Присутствующие, включая старуху в пальто, закивали – более или менее уверено.
– Очень хорошо. У вас прекрасный уровень подготовки, значит разговаривать нам будет легко и интересно. Теперь попробую объяснить, чего я сам жду от наших встреч. Дело в том, что сейчас я пишу новую книгу. И очень рассчитываю на вашу помощь.
– А вот теперь я не понимаю.
Не хотел его перебивать. Само вырвалось.
– Я пишу новую книгу. И рассчитываю на вашу помощь, – любезно повторил немец. На этот раз по слогам. И, улыбнувшись, добавил: – Мне кажется, вы прекрасно поняли эту фразу. Просто не поверили своим ушам.
Ну, можно сказать и так.
– Я – довольно странный писатель, – Файх улыбнулся еще шире. – Можно сказать, ненормальный. Я пишу книги исключительно для собственного удовольствия. Деньги я зарабатываю другим способом, известности не ищу, литература занимает меня не сама по себе, а лишь в качестве достаточно необычного метода строить отношения с реальностью. Для меня каждая книга – это, в первую очередь, интересная игра, способная многому научить игрока и даже изменить его жизнь. Поэтому вместо сюжета я всякий раз придумываю новые правила игры. А потом стараюсь им следовать, смотрю, что из этого получится, и записываю свои наблюдения. Вы меня все еще понимаете?
На сей раз кивки были не столь единодушны. Высокий блондин попросил объяснить значение нескольких новых для него слов, синевласая девица озадаченно моргала, мальчишка смущенно топтался на месте, явно стесняясь переспросить. Полную невозмутимость сохраняли лишь толстуха и бабка в пальто.
Думал: «Надо же! Всю жизнь считал, что писать книги – самое тоскливое занятие на свете. Сидишь на одном месте, сочиняешь всякую ерунду, а потом еще и записываешь свои дурацкие мысли вместо того, чтобы немедленно выбросить их из головы и подумать о чем-нибудь другом – что может быть скучней? А для кого-то, оказывается, интересная игра, да еще и якобы способная изменить жизнь. Врет, конечно. Причем в первую очередь себе. И правильно делает. Таким врунам веселей живется».
– На этот раз правила моей игры такие, – говорил тем временем Файх. – Я прошу разных людей из разных городов прожить один час своей жизни специально для меня. То есть для будущей книги. Это совсем просто, немного глупо, зато увлекательно, как любая игра. Когда придет ваша очередь, вы объявите вслух или про себя: «Теперь я проживу час для книги Фабиана Файха». И будете жить, внимательно следя за происходящим непосредственно с вами и, конечно, вокруг. Зная, какие фокусы выкидывает порой человеческая память, я бы рекомендовал делать заметки, но настаивать не стану. Потом вы расскажете нам, как жили в течение этого часа, а я запишу ваш отчет. Вот так будут проходить наши встречи примерно до конца августа, пока я не уеду домой. Что же касается будущей книги, моя коллекция записей уже довольно велика, но я все еще даже не представляю, что может получиться в итоге из нескольких сотен разрозненных эпизодов, пережитых почти незнакомыми мне людьми. Впрочем, тем интересней. Что скажете? Вы согласны?
Собравшиеся помалкивали. То ли переваривали информацию, то ли стеснялись попросить повторить некоторые особо сложные фразы.
Молчание нарушила толстуха.
– Это очень хорошее предложение, – решительно сказала она. – Даже если бы я не хотела воскресить свой немецкий, я бы все равно с удовольствием приняла участие в игре. Прожить час, как будто являешься персонажем чужой книги – такая неожиданная идея! Меня еще никто ни о чем подобном не просил. Я очень удивлена. И очень рада.
По-немецки она говорила прекрасно, бегло и уверенно. Совершенно непонятно, что тут воскрешать. Но ей, конечно, виднее.
– Спасибо за поддержку, – и Файх отвесил ей поклон, галантный, как на великосветском приеме.
Подумал: «Да уж, могу вообразить себе эту книгу. Особенно хорош будет мой вклад, какой эпизод ни выбери: проснулся, посмотрел на себя в зеркало, взвыл от тоски, сварил кофе, пошел поесть, вернулся домой, снова взвыл, поработал, побился головой о стену, поел, поработал, взвыл, закончил дневную норму работы, еще пару раз приложился башкой к стене, выпил, чтобы не маяться бессонницей, взвыл от тоски напоследок погромче, уснул. Перекуры, телефонные звонки и походы в уборную добавить по вкусу. Невероятно увлекательно, маэстро, повторим же на бис».
