Бла, бла, бла, мозгоеб. Обычный интеллектуальный гон со скрытыми садомазо-мотивами. Заза не первый и не последний, кто заморачивается на библейских прихватах. Я старалась в одно ухо впускать, из другого выпускать, но все же горка маячила перед глазами – тысячи мясных колец, сваленных в одну кучу, в них было что-то привлекательное. Он бы, наверное, долго еще пиздил, когда б не показался дед. Совершенно неожиданно, будто бы выпрыгнул из бредятины Зазы. Не скажу что на Иакова, но на бредущего по пустыне Моисея был явно похож. На состарившегося и всеми покинутого. Мы с Зазой переглянулись.
– Ты готова? – осведомился он.
Я не знала, что он имел в виду, но мгновенно подтвердила готовность, хоть и чувствовала спинным мозгом, жопой, пиздой, рациями, факсами, телефонами, что назревает что-то жуткое. И это нечто предстоит совершить нам. Все мои мысли устремились куда-то в жопу. Я как бы жопой мыслить начала. Почему-то так возбудилась, что еще пару секунд, и кончила бы. Мне известна ровно тысяча способов, помимо исключений, не указывающих на закономерность, достижения оргазма (я имею в виду оргазм без секса). Это будет тысяча первый способ…
Старец прошел мимо нас, заглянул под кусты, но, оказалось, ловить ему там нечего. Он оглянулся на нас, всего на мгновенье, что-то мелькнуло в его глазах, и он резко рванул.
– Пошли! – сказал Заза и привстал так медленно, что я поняла – он сильно волнуется, нервы натянуты, как струны. Напрягся, как крыса перед курятником. Потом прыгнул за куст и вернулся с камнем в руке. Дед быстрым шагом удалялся от нас. Заза, озираясь по сторонам, пустился за ним. А меня на всем протяжении этого пробега не оставляло странное чувство, будто все это однажды уже происходило.
Все случилось внезапно. Стоило Зазе запустить камень в затылок деду как я, как регбист, подлетела сбоку и захуярила деда в кусты. В общем, мы с Зазой волей-неволей сбонни&клайдничали. Старец не отключается, хотя явно уже доходит. Переворачиваем его, он глядит нам в глаза. Если он, думаю, и не совсем охуел, так уж точно перепугался, но нет, дед следит своим зорким глазом за каждым нашим движением. Однако помалкивает. Из носа идет кровь. Собака повизгивает, помахивает хвостом, лижет хозяину лицо. Заза стягивает с деда штаны, достает его дряблый хуй и протягивает мне руку. Даю ему свои «Викторинокс». В одной руке Заза держит хуй, в другой – нож. Так, должно быть, вторгнувшийся в Азию Александр Македонский сжимал в одной руке меч, а в другой – «Аналитику» Аристотеля. Удивляюсь спокойствию деда, его смиренно-обвиняющему взгляду, которым он окидывает нас, будто его не обрезать собираются, а всего лишь переключили радио – с трио Шуберта на рэпак Эминема. Казалось, он загодя знал, что все сложится именно так, а сейчас просто наблюдает.
Раз так, то мы не спасовали. Заза так ловко снес деду крайнюю плоть, будто всю жизнь только этим и занимался. Собака почему-то не бросалась на нас, она с прежней методичностью лизала хозяину лицо, помахивала хвостом и скулила.
Выставка едва ли стоила упоминания. Старинные персидские миниатюры, ковры, циновки и другая хуета. Впрочем, это не остановило половину тбилисской элиты, заполонившей зал. Как никак руководителем – или, как сейчас говорят, куратором – выставки была сама Эка Джапаридзе. Если не знать, что проходит выставка иранской культуры, впору было б вообразить, что идет показ мод. Скромное обаяние грузинской мелкой буржуазии представить себе нетрудно. No comment. На экспонаты никто не обращал внимания. Срать на них все хотели. Толпились и перемешивались только-только выпрыгнувшие из джипов павлины с распущенными веером хвостами, черные вороны, жирные куропатки, подгримированные курочки, туалетные утята. Слегка утомленную и улыбающуюся, как Джоконда, Эку разом снимали несколько телекамер. Журналисты совали ей в рот букет микрофонов. Интервью брали не как у живой бабы, а как у чуда, снизошедшего с небес… Микрофоны сверху, микрофоны сбоку, микрофоны снизу, микрофоны из ниоткуда… «Бамболейо, бамболейа»… Колыхалось море вечерних платьев, шикарных нарядов, причесок и духов. Хуй в рот, ириска в жопе, и, наоборот, хуй в жопе, ириска в рот. Не было разве только Вуди Аллена и Гио Сумбадзе. По той единственной причине, что первого не было в Тбилиси, а второй был чрезвычайно занят. Да я ебала! Очень понравился только один экспонат – плитка белого кафеля с синим непропорциональным абрисом слона. Недурно бы выложить слонами всю ванную.
