О.А. отер рукою лоб. Мы его понимаем. Сначала шок, теперь — человек, которого он надеялся больше не увидеть.
— Да, — глухо произнес он. — Я вас помню. Виджен.
— Ф.Ф.
— Именно, Ф. и Ф. Что вам нужно?
— Я за ребенком пришел.
— Это ваш ребенок?!
— Не совсем. Я его взял напрокат. Понимаете, мой друг Бинго Литтл женился на Рози М. Бэнкс, известной писательнице. Перед вами, так сказать, плод их брака.
Преподобный Обри боролся с каким-то сильным чувством.
— Но оставили его вы?
— Вообще-то я. Однако…
— Ах, так! — вскричал Обри и разразился пламенной речью.
Фредди говорил мне, что она необычайно поразила его. Нельзя сказать, что она ему понравилась, но поразить — поразила. Священнослужитель не может пользоваться тем словарным богатством, какое предоставлено мирянину, но преподобный Обри одной силой духа преодолел эту преграду. Не произнеся ни единого слова, неуместного в гостиной, он создал ощущение, что ты слушаешь пьяного матроса. Кроме того, по мере его речи, было все труднее сказать что-то самому.
Задолго до «А в-третьих…» Фредди чувствовал, что его перемалывает мощная машина. Какое-то время казалось, что директор велит перегнуться через стул; и так сильна была личность преподобного Одри, что он бы перегнулся не пикнув.
Словом, радуясь, что сумел спастись, он поехал к Бинго и сразу увидел, что тот стоит на крыльце, явно волнуясь.
— Фредди, — жалобно спросил он, — ты не видел Алджернона?
— Нет, — ответил замороченный Фредди. — Вроде бы не встречал. А какого именно? Это что, твой приятель?
Бинго подпрыгнул, как холмы.
— Идиот! Это мой сын.
— А, сын! Он у меня.
— Чтобы ты треснул! — сказал Бинго. — Куда ты его увез? Мы все утро с ума сходим.
— Он тебе очень нужен?
— Я собирался идти в полицию!
Фредди понял, что стоит попросить прощения.
— Прости, — сказал он. — Ну все хорошо, что хорошо кончается. Вот он. Ой, нет! Какая незадача! Опять я его забыл.
— Забыл?
— Как-то выпал из памяти. Ничего, я дам тебе адрес. Школа св. Асафа, кабинет директора. Это на Мейфкинг-род. Езжай и бери голыми руками. Как там насчет второго завтрака?
— Ха-ха! — Бинго зловеще засмеялся. Во всяком случае, Фредди так показалось. — Завтрак ему нужен! Кухарка рыдает, посудомойка в истерике, равно как и вся прислуга. Рози начала раньше всех, в половине двенадцатого, теперь лежит с ледяным компрессом. Когда она все узнает, не хотел бы я быть в твоей шкуре ни за какие деньги. Миллион? Хо-хо! Два? Еще чего! Три? Ну, знаешь!
Этот аспект не приходил Фредди в голову.
— Знаешь, Бинго, — сказал он, — мне нужно поехать в Лондон.
— Что верно, то верно.
— Много всяких дел. Очень важных. Ты перешлешь мой чемодан?
— С удовольствием.
— Спасибо. Напоминаю адрес: Мейфкинг-род, школа св. Асафа. Сошлись на меня и забирай. А я схожу к Мэвис. Она, наверное, волнуется.
Через несколько минут он вошел в холл отеля и сразу увидел Мэвис с отцом, стоящих у пальмы.
— Привет-привет! — сказал он.
— А, Фредерик, — сказал лорд Бодшем.
Быть может, вы помните, что в Нью-Йорке Фредди сравнил этого пэра с треской, у которой что-то на уме. Сравнение подошло бы и сейчас.
— Фредерик, — продолжал Бодшем, — Мэвис рассказала мне очень неприятную историю. По ее словам, вы связались с какой-то блондинкой.
— Толстой блондинкой, — уточнила Мэвис. Фредди замахал руками, словно нервный семафор.
