Однако сейчас, проснувшись, он подумал, что не будет особого вреда, если сходить в библиотеку и посмотреть, все ли в порядке. Операция должна бы уже закончиться; интересно, как там что. Кроме того, интересно посмотреть на Огастеса. Все-таки, исключительное зрелище.
Где библиотека, он знал. Этот очкастый тип водил его туда после обеда. Облачившись в халат, Стэнвуд спустился по лестничке и пошел по коридору. Из-под заветной двери сочился свет; значит, компания — на месте. Конечно, они могут рассердиться, что он нарушил приказ, но все-таки стоит войти. Он и вошел, словно мокрая собака, проникающая в гостиную, чтобы присоединиться к людям, и опасающаяся, что ее плохо примут.
Увидев, что там только Терри, он облегченно вздохнул. Она сидела в кресле и о чем-то думала.
— Эй! — произнес он, как ему казалось, шепотом. Терри очнулась и вскрикнула. Майк понес посуду на кухню, а она осталась, пообещав, что ляжет в постель; но не легла, поскольку хотела хоть как-то развеять чары. Голос Стэнвуда, похожий на вопль приемника, когда ты повернешь эту штуку больше чем надо, ее напугал.
— Стэнвуд! — сурово сказала она. — Почему вы кричите?
— Я шепчу, — возразил огорченный гость.
— Шепчите тише. Садитесь сюда, на тахту, и говорите мне на ухо.
Стэнвуд подошел поближе, свалив по дороге столик.
— Все в порядке? — хрипло выговорил он.
— О, да! — отвечала Терри, сияя.
Стэнвуд обрадовался. Его это дело не касалось, но за друзей — приятно.
— Очень хорошо. Значит, она у вас?
— Кто именно?
— Да эта марка.
— А, марка! Нет, не у нас. Видите это окно? Мистер Ворр бросил в него свои инструменты, и они упали в ров.
Стэнвуд заметил сразу, что откуда-то дует, но решил, что ему кажется.
— Зачем он их бросил?
— Обиделся. Майк с ним грубо говорил.
— Вон как! Напился, я думаю.
— Да, напился.
— Жаль, я его не видел.
— Жаль. Исключительное зрелище.
Стэнвуд испытал много чувств — сострадание к графу, не получившему марки; жалость к себе (см. выше); а главное — растерянность. Если все провалилось, почему Терри так рада?
— Помнится, вы говорили, что все в порядке, — намекнул он.
— Конечно. Вам казалось когда-нибудь, что вы плывете на розовом облаке?
— Еще бы! — воскликнул он, живо припомнив оба случая: когда Эйлин, стряхнув пепел, ответила ему: «Да», и несколько раньше, когда именно его удар в последние полминуты обеспечил команде счет 7:6.
— Вот и мне сейчас так кажется. Понимаете, я выхожу за Майка.
— Да? А я думал…
— И я думала. Но изменила мнение.
— Рад за вас.
— Рады?
— Конечно.
Они помолчали. Терри покачивалась на облаке, сияя глазами, а Стэнвуд с облегчением думал о том, что Майк любит не Эйлин.
— Это приятно, — объяснил он наконец. — Старый добрый Майк уходит с поля. Все же легче.
— Я не совсем поняла.
— Когда человек так красив, как-то страшновато.
— Почему?
— Кто его знает, что случится! Мне казалось, ему нравится Эйлин.
Облако выскользнуло из-под Терри, она упала в океан, причем не сверкающий, а холодный, и кишащий, вдобавок, колючими чудищами.
— Какая глупость! — сказала она чужим, незнакомым голосом.
Но Стэнвуд продолжал, как ни в чем не бывало:
— Началось все на этой вечеринке. Позвал я гостей в честь Эйлин, Майк пришел и как-то так на нее поглядывал. Вы не замечали, как он смотрит на женщин? Такой, знаете, взгляд… А, что?
— Ничего.
— Вы хотели что-то сказать?
— Нет-нет.
— Значит, он на нее глядел, и мне это не понравилось. Конечно, они знакомы по Голливуду…
— Близко?
— Ну да. И когда она мне сказала вот это…
— Что именно?
— Я вам не говорил? Да, конечно, случая не было. Она сказала, что не выйдет за меня, пока у меня нет денег. Понимаете, она выходила замуж за бедных, и ничего не получалось. А сейчас, когда я лег, мне подумалось, что она крутит.
— Крутит?
— Финтит, — пояснил Стэнвуд. — Понимаете, вспомнил я вечеринку и этот самый взгляд… В общем, а вдруг она просто хочет от меня отделаться? Но сейчас я успокоился. Если вы за него выходите, значит, мне просто показалось.
Терри не разделяла эту наивную веру. Простодушный Стэнвуд успокоился, а она — нет. Ей припомнился Джеффри Харвест, непостоянный красавец. Он глядел и на нее, и на всех других. С болью подумав об этом, она вскрикнула и закрыла лицо руками.