Иное дело оперный театр, да еще с постановкой «Чайки» Кончаловского. Ах, Кончаловский… О, боже! Это какой Кончаловский? Тот самый! Оле, оле, оле, оле. Just a perfect day.
При входе Заза прошептал мне на ухо:
– Позвольте напомнить вам, что здесь собирается почтенная публика, – и погладил по голове, словно дрессированную обезьяну, перед тем как представить ее цирковой комиссии. Что за хуйня! Явная пощечина, но я проигнорировала, не стоит из-за этого заводиться.
В опере тусовалась вторая половина тбилисской элиты. Совковая интеллигенция – увядшие, побитые молью старушки, и нынешние, загоревшие в соляриях, по паре раз липосакцированные и все равно расплывшиеся дамы (вообще-то, ладно уж, от глотки у тебя начинаются ноги или задница над пятками, главное – разбираться в театральном искусстве, как я, то есть как свинья в апельсинах) дружно курили странно длинные слим-сигареты. «Кукуррукукуууу… Палома…» И все при этом напружиниваются и напрягаются, чтоб не упустить невидимого глазом, неслышимого ухом, несказанного словом. Парча и шелк состязаются в количестве навешанных на них украшений, да еще и серьги от GFF с целую люстру, часы от Brecuet, брошки от Cartier, браслеты от Fred, туфли от MIU MIU, и т. д., и т. д., и т. д., и т. д. Стразы от BVLGARI — просто попса. Intensive brilliant & Glamour. Целая галерея дам без оргазма. Их навалом, как безалькогольного пива, безкофеинового кофе, обезжиренного молока и безникотиновых сигарет в супермаркетах. И фраеры, толстые фраеры, конечно же, тут. Обычная хламурная тусовка. То и дело нужно кому-то кивать, с кем-нибудь раскланиваться, целоваться, жать руки, подмигивать, помахивать, подмахивать, засовывать палец в жопу. Кого только здесь не было, разве только Вуди Аллена да Георгия Гвахария. Первого просто не было в Тбилиси, второй не выносит Кончаловского. Я тоже не фанатка Кончаловского и не театрал, но спектакль, кажется, был неплохой. Типа кино, в общем. Только тянулся более трех часов. Сущее всенощное бдение. Я так долго сидела как вкопанная, что задница просто одеревенела. Особо тяжко приходилось между овациями. Как только публика начинала хлопать, я сразу же выпускала газы в бархатную мякоть кресла. Классический способ! Счету нет, сколько раз я пукнула в тот вечер, датчик, если б он висел у меня на жопе, точно перегорел бы. Если верить греческим мифам, лоно Сциллы было набито щенками, а вот я в тот день прямо лопалась от газов. Выпускала их то долгим протяжным залпом, а то и мелкими, дробными выстрелами. По возможности старалась бесшумно. Неужели вы никогда не пукали в кресло? Помню, есть такие строки в стихотворении Иегуды бен Галеви: «О любовь, благодать тебе…». С этими словами я вполне могла бы обратиться к оперному креслу. В итоге, как Наполеон погреб под стенами Сен Жанн д'Арк свою великую мечту, так и я схоронила в кресле добрый кубометр кишечных ветров. Вроде бы никто вокруг носа не зажимал.
Только Заза скинул у меня с подглазья ресницу, сжевал ее и между овациями бросил:
– Хочешь на голову нам нагадить?
Да похуй. Я и ухом не повела. И так проблем хватает. Утром, кажется, мылась, а уже вроде как чем-то несет. У меня всегда так перед месячными: раскалывается голова, ломит все кости и к тому же жутко обостряется чувствительность к запахам.
