И теперь по пятницам, за час до конца рабочего дня, Безмыльный-Лазеев, жалко улыбаясь, входит со свертком в главредовскую дверь и поворачивает за собой ключ.
Пролет, улет, залет
– И чего они только не засовывают себе между ног!… – пожаловался Дручкин, нервно докуривая сигарету.
– А в какую невообразимую дрянь эти мужики пихают свои органы! – поддержал коллегу Зеленкин, щелчком посылая свой окурок в куст.
– Вот я книгу читал, – поделился воспоминаниями Дручкин. – Художественную. Антона Павловича Чехова. Названия не помню, но было там такое выражение, поразило оно меня: «Идиотизм сельской жизни».
– Тяжелый физический труд на свежем воздухе отвлекает, конечно, от умственной жизни, – возразил Зеленкин. – Я как схожу на футбол, потом три дня себя идиотом чувствую.
– Но тебе же не приходит в голову после футбольного матча, даже если твоя любимая команда проиграла, вводить свой половой член в стеклянную емкость с концентрированным раствором марганцовокислого калия!
– Ты имеешь в виду – от огорчения? Но мы же с тобой врачи, и знаем, что это недопустимо – ожог неминуем. Кроме того, как может
утешить от огорчения член в банке с марганцовкой? Нет, меня после футбольного проигрыша может утешить только полноценное половое сношение. Причем женщина должна при этом болеть за другую команду.
– Какая тебе разница, за какую команду болеет женщина, которую ты имеешь? Лишь бы не болела гонореей! – удивился Дручкин, застегивая крахмальный белый халат и взглянув на часы.
– Я не даю ей дойти до оргазма и, таким образом, беру реванш, – пояснил его бессердечный товарищ.
Дручкин задумался и отступил на два шага.
– А ведь ты садист… – со страхом сказал он.
– Я садист?! А у кого Томка за шкафом вопила час на всю общагу: «Ой больно, ой больно!»?! Живую женщину, без наркоза, какое зверство! Ты гинеколог или стоматолог? Еще бы бормашину ей туда засунул… скотина!
– Ты просто завистливый идиот! – рассердился Дручкин. – Она была девственница, ее четыре человека дефлорировать не могли, такая прочная девственная плева попалась. Пошла к гинекологу, а тот говорит: «Я вам могу ее иссечь, могу под местным наркозом, могу под общим». А она говорит: «А как же незабываемое счастье первого обладания мужчиной?» А он говорит: «Тогда найдите, у кого из ваших друзей высокая потенция и низкая чувствительность. И терпите, пока он не сделает вас женщиной». Вот она сама меня и попросила. Причем обещала не орать. Я ей на всякий случай заткнул рот полотенцем, так она, сука, его выплюнула.
– Сама? Сама? Тогда почему она на тебя потом жалобу подала, и тебя чуть из института не выперли?
– Потому что дубина! Она, видите ли, хотела после такого, я не знаю… взлома сейфа!… хотела сразу оргазма. В учебнике, видите ли, прочитала! А сама раньше даже онанизмом не занималась! Где я ей возьму оргазм?! Я не подписывался оргазм предоставлять, я согласился только ее дефлорировать! А она от зависти извелась, что я кончил, а она нет.
Зеленкин потянул Дручкина за рукав белого халата и заставил сесть рядом с собой на лавочку у заднего крыльца сельской амбулатории. Угостил сигаретой и похлопал по плечу утешающе.
Петух заорал в деревне. Пьяный пастух мирно спал на взгорке за кривым забором. Пахло раскаленной травой, хотя ветерок доносил с фермы менее приятные запахи.
– Почему ж ты всего этого на общем собрании не рассказал? – дружески укорил Зеленкин. – Мы ведь думали, что ты изнасиловал однокурсницу, своего товарища. Только декан и уговорил взять тебя на поруки, чтоб ЧП на факультете не было и честь института не позорить. Ты же сесть мог, балда! Лет на восемь. А знаешь, что делают на зоне с теми, кто сидит за изнасилование?
– Что?
– А вот то! Всем бараком проводят анальное сношение по гомосексуальному типу. Причем без всякого соблюдения гигиены. Здоровье подорвано на всю жизнь.
Дручкин проиграл в воображении возможный вариант своей судьбы и побелел.
– Томка обещала каждый день делать мне минет, если я ее при всех не опозорю, – выговорил он непослушными губами.
– Тогда другое дело, – согласился Зеленкин. – Ну и как, хорошо делает?
– Раз на раз не приходится, – пожал плечами Дручкин. – То она не в настроении, то зубы болят, то ее после сладкого тошнит. От силы раз в неделю сосала. Но, я тебе скажу, без души, формально. Нет в ней настоящей увлеченности, такого, знаешь, рабочего огонька.
