— Разве Соловей не в зоне?
— Бежал, скотина, — выругался Роальд, и его холодные глаза омрачились. — Теперь всплыл в Т. с обрезом, и обрез этот Дважды выстрелил. Но ты не волнуйся, в Т. ты отправишься не за Костей-Пузой.
— Я в отпуске, — уже не столь уверенно повторил Шурик.
— С шестнадцатого, — согласился Роальд.
— Почему с шестнадцатого?
— Потому что работы в Т. как раз на три дня. Сегодня уедешь, шестнадцатого вернешься. И прямо хоть в Марий Эл.
Шурика передернуло:
— Три дня! Что это за работа — на три дня?
Роальд усмехнулся:
— Двойное убийство.
— Двойное убийство? — Шурик не всегда понимал юмор Роальда. — Раскрыть двойное убийство за три дня?!
Роальд оторвался от карты:
— Не раскрыть. Скорее не допустить третьего.
— Сильно, — присвистнул Шурик. — А трупы чьи?
Роальд ухмыльнулся:
— Не торопись. Нет трупов.
— То есть как?
Роальд объяснил.
В тихом, незаметном прежде железнодорожном городке Т., ныне с головой погрузившемся в диковатую рыночную экономику, жил некий незаметный бульдозерист Иван Лигуша. При этом Лигушей он был не по прозвищу, получил такую фамилию по наследству. Здоровый как бык, неприхотливый в быту, Лигуша во всем был безотказен — выкопать ров, засыпать канаву, снести старое здание, пробить грунтовую дорогу, просто помочь соседу. А жил Лигуша одиноко — в частном домике, не имел ни жены, ни детей, всех близких родственников выбило у него еще в войну, он не пил, не курил, не гулял, на работе рвением не отличался, правда, и от работы не бегал. Некоторое скудоумие делало его оптимистом.
Да и как иначе?
Потрясись всю жизнь в кабине бульдозера!
Но полгода назад с Иваном Лигушей начались странности.
Для начала Иван попал под машину. Не под «Запорожец», не под «Москвич», даже не под «Волгу», а под тяжелогруженый «КамАЗ». Крепыш от рождения, травмированный бульдозерист, как это ни странно, выжил, врачи перебрали его буквально по косточкам, только вот с памятью Лигуши получилась какая-то чепуха: имя, домашний адрес, место работы, имена соседей помнит, а спроси его: «Иван! Ты в отпуске был? Ты картошку посадил? Что такое самолет, Иван?» — он отвечал какую-то чепуху. Спросишь, ну как там нынче в Березовке (он ездил туда за мясом), он радуется: «Рона разлилась!» — «Река, что ли?» — «Ага», — говорит. — «А мясо-то привез? Почем там на Роне мясо?» — Лигуша посчитает в уме и выдаст: «Пять франков», будто Березовка уже отделилась от России и вошла в состав Франции.
Короче, стал выдавать Лигуша непонятные речи. Пристрастился к кафе «Тайга» при одноименной гостинице. Раньше, до встречи с «КамАЗом», совсем не пил, а сейчас и к выпивке пристрастился — большой вес мог взять за один вечер. Глаза блестящие, на первый взгляд тупые, и вроде не смотрит ни на кого, а вот всех-всех видит и понимает. Сидит, петрушит что-то свое, а потом прогудит незнакомой, случайно оказавшейся возле его столика женщине: «Что? Была у Синцова? Зря, говорю тебе». И соседка, блондинка или брюнетка, скромница или задира, вся в кудряшках или с затейливой прической на голове, только что совсем счастливая, культурная, умная на вид дама, вдруг, поперхнувшись, краснела. Вспыхивала, оставляла недопитый кофе и бежала от пытливого бульдозериста, ни с того ни с сего заглянувшего туда, куда никому заглядывать не разрешалось.
Лигуша действительно каким-то образом чувствовал, чье мясо кошка съела.
Сидит, скажем, напротив Лигуши некий Ванька Матросов, кочегар. Винишко свое Матросов давно вылакал, в голове темно, душно. Давно Матросов никого не любит, скучает этим, и от скуки и нелюбви приходят ему в душную голову скучные и недалекие мысли. «Вот вмажу сейчас Лигуше!» А Лигуша как раз сидит напротив.