Еще до начала спектакля Заза вдруг сорвался с кресла, бросил мне, что сейчас вернется, и метнулся к центру зала. Всему ряду пришлось привстать, чтоб пропустить его. Он же, по-пижонски расточая по пути: «Пардон… виноват… будьте любезны…», – подлетел к разукрашенной, как новогодняя елка, даме. Побазарив с ним минуты полторы, дама отдала ему из своего букета одну розу. Рядом с ней сидела светловолосая девочка лет восьми – девяти с выпученными глазами. С первого взгляда было заметно, что она прекрасно воспитана, очень почтительна, чрезвычайно скромна, прямо-таки на зависть каждому. Я издали видела, как удивленно воззрилась на Зазу женщина, как он склонился и зашептал ей что-то на ухо. Он держался совершенно невозмутимо, как если бы она была его родственницей или старой знакомой. По ее же лицу читалось, что она видит его впервые. Как он окрутил тетку, не знаю, но она позволила ему вытащить один цветок из букета. Не знаю, маккиавелист ли он, но что для достижения своей цели готов пойти на что угодно, это выведено у него на лбу. Чтоб потрафить своей похоти, такой родную мать не пощадит, – когда до дела дойдет, выпустит ей все кишки и сделает себе кашне. Никто не обращал на них внимания, даже девочка, эта улыбчивая Барби, вертелась и таращилась во все стороны. Да и кому взбредет в голову глядеть на встретившихся в опере родственников, даже если на майке одного выведено FUCK ME, a другая наряжена, как новогодняя елка.
Вернувшись, он попросил меня подержать розу, осторожно сложил в бутон распустившийся венчик и натянул на него крайнюю плоть деда (которая до этого была у него на пальце в виде кольца) – на манер того, как цветочники на рынке стягивают бутоны резинкой.
Когда спектакль закончился и посыпались овации и букеты, он шустро протиснулся в толпу и вручил Кончаловскому розу с оригинальной оберткой.
Вот тогда-то я и поняла, что он не то что полный зануда, но совсем малец, хоть и знает только что трындит: я рядовой Микки-Маус, а на деле задается пиздец как, и таков его имидж. Имидж врага публики и неисправимого циника. Больше того, если не знать его близко, можно принять за ходячую заразу, ни руки не пожмешь без перчатки, ни заговоришь без противогаза. Рожа такая, что – со мной согласится охрана любого клуба – не пройдет ни один face control. А между тем имидж ничто, жажда все. Sprite. Приглядись к нему в те минуты, в сощуренных его глазах наверняка можно было уловить детский восторг и удивление, будто он парил далеко, в некалендарных пространстве и времени. И не играл ведь, а правда был очень счастлив, не рукоплескал – да и зачем, и без него хватало хлопмейкеров, – все было написано у него на лице, просто надо было следовать за его взглядом, направленным – нетрудно догадаться – на Кончаловского с розой как на свою удавшуюся картину, и всем своим видом выражавшим: все это совершил я!
Как мало некоторым требуется для счастья.
Месхи поднял панику: за три часа разослал по мобильнику целую пропасть эсэмэсок. И мне, и Зазе один и тот же текст: «Жду в студии в 9». И что он мог нам предложить, кроме цикладола, прокуренной студии и красивого вида из окна, никак от него не зависящего? Private party — так это называется. Цикладол был в прошлый раз, значит, в этот нас ждет жесткая пьянка с непредсказуемым концом. В смысле, ждут секс и голод. Точнее, голод – это сто процентов (то есть, прежде чем идти, следует подкрепиться), а секс – как получится.
В «Макдоналдсе» постные дни. Бывают же дни разных стран – греческие, мексиканские… Теперь вот еще и постные. Любопытно, какому умнику пришла в голову столь пошлая идея? А людям только этого и надо – ходят все, крестятся, бормочут «Отче наш» – от зла спасаются. Лбы так и блестят от чудодейственного масла. В «Хеппи-Милл» в качестве «сюрприза» упакованы маленькие фигурки святых. Можешь выбрать кого хочешь из двенадцати апостолов, а то и распятого Христа или Иоанна Крестителя. Красный Крест не даст соврать, никакая я не феминистка, но то, что все это наебка, охотно соглашусь. Ведь даже в «Макдоналдсе» не найдешь среди святых и апостолов женщины. В Тбилиси издавна полный патриархат. It's a men's, men's, men's world. Да ладно! К тому же все теперь освященное, от кока-колы до колотого льда. Как выясняется, среди детей самая популярная игрушка после Христа именно Иоанн: он фосфорный и светится. К тому же у него отвинчивается голова, а ладони источают блестящую влагу. А распятый personal Jesus, если нажать на вмонтированную в бок кнопку, женским голосом, как из мобильника, вопросит: «Ели, Ели, Лама Савахтани?», – что в переводе означает: «О Боже, о Боже! Почему ты меня оставил?» Из мясного есть только фишбургер. Ко всему приложены бонусом пакетики постного масла: фишбургер + масло, фри + масло, салат + масло, и т. д., и т. д.