— Эй! — заволновался Стэнвуд. — Что это вы?
Простодушные люди мыслят штампами. Когда добрая приятельница вскрикивает, словно умирающая утка, и закрывает руками лицо, они знают, что делать. Взволнованно спросив: «Эй, что это вы?», они по-братски ее обнимают. Когда Стэнвуд все это сделал, он услышал голос:
— Мистер Росситер!
В дверях стояла леди Алела, неприязненно глядя на происходящее.
Когда женщина строгих правил хочет в два часа ночи посмотреть, какие разрушения произвел ее пьяный отец, и видит младшую сестру в пижаме и халате с молодым человеком, тоже в халате и пижаме, она, то есть женщина с правилами, бывает очень суровой. Так оно и случилось, а потому Стэнвуд взвился ввысь, словно под него подложили тринитротолуол.
У таких, как он, есть заповедь, начертанная золотыми буквами: если честный человек скомпрометировал даму, он должен немедленно это исправить, не щадя затрат.
Тем самым, он знал, что делать. Путаясь в полах халата и свалив по пути бюст покойного Гладстона[24] вместе с подставкой, он промолвил с неброским благородством:
— Не беспокойтесь, миледи. Мы помолвлены.
— Вот как? — откликнулась леди Адела, глядя еще суровей. — Не говорите ерунды. Какая помолвка? С моей сестрой вы познакомились вчера, за обедом.
Тут ей припомнилось, что муж бормотал что-то попозже, когда она мазала кремом лицо. Получалось, что Росситер — самозванец, поскольку совершенно не разбирается в марках.
Тогда она не обратила внимания, мало ли что бормочет муж, но теперь склонилась к тому, что гипотеза его интересна. Еще через мгновение она стала ее пламенной сторонницей. Конечно, Дезборо прав не бывает, но тут он не ошибся.
Примерно год назад, в Харрогите, она читала ежемесячный отчет дворецкого и сейчас ясно вспомнила одну фразу. Мервин Спинк сообщал, что Росситер-младший разбил очки, а потому нечаянно толкнул большую китайскую вазу.
Очки!
Посмотрев на Стэнвуда огненным взглядом, она спросила:
— Где ваши очки?
— Простите?
— Вы очки носите?
— Н-нет.
— Тогда КТО ВЫ?
— Стэнвуд Кобболд, — честно ответил Стэнвуд. Майк не ошибся в своих предсказаниях.
Леди Адела ахнула. Чего-чего, но этого она не ждала.
— Стэнвуд Кобболд?
— Да.
Как обычно бывает в запутанных случаях, леди Адела проверила его слова.
— Это правда, Терри?
— Правда.
— Кто же тот, другой?
— Друг Стэнвуда. Его фамилия Кардинел.
Леди Адела стала пунцовой. Ни одну хозяйку не обрадует такая весть, а ее — меньше прочих.
— Зачем же он назвался Кобболдом? — опять обратилась она к ночному гостю.
Стэнвуд откашлялся, развязал пояс халата и завязал заново. Кроме того, он почесал подбородок и коснулся рукой затылка.
— Понимаете… — начал он.
Терри догадалась, что сейчас он расскажет историю графа и кухарки, и побыстрее вмешалась в беседу:
— Стэнвуд не мог покинуть Лондон, у него дела… Благодарный за помощь, он это подтвердил, — …и мистер Кардинел предложил его заменить.
— Вот-вот!..
— …Они поспорили, что никто не догадается…
Терри замолчала. Несмотря на поддержку, ей казалось, что объяснения неубедительны.
— Ну, такая шутка, — неуклюже прибавила она.
Дочери графов не фыркают, но леди Адела издала очень похожий звук.
— Шутка?
— А потом Стэнвуд все-таки смог приехать…
Терри снова помолчала.
— …и приехал.
Как ни странно, сестра вроде бы смягчилась, словно возобладало ее лучшее «я». La chatelaine[25] одарила гостя улыбкой.
— О, понимаю! — лукаво заметила она, несказанно удивив Терри, которая никогда не видела ее лукавой. — Вы не могли выдержать разлуки. Я угадала?
Стэнвуд с трудом проговорил:
— Д-да.
— И Спинк предложил, чтобы вы представились Росситером?
— Д-д-да…
— Сегодня же с ним поговорю, — сказала леди Адела, подходя ближе к прежней манере. — На вас я тоже сержусь, мистер Кобболд.
— Э-э…
— Но не очень. А теперь — идите к себе.
— Э-э-э…
— Мне надо побеседовать с Терри. Спокойной ночи. Беседа сестер была краткой.
— Ну, знаешь!
Терри молчала.
— Странная ты, все-таки. Но я не сержусь. Я рада.
