат служит до сих пор. Это у тебя в крови, ты знаешь, как это важно – исполнять приказы. Когда ваш лейтенант отдает приказ, вы его исполняете, да, детектив?
– Да.
– Все приказы без исключения? Без сомнений?
– Да.
– Вы уважаете своего лейтенанта?
– Да.
– Вы преданы ей?
– Да.
– Поведение Гарнета, его действия, отсутствие дисциплины, неуважение свидетельствуют не в пользу лейтенанта Оберман.
– Гарнет сам за себя отвечал.
– Ты же знаешь, как работает командная цепочка, Бикс. Ты всю свою жизнь в ней прожил. Гарнет был паршивой овцой, и это делает лейтенанта Оберман паршивой овцой.
Вот теперь ей удалось зажечь искру в его глазах.
– Да она стоит двух таких, как ты.
– Я уважаю верность, даже направленную не по тому адресу. Действия и поведение Гарнета выставили твоего лейтенанта неумехой, выставили ее дурой, неспособной командовать, контролировать своих людей, призвать их к дисциплине. Ее родной отец разочарован ее неспособностью проявить командирские качества.
– Время майора Обермана прошло. Лейтенант Оберман руководит крепкой и успешной командой.
– Гарнет у нее третий труп, с тех пор как она вступила в должность. Не больно-то успешно, по моим понятиям.
– Убойный отдел приходит на готовенькое. А отдел наркотиков на улице работает.
– Оберман отсиживается за столом, – возразила Ева. – Гарнет когда-нибудь хвастался, как он трахал босса?
Его взгляд остался ледяным, почти пустым, но руки сжались в кулаки.
– Жаль, что он тебе мало навалял.
– Хочешь добавить? Гарнет поставил ее в неловкое положение, унизил, игнорировал ее приказы, ей пришлось оправдываться – и за него, и за себя. Он поставил под удар весь отдел, Бикс. А что ты делаешь, когда твой отдел под ударом? – Ева говорила, словно откусывая и выплевывая слово за словом. – Что ты делаешь, когда в перестрелку попадает твой лейтенант? Что ты делаешь?
– То, что надо сделать.
– Где ты был в час ночи, когда Гарнет был убит?
– Дома.
– Где ты был в ту ночь, когда Кинер был убит?
– Дома.
– Что ты скажешь и сделаешь, если твой лейтенант прикажет тебе устранить угрозу?
– «Да, мэм. – Его голос прозвучал тожественно, как на присяге. – Когда и как?»
– А если приказ подразумевает убийство, ты в нем усомнишься? Тебя не смутит?
– Нет.
– Что было у Кинера, что он такое знал, что он сделал? Почему стал угрозой? За что его пришлось устранить?
Бикс открыл было рот и снова его закрыл. Расправил плечи.
– Мне больше нечего вам сказать. Хотите и дальше меня допрашивать, я потребую присутствия представителя департамента.
– Что ж, это тебе положено по праву. Вношу в протокол, что ни разу за время беседы детектив Бикс не обратился ко мне со словом «сэр» или по званию. Это неуважение будет зафиксировано в его личном деле. Но это всего лишь глазурь на торте, который я пеку, – любезно сообщила она Биксу и встала. – Допрос окончен.
Глава 20
Лейтенант Оберман и Бикс отсутствовали минут десять, когда Лайла Стронг увидела свой шанс. Пятеро из членов команды работали на выезде, Бринкер как раз отправился в один из своих многочисленных и продолжительных походов к торговым автоматам, а может, в уборную. Слоун и Ассертон сидели за столами, с головой уйдя в бумажную работу. Фримен и Марселл только что ушли в комнату отдыха.
Лайла взяла со стола отчет, решительным шагом подошла к двери кабинета Рене и быстро провела по прорези украденным ключом-карточкой. И вошла внутрь. Как только дверь за ней захлопнулась, она засунула отчет в задний карман.