Я вначале думала, что в пакетике кетчуп. Оказалось чудодейственное масло.
СПОСОБ УПОТРЕБЛЕНИЯ ЧУДОДЕЙСТВЕННОГО МАСЛА МОНАХА ГАВРИИЛА
Перед употреблением следует прочесть молитву «Отче наш».
Затем окунуть правый мизинец в масло и провести им по лбу, как при крестном знамении: сверху вниз и справа налево (означенное деяние охраняет рассудок от зла).
Далее уже можно нанести елей, опять же крестообразно, на больное место. От внутреннего недуга принимать его два-три раза в день по пол чайной ложки.
Добавлять масло можно и в готовую пищу, в количестве означенной половины чайной ложки.
Что-либо варить или жарить в поименованном елее недопустимо, также как и разбавление его другими маслами.
Маслом можно делиться, с кем вам будет угодно.
Сделано в Грузии. Масса нетто 5 гр.
Стоит ли упоминать, что в самый разгар ужина Заза схватил очередную мою ресницу, макнул в масло, как фри в кетчуп, и отправил ее в рот?
Кого только ни увидишь в студии Месхи: все, кто не отправился в оперу или на иранскую выставку, сбежались сюда. Дигомские педерасты, post-industrial boys, жуткие и слишком приятные, прекрасные неудачники, панки с красными ирокезами, киберпанки, какие-то типы в остроносых башмаках, калоеды, спермоглоты. А также геи, прошмандовки, потаскухи, ебанашки, гуру хуй знает чего, фраера, толстые фраера, Modern Jazz Quartet и т. д., и т. д., и т. д., и т. д. What a wonderful world! Еще какая-то тысячелетняя госпожа Лаура – женщина слишком мощная, с сомкнутым, как у рыбы, ртом. Когда смеется, видны все челюсти, губы как ножницами отхвачены. Не брюхо, а резервуар ненаполнимый. До жути страшная, дрожащая, как тающая медуза на песке. Хотя больше она походила не на медузу, а на дракона в маске из японского мультфильма, проглатывающего всех и исторгающего взамен золотые монеты и подчиняющегося одной только Техиро. А что, думаю, если на нее найдет и она примется всех тут поглощать, кто ж ее остановит? Но Техиро среди нас нет, а доброго пастыря и подавно. Ели, Ели, Лама Савахтани? В студии не было только Вуди Аллена и Католикоса – Патриарха всея Грузии. Первого просто не было в Тбилиси, а другой – и не гей и не киберпанк. Зато был Кукла в своем амплуа. Поначалу я его не приметила, затерялся где-то между дигомскими педерастами и панками, как иголка в стоге сена или вирус в компьютере, но потом даже сквозь рев магнитофона пробивалось его «Everybody dance now!». Так что, как бы ни было жутко, одна только мысль о том, что Леванико где-то рядом, мгновенно успокаивала и наполняла энергией. Такой уж он, Кукла – Mad Max, Woody Woodpecker & Turboman. Три в одном – шампунь, бальзам и кондиционер. Музыка то и дело заглушалась ужасающим смехом госпожи Лауры.
Уж не трахнуться ли нам, любезная госпожа Лаура?
Все перемешалось. Сам черт не мог бы разобрать, кто с кем целовался, кто у кого сосал, кто кому вставлял. Kill Bill & Twin Peaks. Магнитофон орал на предельной громкости: «We are the family!» Где-то Кукла взвизгивал, как койот: «Everybody dance now!»
У Месхи глаза горели, как у полоумного. Его черный кот метался, как угорелый, выглядывал то из ирокеза, то из-за жопы пидараса. Качаров был с Чик Кореа. Совершенно непонятно, почему он так свою девушку называет. В принципе, мне похуй. Чудесная девочка эта Чик Кореа. Очень внимательная. Но здесь она абсолютно неуместна. Я собиралась рассказать совершенно другую историю, а точнее, анекдот, под названием «Миг».
Миг
Анекдот – это смешной рассказ для забавы и развлечения. Вот и эта короткая история вполне может рассмешить. Про двух встретившихся людей, в одном времени и пространстве. Не знаю, как вы, а я полагаю, что такие встречи происходят редко. Ладно, отложим в сторону время и пространство, главное сейчас другое, то есть – встреча. А точнее, сумма совпадений и готовность к встрече. Когда бы не эта готовность, не было бы и встречи.
