Она схватила телефон и вновь набрала номер Олега. Александра даже не ожидала, что он ответит, и была удивлена, когда послышался его севший, серый голос:
— Ты смерти моей хочешь?!
— Срочно давай телефон Светланы! — потребовала художница. — У меня пропало лекарство, которое я при тебе давала Лизе на даче. А Лиза, ты говоришь, до сих пор спит. Понимаешь, что могло случиться?!
И впервые Олег проявил живое участие. Озадачившись лишь на миг, мужчина воскликнул:
— Что ж ты сразу не сказала?! Плела про какой-то шелк! Записывай… Я сейчас тут закончу, сам поеду к ним. Лиза пока у матери, в Сокольниках. Светлана ее чуть не насильно к себе увезла.
Получив номер, Александра, не медля ни минуты, позвонила бывшей жене Лыгина. Лишь с запозданием она подумала о том, как может быть воспринят ее звонок. «Станет ли Светлана вообще говорить со мной?!»
Но та, узнав, кто звонит, даже не удивилась.
— Похороны двадцать восьмого, — сразу сообщила она. — На Троекуровском кладбище, в час дня.
— Я не насчет похорон… — спуталась Александра. — То есть я приду, конечно. Лиза все еще спит?
— Пока не просыпалась. Вам ее нужно, что ли?
— Мне нужно, чтобы вы ее срочно разбудили, — нервно произнесла художница. — Когда она уснула?
— Вчера, поздно вечером, когда мы домой приехали. Да в чем дело? Она всегда подолгу спит, после того как…
Внезапно Светлана замолчала. Когда женщина заговорила снова, ее голос звучал сухо и взыскательно:
— И ни к чему ее будить. Пусть отдохнет. Вам-то что до того, спит ребенок или нет?
— У меня на даче исчезло лекарство, сильнодействующее. В больших дозах оно может быть смертельно.
— Ну а она тут при чем?
— Я дала ей две таблетки, когда у нее была истерика. Я подумала, может, Лиза случайно…
— Что вы несете? — возмутилась мать. — Намекаете, что она взяла таблетки? Лиза в жизни чужого не трогала. Вы не знаете ее, а говорите!
Александра была в отчаянии. Ее упорно не желали понять. Ее страхов не разделяли.
— Лиза любила отца, как мне показалось, — беспомощно вымолвила она. — Вы не думаете, что девочка, найдя его тело, могла получить такой шок, что наглоталась таблеток?!
Александра не верила своим ушам — собеседница смеялась! Художнице вспомнились слова Олега, что Светлана с утра нетрезва. «Я говорю с пьяной! Как с путной! Господи, она же вообще не понимает, насколько все серьезно!»
— Наглоталась таблеток! Таблеток! — сквозь смех повторяла Светлана. — Какой бред! А в одном вы правы, это ее папаша покойный виноват, что она так крепко спит. Десять лет нам горя не было, и вот снова! Надеюсь, в последний раз! С того света он ее не достанет!
— Не понимаю… — оторопела Александра. — О чем это вы? Они даже не пообщались…
— А что вы об этом знаете? — с уничижительной интонацией возразила Светлана. — Со стороны ничего не видно. Если уж вам так не терпится влезть в нашу жизнь, попробуйте спросить у самой Лизы, с чего это на нее порой нападают такие приступы сонливости! Я вам ничего рассказывать не буду!
— Но тогда… попросите ее позвонить мне, когда она проснется! — взмолилась окончательно сбитая с толку Александра.
Мать Лизы положила трубку.
