Эти два ума — эмоциональный и рациональный — почти всегда работают в полном согласии, объединяя свои в корне различные способы понимания, чтобы с успехом вести нас в этом мире. Обычно существует некое равновесие между эмоциональным и рациональным умами, когда эмоции питают и воодушевляют действия рационального ума, а рациональный ум облагораживает и в некоторых случаях запрещает проявление эмоций. И все же эмоциональный и рациональный умы являются полуавтономными способностями, и каждая, как мы увидим далее, представляет работу отдельного, хотя и имеющего межсоединения, контура в головном мозге.
Во многих, а вернее, в большинстве случаев эти умы строго скоординированы: чувства необходимы для мышления, а мышление — для чувств. Но если страсти бушуют, равновесие нарушается. Это означает, что эмоциональный ум взял верх и подавил рациональный ум. Гуманист XVI столетия, Эразм Роттердамский, в довольно-таки насмешливом тоне писал о вечном конфликте между рассудком и эмоциями:
Юпитер даровал [людям] намного больше страсти, чем разума, ну, скажем, в соотношении 24 к 1. Единоличной власти разума он противопоставил двух свирепых тиранов: гнев и похоть. В какой мере разум способен возобладать над объединенными силами этих двоих, со всей очевидностью раскрывает обычная человеческая жизнь. Разум делает единственное, на что способен, — он кричит до хрипоты, повторяя формулы основных добродетелей, пока те двое не велят ему убираться ко всем чертям и вообще ведут себя все более шумно и оскорбительно, пока их Правитель не выдохнется, махнет рукой и уступит.
Как развивался мозг
Чтобы лучше понять, насколько сильным бывает влияние эмоций на мыслящий ум — и почему чувство и разум так легко приходят в состояние войны, — посмотрим, как происходило развитие головного мозга. Мозг человека, содержащий около трех фунтов (≈1362 г) клеток и невральных жидкостей, по размеру примерно втрое больше мозга наших ближайших родственников по эволюции — приматов, не принадлежащих к человеческому роду. За миллионы лет эволюции мозг рос снизу вверх, причем развитие его высших центров происходило по принципу совершенствования его низших отделов. (Рост мозга у человеческого эмбриона в грубом приближении повторяет этот эволюционный процесс.)
Самой примитивной частью мозга, каковая имеется у всех видов, у которых нервная система чуть больше минимальной, является мозговой ствол, окружающий вершину спинного мозга. Этот первичный мозг управляет главными жизненными функциями, например, дыханием и метаболизмом остальных органов тела, а также стереотипными реакциями и движениями. Простейший мозг не способен думать или учиться, он скорее представляет собой набор заранее запрограммированных регуляторов, которые поддерживают должный режим работы организма и реагирование, обеспечивающее его выживание. Этот мозг безраздельно правил в «эпоху рептилий»: представьте себе змею, шипением подающую сигнал об угрозе нападения.
Из простейшего корня — мозгового ствола — возникли эмоциональные центры. По истечении миллионов лет, в ходе эволюции из этих эмоциональных зон развился думающий мозг, или «неокортекс» (новая гомогенетическая кора головного мозга), большая луковица из изогнутых тканей, образующих верхние слои. Тот факт, что думающий мозг развился из эмоционального, очень многое говорит о взаимосвязи мысли и чувства: эмоциональный мозг существовал задолго до того, как появился мозг рациональный.
Основа нашей эмоциональной жизни состоит в обонянии или, точнее, в обонятельной доле головного мозга, клетки которой воспринимают запах. Каждое живое существо — идущее в пищу или ядовитое, половой партнер, хищник или добыча — имеет свой особый отличительный молекулярный «автограф», который может переноситься ветром. В древние времена запах зарекомендовал себя как чувство, имеющее первостепенную важность для выживания.
Из обонятельной доли головного мозга начали развиваться первичные центры эмоций, в итоге выросшие достаточно большими, чтобы охватить верхушку мозгового ствола. В зачаточном виде обонятельный центр состоял из довольно тонких слоев нервных клеток, собранных вместе, чтобы анализировать запах. Один слой клеток обследовал то, что издавало запах, и относил его к соответствующей категории: съедобный или ядовитый, сексуально приемлемый, враг или кандидат на съедение. Второй слой клеток передавал по нервной системе рефлексивную информацию, сообщая организму, что надо делать: кусать, выплюнуть, подойти, спасаться бегством, преследовать.
