И уж совершенно запредельной мудрости требует осознание того факта, что иногда предсказать победителя невозможно в принципе.
– Прекрасная добыча, – кивает барон. И правда, растянувшийся у подножия холма караван состоит из тяжело груженных телег – раз, имеет слабую охрану – два, и, вдобавок, идет он из земель Ральфа Нормана, сторонника Йорков и заклятого врага Джона Рэда. Разумеется, намекни кто сэру Джону, что на его попытки вычислить будущего победителя в Войне роз повлияли политические пристрастия его недруга, он будет отрицать сей факт с негодованием, переходящим в рукоприкладство.
– Пора.
Если атака, затеянная сегодня ранним утром Питером Батлером со товарищи на десяток разбойников при единственной телеге, была основана на расстреле врага из засады, то в данном случае ставка делается на натиск и, в некотором смысле, на человеческий страх. Не всякий – если он не является профессиональным солдатом – удержит оборону, когда на него летит с холма, разгоняясь под уклон, бронированная конница. Будут ли профессионалы сопровождать обоз с крестьянским урожаем? Вряд ли – слишком дорого это станет Ральфу Норману.
И кстати, не всякий также сообразит, что в конце разгона всадникам придется – неизбежно придется! – сбросить скорость, ибо там, на дороге, у подножия склона, им нужно будет как-то огибать телеги. Впрочем, есть ведь еще и запряженные в эти телеги лошади, и они тоже умеют бояться.
Одним словом, атакующие не успевают покрыть еще и половины расстояния вниз по склону, когда в караване начинается форменный хаос. Повозки мгновенно – и как только они это ухитрились провернуть? – перемешиваются, одна из телег опрокидывается – вот скажите, как можно опрокинуть телегу?! – а лошади – не без помощи запаниковавших возниц – делают невозможным единственный разумный план обороны – укрыться за телегами, дабы избежать удара конной лавины.
– С французами было бы труднее, – с отвращением в голосе произносит барон. – С французами было бы стократ труднее.
– Это вообще не солдаты, – пожимает плечами его воспитанник. – Это же вчерашние крестьяне.
Вчерашние крестьяне стоят на коленях вдоль обочины дороги, всем своим видом показывая, что они сдаются на милость победителя, великого и ужасного.
– Интересное начало войны, – резюмирует барон Джон и, слегка тронув пятками бока коня, направляет его к захваченным телегам. – Посмотрим, что мы такого завоевали… Может, там найдется доброе вино, будет чем горло промочить!
В телегах нашелся эль, теплый, по случаю жаркого дня, а вот вина не нашлось. Однако открывать бочку, разумеется, рыцарь не разрешает. Ибо, говоря про «промочить горло», он имел в виду себя, а вовсе не своих людей. И правильно – сначала добычу нужно доставить в замок, да и вообще – было бы что отмечать: двух защищающихся затоптали их собственные лошади, хороша битва! Сами они с сэром Томасом вина все-таки хлебнули – из притороченного к седлу бурдюка, – тоже теплого и довольно противного, остальные же – нет. Ибо остальным предстоит привести караван в порядок, перегрузить добычу – в основном, увы, всего лишь репу, впрочем, на паре телег находятся также мешки с овсом, и даже копченый окорок – со сломанных телег, на целые.
И главное – надо решить, что делать с пленными, – не вешать же… вчерашних крестьян.
* * *– Гонец из замка, – замечает сэр Томас, вглядываясь в даль. Действительно, из-за закрывающих обзор кустов появляется всадник.
– Что там еще?! – ни малейших иллюзий насчет возможных новостей сэр Джон не питает – либо Норман сделал ему еще какую-то гадость, либо гадость пришла со стороны. Ибо, будь новость хорошей, хитрюга-управляющий приберег бы ее до возвращения отряда, чтобы, если повезет, попасть под раздачу рыцарских щедрот.
– Захватили пленных барона Ральфа, – сообщает гонец, который, несмотря на изрядное расстояние, отделяющее их от замка, вовсе не выглядит уставшим. «И конь под ним свежий», – отмечает сэр Джон.
– Шагом ехал, что ли?
– Я сменил коня час назад, – обиженным голосом оправдывается гонец. – Встретил отряд Мак-Грегора.
– А, ну ладно. Так что там с пленными?
– Наемники приволокли их из леса.
– Так вздернуть! – удивлению барона нет предела. – Всегда же так поступали!
– Э… Вы не поняли, мой лорд, – начинает объяснять гонец, путаясь в словах и пытаясь на ходу формулировать свои мысли. – Это… ну… это были барона Нормана пленники, не наши… А наши их, как бы, освободили.
– Ага, – важно кивает барон. – Ничего не понял. Томас, а ты? Что за люди?
Томас молчит, ибо вопрос, очевидно, риторический.
