– Привет! – произнесла она щебечуще на английском. – Я Мэри, живу в Детройте. А ты кто?
Я торопливо собрал все знание языка, ответил тоже на английском:
– Я Слав, живу в Москве…
Ее глаза засияли восторгом, детский рот приоткрылся от удивления.
– Правда? Так далеко? С ума сойти… Я никогда ни с кем еще не общалась в Раше.
– А ты давно пользуешься скайпом? – спросил я.
– Давно, – ответила она гордо. – Уже целую неделю!
– Ого, – согласился я и подумал, что для такой малышки неделя еще та вечность, – ты ветеран скайпистов. Динозавр!
– Точно, – сказала она. Ее рука стрельнула в сторону, музыка стала громче, – сейчас я тебе что-то покажу…
Голос звучал так загадочно и обещающе, что я подумал с тревогой, неужто и эта соплюшка будет показывать сиськи, у нее там еще ничего нет, одни бугорки, однако малышка по имени Мэри отодвинула кресло и встала на его месте, неумело покачивая бедрами и улыбаясь зазывно.
Ее тонкие пальчики ухватили за края маечки, потащили вверх, но едва начали обнажаться бугорки, тут же дразняще опустила, словно застеснявшись, и все это время изгибалась в танце, на губах блудливая улыбка, глаза наблюдают за моими движениями.
– Здорово, – согласился я, что за идиот, зачем включал скайп, – танцуешь классно…
– Я рада, что тебе нравится! – сообщила она ликующе. – Ты уже заводишься?
Я поколебался, ужасно не люблю говорить такое, что обижает людей, тем более – женщин, но когда поддакиваю, это обычно заводит меня в такое, что потом выкарабкиваюсь со злостью на себя, и на этот раз я ответил честно:
– Нет.
Она удивилась и явно очень огорчилась, но танцевать и приподнимать маечку продолжала, наконец сняла ее вовсе и заученным движением прожженной стриптизерши отшвырнула в сторону.
Я вежливо похлопал в ладоши.
– А почему? – спросила она обиженно. – Что не так?
– Все так, – ответил я с неловкостью, – я ж говорю, танцуешь здорово…
– А, – догадалась она, – сиськи маленькие?
– Не сиськи делают женщину, – сказал я с бессильной вежливостью, как же, не сиськи, а что же еще, – просто от меня только что вышла подружка, понимаешь?
Она хихикнула:
– Понятно.
– Она высосала у меня даже мозг из костей, – объяснил я, с трудом подбирая нужные слова, – так что у меня все на нуле.
Странно было видеть ее танцующей в небольшом окне, вокруг которого тексты о достижениях нанотехнологий, но танцует в самом деле здорово, есть у девчушки чувство ритма, только вот смущает, что лет ей двенадцать-четырнадцать…
– Понимаю, – ответила она, танцуя. – Думаешь, я не знаю, что это? Я у Джека тоже сосала, но у него пока ничего нет. Это мой братишка. Младший.
– Повезло парню, – пробормотал я.
– Тогда смотри и завидуй, – ответила она задорно.
– Уже завидую.
Не переставая танцевать, она смотрела мне в глаза и взялась за трусики. Тоже несколько раз то приспускала, то надевала снова, это значит – дразнит, но я в самом деле на нуле, наконец отбросила в сторону и трусики.
Мне взаправду захотелось ее обнять, такая голенастая худышка, косточки торчат, внизу живота едва-едва начали отрастать волосики, а туда же – интимную прическу подавай, как только и настригла такое…
По тому, как тревожно оглянулась на дверь, я понял наконец, зачем высокая спинка у кресла. Королей защищали от брошенных в спину ножей и дротиков, а сейчас защищают малолеток от взглядов родителей. Пока те подойдут ближе, легко отключить веб-камеру, а на экране явно открыт сайт с уроками физики или химии.
– Ну как? – спросила она.
– Классно танцуешь, – сказал я честно.
– Правда?
– Честно, – сказал я искренне. – Или ты долго и упорно училась, или у тебя талантище…
Она победно улыбнулась:
– Посмотрела, как другие танцуют! Этого достаточно.
– Молодчина, – сказал я.
Она опустила детскую ладошку и начала тереть клитор, я воскликнул:
– Эй, ты лучше танцуй!.. Меня все равно не заведешь, я пуст, а танец у тебя просто отпадный.
– Правда?
– Самая что ни есть, – заверил я, манипулируя скудным запасом слов. – Понимаешь, клиторы и другие могут теребить, а вот так танцевать…
Она счастливо улыбалась и, уже забыв, что намеревалась раздразнить меня, а потом, возможно, попросить перевести на ее тайный от родителей счет пару долларов, дотанцевала красиво и раскованно, прекрасно владея худеньким телом с крохотными чуть-чуть оттопыренными бугорками груди, с попкой в два кулака размером.