«Остается поверить ей на слово, что ничего необычного не произошло, — думала женщина, раскладывая инструменты для работы. Ненавистный пейзаж и его владелец, заказавший реставрацию, не могли ждать вечно. — В конце концов, кто я им? Не друг и не родственница. И слава богу. И Лыгин мне — никто…»
Александра никак не могла разобраться, какие чувства будили в ней воспоминания об умершем. То она видела его в самом черном свете, благо в последние дни оснований для этого накопилось много. То ей казалось, что Олег, Светлана и она сама слишком сгустили краски, рисуя портрет покойного коллекционера. «Нам трудно понять его, а непонятное пугает. Внушает страх и отвращение. Непонятное легче отвергнуть, чем принять. Я не могу одобрить его игры со смертью. Для меня все эти кровавые жертвы, которые приходится приносить двуликому божеству, чтобы получить взамен дар бессмертия, — дурно пахнущие, прогнившие сказки, в которые я не верю. Бессмертие оказалось обманом. Сколько он ни исхитрялся, а все же умер!»
Бродя по полутемной мастерской, зажигая тут и там светильники, художница рассуждала вполголоса, иногда ловя себя на том, что спорит с покойным. Александра прикладывала тыльную сторону ладони к пылающему лбу. Голова слегка кружилась, ноги казались ватными. В спине притаилась тупая боль. «Я все же простудилась. Этого еще не хватало!»
Работать не было сил. Позвонив заказчику, она пообещала сдать картину через неделю. В ответ на упреки обессилено ответила:
— Мне в ближайшие два дня предстоит похоронить двух близких людей. Поймите, вкалывать в таких обстоятельствах способен только робот или маньяк.
Забравшись в постель и положив под бок кошку, женщина занялась изучением каталогов ближайших аукционов. Но и они не шли в голову. То и дело в памяти всплывали обрывки фраз, услышанных в последние дни, фрагменты впечатлений. Чаще всего вспоминался последний разговор с Лизой по телефону.
«Невозможно поверить, что она говорила все это всерьез. И в то же время я готова поклясться, Лиза не шутила. Хотела убедиться, что я жива. А как она произнесла эти слова: “И никто не умер?” Как будто с разочарованием. Как будто мечтала услышать о чьей-то смерти. А узнав, что умер мой сосед, выдохнула. Как ни ужасно, обрадовалась. Что я знаю о Лизе? Какие бездны скрываются в душе этой девушки?.. Невинной девушки, как полагает Олег. Она с детства служила отцу “ассистенткой” в делах, смысла которых не могла понимать. Ритуалы, связанные с кровью, убийством птиц, не отпугнули ее, не внушили страха перед отцом. Она продолжала им восхищаться, хотя этот человек за последние десять лет даже ни разу не позвонил ей. Может быть, именно благодаря такому отдалению образ отца приобрел для нее совершенно сказочный смысл. “Волшебник” — так она называла его в детстве. Всесильный чародей за семью морями. Если ребенок считает кого-то волшебником, он не осуждает и не оценивает его поступков. В глазах ребенка волшебник всегда прав. И сейчас Лиза не осуждает отца. Она во многом осталась ребенком, так мне показалось.
Могла ли она по приказу взять нож и вонзить его отцу в горло?! Мог ли отец отдать такой приказ дочери?! И если да, то разве я не должна вычеркнуть из своей жизни всех этих людей?!»
Кошка грела ей бок, и женщина, убаюканная мягким живым теплом, постепенно успокаивалась. Мысли становились все менее тревожными и более дремотными. «Если мать спокойна за Лизу, почему я должна за нее беспокоиться?»
Закрыв глаза, она глубже зарылась в плед. Обычно Александра не засыпала при полном свете, но сегодня она чувствовала себя спокойнее оттого, что мастерская хорошо освещена. Бояться было нечего, и все же глубоко на дне души осел смутный, бесформенный, не разлагаемый на составные части страх. Его невозможно было определить словами. Да Александра и не хотела бы этого делать. Погружаясь в сон, крепче прижимая к себе урчащего от удовольствия зверька, она гнала прочь темные, беспокойные мысли. Наступил момент, когда ей удалось отключиться от действительности. Мягкая теплая волна, накрывшая женщину с головой, растворила в себе все метания и тревоги ушедшего дня.
Позже Александра никак не могла понять, сном ли было все, что привиделось ей тогда, или в этом видении была некоторая доля реальности.