– Я их не видел, – пожимает плечами гонец, косясь на бурдюк в баронской руке. – Болдвин, как они приехали, сразу их, значит, велел в подземелье запереть.
– Да что он… – начинает было заводиться барон Джон и замолкает на полуслове. Конечно, можно дать выход чувствам, все знают, что у него за этим дело не станет, вон и Томас руку протягивает, не иначе придержать опекуна, если тот примется гонцу морду бить. Но…
Но с другой стороны, Болдвин Робертсон, хитрющий старикашка, уже двадцать лет как занимающий пост управляющего в непростом хозяйстве сэра Джона, отнюдь не глуп, и если уж он принял решение запереть отбитых у Ральфа Нормана пленников в подземелье…
…Значит, либо их надо держать взаперти (зачем?), либо их никто не должен видеть (и почему, скажите?). Уж не короля ли они отбили? Впрочем, чушь, конечно. Король не в том состоянии, чтобы разъезжать по дорогам. Но кого тогда?
– Их лица кто-нибудь видел?
– Никто не видел. Тряпками замотали и так внесли. А тех, кто их доставил, ну, Питера Баттлера отряд, – их тоже заперли в гостевых покоях, с едой и вином, чтобы, значит, ни с кем не разговаривали. И еще… – Гонец оглянулся через плечо, и чуть тише добавил: – Одна, вроде, баба. Я видел, когда несли. Ну, эту… фигуру.
– Оставь вас одних! – бурчит барон мрачно. Затем, привстав на стременах, орет зычным голосом, одновременно удерживая пытающуюся встать на дыбы лошадь: – Эй вы, бездельники, ведьмины дети! Ну-ка поторапливайтесь там, ато сами на горбу все это потащите, дармоеды тупо… э… – он косится на улыбающегося во все лицо воспитанника, и, вздохнув, замолкает.
– Ну вот, – сокрушенно произносит сэр Томас. – На самом интересном месте.
Посмеялись. Построились, наконец, в походную колонну и двинулись в сторону замка. Еще шесть часов, и все, конец победоносному походу.
«И все-таки, – размышляет сэр Джон, – кто это может быть? Кто-то такой важный, что хитрюга Болдвин даже гонцу не доверил эту информацию. Важный… или страшный? Может все-таки в его подвале сидеть Плантагенет, или… Или кто? Йорк? Кто? А забавно было бы потребовать выкуп за самого Йорка…»
* * *Шесть часов в седле. Пролетели ли они незаметно? Вот уж нет! Это только в рыцарском романе время для облаченного в броню путника летит незаметно, да в балладах у вечно пьяных бардов. В жизни же все не так. Шесть часов дорожной тряски по жаре поздней весны, когда солнце палицей лупит по твоему шлему, но доспехи снимать нельзя, ибо то, что ты только что проделал с людьми барона Ральфа, может в свою очередь проделать с тобою и сам Ральф.
– Жарко, – замечает Мак-Карти, странный тип, прибившийся к людям барона пару лет тому назад – да так и оставшийся при дружине. Собственно, странным можно назвать почти любого наемника, нормальный средний человек вряд ли выберет подобную карьеру, но шотландцы выделялись даже на их фоне. Мак-Карти и его напарник Мак-Грегор были отменными следопытами, из тех, что способны идти по следу безлунной ночью и в дождь, знали осадное дело, полевую медицину, разбирались в ядах… Сам барон подозревал, что являлись они то ли бывшими мятежниками, то ли охотниками за головами в отставке, а в замке не столько зарабатывали на жизнь, сколько прятались от прежних работодателей.
Ну и пусть. Хороший боец – он на дороге не валяется.
Джон Рэд фыркает, осознав нечаяный каламбур, а Мак-Карти в ответ удивленно поднимает бровь, мол, что я такого сказал-то?
– Скоро замок. – Сэр Томас далек от всех этих сложностей, и ни многочасовая тряска в седле, ни солнечные лучи, похоже, не доставляют ему ни малейших проблем. Нет, правда – идеальный рыцарь.
– Ты придумал ответ? – интересуется барон.
«Собственно, – мелькает у сэра Джона мысль, – это нечестно. Я не знаю ответа, но жду, что мальчишка найдет его за меня. Но с другой-то стороны, я же здесь за главного, так? А главный умнее всех, потому, что его никто не спрашивает».
– Ничего в голову не приходит, – вздыхает сэр Томас. – Совершенно ничего. Я не знаю ни кто эти люди, ни зачем их заперли в подвале. Надеюсь лишь, что замок еще цел.
«Издевается, паразит. Хотя… будь это и вправду кто-то ценный…»
Сэр Джон вздыхает, горестно.
«Издевается, паразит. Хотя… будь это и вправду кто-то ценный…»
Сэр Джон вздыхает, горестно.