«Пять минут, – сказала она себе. – Максимум. Пять минут Фримен и Марселл наверняка продержатся в комнате отдыха».
Лайла сразу бросилась к письменному столу, присела перед запертым нижним ящиком и, вспомнив приемы, которым научилась у погибшего брата, взломала замок.
И ничуть не удивилась, обнаружив целый склад личных вещей, запрещенных всем остальным членам команды. Дорогие, очень дорогие штучки: косметика, наисовременнейший генератор виртуальной реальности с целой коллекцией расслабляющих и порнографических видеопрограмм.
Но она и без этого давно уже знала, что Рене – никчемная тщеславная дрянь.
Лайла провела пальцами под ящиком и с боков в поисках двойного дна. Нашла наличные, но не так уж много, ничего сенсационного.
Она задвинула и вновь заперла ящик. Стараясь ни в малейшей степени не нарушить безупречный порядок в хозяйстве Рене, проверила все остальные ящики. Перебрала диски с файлами, открыла и пролистала записную книжку, ежедневник, потом двинулась к полкам и окнам.
Она знала, что у Рене где-то есть тайник. Знала, что там хранится нечто большее, чем дорогая помада, тени для век или дорогие французские духи, одна унция которых стоила бы ее месячной зарплаты.
Лайла чувствовала, что ее время истекает, пора уходить. Струйка пота потекла у нее по позвоночнику.
«Еще минуту», – пообещала она себе, осторожно снимая со стены морской пейзаж, чтобы проверить заднюю поверхность и раму.
Стоило ей повесить картину на место, поправить, чтоб висела ровно, как ее осенило.
– Идиотка! – выругала себя Лайла. – На кой черт ты время тратила на курсах психологии?
Она смотрела на портрет майора Маркуса Обермана в парадной синей форме.
Слишком тяжел, чтобы снять его со стены в одиночку, решила Лайла. Разве что подтащить стол к самой картине, да и то…
Она сумела просунуть руку за раму, продвинуть ее на дюйм… Черт, надо было захватить фонарь… Не сообразила.
Упираясь в портрет одной рукой, Лайла прощупала его другой сзади. Одновременно она вытягивала шею, стараясь заглянуть за картину. Исхитрилась приподнять портрет еще на дюйм, моля бога, чтобы не сбить его с опоры.
Ее рука наткнулась на что-то. Машинально она подтолкнула портрет вверх коротким толчком. И ахнула в изумлении, когда он плавно поехал ввысь, повис на верхней петле. А внизу обнаружился сейф.
Лайла выхватила сотовый телефон, пустила в ход его камеру, чтобы сделать несколько снимков. Времени совсем не осталось, но даже если бы она решилась рискнуть, все равно не сумела бы открыть сложный стенной сейф. Ей поддавались только простые замки.
Она осторожно опустила портрет в прежнее положение, отошла, проверила, ровно ли он висит. Обтерла вспотевшие ладони о джинсы. Подойдя к двери, она чуть-чуть приподняла одну из планок жалюзи.
Ассертон и Слоун все еще сидели за столами. Бринкер был по-прежнему там, где Бринкер бывал по десять раз на дню. Фримен и Марселл все еще были в комнате отдыха. Все чисто.
«Двигай, – приказала она себе. – Уходи сейчас же».
Лайла вытащила отчет из кармана, вышла из кабинета, закрыла за собой дверь. Мгновенно включила универсальным ключом электронный замок и, услышав легкий щелчок, стремительно двинулась к своему столу. Дверь комнаты отдыха открылась, когда она была на полпути. Лайла села и устремила глаза на экран, словно проверяя данные. А сама задумалась над тем, что ей делать дальше.
Надо вести себя, как обычно. Вся в делах. Зад – плотно в кресле, носом – в экран. А когда кончится ее смена, она позвонит Даллас из телефона-автомата по дороге домой и все расскажет.
Когда Ева вернулась к себе в кабинет, доктор Мира стояла у окна и смотрела на улицу.