Ну, подумал и подумал, вслух кочегар ничего не говорит, а все равно — без всякой на то причины, будто кто шепнул на ухо, Лигуша вдруг поднимет голову и, как бы в ответ на паскудные мысли кочегара, предупредит негромко: ты, мол, пока беда не случилась, пока не заехали тебе бутылкой по черепу, пока не обмакнули дурной головой в сточную канаву, катись-ка домой, причем катись не переулками, а Зеленой улицей, а то в переулках тебе и морду набьют, и карманы обчистят!
Ну и все такое прочее.
Не каждый такое терпел, но все знали — Ивану Лигуще , бывшему бульдозеристу, можно верить.
Странности Лигуши тоже помогали такому мнению.
Вот помнит человек то, чего никогда не видел. Зато не помнит того, что много лет видел перед собой. На первомайскую демонстрацию вышел почему-то с портретом. Дарвина, содеянного объяснить не мог, зато запросто мог указать, где искать потерянный бумажник. И если уж Лигуша говорил — иди по Зеленой, а не переулками, то это точно. Кто шел переулками, тех и били, и обирали, и окунали головами в канаву, так что со временем к Лигуше прислушивались почти беспрекословно. И коли кто терял бумажник или документы, тот на милицию время не тратил, шел прямо к Лигуше — вот, дескать, жизнь как не удалась!
И Лигуша ничего.
Ухмылялся: нет, мол, проблем, все путем, ладно, поможем!
И указывал, где и у кого искать. Было такое время, когда мужики всерьез подозревали — может, Лигуша сам с какими хулиганами в сговоре? — но ничем такое не подтвердилось. В конце концов дошло до людей: дар у него такой. В газетах, опять же, писали в то время: одну доярку молнией трахнуло, так она сразу стала сквозь стены видеть, и все то, что люди съедали, видела прямо в желудках.
А тут тяжелогруженый «КамАЗ»!
Чем хуже молнии?
— Помнишь анекдот? — грубо спросил Роальд. — Мужика несли хоронить, да потеряли по дороге, грузовик его переехал. Водитель не знал, что перееханный был неживым, тайком сплавил труп в озеро, а там браконьеры взрывчаткой рыбу глушили, ну, труп всплыл. Испугались, дело происходило в пограничной зоне, бросили несчастного на контрольно-следовую полосу, но пограничники труп засекли, приняли за нарушителя и трижды в труп шваркнули из гранатомета. Хирург потом в операционной провел над ним пять часов. Вышел из операционной, стянул с рук перчатки, устало выдохнул: «Жить будет!» Считай, это о Лигуше. Одна Анечка Кошкина в этом городке, сотрудница местной библиотеки, привечает Лигушу, да и то скорее по инерции. Говорят, до «КамАЗа» дружила с этим Иваном.
— Ну и что?
— А ничего, достукался.
— Побили? — спросил Шурик.
— Убили, — грубо уточнил Роальд. — Дважды. И оба раза насмерть.
— Так не бывает, — хмуро возразил Шурик. — Нельзя отсидеть два пожизненных срока. И даже природа не может выдать сразу два трупа одного и того же Лигуши.
— А она их последовательно выдала.
— Это как? — не понял Шурик.
Роальд объяснил.
Анечка Кошкина дама тоже не из простых.
Маленькая, рыжая, голос большой проникающей в сердце силы, глаза зеленые, болотного цвета и вразлет. До того, как Лигуша побывал под «КамАЗом», она активно пыталась сделать бульдозериста своим мужем. Дело почти удалось, но тут выкатился этот чертов «КамАЗ». В общем, Анечку Иван узнал после лечения, но прежнего тесного общения не вспомнил. Например, начисто вылетело из его головы обещание жениться на Анечке. Понятно, саму Анечку это раздражало. Чем сильнее она пыталась ускорить естественные, на ее взгляд, решения, тем сильнее упирался Лигуша. Короче, где-то в мае обиженная Анечка заявилась в кафе не одна, а с новым кавалером. Мордастый наглый придурок, на пальцах левой руки отчетливая наколка — Костя, а на пальцах правой — Пуза. Сечешь? Но разговор правильный, грамотный, это Соловей всегда умел. Он ведь даже из зоны сумел слинять грамотно, без особого шума. Числится в розыске, а найди его! Вот и явились, значит, Соловей и Анечка, и стал почему-то Соловей обращать внимание на Ивана. Может, из ревности. Сидит рядом с Анечкой, что-то ей говорит, а сам все целится на Лигушу, выговаривает каждое слово, чтобы дошло до его ушей. Свидетели подтверждают, что Соловей специально так себя вел. Может, знал что-то о Лигуше. Т. — городок небольшой, но старинный. В нем особняков купеческих со стенами толщиною в метр осталось довольно. Когда такие дома ломают, золотишко находят в прогнивших кожаных кисетах, старинные документы. Однажды скелет нашли, видать, замуровали кого-то. Так что Лигуша в бытность бульдозеристом мог найти что-то такое, а Соловей прознал.