Лампы, горевшие тут и там по всей мастерской, вдруг погасли. Осталась включенной только одна, самая дальняя, спрятанная за ширмой, где хранился бумажный хлам, рассованный по коробкам, папкам, джутовым мешкам. Между лампой и стеной, на которую она бросала свет, что-то двигалось. Александра то и дело видела тень, пересекавшую дощатую обивку скошенной стены. Тень шла справа налево и обратно. Наклонялась и выпрямлялась, вырастая вдруг так, что захватывала часть потолка. Это проделывалось совершенно бесшумно.
Женщина даже не смогла бы сказать с уверенностью, открыты или закрыты у нее глаза. Ей мерещилось, что она непостижимым образом начала видеть сквозь опущенные веки, ставшие вдруг прозрачными. Шевельнуться Александра, даже если бы захотела, не могла. Урчание кошки под боком утихло. Цирцея куда-то исчезла. Тень продолжала появляться и исчезать, и в этом странном, бессюжетном сне, до мельчайших подробностей воспроизводившем реальность, было что-то навязчивое, недоброе, похожее на…
«Предупреждение. — Слово пришло из темных глубин, где плавала часть сознания Александры, в то время как другая часть ее “я” продолжала следить за мансардой. — Это не сон, меня пытаются предупредить».
Ощущение тяжести, навалившейся на грудь, не исчезало. Мысли двигались тяжело, неподатливо, их приходилось выволакивать из вязкой тьмы, и они едва ворочались, как испачканные мазутом птицы со слипшимися крыльями.
«Предупреждение. — Слово пришло из темных глубин, где плавала часть сознания Александры, в то время как другая часть ее “я” продолжала следить за мансардой. — Это не сон, меня пытаются предупредить».
Ощущение тяжести, навалившейся на грудь, не исчезало. Мысли двигались тяжело, неподатливо, их приходилось выволакивать из вязкой тьмы, и они едва ворочались, как испачканные мазутом птицы со слипшимися крыльями.
«Кто мне недавно говорил, чтобы я остерегалась? Кто?» Александре казалось, стоит вспомнить имя, все разом объяснится и прекратится это раздражающее копошение за ширмой и движение тени по освещенной стене. Но имя словно стерли у нее из памяти. Оно было тесно связано с мыслью о подвеске, и Александра тщетно пыталась вспомнить, куда спрятала реликвию.
Вдруг, спустя слепой и глухой промежуток времени — женщина не смогла бы определить, длинный или короткий, — все непостижимым образом закончилось. Лампы вновь зажглись, осветив мастерскую, еще сильнее сгустились тени в темных углах. Стояла глубокая ночь. Ничто больше не двигалось за ширмой. И на этот раз Александра четко осознавала, что глаза у нее распахнуты.
Следующим открытием стало то, что в комнате она находится не одна. Позади тахты скрипнула половица. Раз, другой. Кто-то невидимый, совсем рядом, переступил с ноги на ногу.
Глава 9
Женщина лежала неподвижно, обливаясь холодным потом. Она боялась выдать, что уже не спит. Ее взгляд затравленно метался по комнате, цепляясь за все предметы, будто спрашивая у них совета, как поступить.
За спиной откашлялись. Кашель был почти неслышным, сдавленным — не звук, тень звука. Но нервы женщины к тому моменту были настолько напряжены, что она с криком вскочила с постели.
— Что за черт?! — Отпрянув к стене, Олег задел высокую кипу старых журналов, которые с шелестом разъехались во все стороны. — Как ты заорала!
Прижав к груди плед, Александра смотрела на него дикими глазами. Она даже не ощущала облегчения.
— Как ты вошел?! — едва смогла выговорить женщина, справившись с трясущимися губами.
— Дверь была открыта! — Олег нервно растирал висок. — До сих пор в голове звенит от твоего крика!
— Дверь была открыта?! Неправда!
— Но как бы я вошел в таком случае? — Олег пожал плечами. — Ключи ты мне пока не предлагала!