В окрестностях сейчас тихо, но в паре-тройке дней пути отсюда идут бои, и если надо, что Ланкастеры, что Йорки, могут перебросить под стены его замка целую армию.
И взять его штурмом за пару часов.
– Это кто-то третий, – подает вдруг голос Мак-Карти.
– Кто еще… подслушивал?
– Случайность, мой лорд. – Всклокоченная борода шотландца раскалывается посередине, что, видимо, должно означать улыбку. – Просто слух у меня хороший и рядом я крутился… вот и услышал.
– Есть такое слово, – произносит сэр Джон, мечтательно закатывая глаза, – дисциплина называется. Мне один испанский монах рассказывал, уважаемый человек, кстати. Инквизитор. Я давно хотел попробовать, да все как-то руки не доходили. Это когда берешь веревку покрепче…
– Больше не повторится, мой лорд, – кланяется в седле этот шут. – Я все понял и уже исправился.
– Ладно, рассказывай, коли понял.
– Это не Ланкастеры и не Йорки, – просто говорит Мак-Карти. – Это кто-то третий.
– Французы, что ли?
– Да что вы, милорд! Какие в наших краях французы!
– А кто тогда?
– Не знаю, – шотландец пожимает тощими – это видно даже под кожаным доспехом – плечами. – Кто угодно. Сбежавшая внебрачная дочь Плантагенета с двумя любовниками. Трое сарацин, потерявших дорогу к гробу Господню и не знающие языка, чтобы спросить. Не угадаешь. Но это НЕ королева Англии, НЕ Ричард Йоркский, НЕ их министры… Потому что иначе вокруг было бы не протолкнуться, а нас бы уже рубили на рагу.
– Какое еще рагу?
– Шотландское, милорд.
Томас Турлоу отворачивается, пряча улыбку.
– Толку от твоих предсказаний! – недовольно говорит не заметивший шутки барон. – Если это трое сарацин, зачем им лица заматывать и в подвал запирать? Будь у них и вправду черная кожа, Болдвин сейчас показывал бы их за деньги, ты что, этого старого лиса не знаешь, что ли?
– Э…
– То-то и оно. Давай-ка за обозом следи. Чтоб не растягивался.
– Слушаюсь, – Мак-Карти уносится прочь. Барон пытается почесать в затылке, натыкается пальцами на железо шлема и беззлобно ругается.
Сарацины… Королева… Там видно будет. Кто бы это ни был, он просто человек, а сидящий в подземелье человек – это или враг, которого следует повесить, или друг, с которым можно выпить доброго вина или потребовать за него выкуп – что тоже неплохо. Какие еще могут быть возможности, верно?
Высоко в небе описывает круги ворон. Ему тоже интересно.
Глава 4
—Хрясть! – дверь, что ведет в трапезный зал, распахивается во всю ширину, и оттуда спиной вперед вылетает слуга, один из тех, что работают по замку, кухне, конюшне… Хозяйство Джона Рэда достаточно велико, чтобы разделять обязанности прислуги, но в большинстве случаев этого все-таки не делают.
«А Болдвин-то, хитрец, сам не пошел докладывать», – думает на бегу Томас Турлоу, спеша, стараясь успеть… Не успел.
– Хрясть! – второй слуга кувырком пролетает мимо него, молодой человек едва успевает посторониться.
«И послал, небось, не абы кого, а тех, кого хотел проучить, лис старый».
– Господом кля… – доносится из трапезной.
– Хрясть!
Третьего бедолагу сэр Томас успевает поймать на лету, бережно кладет на пол и осторожно – мало ли, что здесь еще может летать по воздуху – входит в трапезный зал.
– Перепились, мерзавцы! – несется ему навстречу. – Где этот ведьмин сын Робертсон?! Клянусь небом, он у меня месяц будет спать на животе! Нет, два месяца!
В комнате трое – барон Джон, только что вошедший сэр Томас и его тезка, святой отец Томас О’Нил, странствующий монах из ордена францисканцев, что заглянул в замок пару дней назад и задержался. Монах обеспокоен, но лицо его непреклонно, ибо, похоже, барона Джона Рэда он еще толком не знает.
– Истинно говорю вам, пойманы исчадия адские, кои…
– Хрясть!
«Говоришь, вера лучший щит? Эх, монах, слаба твоя вера, а вот ухо теперь будет с тележное колесо».
– Да что стряслось-то? – озадаченно спрашивает сэр Томас.
Лицо у барона совершенно красное, но удар ему не грозит – когда он в таком состоянии, ударов, наоборот, следует опасаться окружающим.
– Ты знаешь, чем они тут занимались, пока мы караван брали?! – гневно грохочет он, расхаживая по комнате и пинками распихивая с дороги стулья. – Чертей ловили! Представляешь?! И поймали – целых три штуки, барсуки трехнутые, ежа им в глотку да через задницу, да задом развернуть, чтобы… что ты на меня уставился?!!!