— От Анечки?
Роальд удовлетворенно кивнул.
Конечно, от Анечки. Кто еще с Лигушей дружил, кто ему яичницу стряпал, хотел самого Лигушу заполучить в мужья? Кто, наконец, приперся в кафе с лихим кавалером, который старался не Анечку занимать, а с бывшим бульдозеристом о чем-то договориться?
Ну а финал…
Соловей поет, Соловей глазки строит, у Соловья счастливое будущее в глазах читается, а Лигуша — он и есть Лигуша. Он Иван, если коротко. Он обязательный вес взял и Соловья не слышит. Мало ли, что тот в его сторону морду вертит, внимания добивается. Лигуша, говорят, даже хихикнул. Сказал кому-то громко, вон, дескать, сидит Пуза, Аньку завлекает, а все зря. Осталось ему завлекать ее — до июля. А вот в июле сядет этот Пуза. И не на год, и даже не на два, а надолго.
Ну а финал…
Соловей поет, Соловей глазки строит, у Соловья счастливое будущее в глазах читается, а Лигуша — он и есть Лигуша. Он Иван, если коротко. Он обязательный вес взял и Соловья не слышит. Мало ли, что тот в его сторону морду вертит, внимания добивается. Лигуша, говорят, даже хихикнул. Сказал кому-то громко, вон, дескать, сидит Пуза, Аньку завлекает, а все зря. Осталось ему завлекать ее — до июля. А вот в июле сядет этот Пуза. И не на год, и даже не на два, а надолго.
Ну, Соловей и сорвался.
Видать, сильно хотел чего-то от Лигуши.
Выхватил из-под плаща обрез и пальнул картечью — сразу из двух стволов. Это он профессионально делал. Когда за Лигушей приехали, пульс у него исчез, давление упало до нуля, зрачки на свет не реагировали. Свезли бывшего бульдозериста в морг. Но помер в ту ночь не Лигуша. Чуть не отдал Богу в ту ночь смотритель морга — на него вдруг со стонами выполз убитый бульдозерист. Вид встрепанный, весь в крови, но крепыш, мертвецом такого не назовешь. На Лигуше даже открытые раны затянулись. Медики уверяют — такого, мол, невозможно в принципе.
Короче, Лигуше повезло. Только память пострадала. А этот Пуза, похоже, лег где-то в Т. на дно и лежит с обрезом в обнимку.
— Так что смотри, Шурик. Обрез этот опять может выстрелить.
— Как в чеховских пьесах, — грубо добавил Роальд.
— Ну а что с Анечкой?
А с Анечкой Кошкиной Соловей познакомился в библиотеке.
Долго выбирал что-то, выбрал книжку русского писателя Тургенева, очень хвалил роман «Вешние воды». Потом пообещал Соловей богатого спонсора. Вот, сказал, сделаем совсем хорошую библиотеку! Анечку Кошкину это не могло не восхитить, отсюда и внезапное презрение к придурочному Лигуше, обманувшему ее женские ожидания. Судя по всему, пояснил Роальд, какое-то время Лигуша был Кошкиной неприятен.
Сам суди.