— Э-э…
— Но не очень. А теперь — идите к себе.
— Э-э-э…
— Мне надо побеседовать с Терри. Спокойной ночи. Беседа сестер была краткой.
— Ну, знаешь!
Терри молчала.
— Странная ты, все-таки. Но я не сержусь. Я рада.
Леди Адела обняла младшую сестру и нежно ее поцеловала.
— Дезборо говорит, — пояснила она, — что у его отца миллионы.
Глава XIX
Солнце нового дня позолотило древние стены Биворского замка. Часы над конюшней мелодично пробили девять раз. Лорд Шортлендс, входя в столовую для завтраков, увидел Дезборо и вздохнул. Хотя мысли его были тяжки, он надеялся побыть наедине с ними.
— О, привет! — сказал Дезборо. — С добрым вас утром.
— Добрым утром… — отозвался граф.
Голос его был тускл, лицо бледно, ибо он почти не спал. Мало что препятствует сну больше, чем крах всех надежд. Забросив в ров свои орудия, Огастес обрек хозяина на бессонницу. С двух часов ночи злосчастный пэр ворочался в постели, на мгновение отключаясь и тут же просыпаясь снова. Так и шло до того часа, когда приличная птичка приступает к ловле червей.[26]
— Какая погода, а? — не унимался зять. — Бекона не берите, подгорел.
— Да? — произнес граф, равнодушный к чужим несчастьям.
— Просто уголь, — продолжал тот. — Слава Богу, миссис Пентер сегодня вернется.
Граф совсем опечалился. Он знал, что она вернется, и думал порадовать ее счастливыми новостями, но Огастес разрушил мечту. Оставалось налить себе кофе, достаточно черного, но не чернее этих дум.
Завтракали в замке по обычаю предков. В обычном состоянии лорд начал бы с овсянки, перешел к копченой рыбе, колбаскам, яичнице, бекону и, наконец, к мармеладу. Судите сами, что он чувствовал, если взял только тостик, хотя славился утренним аппетитом. Друзья нередко говорили: «Что-что, а позавтракать он умеет».
Когда он снова налил себе кофе, Дезборо, оторвавшись от яичницы, поднялся и взял колбаску.
— Этот Кобболд уехал, — сообщил он, садясь на место.
— А?
— Уехал. Наскоро поел и сказал, что у него дела.
— О!
— Наверное, хочет показать глаз.
Лорд Шортлендс был тугодумом, но даже он понял, что про глаз знать не должен.
— Что-что?
— Ему глаз подбили.
— Как же это?
— Ума не приложу. Я ему сказал: «Вижу, у вас синяк», а он ответил: «Бывает, бывает». Странно!
— Может быть, обо что-то ударился.
— Да, наверное.
Дезборо молча занялся колбаской.
— Но обо что? — спросил он наконец.
— А?
— Обо что он ударился? Граф немного подумал.
— О дверь?
— Почему же прямо не сказать?
— Не знаю.
— И я не знаю. Загадка!
— Да уж…
— Тут вообще что-то творится. Слышали ночью грохот?
— Грохот?
— Я даже проснулся.
— А я ничего не слыхал.
— Что-то упало. Часа в два. Мало того, — прибавил Дезборо, глядя сквозь очки, как сыщик, идущий по следу. — Как быть с этим субъектом, который выдавал себя за Росситера?
Граф облизнул губы — нет, не «облизнулся», а именно облизнул, молясь при этом, чтобы tete-a-tete кто-нибудь нарушил. Молитва была услышана. Дверь открылась, вошла Клара в сопровождении драматурга.
— Здрасьте, Шортлендс, — сказал тот.
— Доброе утро, папа, — сказала средняя из дочерей.
— Доброе утро, — отвечал пэр, чувствующий то, что чувствует человек, из которого изгнали беса, но тут же явились семь других.[27] Молясь, он не имел в виду замены Дезборо на Блейра. Тот, кстати сказать, был в прекрасном настроении.
— Грохот слыхали? — спросил Топпинг.
— Мой дорогой, — отвечал Космо, — мне не до того. Спешу сообщить, что сегодня — счастливейший день моей жизни. — Он подошел к столу и положил руки на скатерть. — Прошу внимания! Наполните чашки и выпейте за здравие молодой четы.
— Мы обручились, папа, — прямо сообщила Клара.
— Не беспокойтесь, — заверил он. — Вы не теряете дочь. Вы обретаете сына.
— Жить мы будем здесь, — прибавила Клара.
— Словом, все в порядке, — поддержал ее жених, спешивший утешить будущего тестя. — Мы вас не оставим.
Графу захотелось поскорее уйти от всего этого. Общество Космо Блейра часто давало такой эффект. Только что пэр собирался налить себе третью чашку кофе, но теперь решил перебежать к младшей дочери, которая, скорее всего, завтракает у себя. Терри всегда была для него лучшим лекарством или, точнее, противоядием.