Подумал: «И у других, готов спорить, примерно та же нудьга, все человеческие жизни похожи одна на другую куда больше, чем кажется, когда разглядываешь прохожих на улице и поражаешься, какие все разные, живешь с этой светлой иллюзией, пока не заглянешь однажды поглубже, за пестрые декорации и не увидишь там помертвевшие от тоски глаза условно бессмертных существ, таких же бедных скучных дураков, как ты сам».
Подумал: «Зато рассказывая о том, как пожрали, посрали и пошли на автобусную остановку, все присутствующие, несомненно, разовьют навыки разговорной речи и через неделю-другую станут болтать по-немецки бойко и уверенно, не тормозя перед каждым словом, как автомобиль перед «спящим полицейским». И это сделает их счастливыми очень надолго, возможно, на целых полчаса, потому что «мы делаем трудное дело, и у нас получается» – точная формула счастья, в полном объеме доступного человеку на этой прекрасной постылой земле. Чего уж там, молодец этот Фабиан Файх, никому не известный немецкий писатель в розовых шортах. Правда, большой молодец».
Подумал: «Мне-то здесь делать определенно нечего. Но не уходить же прямо сейчас, огорчая беднягу немца и подавая дурной пример остальным».
Подумал: «Но книга-то, книга. «Книга перемены мест слагаемых», которая значилась в объявлении – как быть с ней?» Хотел спросить, не откладывая, но вдруг забыл, как по-немецки «приснилась», поэтому промолчал.
Файх тем временем предложил:
– А теперь давайте знакомиться. Буду чрезвычайно благодарен, если каждый из присутствующих сообщит свое имя и расскажет, когда и зачем начал учить немецкий язык. И, самое главное, почему вы пришли на эту встречу? Чего от нее ждали? Это мне особенно интересно. Пожалуйста, не стесняйтесь говорить вслух и не бойтесь делать ошибки. Самое главное условие успешного обучения чему бы то ни было – не бояться.
– Ну, мой случай совсем простой, – сказала толстуха. – Я восемь лет была замужем за вашим земляком и заговорила как миленькая, в первый же год. Но мы с мужем расстались, честно поделив имущество и друзей – в том смысле, что все досталось ему – я вернулась домой и в последнее время чувствую, что без практики начинаю терять язык, как в Германии почти забыла литовский, который теперь с трудом вспоминаю, а ведь был почти как родной. Очень обидно было бы остаться еще и без немецкого. Чтение – хорошее дело, но его явно недостаточно, а смотреть кинофильмы, вслух отвечая на реплики героев, как-то чересчур эксцентрично даже для меня. Затем и пришла сюда – чтобы просто поговорить по-немецки с живым человеком. Такую возможность грех упускать.
– Прекрасно, – улыбнулся Файх. – По крайней мере, вы определенно не обманулись в своих ожиданиях. Но вы так и не представились.
– Марина. И, кстати, можно на «ты».
– Хорошо, – кивнул немец. – Мне тоже нравится на «ты». А вам, молодой человек?
Мальчишка покраснел почти до слез, но ответил твердо:
– Да, ко мне можно обращаться на «ты». Я не возражаю.
Он говорил с чудовищным даже для иностранного уха акцентом, но Файх и бровью не повел.
– Спасибо. А теперь расскажи о себе.
– Меня зовут Эрик. В нашей школе не преподают немецкий язык, поэтому я учу его сам. Я мечтаю уехать в Германию, потому что там есть Нойшванштайн[21], самый прекрасный замок на земле. Раньше в нем жил король Людвиг Баварский, а теперь сделали музей. Возможно, мне удастся найти в Нойшванштайне работу – сторожем, садовником, водителем, кем угодно, мне все равно. Или хотя бы поселюсь где-нибудь рядом. Я хочу этого больше всего на свете. Я пришел сюда потому, что еще никогда не говорил с настоящими немцами. Сосед моего одноклассника учит немецкий язык в университете и иногда соглашается со мной поговорить, но это случается редко.
– Потрясающе, – сказал Файх. – Вот это цель! В жизни не встречал человека, у которого была бы более уважительная причина заговорить по-немецки. Я горжусь знакомством с тобой, Эрик. И рад, что могу немного тебе помочь.
– То есть мне можно будет еще прийти? – обрадовался мальчишка.
– Конечно можно. А если тебе нужно получить разрешение родителей, я могу написать им письмо. Как будто у нас бесплатные летние курсы… Впрочем, почему «как будто»? Курсы и есть.
Эрик помотал головой.
– Не надо! Я живу с бабушкой. Она письма испугается. Особенно если по-немецки. Она вообще всего непонятного боится. Зато если я говорю, что иду заниматься, отпускает без лишних вопросов, хоть до ночи можно гулять. Главное, прихватить с собой какую-нибудь тетрадку, – и он выразительно помахал в воздухе большой толстой тетрадью в черной обложке. – Везде с ней хожу.