– Прости, друг, – раскаянно сказал Зеленкин, – я про тебя плохое подумал.
Из дверей высунулась санитарка:
– Вы извините, там очередь спрашивает – прием-то еще будет, доктора-то городские не ушли еще?
– У нас консилиум! – строго сказал Дручкин. – Скоро закончится. Пусть подождут!
– Дак я ничего, – стала оправдываться санитарка. – Это просто очередь интересуется. А и конешно, пусть подождут, не баре. У вас дело ученое. – И осторожно притворила двери.
Зеленкин вынул из кармана брюк под халатом плоский двухсотграммовый пузырек из-под микстуры и взболтнул, оценивая на глаз содержимое.
– А запить? – спросил Дручкин.
– Уже разведен.
Дручкин, в свою очередь, достал палочку гематогена и разломил пополам:
– На закуску.
– Ну – за диплом! Х-х-х-кхе!
– За хорошее распределение! Х-х-х-ффух! Спирт взбодрил двух юных эскулапов.
– А все-таки тянутся люди к просвещению, – умиротворенно проговорил Зеленкин, помаргивая повлажневшими глазами. – Вон сколько народу в клубе на лекции было.
– К половой жизни они тянутся, а не к просвещению. Тема-то какая – «Народные противозачаточные средства»! Вот народ, вот зачатия, а средств – хрен тебе. Презерватива днем с огнем не сыщешь. А ведь брошенных тракторных колес кругом валяется – без счета, зря резина пропадает. Есть у нас еще отдельные недостатки в легкой промышленности. Народ и хочет знать, как трахаться и не беременеть. Тракторное колесо, сами понимаете, на половой член не наденешь. То есть надеть-то можно, конечно, но с таким номером только в цирке выступать, а не член во влагалище ввести. Да хоть бы и не во влагалище. Хоть бы куда бы то ни было. Куда ты его введешь, если на нем тракторное колесо? Тут уж я не знаю, каким передовым механизатором надо быть, чтобы получить оргазм от надевания тракторного колеса на половой член! – разволновался Дручкин. По его лицу было видно, что он сильно переживает за людей, вынужденных вместо презервативов использовать тракторные колеса.
– Ты слишком критичен. А люди тянутся к науке. И вопросы какие интересные задавали! А помнишь ту здоровенную тетку, которая свой
собственный рецепт противозачаточного средства рассказывала? Вот ведь народная смекалка! «Я, – говорит, – знаю еще одно средство: табуретка. Как, спрашиваете, при помощи табуретки не забеременеть против желания? А очень просто! Я сама, как видите, женщина высокая, выдающаяся, а муж у меня невысокий, низенький такой мужичонка. Но юркий! Маленькое дерево, сами знаете, в сук растет. Давай ему и давай! И утром давай, и в обед давай, и перед сном давай. Дак я беру и ставлю его на табуреточку. И он мне тогда в аккурат достает. Вот, значиц-ца, влезет он на табуреточку и меня анто, того, сношает. А я сама на него смотрю. Как он закряхтит – я уже готовлюсь. А как у него глазеночки-то начнут закатываться – я табуреточку логой-то – этьс! И все. И это он в меня не это. И так и отлично живем». Овацию аудитории баба сорвала! Я вечером, как пришли, сразу все записал. Это же готовая кандидатская диссертация!
– Кому диссертация, а кому головная боль, – сердито плюнул Дручкин. – У меня вот вчера только утром было. На лекции было им сказано: простой лимон может быть отличным противозачаточным средством. Но в каком смысле? Давите лимонный сок. Соком пропитываете ватку…
– Да откуда ж у них тут ватка, дурья твоя башка! – прервал друга Зеленкин. – Ты что – в Средней Азии? Тут хлопок-то не растет. Ты свою ватку в аптеке в городе часто видишь?
– Мне ватка не нужна, я не женщина.
– Тебе ватка нужна, ты врач!
– У меня она и есть.
– A y них и нет. Что им твоим лимонным соком пропитывать? Лимонад? А лимоны здесь откуда? В Китае тебе только лекции читать! Засунуть каждой китаянке во влагалище по лимону, и решить навсегда проблему перенаселения Китая! Езжай туда – станешь главным гинекологом страны. Жаль Мао год как не дожил до твоего гениального открытия, он бы тебя наградил!
– Ты недалек от истины. Но зря считаешь меня дураком. Я им и сказал: нет ватки – применяйте подручные средства. Тряпочку, ветошку, чистенько все, прокипятить. Или ниток нащипать из тряпочки – получится корпия. Корпию еще Наташа Ростова в двенадцатом году щипала!
– Щипать щипала, а во влагалище не вкладывала!
И Зеленкин ущипнул Дручкина весьма сильно за ляжку.