С появлением первых млекопитающих образовались новые жизненно важные слои эмоционального мозга, которые, опоясав мозговой ствол, выглядели как бугель с выемкой внизу, куда входит мозговой ствол. Поскольку данная часть мозга кольцом охватывает и окаймляет мозговой ствол, ее и назвали «лимбической» системой от латинского слова «limbus», что означает «кольцо». Новая область нервной системы добавила эмоций, подходящих для мозгового репертуара. И когда мы оказываемся во власти страстного желания или ярости, по уши влюблены или содрогаемся от ужаса — все это результат действия лимбической системы.
По мере развития лимбическая система усовершенствовала два мощных механизма: научение и память. Такого рода революционные достижения делали животное более сообразительным при выборе варианта, как себя вести, чтобы выжить, и помогали ему тоньше отрегулировать свои реакции, чтобы приспосабливаться к меняющимся потребностям вместо автоматического проявления неизменных реакций. Если пища такова, что от нее можно заболеть, значит, в следующий раз ее необходимо избегать. Принятие решения вроде того, что надо съедать, а от чего отказаться, в основном по-прежнему определялось по запаху. Связи между обонятельной луковицей и лимбической системой выполняли функции распознавания и различения запахов путем сравнения нынешнего запаха с прошлым, отличая таким образом хороший от плохого. Этот процесс осуществляли ринэнцефалон, дословно носовой мозг, представляющий собой часть лимбической схемы, и рудиментарная основа неокортекса — думающего мозга.
Примерно 100 млн лет назад произошел резкий скачок в развитии мозга млекопитающих. Поверх тонкого двухслойного кортекса (то есть коры головного мозга) — зон, которые занимаются планированием, осознанием того, что воспринимается органами чувств, и координированием движений — образовалось несколько новых слоев мозговых клеток, в результате чего сформировался неокортекс. В сравнении с двухслойной корой мозга древних млекопитающих неокортекс давал невероятное преимущество в интеллектуальном отношении.
Неокортекс Homo sapiens, намного больший по размеру, чем у остальных видов, привнес все то, что присуще именно человеку. Неокортекс есть средоточие мышления; в нем находятся центры, где объединяется и осознается информация, поступающая от органов чувств. Благодаря неокортексу к чувству добавляются размышления по поводу этого чувства, и вдобавок мы приобретаем способность переживать в связи с восприятием идей, искусства, символов и мысленных образов.
В результате постепенного развития неокортекса стала возможной целесообразная тонкая настройка, которая, вне всякого сомнения, предоставила колоссальные преимущества с точки зрения способности организма выжить в тяжелых обстоятельствах, повысила вероятность того, что его потомство, в свою очередь, передаст дальше гены, содержащие ту же самую невральную схему. Преимущества с точки зрения выживания объясняются способностью неокортекса к вырабатыванию стратегии, долгосрочному планированию и другим ментальным хитростям. Кроме того, все триумфальные достижения искусства, цивилизации и культуры суть плоды деятельности неокортекса.
Это новое прибавление к головному мозгу добавило нюансов эмоциональной жизни. Возьмем, к примеру, любовь. Лимбические структуры генерируют чувства удовольствия и полового влечения — эмоции, питающие сильное половое чувство. Но благодаря прибавлению к лимбической системе неокортекса и его соединительных элементов образовалась связь между матерью и ребенком, ставшая основой семьи и долгосрочного обязательства вырастить ребенка, что делает возможным полное развитие человеческого существа. (Виды, у которых неокортекс отсутствует, например, рептилии, лишены материнской привязанности; когда вылупливаются их детеныши, новорожденным приходится прятаться в срочном порядке, чтобы не пасть жертвами своих сородичей.) У людей защитная связь между родителем и ребенком обеспечивает протекание большей части развития на протяжении длительного детства, в течение которого мозг продолжает развиваться.
Поднимаясь по филогенетической[4] лестнице от рептилий к макак-резусам и человеку, мы заметим, что чистая масса неокортекса увеличивается; причем этот прирост происходит в геометрической пропорции во внутренних соединениях мозговой схемы. Чем больше таких соединений, тем шире диапазон возможных ответных реакций. Неокортекс допускает утонченную и сложную эмоциональную жизнь, например, способность переживать по поводу наших переживаний. Отношение неокортекс/лимбическая система у приматов выше, чем у других видов, а у человека гораздо выше, чем у приматов, и это подсказывает, почему мы способны проявлять гораздо более широкий спектр реакций на свои эмоции и обнаруживать при этом больше нюансов. В то время как у кролика или макак-резуса имеется в распоряжении ограниченный набор типичных реакций на страх, больший неокортекс человека обеспечивает пользование гораздо более разнообразным репертуаром, включающим даже набор номера 911. Чем сложнее социальная система, тем важнее подобная гибкость, а более сложного мира, чем наш, нет.
