— Надо будет милорда Милфорда пригласить — они же друзья. И, может, кого-то из его армейских подчиненных. И в поместье обязательно отвезти.
— Замечательные идеи, миледи, — рассеянно одобрил целитель, явно думая о другом.
— Ирвин. Я думала, вы дадите мне рекомендации — как быть в данной ситуации.
Ирвин уставился в свою чашку. И окончательно смешался.
— Слушайте… Вы меня пугаете сегодня. Что случилось?
— Император…
— Что с ним?
— Он… — смущенно проговорил целитель, — мертвецки пьян. И, как мы все поняли, не собирается выходить из этого состояния
. — И вы это сообщаете мне — потому?
— Миледи Вероника, — прижал Ирвин руки к груди. — Всеми стихиями заклинаю… Помиритесь вы с ним. Поговорите! Пожалуйста!
— Что? — взвилась я. — Ирвин, при всей моей к вам симпатии… Я не намерена общаться с его величеством.
— Я не только целитель его величества… — тихо проговорил Ирвин. — Я еще и самый верный его слуга.
— Послушайте, — попыталась достучаться до целителя. — Я…
— Миледи Вероника, пожалуйста, выслушайте меня! Он сидит, уставившись в одну точку. Выгнал всех. И пьет. С того момента, как принц Тигверд ушел за вами из дворца.
— Теперь еще скажите, что это я виновата!
— Миледи Вероника, я этого не говорю. Я сказал, что будет чудесно, когда вы помиритесь.
Я только фыркнула.
— Жизнь не всегда добра к людям с даром. И мир, в котором ты живешь, не всегда считает, что у тебя дар. Иной раз люди уверены, что ты — это исчадье тьмы. И тебя надо казнить. Сжечь… Как и всю твою семью за то, что они укрывали тебя — и не выдали властям…
Я не сразу поняла, что Ирвин говорит о себе.
— Так вы не из мира Империи? — проснулось у меня любопытство.
— Нет. Империя Тигвердов — родина, которая приняла меня. У нас же, в моем мире, любая магия — под запретом. А я был слишком сильный, чтобы хорошенько скрывать свой дар. Да и слишком гордый, чтобы это делать. Мне хотелось доказать, что я — это не зло.
— И вы стали лечить людей.
— Я всегда это делал — просто не мог иначе. А женщина, которой я вылечил дочь, и написала на меня донос. Странно так — сначала она валялась у меня в ногах и молила помочь. Клялась, что она сделает все, чтобы меня отблагодарить. А потом точно так же она валялась в ногах у инквизиторов. И каялась.
— Может, она боялась, что пострадает ее семья?
— Ее дочь приговорили к костру точно так же как и меня. Сказали — раз девочка испытала на себе влияние магии, то лишь очистительный огонь ее спасет. Вместе с нами приговорены были две моих сестры. И мама. Отец к тому времени умер…
— И каким образом вы спаслись?
— Император Фредерик. Он услышал мольбы моей мамы. Ее тащили последней — и она пыталась объяснить своим знакомым, соседям… Всем жителям городка — что я — хороший мальчик. И не заслужил смерти. Она уже даже не плакала — она выла.
Я представила картину — и содрогнулась.
— Император очень хороший и справедливый человек. Он не смог пройти мимо. Вытащил нас всех. Так мы оказались в империи Тигвердов. Я закончил академию. Со временем стал главным целителем.
— А как его величество оказался в вашем мире? Возле вашего городка? — задала я вопрос, чтобы отвлечься от ужасной картины казни, что стояла у меня перед глазами.
— Он иногда уходит из империи — путешествует. Он так отдыхает. Несколько дней. И всегда строит портал так, чтобы не знать, куда его занесет. В тот раз его занесло к нам.
— Понятно…
— Вероника, я вас прошу.
— Не думаю, что ему станет лучше, если я поговорю с ним, — вздохнула я.
— Но вы, по крайней мере, попытаетесь?
— Слушайте — у вас целая империя имперцев. И целители прекрасные — что вам стоит его вывести из этого состояния?
— У него бывает такое. С того момента, как погибла миледи Милена — возлюбленная императора и мать Ричарда.
— Я поняла, — кивнула.
— И в таком состоянии он дает приблизиться только старшему сыну.
— Но Ричард и сам в таком состоянии, что…
— Вот именно, миледи.
— А с чего вы взяли, что мое появление окажет благотворное воздействие?
Ирвин улыбнулся одними глазами.
— Хорошо… — сдалась я. — Давайте навестим его величество. Только если что — идея была ваша. И я вас ему сдам, если что, и вины испытывать не буду! Только позвоню, ученика перенесу на другой день.
— Да, миледи, — обаятельно улыбнулся Ирвин. — Пойдемте.