Александра попыталась припомнить, заперла ли дверь, которую в былые времена часто оставляла нараспашку. «Заперла или забыла? Неужели я допустила такую беспечность, после того как Лиза — да, вот чье имя я вспоминала во сне, — предупредила меня об опасности? И пусть она говорила безумные вещи, прислушаться к ним стоило!»
— Не заперла дверь? — бормотала художница, растерянно оглядываясь. — Я и вчера не сразу вспомнила об этом… Значит, и сегодня по привычке бросила ее просто так…
— Возмутительно! — Олег окончательно пришел в себя. Обогнув тахту, он двинулся к женщине, обнял ее за плечи, усадил к столу. — Как тебя трясет! Неудивительно. Меня тоже колотит. Представь, приезжаю сюда после каторжного дня, после этого треклятого кладбища, возни с овдовевшей мамашей и ее безумной дочкой. Надеюсь поужинать в твоем обществе, вот, заехал в Елисеевский, накупил закусок… Стучу — ответа нет. А свет в замочную скважину пробивается. Толкаю дверь — открыто. И вижу с порога, посапываешь себе под пледиком. Умилительная картина! Вошел и сидел тихонько, боялся тебя разбудить. И вдруг этот зверский крик! У меня сердце оборвалось…
— Ты… только что пришел? — Женщина смущенно приглаживала взъерошенные после сна волосы.
— Да уж минут десять сижу.
— Мне снился такой сон… Непонятный… — Опершись локтями о столешницу, Александра спрятала лицо в ладонях. — Я до сих пор не проснулась… Ты не выключал свет?
Гость, разбиравший огромный пакет с покупками, коротко хохотнул:
— За кого ты меня принимаешь? Увидел спящую женщину и решил воспользоваться ситуацией, так?
— Я не о том…
Сконфузившись, Александра хотела объясниться, но тут же сообразила, что вопросы о тени за ширмой могут показаться оскорбительными. Преодолевая неловкость, она улыбнулась, следя за тем, как стол постепенно загромождают продукты, никогда не появлявшиеся в ее мансарде. Дорогие сыры в баночках, рулеты, колбасы. Французский коньяк и бутылка вина. Она сделала робкую попытку остановить Олега, который по-хозяйски распоряжался, раскладывая угощение по тарелкам.
— Зачем ты все достаешь?! Нам этого не съесть.
— Саша, ты стала до неприличия скромной, — парировал он. — Я же не собираюсь покупать твою любовь ценой ветчины, пусть самой свежей. Отнесись к этому позднему ужину философски. Кстати, где штопор? Вино куплено специально для тебя.
Когда отыскался штопор, были найдены вилки и стаканы, Олег предложил:
— Помянем, что ли?
— Идет.
Александра отпила глоток вина. Гость осушил полстакана коньяка одним духом.
— Ты был у них? Лиза проснулась? — спросила женщина.
— Проснулась. Имел счастье и честь с ней беседовать. Хотя какая там беседа. Она говорить не в состоянии. Плачет.
Олег вновь придвинул к себе бутылку. Александра с тревогой смотрела на мгновенно раскрасневшееся лицо мужчины. «Пьяный он мне не понравился. А если начнет лезть? Заводить с ним роман? Нет настроения. Вообще нет настроения ни на что. Отбиваться — тоже как-то глупо. Мне сорок лет, я одинока как перст, ни с кем не связана… А он далеко не урод, мы давно знакомы, и у нас много общих интересов. Может быть, отказываться от него глупо вдвойне. До каких пор мне жить на этом чердаке, ожидать неведомо чего? Это хорошо в двадцать лет. Боже, я стала рассуждать, как мама!»
Но Олег, также надолго замолчавший, как выяснилось, думал на иные темы. Выпив, расправившись с куском мясного рулета, разломив пополам хрустящий ржаной багет, он с заблестевшими глазами заговорил:
— Я весь день страшно злился на все это святое семейство. Но знаешь, к вечеру кое-что понял. Ведь кончилась целая эпоха в моей жизни! Этот паскудник, прости господи, умудрился стать для меня чем-то вроде вехи на пути… Вроде компаса. Я по нему проверял, туда ли иду, тем ли занимаюсь… А сейчас придется двигаться наугад. Когда некому совершать ошибки за тебя, приходится совершать их самому. Мой личный афоризм. Давай выпьем?