— Ничего подобного! — воскликнул он. — Чушь какая-то! Мэвис, ты меня удивляешь. Я надеялся, что мы доверяем друг другу. Простая вера важнее знатного родства, — прибавил он, поскольку помнил эту сентенцию с тех пор, как переписал ее 200 раз за то, что подложил в класс пузырь с сероводородом. — Я же тебе сказал, что мы с ней незнакомы.
— Тогда почему вы все утро возили ее в машине? — поинтересовался лорд Бодшем.
— Да, — поддержала его Мэвис, — я тоже хотела бы знать.
— Мы оба, — подытожил пэр, — ждем объяснений.
Именно в такие минуты Фредди представал в самом лучшем виде. Сердце его билось о передние зубы, но никто бы этого не заметил. Смотрел он взором младенца, претерпевшего жестокую, незаслуженную обиду.
— Вы о ком говорите? — осведомился он.
— О вас, — ответил Бодшем.
— О тебе, о тебе, — прибавила Мэвис. — Я сама вас видела. Вряд ли хоть один Трутень смог бы издать такой беспечный, невинный смешок.
— Удивительно! — сказал он. — Неужели у меня есть двойник? Поверьте, сегодня утром мне было не до блондинок. Какие блондинки?! Ради Уилфрида я поехал в школу св. Асафа, чтобы попросить Обри Апджона о небольшой услуге: он бы мог, думал я, отпустить их после первых уроков. Нет-нет, не благодарите! Я просто объясню, почему не мог разъезжать с блондинками. Директор охотно сообщит вам, что я беседовал с ним достаточно долго. Потом я беседовал со своим другом Бинго. Потом приехал сюда.
Все помолчали.
— Странно, — сказал лорд.
— Д-да… — сказала Мэвис.
Они были явно растеряны. Фредди уже ощутил, что все, слава Богу, обошлось, когда вращающаяся дверь, повинуясь неумолимой силе, впустила в холл блондинку, чьи объемистые формы облегало что-то розовое. Другими словами, героиню дня.
— У-ух! — вскричала она, завидев Фредди. — Вот ты где, лапочка! Ужасно извиняюсь, — обратилась она к Бодшему с Мэвис, схватила Фредди под руку и уволокла.
— Не успела сказать спасибо, — объяснила она. — И потом, не отдышалась. Папа у меня шустрый, а вилы — тоже не подарочек. Ты меня сгрузил, мы сразу поженились, сейчас пойдем в ресторан. Если б не ты, мы бы в ресторан не пошли, ха-ха! Так что, спасибо, лапочка.
Ощущая, что дела сильнее слов, она от всего сердца его поцеловала. Потом побежала в туалет, попудриться, а он остался, где был.
Стоял он недолго. Бросив взгляд на Бодшема с Мэвис, он кинулся к выходу. Взгляд, хоть и недолгий, показал, что ждать нечего. Лорд смотрел на дочь, дочь — на лорда.
Затем оба посмотрели на Фредди, и что-то такое было в их взоре. При всем своем красноречии Фредди не мог бы объяснить, что именно.
Вот почему, если матч будет в Брэмли, мы не увидим там юного Виджена. Он не скрывает отвращения к этому курорту. Если тот и впрямь бодрит, пусть бодрит кого-нибудь другого.
НУ КАК, СУДЬЯ?
История великой любви Тони Биддла началась без четверти семь, в июне, в мэрилебонской части Лондона.[88] Он провел день на крикетном матче, а возвращаясь, застрял в пробке. Сбоку от его такси оказалась машина, за рулем сидела девушка. Только он закурил и стал размышлять о том о сем, как услышал ее голос:
— Крикет? Разве это игра? Бродят, словно во сне…
Именно в этот миг любовь поймала Тони в свои нежные сети. Он подскочил, как скачущий боб, и выронил сигарету. Если девушка с такими мыслями — не воплощение мечты, он просто не знал, где эти воплощения.
Мы не скажем, что он влюбился с первого взгляда, ибо вид на девушку закрывал субъект в синем костюме. Но с него хватило и голоса. То был дивный голос с американским напевом. По-видимому, в Лондоне приземлился американский ангел.