Майским нежным вечером, выйдя из магазина, Кошкина встретила на крыльце Лигушу. Несла Кошкина в руках большой хрустальный подарочный рог. Безумные деньги по нашим временам. А Лигуша, как и следовало ожидать, ухмыльнулся: вот, дескать, Анька, так на роду у тебя написано — рог хрустальный подарочный, даже по нынешним временам не дешевый, а ты его бездарно сломаешь! Теперь уже точно не восстановить, какими словами он выразил это мнение, но Кошкина утверждает, что приличных слов ни одного не было. Потому Анечка-безумица этим самым рогом и отделала Лигушу. Маленькая, рыжая, ей до головы Лигуши еще надо допрыгнуть, а вот допрыгнула. Так отделала рогом бывшего бульдозериста, что он замертво свалился в лужу, всегда летом гниющую у магазина. Когда приехала «скорая», Лигуша уже захлебнулся, его даже в реанимацию не стали отправлять — сразу в морг. Ну а дальше все, как и полагается: ночью смотритель морга отправился в обход и опять чуть не схлопотал инфаркт.
— Что? Лигуша снова выполз из морга?
— А что ему делать? Не любят Лигушу в Т., — мрачно подвел итог Роальд. — С этим тоже следует разобраться.
— За три дня?
— Тебе помогут. Тебе Врач поможет.
— Какой еще врач? — не сразу понял Шурик.
— Лежу и греюсь близ свиньи… — загадочно произнес Роальд и объяснил: — Не врач, а Леня Врач. Это не профессия, а фамилия. Леня в Т. человек известный. К нему, как к Лигуше, всякий идет. Он сильными средствами лечит.
— От чего?
— А с чем придешь, от того и лечить будет.
— Он экстрасенс?
— Он психиатр.
— У него диплом? Лицензия?
— У него опыт и интуиция.
— Веселенькое дело, — пробормотал Шурик.
— Ты любишь такие дела, — грубо польстил Роальд.
— Знаешь, — без всякого энтузиазма сказал Шурик, — есть чудаки, которые утверждают, будто параллельные линии пересекаются в пространстве. Но это для извращенцев. Я в такое не верю. Какой хоть вид у этого Лигуши?
Роальд пожал плечами:
— Умственно отсталый, наверное.
— А на что живет? На какие средства?
— Ну, свой огород. Теперь пенсия по инвалидности. Опять же, возврат потерянных документов, вещей, денег.
— Каких документов, вещей, денег?
— Я же сказал. Потерянных. Видел в газетах объявления? Потерялся, мол, кобель, прикус неправильный. Вернуть за вознаграждение. А еще люди теряют вещи, а еще у них воруют кошельки. Я же объяснил тебе, в Т. так заведено: попал в беду — шагай к Лигуше. Он выручит.
— Ну раз выручит. Ну два, — заинтересовался Шурик. — А потом? Он же не провидец на самом деле.
— А это как сказать, — уклонился от прямого ответа Роальд. — Потеряй что-нибудь и проверь.
— У него это после наезда на «КамАЗ»?
— Это «КамАЗ» на него наехал, Шурик.
— Вообще-то так не бывает… — начал Шурик, но Роальд грубо кивнул:
— Да знаю. Только ты такие дела любишь.
— Но почему до шестнадцатого? — Шурик уже не знал, к чему придраться. — С чего ты взял, что все можно решить в три дня?
Роальд неторопливо полез в карман и извлек записку.
На листке, вырванном из школьной тетради, крупными корявыми буквами было выведено: «Пятнадцатого меня убьют. Лигуша».
— Видишь? Шестнадцатого ты свободен.
— Да с чего он взял, что его убьют? И что мне делать в Т.?
Роальд задумчиво прошелся по комнате. Он был крепкий мужик. Волосы на висках поседели, кулак не казался крупным, но это ничего не значило. Шурик не хотел бы попасть под удары Роальда, что левой, что правой. Еще меньше Шурику хотелось бы попасть в сферу внимания Роальда, имея за душой какой-нибудь грех.
Совсем недавно в этой комнате заламывала руки перед Роальдом холеная дама лет тридцати, ну, от силы тридцати трех. У меня муж подонок! — заламывала она руки. Приходит поздно, говорит о внеурочной работе, а несет от него коньяком и дорогими духами. Никогда раньше от внеурочных работ не несло коньяком и дорогими духами, а теперь несет. Она (дама) готова отдать все свои сбережения, лишь бы застукать этого подонка с поличным.