– Рада вас видеть. Я не знала, сумеете ли вы выкроить время и понаблюдать. Как вы думаете…
– Что вы творите? – перебила ее Мира, поворачиваясь к Еве.
Ева только теперь увидела то, чего не заметила в перевозбуждении от только что закончившегося допроса. Доктор Мира была в бешенстве.
– Это вы о чем?
– Зачем вы сознательно провоцируете человека, который, по вашему мнению, убил по крайней мере двоих за два дня? Человека, который убивал хладнокровно, без нервов, без малейшего сожаления? Человека, у которого есть все основания видеть в вас препятствие и угрозу для себя и, что еще важнее, для женщины, которой безоговорочно предан. И вы прекрасно знаете, что у этой женщины есть веские причины приказать ему вас убрать. Она это сделает без колебаний. Вы нарочно нарываетесь?
– Это моя работа.
– Только не говорите это мне, уж я-то вас знаю. Есть множество способов выстроить дело против Оберман, и я не сомневаюсь, что вы их используете. Нет, вам просто нравится его дразнить. Вы хотите, чтобы он – через Рене Оберман – попытался вас убить.
– Ну, допустим. – Ева подошла к автоповару и запрограммировала чашку цветочного чая, который любила Мира. – Я думаю, вам чай не помешает.
– Не смейте от меня отмахиваться.
– А я и не отмахиваюсь. – Ева поставила чашку с чаем на стол, а себе запрограммировала кофе. – Я и не отмахиваюсь, – повторила она. – Вы не ошиблись. Вы почти никогда не ошибаетесь. Я и впрямь получила удовольствие. Черт, да я этим упивалась. И я просто мечтаю, чтобы он на меня напал. Но я тоже сказала правду: это моя работа. Все, включая риск. Ну, может, упиваться не следовало, но имею я право на свой маленький кайф?
– Это не шутки, Ева.
– Вы правы, это не шутки. Они копы, доктор Мира, а копы так легко не раскалываются. Бикс уж точно не настучит на Рене, даже если я вежливо попрошу, а прокурор предложит ему щедрую сделку. Она – его прямой начальник, его командир. Она возложила на него миссию, дала ему почувствовать, что он для нее важен, сделала его своей правой рукой. Считайте, она его соблазнила. Она создала атмосферу, в которой они чувствуют себя выше всех остальных. Они – элита. Как… как войска специального назначения, куда он хотел вступить, но не смог. Они делают что нужно и ни с чем не считаются, а что нужно, определяет командующий офицер. Исполнение приказов – часть его рабочего кодекса, а кодекс – его бог.
– Вы же не хотите сказать, что единственный способ их остановить – сделать из себя неотразимую мишень?
– Не единственный, зато самый надежный. Мы сможем не только их остановить, но и выдавить из департамента и раздавить окончательно. Гарантировать, чтобы Рене, Бикс, Фримен, все остальные заплатили самую высокую цену, предусмотренную законом. Каждый из них должен заплатить, и, поверьте мне, я добьюсь, что все они заплатят. – Ева вскинула руку, не давая Мире возразить. – Я тоже исполняю приказ. Шеф Тиббл приказал мне самым жестким образом положить конец преступной деятельности Рене Оберман и всех копов, замешанных в ее махинациях. Бикс – не единственный, кто серьезно относится к исполнению приказов. Я положу этому конец и сделаю все, что в моих силах, чтобы минимизировать при этом ущерб, нанесенный департаменту. – Ева опять взяла чашку чая. Мира не просто рассердилась, заметила она, она выглядела усталой и… печальной. – Вот, возьмите. Может, вам лучше сесть?
Мира взяла у нее чашку и села.
– Я так зла на вас.