— Пять тысяч лет не пойду на эти матчи, — продолжал ангел в женском облике. — Нет, больше.
Субъект думал иначе, ибо сердито сказал, что сегодня судить нельзя, матч — не из лучших, дождь очень мешает.
Машины двинулись, незнакомка вырвалась вперед, оставив Тони позади.
Приведенные выше слова так взволновали нашего героя, потому что, кроме дяди и слизняков, он больше всего на свете ненавидел крикет. В детстве его заставляли играть, во взрослом возрасте — смотреть. Из зрелищ, только и знающих, что мучить чувствительную душу, особенное омерзение вызывал у него человек, венец творения, кричащий: «Ну как, судья?»
На матчи он ходил под давлением дяди, который давал ему возможность питаться три раза в день. Лорд Пламтон знал крикет вдоль и поперек еще с той поры, когда играли в баках и цилиндрах, и рассказывал о нем после обеда злосчастному племяннику. При помощи яблока (зимой — апельсина) он охотно показывал, как Боджер из Кента придавал мячу такое вращение, что тот резко нырял перед отбивающим, особенно — при отскоке от влажного грунта.
Сопровождая его на прогулке, Тони нередко ждал той минуты, когда можно попросить десятку, но дядя обрывал разговор в самом удобном месте, чтобы показать, как Коджер из Сассекса посылал мяч сквозь линию стерегущих подачу.
К этому низкому человеку и ехал сейчас Тони, ибо жил у него, в комнате под крышей. Приехав, он застал истинный переполох: по лестнице спускались врачи с черными чемоданчиками, а поднимались служанки с мисками жидкой каши. Дворецкий объяснил все это тем, что хозяин вывихнул ногу.
И впрямь, в королевской опочивальне Тони увидел дядю, обложенного подушками, который как раз запустил кашей в служанку. Видимо, он был не в духе. Напоминал он убийцу-оптовика, хотя в лице его не было свойственной им приветливости. На Тони он взглянул с тем сожалением, какое испытывают нервные люди, когда к их постели подходит племянник, а каши больше нет.
И впрямь, в королевской опочивальне Тони увидел дядю, обложенного подушками, который как раз запустил кашей в служанку. Видимо, он был не в духе. Напоминал он убийцу-оптовика, хотя в лице его не было свойственной им приветливости. На Тони он взглянул с тем сожалением, какое испытывают нервные люди, когда к их постели подходит племянник, а каши больше нет.
— Пип-пип, дядя Эверард, — сказал Тони. — Ходят слухи, что ты ногу вывихнул. Как же это, а?
Лорд Пламтон стал похож на убийцу, у которого разыгралась язва.
— Как? А вот так! Оставил я тебя на стадионе, пошел в клуб, у нас там комитет, а на обратном пути смотрю — мальчишки играют в крикет. Один бросил мяч, я, естественно, прыгнул на мостовую, чтобы его перехватить, и перехватил бы, но меня толкнула машина. Сумасшедшая девица гнала ее на бешеной скорости. Вот встану, — дядя облизнулся, — встречу эту ведьму в темной аллее, освежую тупым ножом, сварю в кипящем масле, оторву руки-ноги, разложу их на мостовой и потопчу как следует.
— Так ей и надо, — одобрил Тони. — Это же подумать! Из-за нее ты пропустишь завтрашний матч.
— Пропущу? — удивился дядя. — Ничего подобного. Ты мне и поможешь. А теперь, — прибавил утомившийся лорд, — пошел к черту!
Тони пошел не к черту, но все же вниз, чтобы подышать свежим воздухом. Его охватила печаль. Он надеялся, что хоть завтра будет свободнее — и вот… Он повернулся, чтобы снова войти в дом, но сзади, чуть не наехав на него, затормозила машина.
— Простите, — сказал женский голос, — нельзя ли увидеть лорда Пламтона?