– Прими руки! Сношаться захочешь – будешь щипать! И вкладывать! И пропитывать лимонным соком! А лимоны бывают, я сам в сельмаге накануне видел, а то бы не говорил! Или за ними в город можно съездить, там часто бывают! Как чай с лимоном пить – так есть, а как во влагалище вложить – так сразу трудности снабжения, видите ли! Привыкли только жаловаться!
Дручкин обиженно махнул рукой и отвернулся.
Зеленкин вздохнул, снова посмотрел на часы, поднялся на крылечко и забарабанил в дощатую дверь:
– Сергевна! Сергевна! Ну где ты там спишь, когда доктор тебя требует?!
Санитарка явилась поспешно, елозя и шаркая распухшими ногами в стоптанных калошах:
– Чегой вам?
– Спирту принеси! – хирургическим голосом скомандовал Зеленкин, протягивая пузырек. – Нам необходимо руки продезинфицировать перед продолжением осмотра. Да смотри, денатурат не бери, лей чистый! И воды в стакане, пить хочется, устали мы за утро, народу много.
Протянув другу выпивку, он спросил примирительно:
– Ну ладно, так что там у тебя было на приеме с лимоном?
Дручкин выпил, крякнул и рассмеялся:
– Что-что… как у твоих китаянок. Является враскоряку здоровенная бабища и жалуется как-то неопределенно. И все на лекцию напирает – мол, ей последовала. Кладу я ее в кресло, а она басит: «Ну, вынимай теперь, охальник, прислали тут докторов на наши головы!…» Смотрю – a y нее там целиком лимон запихнут!
– Ха-ха-ха-ха! – закатился Зеленкин.
– Гы-гы-гы! – вторил Дручкин.
– Лимон!… в!… в!… в нее!…
– Гы-кх! Хе-хе!Ох-хх!… Именно. Я им что? Пропитать соком и шейку матки закрыть. А она что? Лимон – давай лимон! Я спрашиваю: милая, зачем же вы так поступили? А она: я женщина крупная, ну и, чтоб для надежности, решила целый лимон. Ну, чем больше – тем лучше, значит.
– Пусть тебе спасибо скажет. Выросло бы у нее лимонное деревце между ног. И плодоносило, на радость соседям. Кстати – это же готовая кандидатская!
– Тебе все – кандидатская. А мне – головная боль. Она говорит: стала доставать – а он не лезет. Склизкий, говорит, ты понял?
– Она бы еще туда ежа против шерсти запихала – был бы не склизкий.
– Ты смеешься, а лимон в самом деле не извлекается! Смотрю – а он весь раскурочен!… Вы что, спрашиваю, курей им кормили, что он такой расклеванный?
– Гениально! Курей – лимоном из влагалища! Это же готовая кандидатская.
– А она говорит: уж я спицей его, и крючком для вязания, и ложкой, и поварешкой…
– Поварешкой?!
– Ты бы ее видел! Хорошо, что она экскаватор не вызвала. А потом, говорит, муж стал его штопором доставать.
– Ну и что?
– Что. Сломал штопор.
– Об лимон? Или влагалище такое твердое?
– Нет, об дверь.
– Не понял. Он лимон из влагалища через дверь доставал?
– Нет. Он штопор об дверь кинул со злости, что лимон зря потратили.
– Так как ты его достал?
– Как-как. Так же, как аборты делают, тоже мне задача. Ты что, никогда аборт не делал?
– Себе?
– Ты больше не пей. И солнце тебе на голову печет.
– Нет, сбор лимонов в абортарии – это же новое слово в науке! Это готовая кандидатская. Кстати, а что ты сделал с лимоном?
– А чай ты вчера с чем пил? Перестань блевать, что больные подумают! Я пошутил.
– Ты так больше не шути, – попросил Зеленкин, отирая рот.
– Я его главврачу в чай положил. Теперь уже хохотали оба.
– А вообще здесь – золотое дно, – мечтательно вздохнул Зеленкин. – Я вчера еще десять рублей заработал, сегодня пьем.
– На чем? – ревниво поинтересовался коллега.
– А приходит милая такая девочка. Замуж выходит. А муж хочет только девственницу. А она через себя полдеревни пропустила. Рыдает! А делов-то. Обколол новокаином, иссек лоскутки, наложил одиннадцать швов. Через две недели будет девственнее девы Марии.
– Но… это же готовая кандидатская! – вскричал возбужденно теперь уже Дручкин.
– Совсем ты тундра. Эта, с позволения сказать, операция стоит в клинике на бульваре Профсоюзов семьдесят рублей. Просто не афишируется. Из этических сображений. Чтоб женихов не травмировать. А то б очередь была лет на триста.
– Почему же ты взял всего десять?