Идем дальше. Стало быть, это было короткое приключение, момент впечатления… Какая-нибудь Глюк'OZA при этом, наверно, бы спела: «Ой, ой, ой, ой, это между нами любовь», – но это вовсе и не любовь. Не то слово. На хуй Глюкозу – здесь можно употребить такое грандиозное слово, как «истина». Стало быть, это был миг истины. Но если вам уже и «истина» не по вкусу, то для наглядности я приведу цитату, кажется, из Евангелия, которую точно не помню, и потому вот вам вольный ее вариант: «Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света». Ну, а если вместо слова «свет» вставить слово «лед», то все станет куда понятнее. Так что, пока лед среди вас, веруйте в него и будьте сынами льда. Это был даже не лед, а луч, сверкнувший на кристалле льда, который всего на миг мелькнул перед нами и исчез. И мы поверили в него. И встретились. В такой момент (я подразумеваю встречу) нужна вера (а вера – это субстанция; а субстанция – это конкретный предмет, коим питается жизнь), потому что длительность луча один лишь миг, один проблеск, т. е. целая жизнь. И само собой, в первоначальном образе он никогда не повторится. Мы потом можем думать о нем, повелеть даже: мгновенье, ты прекрасно, продлись, постой! Больше того, какой-нибудь досужий философ может потом установить его происхождение, механизм и структуру. Но все равно оно никогда уже не будет таким, как прежде. А было ли оно вообще? Короче, мы пиздим о том исключительном случае встречи, когда ты веришь в то, чего не существует, и видишь то, чего не существует. Это и есть вера. В смысле, хронотоп, время и место – путь, а не порыв к не вызывающей доверия цели. Двое могут стоять лицом к лицу и говорить – быть может, даже понимать друг друга (зная, сколь сложный и абстрактный акт взаимопонимание, все же употреблю здесь это слово. Сложный, потому что понимание означает перенос слышанного в свое, личное переживание). По многим вопросам они могут соглашаться, быть даже предельно честными по отношению друг к другу, но при этом никогда друг друга не понимать. Мало того, даже в объятиях могут быть отдалены друг от друга на световые годы. И в большинстве случаев это так и есть. Оттого и думаю, что встречи большая редкость. Увидеть, скажем, желтый «М» над куполом «Макдоналдса» (у которого есть и длина, и объем, в смысле – материальные свойства) могут все, хотя бы и одновременно. Но тот проблеск, которого не существует, лишь один или, в крайнем случае, два человека могут видеть в редких, исключительных моментах. Я объясняю это так (другой, быть может, сумеет дать лучшее толкование): этот миг существует не больше, чем для двух людей (курсив мой. – 3. Б.), да и то в конкретном хронотопе, а не всегда и не для всех. По-иному встреч не случается. Выше не случайно проронено слово «истина». Эти встречи можно назвать и так, то есть мигом истины. Истина не только E = mc2. Она многообразна и соответствует числу людей на земле, и это не ново. Давно старо и то, что истина не сингулярная, раз и навсегда данная определенность, не какой-нибудь окаменевший орнамент, не желтая «М», увенчивающая «Макдоналдс». Чтобы уловить проблеск истины, нужны готовность, сумма совпадений и определенный опыт. Иначе говоря, истина может блеснуть перед нашим взором, когда мы еще не будем готовы, хотя мы можем ее заметить и даже потом вспоминать ее. И воспоминание это будет примерно тем же процессом, что и реставрация повреждения. Мне могут возразить, сказав, что человеку невозможно быть в состоянии вечной готовности, в частности, к мигу встречи. Видимо, не без того, но все же я полагаю, что в нас заложен некий механизм типа обоняния, свойство или дар (должен быть заложен), и он, независимо от нас, не замедлит включиться, стоит ему ощутить приближенье мига. Включается, и будоражит, и воспламеняет. Нередко вспышка проходит впустую, оттого что перед нашим взором (или в нас) проскальзывает не сама она, а ее копия. При этом может произойти и наоборот – миг истины промелькнет, но мы не взволнуемся в достаточной степени. Волнение же, как известно, совершенно необходимо, дабы увидеть существующее в крохотный отрезок хронотопа, то, что, можно сказать, вообще не существует, но все же остается истиной.