Казалось бы, простые слова, но Тони узнал тот звук, который недавно вверг его в трепет от пробора до подошв. Ахнув, он опять повернулся и увидел ее лицо. Как мы помним, голос был ангельский. Лицо ему соответствовало.
Девушка тоже ахнула. Это случалось с особами ее пола, ибо, при слабом интеллекте, Тони был исключительно красив, куда лучше Кэри Гранта и даже Грегори Пека.[89]
— Я не ослышался? — спросил он, подходя к машине и ставя ногу на подножку. — Вам нужен мой дядя, лорд Пламтон?
— Да. Я его чуть не раздавила. Хочу подарить ему цветы.
— Не советую, — сказал Тони. — Нет, не советую. Время, великий целитель, должно еще поработать, пока будет безопасно дарить дяде цветы.
— Ах, вон что! Тогда я пойду за угол, найму мальчика. Пусть он и дарит. Ну как, судья?
Тони заморгал, словно ангел осквернил уста цитатой из современного романа.
— Господи! — сказал он. — От кого вы переняли это непристойное выражение?
— От вашего дяди. Он так кричал, когда падал. Видимо, временно свихнулся. А что это значит?
— Игроки в крикет взывают к судье.
— Крикет? — она вздрогнула. — Сказать, что я о нем думаю?
— Спасибо, я слышал. Ваша машина стояла в пробке рядом с моим такси. Я был вот тут, а вы — вон там, к северо-северо-востоку. Благодарю вас от всего сердца.
— Не за что. Вы не любите крикет? Я думала, все англичане его любят.
— Кроме меня. Я его терпеть не могу.
— Я тоже. Зачем я на него пошла? Ах, слаб человек! Fiance[90] уговорил.
Тони покачнулся.
— У вас есть fiance?
— Точнее, был. Тони встал прямо.
— Это с ним вы ехали?
— Да. Юстес Давенпорт-Симмс. Играет за Сассекс или Эссекс. Мои взгляды его ужаснули. Поспорив, мы решили отменить заказ на свадебный пирог.
— Мне показалось, что у него нелегкий характер.
— Сейчас еще хуже.
— За игроков в крикет выходить нельзя.
— Вот и я так подумала.
— Значит, вы опять в обращении?
— Вообще-то да.
— Это хорошо, — одобрил Тони, и неожиданная мысль посетила его. — Можно, я пожму вашу маленькую ручку?
— Как-нибудь в другой раз.
— Когда вам будет угодно.
— Понимаете, я спешу. Надо еще переодеться. Я и так опоздала, а мой отец воет, как голодная гиена, когда ему приходится ждать обеда.
Одним движением прелестной ножки она сдвинула с места машину и исчезла за углом, предоставив Тони смотреть ей вслед. Печаль его росла. Он понял, что не знает ни имени, ни адреса, ни телефона. Если бы ему была ведома строка о кораблях, разминувшихся в ночи,[91] он бы ее произнес сквозь сжатые зубы.
Страдающий, совсем разбитый направлялся он с дядей на стадион. Горько думать, что идеальная девушка вошла в твою жизнь и бесследно сгинула. По пути в Мекку дядя живо и подробно рассказывал о визите австралийской команды в 1891 году, но племянник слушал плохо, так плохо, что пришлось ткнуть его в бок и вполне резонно обозвать пучеглазым кретином.
Садясь на свое место, он еще не вышел из транса, но на стадионе это естественно. Сомнамбулы-игроки мотались туда и сюда, зрители глядели на них остеклевшим взором. Примерно час ничего особенного не было, если не считать, что Хаджер из Миддлекса очнулся, как Абу Адем,[92] от сладостного сна, взмахнул битой и срезал мяч прямо в руки заскучавшего было полевого игрока. Но вдруг лорд Пламтон, до тех пор ограничивавшийся словом «Неплохо», отряхнулся и крикнул: «А, черт!», глядя на трехшиллинговые места, расположенные рядом с крытыми рядами. Поглядел туда и Тони. Сердце его отбило чечетку, а потом превратилось в желе на ветру.
— А, черт! — воскликнул лорд Пламтон. — Вон она, проклятая!