Он расплатился за обед.
Хлопок — и мы оказались во дворце.
— А где, кстати говоря, его величество? — остановилась я. — В своем кабинете.
Я вспомнила, как подслушивала. Вспомнила, что подслушала — и поморщилась. Мы прошли через приемную — пустую, как и тогда, несколькими днями раньше. Ирвин распахнул передо мной дверь.
ГЛАВА 26
— Вероника?! — удивился император. — Надо же… Не думал, что допьюсь до того состояния, когда вы мне будете мерещиться.
— Как-то вы слишком хорошо изъясняетесь для «мертвецки» пьяного человека… — нахмурилась я.
— Вас Крайом уговорил?
— Нет. Не он. И кроме него есть добрые люди, — решила я все-таки не сдавать целителя.
Я остановилась на пороге кабинета. Мда, мебели как-то поуменьшилось — точнее, кабинет был пуст. За исключением книжных шкафов да пейзажа на стене ничего не осталось. Сам император расположился на ковре перед камином. Три огромные, глиняные, оплетенные лозой бутыля перед ним. В руках он меланхолично вертел небольшой серебряный кубок. Вид помятый. Кружева на манжетах поникли, капилляры в глазах полопались. Запой по-имперски… Красавец… Тем временем император перекинул бутыль, набулькал себе чего-то.
— Ваше здоровье, — бодро поднял он кубок.
Я решительно прошла в кабинет.
— У вас — дворцовый переворот, — укоризненно проговорила я. — На Брэндона и Ричарда кидают заклятие за заклятием, пробивая защиту. При этом ничем не обнаруживая себя. Их невозможно поймать, им невозможно противостоять. Надо отловить умельцев! Прошерстить весь дворец! Аристократы ваши… Уроды. А вы пьете!
— Пью, — печально и равнодушно заметил Фредерик.
— И с чего вдруг?
— Все бессмысленно.
— О как!
Я посмотрела на императора, который впал в философский настрой. Было как-то… странно.
— И что вы стоите над душой? — сварливо спросил Фредерик. — Присаживайтесь.
Покачала головой, дернула за шнурок, вызывающий слуг. Поймала на себе любопытствующий взгляд его величества.
— В империи Тигвердов есть коньяк? — спросила я у него.
— Что? — удивился он. — Вина я не хочу, настойки тяжелые, сладкие — в результате портится фигура и болит голова. Ужас, который вы с Ричардом пьете — я не потяну. Погибну. А алкоголя в кровь нужно. Думаете, только у вас эти дни получились отвратительные?
После осторожного стука к нам заглянула служанка.
— Миледи? — она прямо-таки изумилась, увидев меня.
Странные они тут все. По-моему, вид императора Фредерика, занимающегося пьянством в кабинете, откуда он выкинул всю мебель, должен вызывать большее недоумение, чем женщина в черном деловом костюме на высоких каблуках. Хотя… Им тут виднее, конечно.
— Будьте добры… — начала я.
— Миледи будет… — вмешался император — дальше шло какое-то длинное название на языке, которого я не знала.
— Две бутылки, — из вредности уточнила я. — Апельсиновый сок. Побольше. Бутерброды. И скажите на кухне — пускай поставят тесто на пирожки. Мы с его величеством будем ужинать.
— И говяжий бульон. Как тогда — в поместье у сына, — добавил мечтательно император.
— Именно, — кивнула я.
Потом посмотрела на него с подозрением и спросила.
— Ваше величество, когда вы ели в последний раз?
— У вас, по-моему.
— И что-нибудь существенное его величеству, — распорядилась я — Прямо сейчас — и отпустила служанку.
Разулась — ноги устали в уличной обуви, скинула жакет. И уселась перед императором на ковер, скрестив ноги по-турецки. Как хорошо, что я сегодня на работу пришла в брюках.
— Слушайте, вы долго намерены в меланхолии пребывать? — спросила я осторожно.
— А что? — недовольно посмотрел на меня Фредерик. — Просто, если у вас тут смута начнется, мне надо детей забрать, а то они в вашей академии. Значатся, как родственники вашего сына. Как вы думаете, какой у них шанс уцелеть?
— Вы знаете, что изображено на этой картине? — спросил Фредерик меня через какое-то время.
— Замок. Яблони в цвету, — пожала я плечами. — Красиво.
— Сейчас там … пепелище.
— Постойте, — до меня стало доходить.
Я вспомнила, что мне рассказывал Ричард.
— Это … замок рода Рэ?
Император кивнул:
— Как вы понимаете, я не могу себе позволить, чтобы у меня — хоть где-то — был портрет возлюбленной. Я император. Владыка своей страны. Но не владыка самому себе. Поэтому этот пейзаж — все, что у меня осталось от моей любви. И еще — если долго играть на рояле ее любимые мелодии — она приходит… Что тут скажешь… В дверь тихонько постучали.