– У нее было вообще два. Еще восемь обещала сегодня вечером принести.
– А если обманет?
– Швы не сниму. Как он сунет свой жениховский член в эти нейлоновые колючки – гроб ей будет брачной постелью. Куда она денется. Узнает ее благоверный, как любить Мэрлин Монро сквозь колючую проволоку! Дручкин пригорюнился.
– Боже мой. Вот мы с тобой, два молодых талантливых врача. Что мы делаем в этой дыре? Зачем здесь гнием?
– Что за настроения? И почему гнием? Через неделю – конец практики! И – обратно в город, до окончания института осталось всего ничего, а там – у нас же готовые кандидатские! Материала-то сколько собрали! Выше нос, старик, весь мир принадлежит гинекологам!
– Когда я вижу женщину в кресле с разведенными ногами, я прежде всего хочу обладать ею!
– С возрастом это пройдет. Купи гинекологическое кресло, поставь в спальне, пять актов за ночь – и утром ты будешь смотреть на женщину, как токарь на станок.
В амбулатории раздался шум и гам, крики, что-то упало. Из двери показалась перепуганная санитарка:
– Давайте скорее! Там это! Мужика с фермы привезли!
– Ну, и чего ему на ферме не сиделось?
– Именно что не сиделось! Там новый аппарат для электродойки привезли.
– Ну, и пусть им это, именно – электродоят. Мы не дояры, мы врачи.
– Дак он и стал электродоить.
– Высоких ему надоев!
– Откуда же высоких?
– Коров кормить надо, Сергевна, а не врачей по пустякам беспокоить.
– Так не пустяки. Он уже синий и не дышит.
– Что?!
Они бросились в амбулаторию.
Мужичонка в задранном желто-сером халате лежал на носилках. Рядом стоял компактный ящик, сверкающий никелем и облепленный табличками на английском языке. От аппарата тянулись четыре шланга, заканчивающиеся резиновыми колпачками в форме коровьих сосков. Они ритмично пульсировали.
– Идиот! – простонал Зеленкин.
Один из колпачков был надет на член мужичка. Три остальные с хлюпаньем втягивали воздух. Сгрудившиеся вокруг люди внимательно смотрели.
– Электричество отключите! – закричал Дручкин.
– Отключили. Так он теперь на аккумуляторах работает, – тихо ответили из толпы.
– Так аккумулятор отключите!
– Так не отключается…
Зеленкин отчаянно дергал мужика за шланг. Мужик дергался следом и падал обратно: шланг не отдирался, колпачок присосался намертво.
– Скальпель! – заорал Зеленкин.
В толпе послышались испуганные возгласы.
– Доктор, может не надо сразу резать-то?…
– Скальпель!!!
Дручкин лихорадочно щелкал переключателями элетродоильника. Зеленкин пытался пилить скальпелем шланг, но прочная металлическая оплетка тупила хирургическую сталь.
– «До надоя в десять литров аппарат не прекращает работу ни при каких условиях», – перевел Дручкин надпись на красной табличке в центре ящика.
Толпа охнула.
– Кранты Егорову…
– Кувалду!!! – орал Зеленкин. – Бегом!!!
Молитвенно произнеся сакраментальную формулу «… твою мать», он грохнул тяжким молотом по аппарату. Брызнул пластик, полетели никелевые детальки, шланги бессильно опали. Универсальный способ решения всех проблем сработал и на этот раз.
– Шприц! Адреналин! – суетился Дручкин.
Через полчаса Зеленкин спросил ожившего мужика:
– Дядя, зачем ты это сделал? Жить надоело?
– Ну… это… говорили, что корове это приятно, я и подумал, – винился мужик.
– Гм. Готовая кандидатская, – задумчиво сказал Дручкин.
Жар крови
Когда Саша заметил, что Лена украдкой, но с явным интересом поглядывает на его член, он подумал, что надо пригласить ее в гости.
Лена была скромная девушка, и после поглядывания щеки ее покрывались легким стыдливым румянцем. Саша тоже был скромным юношей, и ему было еще труднее.
– Саша! – прервала учительница математики его тайные мечтания. – Иди к доске и расскажи нам про квадратный двучлен.
При этих словах Лена и Саша покраснели одновременно. Лена подумала, что сейчас в ее голове не оказалось бы ни одного математического слова. Саша же почувствовал, что если он сейчас встанет перед всем классом, то ему будет неловко. Родители заставляли его носить не плавки, а «семейные» трусы – из гигиенических соображений. Эта свободная часть белья не могла скрыть его эрекции.
– Я не знаю… – пробурчал Саша, продолжая сидеть.
– Встань! – потребовала учительница.
– Уже встал, – грубо и двусмысленно пошутил Саша.
Лена покраснела еще отчаяннее. Класс засмеялся.