Поднимаясь по филогенетической[4] лестнице от рептилий к макак-резусам и человеку, мы заметим, что чистая масса неокортекса увеличивается; причем этот прирост происходит в геометрической пропорции во внутренних соединениях мозговой схемы. Чем больше таких соединений, тем шире диапазон возможных ответных реакций. Неокортекс допускает утонченную и сложную эмоциональную жизнь, например, способность переживать по поводу наших переживаний. Отношение неокортекс/лимбическая система у приматов выше, чем у других видов, а у человека гораздо выше, чем у приматов, и это подсказывает, почему мы способны проявлять гораздо более широкий спектр реакций на свои эмоции и обнаруживать при этом больше нюансов. В то время как у кролика или макак-резуса имеется в распоряжении ограниченный набор типичных реакций на страх, больший неокортекс человека обеспечивает пользование гораздо более разнообразным репертуаром, включающим даже набор номера 911. Чем сложнее социальная система, тем важнее подобная гибкость, а более сложного мира, чем наш, нет.
Но эти высшие центры управляют не всей эмоциональной жизнью; в решающих вопросах, затрагивающих сердечные струны, — и более всего в тяжелых ситуациях, вызывающих крайнее душевное волнение, — они, можно сказать, уступают руководство лимбической системе. Поскольку очень многие высшие центры мозга выросли из лимбической зоны или вышли за ее пределы, эмоциональный мозг играет решающую роль в структуре нервной системы. Являя собой корень, от которого рос новый мозг, эмоциональные области сплетены со всеми отделами неокортекса мириадами соединительных цепей. Это дает эмоциональным центрам безграничные возможности влиять на функционирование остального мозга, включая его центры мышления.
Глава 2 АНАТОМИЯ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО БАНДИТИЗМА
Это случилось жарким августовским полуднем 1963 года, в то самое время, когда преподобный Мартин Лютер Кинг-младший обращался с речью «Моя мечта» к участникам марша за гражданские права на Вашингтон. В тот день Ричард Роблес, грабитель по призванию, которого только что условно освободили из тюрьмы, где он отбывал срок трехгодичного заключения за более чем сто краж со взломом, на которые его толкнуло пристрастие к героину, решился еще на одну. Роблес, как он сам впоследствии признался, не хотел идти на преступление, но ему до зарезу нужны были деньги для его подружки и их трехлетней дочери.
Квартира, в которую он тогда забрался, принадлежала двум молодым женщинам: Дженис Вайли, занимавшейся сбором материалов для журнала «Ньюсуик», и Эмили Хофферт, работавшей преподавателем в начальной школе. Одной был 21 год, другой 23. Роблес выбрал квартиру в шикарном районе Нью-Йорка — в Верхнем Ист-Сайде, — будучи уверенным, что там никого нет, но Дженис была дома. Угрожая ей ножом, Роблес связал ее. Когда он уходил, домой вернулась Эмили. Чтобы беспрепятственно уйти, ему пришлось связать и ее.
По версии самого Роблеса, рассказанной им много лет спустя, пока он связывал Эмили, Дженис пригрозила ему, что это преступление не сойдет ему с рук, поскольку она запомнила его в лицо и обязательно поможет полиции выследить его и поймать. Роблес, пообещавший себе, что это будет его последняя кража, от ее угрозы запаниковал и полностью потерял контроль над собой. В бешенстве он схватил бутылку с содовой и стал бить ею женщин до тех пор, пока они не потеряли сознание, а потом, не помня себя от ярости и страха, он исполосовал обеих кухонным ножом. Оглядываясь назад по истечении двадцати пяти лет, Роблес сокрушенно заявляет: «У меня тогда будто крышу снесло, я был прямо как безумный».
Теперь у Роблеса достаточно времени, чтобы вдоволь по-сокрушаться о тех нескольких мгновениях необузданного гнева. В момент написания этой книги, то есть по прошествии трех десятков лет, он все еще находился в тюрьме за убийства, ставшие известными как «убийства работающих девушек».