— Заходите! — отозвалась я.
Получив разрешение, в комнату зашел слуга, поклонился, закатил тележку с едой. Недоуменно посмотрел на императора возле камина. Потом его любопытствующий взор остановился на мне. Я скривилась. Он понял намек. Огляделся, пытаясь сообразить, где ему сервировать стол.
— Оставьте, мы сами, — разглядела я его муки.
Слуга подкатил столик к нам поближе:
— Ваше величество. Миледи, — поклонился — и вышел.
— Я кажусь вам жалким? — усмехнулся Фредерик. — Я… Да и Ричард тоже… Мы вас разочаровали… Оказались не такими надежными. Не такими сильными… И оказалось, что любить нас… весьма проблематично…
— Перестаньте, — попросила я. — Как вы там говорили Крайому? Вам такие стоны не к лицу.
Между тем я открыла бутылку с коньяком — пренебрегла недовольным взглядом мужчины, который не успел обо мне позаботиться. Налила в бокальчик. Сказала:
— Ваше здоровье. — И выпила. — Надо было это еще вчера сделать. Может, поспала бы…
Император рассмеялся.
— Не знаю, как связано употребление алкоголя со сном. Я вот эти ночи не спал.
— Пили, ваше величество?
— Именно.
Я передала ему тарелку, на которой были жареное мясо и овощи. Фредерик стал есть. Сначала медленно, словно нехотя, потом все с более и более возрастающим аппетитом. Я заглянула в свой бокал. Длинное чего-то там на непонятном языке было густым, чуть маслянистым, по цвету действительно напоминающим наш коньяк. Судя по ощущениям, напиток был не менее крепкий, только с сильным запахом вишни и травяным привкусом — что-то вроде мелиссы.
— Вкусно. Как это называется?
— Родагрибер. Напиток Османского ханства — если перевести его название, получится что-то вроде: «Да будет мир». Его пьют после заключения договоров, и просто, если кто-то решил помириться — бутылку ставят на стол.
— Выпьете со мной? — предложила я, кокетливо помахивая кубком.
Сделала глубокий вдох. Немного повело, напиток был крепкий. И такая любовь внутри — к Ричарду, императору, его покойной супруге. Да. Родагрибер не так-то прост. Надо будет выпросить пару бутылочек. Мало ли с кем мне приспичит помириться — все бывает.
— Ваше здоровье, Вероника, и да будет мир! — Император кивнул, вытер остатки гномьего самогона краем рубашки, и плеснул себе из бутылки. Потом продолжил. Было видно, что говорить ему не просто, но он все же решился: — Я сам взошел на трон в результате дворцового переворота, Вероника.
— Что? — удивилась я.
— Заговор. Заговор, в результате которого император Максимилиан и моя достопочтимая матушка лишились магии. Отец был вынужден передать престол мне.
— Никогда бы не подумала, — посмотрела я на него.
Император кивнул. Мы с ним разлили алкоголь по емкостям и выпили.
— А император Максимилиан… Он теперь не маг?
— Отчего же? — удивленно посмотрел на меня император.
— Я не хотел войны. Я хотел победы. Поэтому на моего отца распространяется одно старинное, но очень действенное заклятие — он маг до того момента, пока он не перемещается в этот мир.
— Но это не может ему помешать действовать с помощью наемников.
— Его проверяли в первую очередь, — с улыбкой посмотрел на меня император. — Еще осенью, когда было первое покушение на Ричарда. Я говорил с ним. Это не он. Как вы знаете, в магии приоритет имеет сильнейший. Бывший император слабее меня как маг. Поэтому я его прочитал.
Я поежилась: — Как-то все… Не по-человечески. — Зато очень по-имперски, — кивнул Фредерик. — Здесь не любят детей. Здесь ценят хороших наследников. А я предупреждал отца — я буду образцовым сыном лишь пока моя семья в безопасности.
— А ваша семья?
— Это Милена и Ричард, — ответил император и выпил.
— Погодите. А Брэндон? — возмутилась я. — А его мама?
— С… покойной императрицей у нас были… тяжелые отношения. Моя любовь к другой женщине, ее любовь… к другому мужчине. Два несчастливых человека рядом. Во имя какой-то абстрактной идеи. Благой, я не спорю.
— Какой идеи?
— Мира между нашими странами. Империя Тигвердов всегда воевала с Османским ханством. И вот — мой отец — император Максимилиан… И ее отец — великий хан — решили положить этому конец. И два человека оказались женаты. — Так бывает, — кивнула я, вспоминая земную историю. — Только мира так и не получилась. И года не прошло — полыхнула новая война — теперь уже за приданое юной жены принца Фредерика Тигверда. Потом — после очередного заключения мира — ряд пограничных конфликтов.