Я еще раз похвалил, сказал, что убегаю на работу, и вырубил связь. Что я за говно бесхарактерное, у Лариски есть цель, и ломится к ней, как танк через джунгли, Люша уверен, что живет правильно, Габриэлла ни минуты не сомневается, что астрономия – ее жизнь, только меня колышут все волны, качают и выбрасывают то на один берег, то на другой. Я никому не отказываю, за что сам себя и матерю, новая волна опять смывает меня и… снова и снова!
Глава 6
Сегодня на службе я проторчал на пару часов дольше, чем длится рабочий день, и на три часа дольше, чем планировал сам. Увы, Лариске потребовалась моя помощь, а какой я друг, если не останусь и не прослежу за всем сам, по дороге домой заехал в кафе и хорошо поужинал, чтобы дома не возиться.
Еще час езды, и, когда припарковал машину, уже глубокая ночь, город сменил имидж, горящие фонари и яркий свет из окон, огромные гирлянды реклам, а над всем этим выгнулся темный купол с множеством серебряных звезд.
Под ногами еще теплый, прогретый за день комочек планеты, что всего лишь песчинка в холодном мертвом и, увы, это правда, враждебном космосе. Чтобы из него хоть на минутку выйти даже на околице Земли, то есть из вращающегося в верхних слоях атмосферы спутника, нужно надевать громоздкий скафандр. А сунуться дальше – страшно и подумать, хоть жутко хочется отойти хоть чуть от своего дома.
То, что мы еще целы вместе со всей планетой, – редчайшая случайность, но так не будет вечно. Кометы и астероиды, что пока проходят мимо, когда-то не пройдут. В прошлый раз, когда грохнулось нечто средних размеров, исчезли, как говорят, динозавры. На самом деле исчезло девяносто девять процентов всей жизни, а про динозавров говорим только потому, что они самые интересные: крупные, смешные, удивительные ящерицы.
Но если Земля столкнется с астероидом покрупнее, тонкая пленочка земной коры растрескается, а наверх выплеснется океан всесжигающей магмы. Второй раз на Земле жизнь может и не появиться. Если астероид окажется еще крупнее, то либо разнесет Землю вдребезги при лобовом ударе, либо заденет вдогонку и собьет с орбиты, что означает смерть планеты в недрах Солнца или вдали от него, когда начнут замерзать наши слезы прямо в глазах.
И никакой расцвет культуры не спасет, никакие египетские пирамиды и музеи искусства, только нанотехнологии могут обеспечить человечеству то могущество, когда достаточно одному человеку будет вылететь без всяких космических кораблей навстречу любому опасному астероиду и либо спихнуть с опасной орбиты, либо на месте превратить в облачко безвредной пыли.
Весь вечер я шарил в Инете по сайтам скифов, трансгуманистов, иммортистов, знакомился с новинками крионики, нанотехнологий, стволовых клеток. Наконец сердце застучало чаще: на десятой странице поисковика неприметный сайт «Долголетие», на котором, как сказано в сопроводиловке, собрались и объединились в общество люди, кто хочет прожить максимально долго!
– Ребята, – сказал я вслух, – это же то, что мне нужно… Наконец-то мне подобные, а не хрень, вроде Люши и его кумпании!.. Если не поздно, я приеду к вам прямо щас… Ну-ка, где ваш адрес…
Пискнула аська, хотел было отрубить вовсе, но это Лариска, а она точно знает, что я дома. Да и не приедет, я для нее сделал все со светом и графикой…
Но все-таки чувствовал, что делаю глупость, когда кликнул на пиктограмму зеленого цветочка. Там пробежал текст: «Я возле твоего дома. Забегу на минутку, если ты не слишком против».
Я вздохнул, против я, еще как против, ну да ладно, забежит и убежит, минутка – не время…
Лариска влетела яркая, подтатуашенная, окантовка губ делает их еще более пухлыми, верхняя приподнята и чуточку сексуально вывернута, брови и ресницы четче, лицо решительно эротичное.
– Ого, – сказал я, – ты как в бой… И платье твое – отпад…
– А я? – потребовала она.
– Про тебя вообще молчу, – ответил я. – Ты сегодня… как никогда.
– Это хорошо, – сказала она довольно. – Мне это сегодня и понадобится, как никогда. Ты готов?
– К чему? – спросил я с опаской.
– Едем к Люше, – сообщила она.
Я помотал головой.
– Лариска, я тебя люблю, ты прелесть и лучшая женщина на свете, но, знаешь… че-то мне к Люше ходить расхотелось… так часто. Давай пойдем к нему как-нибудь ближе к Новому году? Или к Восьмому марта…
Она охнула, глаза округлились.
– Что с тобой?
Она охнула, глаза округлились.
– Что с тобой?