– Я вина принес, – смиренно произносит молодой человек, пряча улыбку.
– Ну… так давай его сюда!
Слышно молодецкое бульканье.
– …перевешать за…
Снова бульканье.
– …евнухи беременные…
Бульканье.
– Все, пошли искать Болдвина. Уф! Что-то вино крепкое попалось!
– Обопритесь на мою руку, милорд.
* * *Болдвин Робертсон, бойкий старикашка лет шестидесяти от роду, и вправду знал, когда надо прятаться, а когда (да практически никогда!) – смело идти вперед, навстречу опасности. Сейчас, чтобы с ним встретиться, пришлось спускаться в то самое подземелье – обширную пещеру, найденную при постройке замка и местами облагороженную дубовыми дверьми с крепкими запорами и решетками, способными остановить любого, кроме, может быть, сэра Томаса.
Идут шестеро: один из попавших под господскую руку слуг, он показывает дорогу, сам барон, слегка навеселе, ведомый под руку сэром Томасом, и, как ни странно, монах. Воистину, некоторые люди никогда ничему не учатся. Плюс двое солдат – для поручений и придания событиям надлежащего грозного вида.
– Ступеньки, – бормочет барон. – Зачем их тут столько? Все срыть!
– Непременно! – соглашается с ним сэр Томас, но уже без прежнего энтузиазма.
Дело в том, что человек – существо сложное, и есть у него привычки врожденные и необоримые, примером чему может служить манера смотреть в темноте под ноги. Никто не спорит, разумеется, что в нормальных условиях, скажем, в замковом коридоре, это чрезвычайно полезная привычка, ибо она помогает не наступить на лежащую на дороге охотничью собаку или, скажем, своего брата-рыцаря, сраженного усталостью и внезапным богатырским сном. Но вот во мраке пещеры, освещаемой одним лишь факелом, да и то – тусклым, она пагубна, ибо, глядя вниз, можно врезаться головой во что-нибудь свисающее напротив, сверху, с потолка. Что только что и имело место, ибо строители замка не принимали в расчет двухметровых посетителей и на высоте перекрытий, где могли, сэкономили.
Разумеется, ни ссадины, ни шишки, ни даже легкого покраснения рыцарь не заработал, для этого его череп слишком прочен, но честь – честь слегка пострадала, а значит – настроение слегка испортилось. Теперь он пытается глядеть и вверх, и вниз одновременно. В целом, эта тактика дает свои результаты, хотя и не совсем те, что ожидалось.
– Что ты все киваешь?! – возмущается сэр Джон. Его воспитанник вздыхает.
Но наконец путь пройден.
– Пришли, мой господин, – слуга кланяется, стараясь быть на расстоянии, большем зоны досягаемости конечностей любимого хозяина. Перед пришедшими дубовая дверь, окованная железом и запертая на засов, а перед дверью стоят два стражника. Услышав приближающихся загодя, они имели время подготовиться и теперь стоят по стойке «смирно», с оружием наголо.
– Да открывайте уже! – раздраженно бросает барон.
Дверь открывается со скрежетом, способным поднять мертвого.
– Петли смазать. Ты! Отвечаешь.
– Да, господин.
Барон Джон и его спутники входят в маленькое помещение. Собственно, оно с самого начала было задумано как камера для заключенных. Минута проходит в ожидании, пока за спиной новоприбывших воткнут в специальную подставку факел и запалят еще два. В камере постепенно становится светлее, можно разглядеть три закованных в колодки тела, лежащие на полу без движенья, Болдвина Робертсона (в самом дальнем от барона углу) и еще двух стражников.
– Ну, и где эти ваши исчадия? – снова начинает заводиться барон. – Ну-ка… а… ну, вижу. Н-да…
* * *– Истинно говорю вам: тварей сих надлежит сжечь на костре, ибо огонь очищающий…
– Тебе еще раз в ухо дать? – хмуро интересуется рыцарь, и монах умолкает на полуслове. Сэр Томас машинально отмечает, что боли этот парень, похоже, не очень боится. Либо глуп, либо…
– Ты что, был солдатом?
Монах вздрагивает:
– Я не знал, что это так заметно.
– Почему стал монахом?
– Я был свидетелем чуда. Я…
– Заткнулись, оба! – барон раздражен, он не любит ситуаций вроде этой, когда непонятно, что нужно делать. Впрочем… почему – непонятно?
Он снова тянется к кубку с вином.
* * *За прошедшие полчаса камера изменилась до неузнаваемости, а именно, в ней появился стол и два стула – как ни странно, этого оказалось достаточно, чтобы превратить гнетущий сумрак тюремного помещения в расслабляющий полумрак, так хорошо сочетающийся с приятной трапезой.