— Когда я приехала, уже темнело, — продолжала Лиза. — Фонарь увидела еще издали. Только этот фонарь, больше ни единого огонька.
Александра молча кивнула.
— Когда я была там утром, то особо не задумывалась, живет кто-то в поселке или все разъехались на зиму. Утром светло, не страшно. А вечером стало жутко. Ясно, что там никого… Или еще хуже — есть кто-то, но он прячется, следит за тобой…
— Вы… заметили что-то в этом роде? — взволнованно перебила Александра.
— Я ехала к дому медленно, поглядывая по пути, нет ли где огонька. — Лиза будто не услышала вопроса. — Везде темно. У папиного дома остановилась, посидела в машине. Сама не знаю, чего ждала. Может, просто боялась выйти. Человек в машине все же как-то защищен. Можно рвануть с места и уехать. А так…
Она снова судорожно вцепилась пальцами в спутанные волосы и ожесточенно дернула их — раз, другой, третий… Ее глаза смотрели куда-то за плечо сидевшей напротив женщины. У Александры вдруг возникло ощущение, что Лиза созерцает нечто в сумраке мансарды, нечто, видимое только ее остановившемуся взгляду. Она поборола в себе инстинктивное желание обернуться и, одним глотком допив кофе, обратилась к замершей гостье:
— Так вы вошли в дом?
— Не сразу, — очнулась та. — Сперва во двор, постояла, прислушалась. Потом осмотрела дверь. Я не видела, не слышала ничего необычного, напротив, все казалось таким спокойным… Но меня все время мучило ощущение, что на меня смотрят чьи-то глаза.
И снова тягостная пауза. Александра подобралась, ожидая продолжения. «А может быть, девушка не вполне вменяема? — вдруг подумала она. — Эти почти белые, анемичные губы, странные глаза, эта впечатлительность, к месту и не к месту… А как она схватила меня за руку в темноте! И стояла молча, ждала, когда я подойду… Нормальные люди так не поступают!»
— Чей-то взгляд непонятно откуда, — пробормотала девушка отрывисто, с запинками, будто во сне. — Я не понимала, в спину мне смотрят или прямо в лоб. Будто у меня вдруг стало два лица или смотрел двуликий.
— Как?! — воскликнула Александра. — Что вы сказали?
— А что я сказала? — Лиза смотрела на нее изумленным взглядом грубо разбуженного человека.
— Про два лица… Про двуликого!
Лиза покачала головой:
— Я иногда задумаюсь и болтаю непонятно что. Потом даже вспомнить не могу. Мама говорит, что я в такие минуты не в себе.
— Ах, вот как… — протянула Александра, не зная, что еще сказать.
— Она не имеет в виду, что я сумасшедшая, — уточнила девушка со снисходительной улыбкой. — Просто ее это раздражает. Мама вообще не понимает меня. Вот поэтому я ничего ей не рассказываю. Если бы она узнала, что я ездила к папе на дачу, был бы дикий скандал, с обмороками, с битьем посуды… И не только посуды!
Лиза сделала выразительный жест, символично похлопав себя ладонями по щекам. Александра поморщилась:
— Только не говорите мне, что она вас бьет! Такую взрослую самостоятельную девушку?!
— Я, конечно, могла бы сопротивляться, — вздохнула Лиза, — но ее это как-то успокаивает…
— Пощечины?!
— Ну да. Она сначала сорвет злость, а потом просит прощения, становится такая ласковая. Лучше уж позволить ей это, чем целую неделю терпеть нытье и придирки. С ней просто надо уметь ладить… Но жить вместе, конечно, было очень тяжело!
Все это Лиза рассказывала невозмутимо, легким тоном человека, который не видит в своих словах ровным счетом ничего особенного. Александра была вне себя. Ей припомнилась нелестная характеристика, которую дал бывшей супруге Лыгина Олег. «Гарантированный инфаркт…»
А Лиза внезапно вернулась к рассказу о поездке на дачу.
— Дверь была заперта, как я ее и оставила. Я вошла в кухню, осмотрелась, прислушалась. В доме тихо, свет везде погашен. Все, как в первый раз. Кроме этого кошмарного ощущения, что за мной следят. Я даже не решилась включить свет. Фонарь светил сквозь занавески, все можно было разглядеть. Потом поднялась в мансарду. А вот там я уже стояла в кромешной темноте — окно ведь наглухо закрыто одеялами. Какие-то дурацкие мысли в голове крутились: «Если зажгу свет, сразу станет ясно, что я в доме!» Кому станет ясно? Я не знала…
Лиза вздрогнула всем телом и с мольбой заглянула в глаза Александре:
— Но вы-то меня сумасшедшей не считаете? Вы верите, что можно кожей чувствовать опасность?