И, не дожидаясь согласия женщины, осушил стакан. Жуя кусок хлеба, мужчина продолжал:
— Теперь не с кем и поругаться. И поспорить тоже не с кем. Жаль…
— Ох, перестань! — Александра вытащила из смятой пачки сигарету. От вина, выпитого на пустой желудок, ее слегка мутило. Есть не хотелось, женщина ощущала нервное возбуждение, горло сжимали мелкие спазмы. — Можно подумать, это не ты позавчера вечером желал ему смерти! Ну вот. Он умер, и ни к чему изображать, что ты убит горем!
— Я никогда не желал ему смерти! — возмутился Олег, едва не подавившись коркой. — Черт, скажешь же такое! Я хотел врезать ему за молитвенник, только и всего!
— Нет, ты ему угрожал! — Александрой овладело нехорошее, драчливое упрямство. — Обещал его найти! Обещал, что он попадет в больницу!
Мужчина не успевал возражать. Он открывал и закрывал рот, беспомощно вытягивая вперед руку, будто пытаясь остановить поток упреков.
— Ты такого наговорил, а через сутки Лиза нашла отца мертвым! — Александра уже почти кричала: — Откуда мне знать, что это не ты убил его?!
— С ума сошла?! — У ошеломленного гостя прорезался наконец голос. — Рехнулась?! Окончательно?! Я, по-твоему, способен убить человека за то, что он испортил книгу, которую я ему отдал, отдал насовсем?!
Женщина, уже начиная остывать, раздраженно отмахнулась:
— Конечно, ты будешь оправдываться. Способен, не способен, откуда мне знать?
— Ну что же мне, уходить?
— Сиди! — грубо остановила она Буханкова, когда тот попытался подняться из-за стола. — И… ладно, прости меня. Накатило. Просто терпеть не могу, когда начинают говорить о покойнике хорошее, а о живом говорили только плохое. Это самое худшее лицемерие на свете, мне кажется.
Мужчина пожал плечами. Его лицо, заросшее темной суточной щетиной, обиженное и осунувшееся, вдруг вызвало у Александры приступ жалости.
— Не думал на эту тему. Я Лыгину всегда говорил правду в глаза. Мы ругались иногда до невозможности. И сейчас, если бы он вдруг ожил благодаря своим сатанинским штучкам, я дал бы ему по морде за молитвенник. Вырезать заупокойную мессу для своих делишек! Это он не зря сделал. Тоже для жертвоприношения. Жизнь без смерти, понимаешь? Взял бы обычный современный молитвенник и кромсал на здоровье. Нет, испортил раритет. Синдром шимпанзе… Шуточка в его духе… — У Олега заметно заплетался язык. Он как-то сразу опьянел. — Дал бы по морде, но убивать?! Нет, нет… — Мужчина усмехнулся. — Тем более он мне задолжал за книги. Сегодня об этом узнала Светлана. Вот крику было! Взвилась до потолка. Ни книг, ни денег я не увижу, разумеется. Плакали мои две тысячи евро. — Олег отщипнул еще кусок хлеба и снова потянулся к бутылке. — И похороны — веришь? — тоже целиком оплачиваю я. У Светланы денег нет. Хронически. Сколько я ей возил алименты от мужа, столько она мне на нищету жаловалась. А какая у нее машина, видела? Несколько шуб. Драгоценности. Квартиру трехкомнатную Лыгин ей оставил, хотя она к ней ни малейшего отношения не имела. Это его родителей наследство. И все ей мало. И все-то она ограблена, обижена… И с похоронами действует точно по прежней схеме: «Пусть платят те, у кого деньги есть, а я нищая!» Уже обзваниваю знакомых, прошу деньги на похороны. Меня скоро начнут спрашивать, не сын ли я Лыгину!