Тяжелая сцена. Роальд тогда так сказал:
«Мадам, вы умная и симпатичная женщина. Ваш возраст, бесспорно, оставляет вам перспективу. У вас, вы сами говорите, хорошая квартира, хорошая работа, у вас есть определенные накопления. Зачем вам этот говнюк?»
Дама оторопела: «Вы это о ком?»
«Ну, не о любовнике вашем, конечно, — проницательно заметил Роальд. — Это я о человеке, которого вы называете мужем-подонком. Почему просто не бросить его? Уверен, такой вариант наиболее экономичен».
Дама оторопело молчала.
Широко раскрыв глаза, она глянула в зеркальце, извлеченное из изящной французской косметички, и привела себя в чувство. «Почему вы отказываетесь от такого хорошего гонорара? — спросила она почти спокойно. — Трудно, что ли, застукать с поличным этого, как вы правильно выразились, говнюка?»
«Нетрудно, — заметил Роальд. — Но я хочу сэкономить ваши сбережения и вернуть вам уверенность».
Мы тут все, наверное, сумасшедшие, подумал Шурик.
Роальд — точно сумасшедший. И Врач — сумасшедший. Где возьмет деньги этот Лигуша? Чем он собирается оплачивать три дня работы частного детектива? Но вслух сказал:
— Ладно, поеду. Но с шестнадцатого я в отпуске.
— Злюстра зияет над графом заиндевелым, мороз его задымил, взнуздал… — уклончиво заметил Роальд.
— Нет, ты скажи прямо.
— Я и говорю. С шестнадцатого хоть в Марий Эл.
Роальд ухмыльнулся и выложил на стол пачку газетных вырезок.
— Это что? — удивился Шурик.
— Газета «Шанс». Газета рекламы и объявлений. Свободный орган свободного волеизъявления.
— Зачем мне все это?
— Так я же еще не объяснил тебе задачу.
— А чего объяснять? — опять насторожился Шурик. — И так все понятно. Окружить гражданина Лигушу вниманием. Пресечь возможные попытки покушений. Прозондировать темные воды Т. — не бугрятся ли где поганые очертания Кости-Пузы. Шестнадцатого с утра выпить чашку кофе, слупить с убитого Лигуши гонорар и вернуться. Только, черт побери, Роальд, почему Лигушу не могут убить хотя бы на день раньше?
— Не знаю.
— Неубедительно говоришь.
— Ты лучше помни о том, что Соловей все еще в Т. И обрез лежит там. А еще Соловей хотел чего-то от Лигуши, значит, просто так не отступится. Не имей бывший бульдозерист чего-то необычного, Соловей бы к нему не полез. Есть что-то такое. Или было.
— Почему было?
— Две недели назад Лигуша приезжал в Город. Он помнит, что с ним была ценная вещь. Он за нее боялся и поместил в надежное место. Правда, — Роальд недовольно поджал губы, — он помнит, что за вещь у него была и в какое надежное место он ее поместил. Говорит, что так боялся Соловья, что упрятал вещь очень надежно. А чтобы не забыть, куда именно упрятал, дал в газете «Шанс» бесплатное объявление… Есть там такой отдел для дураков и нищих… А в объявлении зашифровал местонахождение тайника. Так он сам думает.
— Думает или знает?
— Думает… Думает, что думает… То есть помнит сам факт: ездил в Город… Помнит, спрятал надежно вещь… И ничего больше… Я, понятно, навел справки в редакции, но бесплатные объявления у них никак не документируются. Для них это что-то вроде благотворительности. Приходит человек, говорит: «Хочу напомнить любимой девушке о том, что я вернулся». Или: «Сын у меня загулял. Третий месяц гуляет, хочу напомнить, вдруг по пьяни развернет газету?» И так далее. Редакция ничему такому не препятствует. Сдай текст и будь уверен — в газете он появится. Так что забирай вырезки. У меня два комплекта, будем вместе искать. В этой пачке все бесплатные объявления, напечатанные в газете «Шанс» за последние две недели. Время у тебя есть, дорога в Т. занимает несколько часов. Вчитайся, всмотрись, вдруг сработает интуиция. Не может быть, чтобы мы не поняли, какое именно сообщение принадлежит Лигуше.