— Очень верю, — убежденно ответила художница. — Я вообще поражаюсь вашей смелости. Вернуться туда после того, что я вам рассказала по телефону…
— Но я потому и поехала на дачу снова. — Лиза искренне ее не поняла. — Ведь это нельзя было так бросить… А если с папой что-то случилось? И когда я наконец зажгла лампу, сразу убедилась, что так оно и есть! Понимаете, я весь день крутила в голове наш с вами разговор. Сопоставляла то, что вы видели ночью, и то, что я застала утром. Я говорила себе, что мы обе могли ошибаться. Вы могли убежать ночью из дома, захлопнуть дверь, она защелкнулась на один замок… А мне утром показалось, что я отпирала не один замок, а оба. Такие мелочи ведь забываются… Вы могли не заметить ночью телефона на столе. Так же как я не заметила утром горящего фонаря на улице. Но настольная лампа! Вы утверждали, что она была включена. Когда я утром вошла в комнату, солнце било прямо в окно, и, даже несмотря на эти одеяла, можно было все рассмотреть. И я не включала тогда лампу. Не проверяла, работает она или нет. А лампочка ведь просто могла перегореть! Я могла видеть утром ВКЛЮЧЕННУЮ лампу с перегоревшей лампочкой.
…Пройдя через темную комнату, девушка на ощупь нашла письменный стол, нашарила провод, тянувшийся от лампы, и нащупала на нем пластиковый переключатель. Стоило сдвинуть рычажок, как тут же мягко осветился розовый шелковый абажур…
— В комнате стало светло, а в душе у меня целая буря поднялась. Значит, поняла я, в доме кто-то побывал — между вами и мною. Выключил лампу, положил телефон, запер дверь на оба замка. И вы не лгали мне… И я сама ничего не перепутала утром.
…Лиза была в замешательстве, мысли путались, паника все нарастала. Ей хотелось побыстрее уехать. Но она понимала, что вернуться сюда снова уже не решится…
— Я стояла и разглядывала бумаги, валявшиеся на столе. Папин рабочий стол… Я хорошо помню, что папа все время сидел в своем кабинете, рылся в книгах, делал выписки, что-то срисовывал, сравнивал… Родители развелись, когда мне было девять. Я в том возрасте еще слабо понимала, чем занимается папа, в чем весь смысл его жизни. Мне подумалось вдруг: вот он, мой единственный, последний шанс стать к нему ближе…
…Преодолевая усиливавшуюся тревогу, девушка принялась перебирать бумаги. К ее огромному разочарованию, в основном попадались ксерокопии иностранных текстов…
— Я узнала лишь английский язык, да и тот был какой-то странный. В английском и частиц-то таких нет, и слова корявые…
— Староанглийский, — предположила Александра, сетуя на то, что сама упустила шанс «заглянуть через плечо» Лыгину.
— Мм… наверное, — с сомнением протянула Лиза. — И еще там были записи от руки, все исчерканные, неразборчивые… Я бы и за год не расшифровала. Но вдруг мне попалось кое-что совершенно иное…
Она сняла куртку, в которую до сих пор зябко куталась, и осталась в футболке с короткими рукавами. Еле заметный светлый пушок на руках тут же встал дыбом от холода. Александра хотела попросить ее одеться — гости, непривычные к чердачным сквознякам, жестоко простужались в два счета. Но женщина онемела, увидев, что именно Лиза достает из внутреннего кармана куртки.
Рванув «молнию», та извлекла на свет свернутые трубочкой пергаментные листы, желтые от старости, пятнисто-бурые от щедро покрывавшей их субстанции, в которой Александра с содроганием заподозрила засохшую кровь.
Лиза, сурово сдвинув золотистые, едва видимые брови, развернула сверток и вытряхнула на стол с десяток измятых, иссиня-черных блестящих перьев.
— Что это? — спросила Александра, едва вновь обрела способность говорить.
— Я заметила, что из-под одной картонной папки торчит что-то странное. Сдвинула ее и нашла вот это, — хрипло сказала девушка. — И весь стол был в пятнах. Догадываетесь, в каких?
— Кажется, похоже на…
— Это кровь, — теперь Лиза говорила резко, заносчиво. Казалось, еще секунда — и она не выдержит, вспылит. — При чем тут «похоже» и «кажется»?! Это кровь. Там ее было полно. Кровь и вороньи перья.
— Господи помилуй… — пробормотала женщина. Она осторожно взяла пергаментные листы, осмотрела их и прикусила губу. — Вот они где!
Не осталось ни малейших сомнений: в руках у нее была отсутствовавшая, заключительная часть молитвенника. Александра наметанным взглядом опознала и шрифт, и манеру исполнения заставки с изображением Дорсетширского аббатства, и формат страниц.