– Потрясающе, – сказал Файх. – Вот это цель! В жизни не встречал человека, у которого была бы более уважительная причина заговорить по-немецки. Я горжусь знакомством с тобой, Эрик. И рад, что могу немного тебе помочь.
– То есть мне можно будет еще прийти? – обрадовался мальчишка.
– Конечно можно. А если тебе нужно получить разрешение родителей, я могу написать им письмо. Как будто у нас бесплатные летние курсы… Впрочем, почему «как будто»? Курсы и есть.
Эрик помотал головой.
– Не надо! Я живу с бабушкой. Она письма испугается. Особенно если по-немецки. Она вообще всего непонятного боится. Зато если я говорю, что иду заниматься, отпускает без лишних вопросов, хоть до ночи можно гулять. Главное, прихватить с собой какую-нибудь тетрадку, – и он выразительно помахал в воздухе большой толстой тетрадью в черной обложке. – Везде с ней хожу.
– Я тоже так в школе делала, – оживилась девица с синими волосами. – Только мне приходилось таскать с собой целый рюкзак, одинокая тетрадка мою маму не убедила бы.
Она говорила почти идеально, только почему-то немного нараспев, вопреки требованиям немецкой фонетики, растягивая гласные.
– Меня зовут Габия, и со мной тоже можно на «ты», – сказала она. – Я тоже учу немецкий в университете, как сосед друга Эрика. Уже, собственно, заканчиваю, остался последний год. А начала учить тоже в школе, правда, не сама. На курсы ходила. Знаете, почему? Чтобы не заикаться! Мне школьный психолог сказала, что иностранные языки иногда помогают. А рядом с домом были только курсы немецкого, вот я и пошла.
– И как, помогло? – заинтересовался Файх.
– Отчасти, – улыбнулась Габия. – По-немецки я, как видите, говорю почти нормально. А по-литовски заикаюсь, как в детстве, иногда родная мать ни слова понять не может, хоть записками объясняйся. И, кстати, по-английски та же беда, хотя вроде бы тоже иностранный язык. Еще испанский начинала учить и почти сразу бросила – никакого от него толку, все равно заикаюсь. Честно, я не вру!
– Поразительно, – обрадовался Файх. – Впервые о таком слышу.
– Все так говорят, – кивнула Габия. – Включая моих преподавателей и дюжину логопедов с невропатологами, толку от которых было не больше, чем от испанского. Даже меньше, честно говоря. Ай, ладно. К черту их всех. По крайней мере, с немецким все хорошо, жалко только дома и с друзьями по-немецки особо не поговоришь… Но пришла я, кстати, не поэтому. В смысле, не для того, чтобы лишний раз по-немецки поболтать. А только потому, что я вас не знаю.
– Интересная причина, – Фабиан Файх озадаченно покачал головой. – Если бы я ходил на встречи со всеми, кого не знаю, у меня бы, пожалуй, даже на сон времени не осталось.
– Нет-нет-нет, не со всеми подряд! Просто я как раз специализируюсь на современной немецкой литературе. И диплом на эту тему буду писать. Думала, вообще всех современных немецких писателей знаю, и тут вдруг совершенно незнакомое имя. Еще и место такое… нелепое. Я в «Зодиак» часто захожу за тибетскими благовониями, и никаких литературных вечеров здесь до сих пор никогда не было. Я еще подумала, наверное, вы автор какой-нибудь эзотерической литературы, это бы все объяснило – кроме, пожалуй, немецкого языка. Вот и пришла, чтобы разобраться. Но, кстати, почему встреча именно в этой лавке, все равно не поняла.
– Очень просто, – улыбнулся Файх. – Квартира, которую для меня сняли, находится в этом же доме, только вход с другой стороны. В Вильнюсе я никогда прежде не был, города совсем не знаю, и эта лавка оказалась первым местом, куда я зашел разузнать об аренде помещения на вечер. И договорился с хозяином быстрее, чем понял, куда попал. Но подумал – ладно, поглядим, что получится, если моя затея провалится, значит так тому и быть. Во всем, что касается литературы, я фаталист. Однако, как видите, все получилось. Я бы и одному ученику обрадовался, а тут такая прекрасная компания, нечасто мне так везет.
– А я всегда ставлю машину в этом дворе, – неожиданно сказал длинный блондин с детским лицом. – Работаю неподалеку. И мне давно было интересно: что это за магазин такой – «Зодиак»? Чем торгует? Но всегда почему-то забывал посмотреть. Когда вспоминал, уже шел, например, по Тоторю или сидел в машине, лень было возвращаться, откладывал на завтра. И только сегодня утром вспомнил вовремя, подошел, увидел, что магазин еще закрыт, а на двери висит ваше объявление. Так удачно совпало.