— Жалко…
— Бессмысленно.
— А почему так произошло?
— Потому что два владыки не собирались сохранять мир. Он им был просто нужен на тот момент — каждому по своей причине. В Османском ханстве набирала силу партия мира. И хан был вынужден сделать вид, что пошел на уступки. У нас… отец искал повод для войны, чтобы не выглядеть агрессором. Да и наследника от меня надо было завести. Я — к тому времени — не устраивал его абсолютно.
— И тогда появился Брэндон, — прошептала я.
— И за это я вытребовал право для Ричарда быть Тигвердом, — опустил голову Фредерик.
— Вы не находите, что это нелепо — жизнь одного за родовое имя для другого…
— Теперь я понимаю, что имеет в виду Брэндон, когда говорит, что однажды выскажет вам все, — вздохнула.
— Думаю, он говорит не об этом.
— А о чем еще?
— Он искренне считает, что это мы с Ирвином уморили Анабель.
— Анабель — это?
— Мать Брэндона. Моя супруга.
— Вы же не хотите сказать, что все это затеял ваш младший сын? — испугалась я.
— Вы думаете, если он уверен в том, что я убил свою жену, то единственной реакцией может быть заговор?
— Вы — император. Вам виднее, — осторожно заметила я.
— Я говорил с ним. Он слабее меня. Я его прочитал — наследник не участвует в заговоре. — Я не убивал свою жену, — вздохнул Фредерик. — Просто так совпало, что я практически одновременно лишился и жены, и любимой.
— С ума сойти… — я выпила. И посмотрела на пейзаж.
— Когда я говорил, что Тигверды — неприятные люди, я не лукавил.
Мы вздохнули и выпили.
— Что будет теперь с вами и Ричардом? — спросил меня Фредерик.
— А вы по-прежнему вмешиваетесь.
— Изо всех сил стараюсь этого не делать, — склонил голову император. — Кстати, как вам удалось остаться незамеченной тогда в приемной? Я вас не почувствовал.
— Не знаю, — честно ответила я.
— А что вы чувствовали, когда подслушивали?
— Ярость. Практически с самого начала.
— Значит, вы — силой эмоций — заблокировали мою магию. Очень интересно.
Пожала плечами — ему интересно… А мне вот нет. Совершенно.
— В скором времени прибудет один маг. Очень сильный. Умный и преданный мне лично. Вы не откажетесь с ним поговорить?
— Не откажусь. Надеюсь, он не станет утверждать, что это я заколдовала вашего сына.
— Конечно, не вы. Если, конечно, любовь не рассматривать как магию.
— Фредерик, — скривилась я.
— Уже по имени, — улыбнулся он. — Уже приятно.
— Рада служить вашему величеству, — ядовито ответила я.
— Вы простите меня?
Я прислушалась к себе. Задумалась. Ярость за несколько дней поутихла. Как и обида — жгучая, детская… И я задала себе вопрос: а я бы смогла остаться в стороне, если бы несчастлив был Пашка, Рэм или Феликс? Конечно, память бы я избраннице подчищала бы вряд ли… Но вот так — чтобы совсем в стороне. Особенно, если бы я могла что-то изменить? Вздохнула. И протянула Фредерику руку.
— Спасибо, — растроганно сказал он, осторожно пожимая кончики моих пальцев.
— Простите и вы меня. За ожерелье.
— Милфорд рассказал о вашей выходке, — кивнул Фредерик.
— Я не имела на это права. Колье мне не принадлежит.
Фредерик рассмеялся:
— Но получилось символично — имперские жемчуга невесты… И на бутылку… как это у вас называется?
— Коньяк, ваше величество — я улыбнулась. — Мне понравилось. Ричард тоже оценил.
— Это когда? Когда он в небе над замком после приема летал?
— Брэндон был в восторге, — хмыкнул император. — Заявил мне, что теперь понимает, почему ему всегда старшего брата ставили в пример.
— Слушайте, я все хотела спросить, — А дамы от лошадей в небе… не пострадали?
— Вы имеете в виду нервную систему или? — хитро прищурился император.
— Или…
— Лошади сильно испугались. Поэтому…
— Чувствую себя отмщенной, — прижала я руки к груди.
— Вас очень обидели наши… дамы?
— Фредерик, я давно уже решила для себя, что мир делится на две очень и очень неравные половины. Есть близкие. Они рядом, максимально близко. Они — самые дорогие. И я радуюсь им. Я обижаюсь на них. Иногда… — я посмотрела на Фредерика, — они могут делать очень больно. А есть весь остальной мир. И он — вместе со всеми вашими придворными дамами может катиться…