«Вот она, заупокойная служба из свадебного молитвенника леди Джейн Грей!»
— Кое-кто будет очень рад, что вы это нашли, — сказала художница, разглаживая страницы, покрытые засохшими пятнами крови. — Кое-кто будет просто счастлив.
— А мне все равно, — огрызнулась девушка, продолжая демонстрировать переменчивость нрава. Несколько минут назад она казалась нежной, доверчивой и беспомощной, зато сейчас ее заносчивый тон не посрамил бы самого Лыгина. — Какое мне дело до чужого счастья, как вы думаете?! С папой что-то случилось. Это точно. Теперь я перестала сомневаться.
Опомнившись, Александра отложила в сторону страницы, вырезанные из молитвенника.
— Может быть, сообщить в полицию о его исчезновении? — предложила она. — Чем раньше начнут искать, тем лучше. И еще можно позвонить хотя бы по тем телефонам, которые нашлись в его мобильнике. Вы пробовали?
Лиза, опустив голову, перебирала вороньи перья, наблюдая за сине-стальными переливами, блуждающими по черному муару. Казалось, она не слушает, однако ответ Александра получила сразу.
— Не звонила и не буду.
— Но почему?!
— Лучше, если это сделаете вы.
Ошеломленная женщина молчала, а Лиза, не отрывая взгляда от перьев, продолжила:
— Я уже говорила, мне он не звонил ни разу в жизни. Маме тоже. Тем трем мужчинам, которые значатся в его записной книжке, — редко и давно.
А вот вам — только вчера. И вы разговаривали. Вы были ему ближе всех.
— Это ничего не значит! — возмутилась Александра. — Если уж я — самый близкий человек вашего отца, тогда у него вообще нет близких людей! Потому что для меня это сугубо деловое знакомство, которое поддерживают не ради удовольствия!
— Так вы не будете мне помогать? — ощетинилась девушка.
— Лиза, обратитесь в полицию. Если нужно будет, я вас поддержу. Но мы с вами ничего не сможем сделать сами. Вы же видите, — она указала на испачканные страницы, — это кровь, дело обстоит очень скверно.
— Это воронья кровь, — безмятежно ответила гостья, устремив на Александру взгляд своих удивительных, млечно-бирюзовых глаз. — Сама ворона валялась под столом. Я ее нашла, когда стала осматривать комнату внимательнее. Думала даже прихватить, но потом не стала пачкаться. Обычная дохлая птица. Перья торчком. Будто в когтях у кошки побывала.
— Не понимаю… — немеющими губами выговорила Александра. — Откуда она взялась?
— Я думаю, отец ее купил. Кто-нибудь для него поймал птицу, а он заплатил, — так же невозмутимо ответила девушка. — Он сам никогда их не приманивал, обычно привозил с Птичьего рынка или покупал у дворника. Тот уж знал, что ему требуется.
— Но зачем ему ворона?!
Лиза открыто улыбалась, наслаждаясь растерянностью хозяйки мастерской.
— Папа снова взялся за старое. Когда-то из-за таких вот дел мама его выгнала из дома.
— Пожалуйста, объясните, — взмолилась женщина. — Неужели вы хотите сказать, что ваш отец когда-то покупал и истязал животных?!
Едва она произнесла эти слова, перед ее внутренним взглядом возник изуродованный молитвенник. «Изрезанная книга, истерзанная птица. Одно равнозначно другому. Если он сделал одно, мог сделать и другое. Никогда в жизни не подам ему руки! Если… увижу его еще хотя бы раз…»
— Истязал животных? — Лиза рассмеялась в голос. — Да что вы, нет, конечно, нет! Он просто увлекался алхимией. Скупил все книги, какие только смог найти, устроил целую лабораторию в кабинете, истратил на это кучу денег, даже влез в долги… Ажертвенная кровь требовалась на определенном этапе. Только и всего. И, пожав плечами, добавила: — Хотя ворону, конечно, он убил.
Александра молчала, не в состоянии прокомментировать такое признание. На миг ей подумалось, что не стоит верить каждому слову этой странноватой девушки, которая сама призналась, будто иногда не понимает, что говорит… А Лиза продолжала сверлить ее взглядом.
— Но самым страшным, что я увидела там, была не дохлая ворона, нет. Пусть она меня напугала, скрывать не буду. Словно все самое худшее, что случилось со мной когда-то в детстве, вдруг разом вернулось. К горлу подкатило, воздуха перестало хватать. Я сорвала с окна одеяла, вместе с гвоздями, на которых они висели. Толкнула форточку… И увидела во дворе человека.