– Наверное, взрослею, – сообщил я. – Запоздало. Или гормональный фон меняется. А если честно, Лариска, меня уже начинает подташнивать от той компашки.
Она вскинула брови, изогнутые безукоризненными дугами, тонкие и в то же время пушистые, в глазах проступило недоумение.
– Славка, я тебя не узнаю.
– Я себя тоже, – ответил я бодро. – Но, знаешь, я себе таким начинаю даже нравиться.
Она покачала головой.
– Дело не в том, лучше ты или хуже. А что, у тебя есть друзья, кроме Люши? Славка, посмотри правде в глаза!
В ее взгляде я видел жалость. Смущенный, я начал подыскивать другие доводы, зазвенел телефон, рука Лариски потянулась поднять трубку, но в чужой квартире, сдержалась.
– Алло! – сказал я. – А, это ты Люша… Понимаешь, я не…
Лариска вырвала у меня трубку из руки.
– Люша, это я, Лариска. Мы не задержимся. Демьян уже приехал?.. Да, он должен приехать, обязательно должен… Хорошо, выезжаем.
Она положила трубку, лицо стало очень серьезное.
– Слава, Демьян пообещал купить пятьдесят один процент акций нашего медиа-холдинга. Я должна дожать его сегодня, понял?.. А его жена что-то подозревает! Мы должны будем появиться вместе и уйти вместе!
– Что за дура у него жена, – сказал я раздраженно. – В каком веке живет?
– Дура, – согласилась Лариска. – Совсем отсталая! Он ее откопал где-то в провинции. И все никак не омосквичится. Да мне ее Демьян как муж и на фиг не нужен!.. Эта сделка ему даже еще и прибыль принесет! Он двадцать миллионов долларов потерял на акциях ЮКОСа, а здесь только выиграет… Слава, ну в последний раз!
Я сказал, сдаваясь:
– Ладно, в последний. И только для тебя, чудо в перьях.
Правда, гнал машину, злой на себя и свою мягкохарактерность, трижды взял с Лариски слово, что в этом году к Люше едем в последний раз, лимит посещений исчерпан, а в следующем – посмотрим, посмотрим…
Аромат шашлыков мы почуяли еще в лифте. А когда дверцы распахнулись на этаже, Лариска закрутила носом.
– Все, я пропала, – сказала она обреченно. – Прощай, диета…
Люша открыл, когда мы были еще на лестничной площадке, обнял обоих сразу, весь пропахший жареной бараниной, луком, аджикой, пряными соусами.
– Как хорошо, – прогудел он довольно, – марш за стол, все уже садятся!
– Идем-идем, – заверила Лариска.
Мы с Люшей пошли к столу, а Лариска прошмыгнула мимо, где-то ждет для важного разговора Демьян. В большой комнате стол снова уставлен так, что ни свободного сантиметра. Везде салаты мясные, рыбные, оливье, селедка под шубой и прочее-прочее, что предназначено разжечь аппетит, а горячее мясо подадут потом для настоящей жратвы.
Я обменялся с мужчинами рукопожатием, расцеловался с женщинами, при этом даже Валентина вслед за Татьяной игриво ухватила и потискала меня за причинное место. Константин скалил зубы, молодец жена, умеет прикалываться.
Люша взял в лапищу тонкостенный фужер, наполнено до краев, сказал жизнерадостно:
– Как изречено в Библии: «Из праха создан сын человеческий, и в прах он обратится». Так почему же нам не пить в промежутке?.. Га-га-га!..
– Ха-ха-ха, – ответил Константин.
– Хе-хе-хе, – засмеялся и Барабин. – Золотые слова!
– Пить или не пить, – сказал Константин бодро, – смерть одна, как сказал не то Шекспир, не то Франс Анри Беранже. Так выпьем же!
Все выпили, лихо и отважно, потом торопливо стучали ножами и вилками по тарелкам. Салаты исчезают, словно тают, я жевал вместе со всеми, посматривал на открытую дверь балкона. Ветерок, как шаловливый щенок, треплет краешек платья Лариски. О чем говорят, не слышно, но видно, что именно говорят.
Алкоголь размягчает мысль или не размягчает, но мысли под чавканье и стук вилок ползут медленные, умиротворенные, возвышенные. Мы всего лишь коллоидные субстанции, сказало нечто во мне глубокомысленно, что плавают в чуть более разреженной смеси. Кто не верит, что воздух – плотная среда, пусть вспомнит как погиб «Челленджер». Можно сказать и так: в космосе плывет эдакий средней плотности комок, который именуем Землей. Этот комок окружен пленкой атмосферы, этакой смеси, на стыке атмосферы и почвы зародились и развились чуть более плотные, чем сама атмосфера, комочки, называемые жизнью. Растительной, животной, неважно. Комочки усложнялись, наконец один усложнился до того, что осознал себя человеком, назвал себя венцом творения и создал философию. Однако, несмотря на самомнение, остался тем же комочком, который подчиняется все тем же законам животной жизни: рождение-развитие-смерть.