– Я так и поняла. Она знает, за какие рычаги дергать. Наверняка у нее есть купленный судья, а может, и парочка политиков. У нее есть свои люди в судах, в департаменте, может, в лаборатории, а может, и в морге. Я коплю улики против нее и всех остальных, но я должна все взвесить: мои улики и ее блат. Она еще может выпутаться: вещественные доказательства теряются, лабораторные результаты можно подделать, неправильно оформить прошение, убрать свидетелей или заставить их отказаться от показаний.
– Все это расследование началось с показаний безупречного свидетеля. По-моему, в этом вопросе мы все единодушны.
Ева изо всех сил старалась не злиться. Она же не учит Миру делать ее работу! Она начала загибать пальцы.
– Пибоди ее не видела. Имя Бикса не упоминалось. Гарнет мертв. А если мы не успеем закрыть дело прежде, чем Рене узнает, что она слышала и видела? Я ее лейтенант, я ее напарница. Думаете, я нарисую мишень у нее на спине, да так и оставлю?
– Нет. – Мира отхлебнула чаю. – Я прекрасно понимаю, что вы так не поступите.
– Бикс скорее сунет бластер себе в ухо и выстрелит, чем настучит на Рене. Я ошибаюсь?
– Нет. Я думаю, он готов пожертвовать собой и будет считать честью для себя защищать ее. А это значит, что если он попытается вас убить и вы выживете, у вас будет только он один.
– У меня есть туз в рукаве: целая команда продвинутых электронщиков. Но даже без них, если я его арестую, в ее стене появится преогромная трещина. Она опозорена, ее карьере нанесен такой удар, что она век не оправится. И мы откроем шлюзы для денег. Денег Гарнета, Бикса, самой Рене, остальных. «Объясни это, сука». Она запаникует. Больше того, мне кажется, я довела Бикса до того, что он бросил на нее гигантскую тень.
Немного успокоившись, Мира отпила еще чаю.
– Вы заставили его продемонстрировать, что он солдат: исполняет приказы, не задавая вопросов, безоговорочно предан Рене. Он не из тех, кто будет действовать через голову начальника, кто выйдет из повиновения и совершит самостоятельный поступок.
– Итак, у меня в рукаве есть еще лучший мозгоправ департамента. Вы ведь покажете все это под присягой – длинными учеными словами? Джанберри и Дельфино, копы, ведущие дело Гарнета, обязательно привлекут Бикса. Если Бикс попытается меня убить, его положат лицом на тротуар и наступят полицейским ботинком ему на затылок.
– Я знаю, что Рене тоже наблюдала. Вы сами ее пригласили, хотели дать ей понять, что вы ее подозреваете. Вы это сделали нарочно, чтобы она занервничала, вы хотели ее разозлить и, как вы надеялись, заставить ее дать Биксу «зеленый свет». Но вами руководили и личные мотивы, Ева.
– Все это – дело личное от начала до конца, чтоб мне сдохнуть! – Каким же облегчением стало для Евы это признание! – Она наплевала на все, что мне дорого. На все, что я собой представляю, на то, что сделала себя из того кошмара, о каком она понятия не имеет. Конечно, это личное дело!
– Да, – прошептала Мира, – я так и знала.
– Когда я ее возьму, я это сделаю ради себя, ради моего полицейского жетона, ради человека, который меня учил и помог мне стать копом, достойным жетона. Но и это еще не все. Я это сделаю ради вас, черт подери.
– Ева…
– Замолчите! – приказала Ева с резкостью, изумившей их обеих.
Ей надо было это сказать, выразить, выплеснуть. Слишком много яда накипело у нее внутри, надо было избавиться от него.
– Я это сделаю ради Уитни, ради Пибоди, ради всех и каждого, кто сидит в моем «загоне». Я это сделаю ради каждого из убитых ею копов и ради мертвого ширяльщика. Я это сделаю ради каждого копа, достойного носить жетон. И хотя я в лепешку расшибусь, чтобы их всех арестовать, я это сделаю ради каждого копа, которого она перевербовала и превратила в позор для департамента. – Ева замолчала, перевела дух. – Если вы меня знаете, я думаю, вы должны это понимать.