Он вскочил. Дезборо удивился.
— Как, и все?
— Да.
— Больше ничего не съедите?
— Аппетит пропал.
— Это нехорошо.
— Примите пилюльку, Шортлендс, — посоветовал Космо. — От печени. Запейте водой.
— А, кстати! — воскликнула Клара. — Аделе от тебя что-то нужно.
— Аделе? Что именно?
— Не знаю. Я заглянула в дверь, чтобы сказать о помолвке, а она просила передать.
Лорд Шортлендс задумчиво направился к Терри. Весть о том, что драматурга придется терпеть пожизненно, потрясла его, но не больше, чем весть об Аделе. Когда старшая дочь говорила с ним, слова ее бывали неприятны, а сейчас он мог бы выдержать только нежную, щадящую речь.
Однако он быстро утешился. Как-никак, совесть его была чиста, как голубка. Аделе не в чем его винить, кроме каких-нибудь мелочей. Да, он хочет жениться на кухарке, он протащил в замок самозванцев, он склонил ко греху былого взломщика, но ничего этого она не знает. По-видимому, сейчас речь идет о домашних делах. Стучась к Терри, он был преисполнен той нравственной мощи, которой наделены отцы, когда суровой дочери не в чем их обвинить.
Дезборо доел тем временем колбаску и, как обычно, пошел к жене. Она сидела в постели, опершись на подушки, а на коленях у нее помещался особый столик. Преданный муж с удовольствием отметил, что она — в прекрасном настроении.
— Доброе утро, душенька, — сказал он.
— Доброе утро, милый. Ты видел Клару?
— Да, только что. Она сообщила мне о помолвке. Вижу, ты рада.
— Еще бы! Космо мне очень нравится.
— И деньги у него есть.
— Да. Удивительно! Такие события — одновременно.
— А?
— Разве ты не знаешь? Терри обручилась со Стэнвудом Кобболдом.
— Быть не может!
— Может. Истинное чудо! Он так мил, и потом — у него миллионы.
— Да уж, старый Эллери не беден. А когда же это они?
— Я узнала под утро.
— Почему он мне не сказал? Прибежал, поел наскоро — и куда-то делся. Значит, обручились. А вид у него такой, будто он подрался в баре. Глаз подбит. Интересно, кто его отделал?
Леди Адела стала суровой.
— Могу тебе ответить. Папа.
— Кто?
— Мой отец. Он страшно напился. Утром я зашла к нему, там полно бутылок.
Дезборо был потрясен. Он не ждал от тестя такой прыти, не ждал и такой силы.
— Вот это да! — сказал он. — Спасибо, что мне не досталось. То-то я вижу, сегодня он какой-то странный. Естественная реакция. Я спросил про синяк, а он ничего не помнит.
— Я ему напомню, — сухо обещала леди Адела. — Только это был не Стэнвуд, а некий Кардинел. Вот мистер Росситер — Стэнвуд.
Дезборо опустился на постель.
— Что-что? Не понимаю.
— Я сама немного запуталась. Терри говорит, что Стэнвуд не мог приехать, и этот Кардинел его заменил. Что-то вроде пари.
— Чушь какая-то!
— Да. Надо мне будет поговорить с Кардинелом.
— Он уехал в Лондон.
— Ну, когда вернется.
— Все равно не понимаю. Ты сказала, он приехать не мог, а он приехал.
— А, это ясно! Через день-другой он затосковал по Терри. Приехал, поселился в гостинице, а Спинк посоветовал ему прийти сюда под видом Росситера.
Дезборо протяжно свистнул.
— Значит, Спинк…
— Вот именно. Спинк это подстроил, чтобы завладеть маркой. Я его немедленно уволю.
— Правильно. Какой подлец! Да, в этих книжках все верно, дворецким доверять нельзя. Помнится, в «Убийстве на ферме»… Что ты думаешь делать с маркой?
— В толк не возьму. Теперь нам никогда не узнать, чья она. Возьми лучше себе.
— Себе?
— Знаешь, пора возместить все, что ты на нас потратил. Как-никак ты много лет содержишь семью.
Дезборо был тронут. Он наклонился и поцеловал супругу.
— Спасибо, душенька. Пополню свою коллекцию. Это тебе не шутка, dos reales с изъяном! Расскажи-ка мне еще про папашу. Значит, напился?
— До отвращения.
— Ты его видела?
— Собственно говоря, нет. Я слышала ночью грохот.
— Я тоже что-то слышал.
— Мне показалось, что это — из библиотеки. Бегу туда, а мне навстречу выбегает мистер Кардинел с подбитым глазом. Он и сказал, что папа в ужасном состоянии. Разбил окно, ударил гостя, но беспокоиться незачем, Кардинел отвел его в постель.