Он говорил очень медленно, иногда с явным трудом подбирая слова, но, похоже, довольно правильно. Хотя, конечно, глупо полагать, будто способен вот так сходу определить чужой уровень владения языком, который сам-то бросил учить лет пятнадцать назад и с тех пор практически не использовал.
– Удачно совпало, – повторил Файх. – У вас, кстати, узнаваемое берлинское произношение. Вы там жили? Довольно давно, да? Уже подзабыли порядком?
– Я никогда не жил в Берлине. В Берлине вырос мой друг. Он меня учил. Поэтому, наверное, такое произношение. А потом друг умер. И я думал, надо бы постараться забыть немецкий язык, он мне больше не понадобится. Для работы мне нужен английский, его совершенно достаточно. Но все равно не забыл, хотя прошло уже почти четыре года. И когда я увидел объявление, решил: надо пойти послушать и может быть немножко поговорить. Не знаю, зачем. Просто… Просто я очень скучаю.
И после короткой, но звонкой, как выстрел, паузы добавил:
– Меня зовут Даниэль. И, да, лучше на «ты». Это так странно – слышать, как кто-то говорит мне по-немецки «вы». Никогда еще так не было.
– Спасибо, Даниэль, – сказал Файх. – Хорошо, что ты сегодня сюда пришел. На твоем месте я бы относился к языку, как к наследству, которое мне оставили. Собственно, я и есть на твоем месте. У меня тоже был близкий друг, музыкант. Иногда от нечего делать учил меня бренчать на гитаре, и теперь, когда его больше нет, я специально играю хотя бы раз в неделю, чтобы не забыть тот десяток простых аккордов, которые мы успели разучить, хотя абсолютно бездарен, да и пальцы болят. Но выхода нет, больше он мне ничего не оставил, наследство не выбирают, какое есть, то и приходится хранить.
– Я тоже об этом подумал, – кивнул Даниэль. – Но только сегодня утром.
– Лучше поздно, чем слишком поздно, – оптимистически заметил Файх.
Подумал мрачно: «А еще лучше – вообще никогда, всем пословицам вопреки». И поежился. Очень уж выразительно смотрел на него теперь неизвестный немецкий писатель. Явно ждал выступления. Ладно, черт с ним, не жалко.
Сказал:
– Меня зовут Анджей, я учил немецкий язык сперва в университете, как дополнительный иностранный, позже доучивал на курсах, несколько раз ездил в Германию, даже собирался там остаться, но передумал. Учить немецкий тоже в конце концов бросил, потому что надоело. Мне вообще довольно быстро все надоедает. Это было давно, лет пятнадцать назад. Я был уверен, все забыл, ничего не пойму. Пришел, чтобы проверить. Но почему-то неплохо вас понимаю. Очень удивлен.
Почти не запинался. Неудивительно, было время заранее придумать речь, составить ее из простых коротких фраз, несколько раз повторить про себя, позаимствовав произношение у самого Файха. Всегда легко перенимал особенности чужой речи и так же легко утрачивал навык – буквально через час.
– Бывает и так, – задумчиво сказал Файх. И внезапно спросил очень строго, как школьный завуч, застукавший очередного старшеклассника с сигаретой прямо в учительской уборной: – Вы уверены, что пришли только ради проверки своих знаний? Вряд ли вам это действительно интересно.
Ишь ты, угадал.
Пожал плечами, хотел отмолчаться, но Файх смотрел требовательно, почти яростно, словно репетировал роль для спектакля о рыцарях, которым вот-вот придется схватиться за мечи ради какой-нибудь возвышенной глупости из разряда вечных ценностей, вернее, вечных заблуждений – ай, как ни назови.
Подумал: «Ладно, могу рассказать. В конце концов, молчать даже нечестно. Если бы я сам вдруг оказался писателем – ну предположим, никогда заранее не знаешь, кем тебя угораздит родиться – мне бы, наверное, было приятно и лестно узнать, что кто-то видел мою книгу во сне. Вспомнить бы еще это слово – «сон»!»
И ведь вспомнил, стоило только заговорить.
– В объявлении было написано, что вы автор «Книги перемены мест слагаемых». А я накануне видел книгу с таким названием во сне. И успел ее почитать. Даже записал поутру все, что вспомнил. Поэтому мне стало интересно на вас посмотреть.
– Мне тоже интересно на тебя посмотреть, – сказал Файх. – «Книга перемены мест слагаемых» – это как раз та, которую я собираюсь написать. Я добавил ее название в объявление просто так, наудачу. И в качестве своеобразной шутки, которую не поймет никто, кроме меня самого. И тут вдруг приходит человек, уже читавший мою будущую книгу во сне. Невероятно!