Тони выразился бы иначе и чуть не двинул дядю в ухо, но обуздал себя и сказал:
— Да, это та девушка.
— Ты ее знаешь? — удивился дядя.
— Так, немножко. Вчера на меня чуть не наехала.
— На тебя тоже? Ну, что это! Общественно опасный элемент. Дай ей волю, передавит полгорода. Ничего, сейчас я ей покажу!
— Ты же болен! Тебе нельзя двигаться! Можно, я заменю тебя?
Лорд Пламтон немного подумал.
— Да, сходи, — сказал он. — Хорошая мысль, даже удивительно. Покажи ей, где раки зимуют.
— Конечно-конечно!
Тони поднялся и поспешил к ней, тогда как дядя заговорил с соседом слева. Вскоре они углубились в спор об одном матче 1904 года.
Даже в неверном свете вечера девушка была похожа на высокосортного ангела, чтб говорить о ясном солнечном дне! И глаза ее, и волосы оказались золотисто-русыми. Общий облик наводил на мысль о серафиме, который любит дрожжи.
— Привет! — заметил Тони, садясь рядом с ней. — Опять мы с вами встретились.
Она удивилась, можно сказать — затрепетала, встретив честный взгляд его синих глаз.
— Ой! — вскричала она. — Что вы тут делаете?
— Да так, смотрю матч.
— Вы же говорили, вас от крикета мутит.
— Верно, мутит. Но дядя помешан на этой мерзкой игре, а я от него завишу. Прикажет идти на матч — иду. И смотрю, как рысь, то есть зорко.
Девушка недовольно нахмурилась.
— Зависите? А почему бы вам где-нибудь не служить?
— Сотни раз пытался, но нигде не удерживался. Понимаете, я не очень умен.
— Да?
— Да. Не очень. Потому меня и прозвали Тони.
— Вас так называют?
— Неизменно. Еще в школе учитель как-то сказал: «Ну, Биддл, из вас информации не вытянешь! Вероятно, загадочный Промысел набил вам голову бетоном». Так и пошло — Тони-Бетони.
— Ясно… А где вы служили?
— Где угодно, кроме управы герцогства Ланкастерского.
— И не удерживались?
— Вот именно.
— Какая жалость!
— Спасибо за сочувствие, но тут ничего плохого нет.
— Почему?
Тони заколебался, но подумал, что на ангелов в человеческом образе положиться можно. Он огляделся. Кругом было почти пусто.
— Только никому не говорите, — начал он. — Скоро я разбогатею. Знаете, что такое морская вода?
— Вроде бы знаю. Это по ней мы плыли из Нью-Йорка.
— Вот именно! А не знаете вы, что в ней полно золота. Один человек открыл, как его оттуда выманить. Увидел я объявление в газете и скорее к нему. Его фамилия Мак-Марран. Добрый такой, все мне рассказал. Ну, я наскреб десять фунтов, дал ему и скоро получу двести пятьдесят тысяч, это по меньшей мере. Недурно, а?
— Да, процент большой.
— Нет, какая удача! Деньги — вещь хорошая, но главное, я смогу жениться. Полюблю кого-нибудь, — Тони посмотрел на нее, — и, пожалуйста, предлагаю руку и сердце.
— Вот как?
Тони чуть-чуть придвинулся к ней.
— В сущности, — сказал он, — зачем откладывать?
— И то верно. Мой отец всегда повторяет: «Сейчас или никогда». А он — акула.
— Я думал, это рыба.
— Нет. Это миллионер.
— У вас отец миллионер?
— Да. И все богатеет.
— Вот как?!
Тони похолодел, смелость его исчезла. Он давно решил, что на деньгах не женится. Шесть дядей, семь теток годами убеждали его выгодно продать свою внешность. Перед ним прошла процессия наследниц. Но он устоял, не изменил принципу.
Конечно, теперь все иначе. Эту девушку он любит. И все-таки… Нет, лучше подождать, пока их баланс хоть как-то уравняется. Поэтому он с немалым усилием сменил тему.