Для всего комка, именуемого Землей, все осталось по-прежнему: мелкие сгустки распадаются, превращаются в другие, идет круговорот. В общем, для природы смерть человека и превращение его тела в груду червей вполне нормальны, у природы нет этики, это было нормально и для того человека, который был еще обезьяной, но вот теперь, когда он осознал… да многое что осознал и даже чем себя осознал, главное же – осознал смертным.
И – не захотел им оставаться.
Впрочем, те, кто этого не понимают и напыщенно говорят, что жить надо в гармонии с природой, что если природа запрограммировала определенный срок жизни, то так и надо, – это всего лишь обезьяны. Все еще обезьяны. Пусть даже в костюмах, с галстуками и с дипломами университетов. Костюм на любую мартышку напялить можно, а диплом не гарантирует ума.
На обезьян просто не стоит обращать внимания. Конечно, общаться с ними и трахать их – другое дело, раз уж живешь в обезьяньей стае, но ценности обезьян пусть остаются обезьянам, а мы пойдем дальше. Через трансчеловека в сингулярность.
– Славик, о чем задумался? – спросил Барабин бодро. – У кого сиськи больше?.. По-моему, у Татьяны, хотя иногда Ольга свои так подает, что куда там Памеле Андерсон…
Константин предложил:
– А давай сравним?
– Как?
– Да попросим снять блузки!
– Да ну, откажутся…
– А если водой облить? Сами все увидим!
Барабин покачал головой.
– Да нет, сиськи показывали, с удовольствием показывали, у них классные, но всегда порознь. Нет, не будем устраивать соревнований. Нам кайф, а одной из них проигрывать в таком важном деле…
Константин вздохнул:
– Извини, не подумал. Славик, давай выпьем, а то ты что-то совсем задумчивый… Пусть лошадь думает, как говорил мой дед, у нее голова большая, а я говорю – пусть сервер думает, для того его и делали! А мы должны получать от жизни удовольствие.
Если бы обезьяны понимали, мелькнула мысль, на пороге чего стоят, то понятно же, что абсолютное большинство начали бы говорить, какая эта величайшая глупость – пытаться становиться человеком! И как прекрасно быть обезьяной, как замечательно спать на ветках и срать с высоты, ловить блох и прыгать по лианам!
И как смеялись бы над той обезьяной, что пыталась бы жалко доказывать, что перейти в стаз человека вообще-то не совсем уж так безнадежно плохо…
Барабин хохотал, потом вдруг перешел на писклявый дискант, пародирует кого-то из актеров. Или футболистов. Даже политиков пародировать не может: в новостях смотрит только спорт, а когда ввели спортивные каналы, то платит теперь только за спортивные и музыкально-развлекательные.
Люша тоже ржал, как большой сытый бегемот, но возразил:
– Э-э, нет! Допинг неизбежен. Спортсмен-профессионал – публичная девка, от которой требуют честного поведения.
– Спортом заниматься нужно, – сказал Барабин серьезно. – Тот, кто занимается спортом, может вынести даже культурную жизнь… га-га-га!
– Гы-гы-гы, – поддержал Константин. – Да, спорт – сила! Даже весь бизнес – сочетание войны и спорта.
Я улыбнулся, кивнул, а в голове холодная и беспощадная мысль: сейчас и я, как эти полуобезьяны, общаюсь этими звуками, но совсем скоро закончено будет и с нашей речью в том виде, в каком мы привыкли, будучи этими… существами. Вообще обмен звуками очень ограничен. Что устраивало древних римлян или декабристов, перестало устраивать даже поколение моих родителей. Пришлось заимствовать массу иностранных слов, которым придавалось иное значение. Язык обогащался, обогащался, в том числе и за счет стремительно растущей аббревиатуры и неологизмов, но все равно слов катастрофически не хватало. Это вызвало море простенького юмора, построенного на одинаковом или похожем значении слов, понятий, на двойном истолковании и прочем-прочем, что было просто немыслимо всего сотню лет назад. Острить люди стали во много раз больше, но только за счет того, что множество понятий столкнулись и переплелись в тесном объеме языкового состава.
Да и фиг с нею, звуковой речью. Оставим ее животным. Если на уровне радиоволн мой язык будет богаче и ярче, то я за новые возможности. И плевать, как именно разговаривали или хрюкали мои предки. Не остался же я тогда на дереве?.. Не останусь и здесь.
Я поглядывал на часы, скоро ли Лариска уточнит все детали сделки, уже бы смылся. За столом разговор от спорта плавно перешел в область, где все всё понимают: политика, наука, добыча нефти…