…Мужчина шел по выложенной кирпичами дорожке, направляясь к калитке, которую Лиза оставила приоткрытой. Он покидал двор, не оборачиваясь, не торопясь, размеренным шагом. Оцепенев от страха и неожиданности, девушка провожала его взглядом, пока фигуру не стерли сумерки, окончательно сгустившиеся к этому часу. Выйдя из бледного широкого круга света, отбрасываемого фонарем, мужчина попросту исчез. Лиза даже не смогла бы определить, в какую сторону он двинулся, да и ушел ли вообще? Не притаился ли поодаль, наблюдая за ее тенью в окне, внезапно оголившемся и ярко освещенном?..
— Я не помню, сколько так простояла, прежде чем догадалась погасить свет. В голове все смешалось. Я не понимала, откуда он взялся? Неужели вышел из дома?! Где же он прятался от меня? Судорожно сглотнув слюну, девушка добавила с вялым отчаянием в голосе: — Я даже не понимала толком, видела ли его на самом деле или померещилось со страху? Ожидала что-то увидеть, вот и…
…При слабом свете фонаря, задевавшем лишь край письменного стола, Лиза уложила на испачканные листки пергамента несколько вороньих перьев. Соорудив сверток, спрятала его во внутреннем кармане куртки. Она не смогла бы объяснить самой себе, зачем делает это. Ей смутно думалось о каких-то уликах…
— Я думала о вас. О том, что вы можете мне что-то объяснить, раз последнее время общались с папой. То есть думала-то я о том мужчине, который прошел по двору, но где-то на заднем плане была мысль о вас.
…Страшно ей было так, что девушка даже дышала с трудом. Она заставила себя выйти из дома, только прихватив с кухонного стола большой нож для разделки мяса. Так, с ножом в руке, настороженно озираясь, Лиза пересекла двор, подошла к своей машине, отперла дверцу и уселась за руль. Нож она швырнула через ограду, и он со звоном упал на кирпичи дорожки…
— Я не хотела больше прикасаться к нему. Женщина с ножом в руке — это кошмар всей моей жизни, — отрывисто призналась Лиза. — Кто-то боится пауков, кто-то уколов, кто-то темноты…
— Я боюсь высоты, — машинально отметила вслух Александра.
— А я боюсь женщины с ножом в руке. Знаете почему?
Скрюченные пальцы несколько раз рванули спутанные рыжие пряди, свисавшие вдоль бледного, измученного лица.
— Потому что это — моя мать, — глухо пояснила Лиза, не дождавшись встречного вопроса. — Я всегда боялась стать такой, как она, всегда жила от обратного примера. Не понимаете? Если она жаловалась на что-то, я в такой же ситуации молчала. Если она срывалась на крик, я улыбалась. Если она упрекала весь свет, я никого ни в чем не винила. Я все делала наоборот, только бы не стать на нее похожей. Всегда спрашивала себя: «А ОНА как бы сейчас поступила? Что бы ОНА сказала?» А тут мне было просто очень страшно, не до вопросов. Я схватила нож и выбежала из дома. И в этот миг все мои старания пошли прахом. Я стала ЕЮ.
Девушка спрятала лицо в ладонях. Ее плечи содрогались, но всхлипываний слышно не было. Александра молча поднялась из-за стола, налила стакан воды, поставила его рядом с гостьей. Она испытывала смешанные чувства, и кошка, внимательно слушавшая весь разговор, казалось, их разделяла. Цирцея волновалась, косясь на рыжую незнакомую девушку, вставала, снова ложилась, то щурилась, то отрывисто мяукала.
«У Лыгина, вижу, семейка подстать ему самому. — Женщина отошла к окну, приоткрыла форточку и достала сигареты. — Очень странная дочь, которая боится еще более странной, по всей вероятности, матери. Лиза вбила себе в голову, что именно я была самым близким другом ее отца и потому обязана его искать! Скоро рассветет, а я еще глаз не сомкнула». Александра ощущала нарастающее глухое раздражение и потому не обернулась, когда Лиза снова подала голос.
— Что, по-вашему, я могу рассказать в полиции? — спросила девушка. — Что? Какая-то дохлая ворона, человек во дворе, который даже не обернулся и ничего мне не сделал… Они пошлют меня в дурдом.
— Ну а я что могу сказать? — стоя спиной, ответила Александра. — Я и этого не видела.
«Ты лжешь, — твердил ей беспощадный внутренний голос. — Ты украла бесценную подвеску, имеющую как художественную, так и культурно-историческую ценность, и ни одной живой душе не желаешь признаться в этом. Украла, в прямом смысле слова, и надеешься, что она останется у тебя, и Лыгина в твоей жизни больше не будет! А тут эта девочка с глазами русалки и волосами ведьмы, с вороньими перьями и ножом, который она, к счастью, выбросила. Пришла просить помощи и совета. Ты не смеешь на нее посмотреть, потому что тебе стыдно!»
Александра заставила себя обернуться.