Подобные эмоциональные взрывы представляют собой взрыв бандитизма со стороны нервов. В такие моменты, очевидно, некий центр в лимбическом мозге объявляет чрезвычайное положение, мобилизуя остальную часть мозга на решение своих насущных вопросов. Бандитское нападение происходит в мгновение ока, запуская эту реакцию в критические моменты прежде, чем неокортекс, думающий мозг, успеет полностью осознать происходящее, не говоря уже о том, чтобы решить, насколько хороша подобная идея. Признаком служит то, что, как только этот момент проходит, те, кто только что казались одержимыми, никак не могут взять в толк, что на них нашло.
Подобные налеты эмоций отнюдь не являются отдельными внушающими ужас происшествиями, приводящими к зверским убийствам вроде «убийств работающих девушек». В менее катастрофической, но вовсе не обязательно менее острой форме они случаются у нас достаточно часто. Вспомните последний случай, когда вы «взбесились», выйдя из себя из-за кого-то — вашего супруга (вашей супруги), или ребенка, или, возможно, водителя другой машины — до такой степени, что позднее, по зрелом размышлении или просто задним числом, это казалось ничем не оправданным. По всей вероятности, это тоже был подобный налет, захват власти нервами, который, как мы увидим, зарождается в миндалевидном теле — центре, находящемся в лимбическом мозге.
Не все лимбические нападения причиняют страдание. Когда кому-нибудь шутка кажется настолько смешной, что он буквально разражается хохотом, это тоже отклик лимбической системы. Она срабатывает и в моменты бурного веселья: когда Дэн Дженсен после нескольких удручающе неудачных попыток завоевать олимпийскую золотую медаль в соревнованиях по скоростному бегу на коньках (что он поклялся сделать своей умиравшей сестре) в конце концов добился победы и получил золото на дистанции 1000 м во время зимних Олимпийских игр 1994 года в Норвегии, его жена от счастья пришла в такое волнение, что ее срочно доставили к врачам неотложной помощи, дежурившим у ледовой арены.
Местопребывание всех страстей
У людей amygdala — миндалевидное тело (от греческого слова, обозначающего «миндалину») представляет собой миндалевидную группу взаимосвязанных структур, располагающуюся над стволом головного мозга вблизи нижней части лимбического кольца. Миндалевидных тел у человека два, по одному с каждой стороны головного мозга, лежащему ближе к боковой части головы. Человеческое миндалевидное тело довольно крупное по сравнению с миндалевидным телом любого из наших ближайших родственников по эволюции — приматов.
Гиппокамп и миндалевидное тело — это две главные составляющие примитивного «носового мозга», из которых в процессе эволюции развились кортекс, а потом и неокортекс. И по сей день эти лимбические структуры выполняют большую или даже наибольшую часть таких функций мозга, как научение и запоминание, а миндалевидное тело является большим специалистом по части эмоций. Если миндалевидное тело разобщается с остальным мозгом, это проявляется поразительной неспособностью оценивать эмоциональную значимость событий; это явление иногда называют «аффективной, или эмоциональной, слепотой».
Лишаясь эмоциональной значимости, столкновения теряют свою власть. Один молодой человек, которому хирургическим путем удалили миндалевидное тело, чтобы справиться с сильными эпилептическими припадками, с той поры полностью утратил интерес к людям и предпочитал пребывать в одиночестве, не поддерживая с ними никакого контакта. Сохранив способность общаться и разговаривать, он перестал узнавать близких друзей, родственников и даже свою мать и оставался безучастным к их переживаниям по поводу своего безразличия. Лишившись миндалевидного тела, он, вероятно, утратил способность распознавать чувства, равно как и всякое понятие о чувствах вообще. Миндалевидное тело исполняет функцию хранилища эмоциональной памяти и, следовательно, играет крайне важную роль. В жизни человека без миндалевидного тела нет ничего, что затрагивало бы его личность.
Наличием миндалевидного тела обусловлена не одна только привязанность; от него зависят все страсти и увлечения. Животным, у которых миндалевидное тело удалено или отделено от основного мозга, не знакомы страх и ярость, они не испытывают побуждения к состязанию или объединению и теряют ощущение своего места в общественной организации своего вида; а эмоции у них притупляются или отсутствуют. Механизм выделения слез, как эмоционального сигнала, присущего исключительно человеку, запускается миндалевидным телом и ближайшей структурой — поясной извилиной головного мозга; если человека поддержать, приласкать или каким-то иным образом утешить, это успокоит те же самые зоны головного мозга и прекратит рыдания. В отсутствие миндалевидной железы вообще не бывает слез от горя и утешение не требуется.